Алексей Крупнов
Последний рубеж
Часть III
Глава 34
– Давай, давай, смелее! Иди ко мне, давай! – с азартом кричал Ярослав. – Не отступай, не оборачивайся, сегодня там уже ничего нет. Только страх, который держит тебя!
По крутой лестнице детской горки, хватаясь за все, за что можно схватиться, карабкался маленький Саша. Он был крайне сосредоточен на своей задаче, но отец был занят не меньше: Ярослав скакал на вершине, всячески подбадривая сына. Рядом с горкой, увлеченно наблюдая за разворачивающимся действием и за идиллией ее любимых мужчин, стояла счастливая Света. Вот еще один неуверенный шажок – и малыш на вершине. Ярослав радостно обнимает сына:
– Ну, теперь ты настоящий герой! Ты сделал это!
Яркое солнце в парке у дома освещало площадку, словно сцену самого совершенного театра. Тут и там были слышны детский смех и заботливые голоса матерей, в воздухе витало ощущение праздника. Легкий теплый ветерок нежно поглаживал листву деревьев, упругую хвою. И ничто не предвещало беды, ничто, казалось, не было способно нарушить приятное спокойствие – но вдруг земля содрогнулась неожиданным мощным толчком, сцену встряхнуло. Улыбка вмиг слетела с лица Светы, сын насторожился. Еще толчок, и еще… Ярослав испуганно взглянул на небо, туда, где солнце неестественной белой вспышкой опалило
небо. Светило вспыхнуло и карающим пронизывающим лучом ударило ему в сетчатку…
Ярослав открыл глаза. Яркий свет из невидимых источников равномерно наполнял большую комнату. Белоснежные стены, белоснежный потолок, глубокая пугающая тишина. Ярослав лежал на кушетке и осторожно вращал глазами, как хамелеон. Он почувствовал чье-то присутствие, и его тело внезапно наполнили страх и трепет. Ярослав медленно повернул голову: совсем неподалеку боком к нему на одиноком стуле сидела прекрасная женщина. Ее шикарные белоснежные одеяния сливались с исключительной белизной помещения. Лицо теплого оттенка, словно икона, излучало нечто доброе и абсолютно непостижимое для человеческого разума. В руках женщины сверкали металлические спицы: она вязала. Одно мгновение – и пальцы остановились, она бросила кроткий взгляд в сторону кушетки. Ярослав почувствовал, как его дыхание замерло, а мышцы разом оцепенели. Ему вдруг показалось, что он знал эту женщину, но не помнил откуда, он хотел что-то сказать, закричать, но не мог, лишь покорно и с благоговейным ужасом взирал на женщину не дыша. «Господи, похоже, я мертв», – словно приговор, промелькнуло в его уме. Страх отступил, им овладела пьянящая легкость. Глаза женщины просияли волшебным блеском, и она тихонько улыбнулась.
– Ты должен жить, – ласково прошептала она и, как ни в чем не бывало, вернулась к своему занятию.
«Ты-ы-ы до-о-олжен жи-и-ить!» – раскатом грома прозвучало эхо, и мощный удар перевернул кушетку. Ярослав полетел вниз. Снова парк, но уже не было ни детской площадки, ни Светы, ни сына. Он был совсем один – одинокий человек, блуждающий среди аллей. Бесконечные дорожки, сплетенные в сложнейшую паутину по неведомым правилам, и ни выхода, ни входа. Громадные сосны – будто живые великаны, хранящие незыблемость лабиринта. Мрачное серое небо над загадочным пространством. Ярослав почувствовал, как холод пробирает его до костей, и побежал. Одна дорожка, вторая, третья… Ярослав остановился, перевел дух и снова бросился вперед. Казалось, он искал свою единственно правильную дорогу, но лабиринт не отпускал. Места повторялись, становились знакомыми. Ночь сменяла день, а день сменял ночь, но вокруг оставались все те же пейзажи бесконечного парка и безысходность. Наконец Ярослав остановился, обреченно упал на колени и жалобно завыл, словно ожидающий кончины смертельно больной зверь. Он умоляюще поднял голову к небу, туда, где серые тучи давно не выпускали из плена дающее надежду солнце. Пошел мелкий дождь. Капли холодной росой ложились ему на лицо. Вдруг стало хорошо, и Ярослав смог приподнять тяжелые веки.
Его лицо протирала пожилая женщина в белом халате. Это было совсем другое помещение, гораздо более реальное, чем то, где он видел ангела. Сознание возвращалось к нему. Женщина, заметив это, быстро удалилась. Ярослав аккуратно повернул голову влево, потом вправо. Теперь он был способен чувствовать боль – настоящую человеческую боль, мучительную, реальную. Она пульсировала, истязая его внутренности, и была такой настоящей. Ярослав был слаб, в ушах звенело, но мозг старательно пытался воспроизвести последние кадры. Странный бесконечный парк.
Белоснежная комната с загадочной женщиной. Горка, сын, Света… Взрыв! Перед глазами вновь замаячили две головы, они хотели забрать оружие. Стеклянные глаза Казака, устремленные в небо. Олег! Господи, он же упал как подкошенный незадолго до взрыва! Как страшный сон пронеслись перед ним нелепые события последнего дня. Ярослав захотел приподняться, но не было сил. Повторил было попытку – но в этот момент в комнату ворвались люди: все та же женщина, а с ней невысокий худой мужчина с аккуратно выстриженной бородкой.
– Так, так! Куда вы, молодой человек? – воскликнул он хриповато и силой уложил пациента на койку. – Вы еще слабы, отдыхать нужно.
– Где Олег? – простонал Ярослав. – Где он? Мне нужно позвонить домой!
– С ним все в порядке, не волнуйтесь, – вежливо ответил врач. – И родственников ваших мы известили.
Женщина ловко, в одно мгновение сделала Ярославу укол. Веки сразу отяжелели, и он снова погрузился в приятное размеренное забытье, где подсознание начало настойчиво реставрировать прошлое. Несвязные картинки сменяли друг друга. Старый опенспейс, почти забытые командировки, презентации и все то, что наполняло его трудовые будни. Их уютная типовая двушка в тот памятный вечер, когда он в предвкушении судьбоносной встречи уезжал в Петербург: Света занимается сыном, а Ярослав, приостановив сборы, наблюдает за ними. Вдруг Света подняла голову и умоляюще взглянула на мужа. Ее глаза заблестели нежным ласковым светом, губы дрогнули. «Ну куда ты, останься с нами. Пожалуйста», – прошептала она, – и в этот момент будто бы сотни невидимых иголок вонзились в его тело. Ярослав вздрогнул и приоткрыл глаза.
В широкое окно палаты сквозь приоткрытые тряпичные жалюзи весело просачивались желтые лучики. Они спускались вниз и резвились в такт с колыхающимся занавесом. Ярослав устало и бессмысленно хлопал глазами, наблюдая игру ветра и света. Она напомнила ему все то, что он видел и чувствовал в той последней комнате несчастной воздушной гавани, где были такое же окно, такие же жалюзи и такая же манящая чудная природа солнца. «Где я?» – едва слышно прошептал Ярослав. Он наклонил голову – и тут его лицо вмиг озарилось радостью: в противоположном углу палаты умиротворенно бездельничал еще один пациент с загипсованной ногой, и это был Олег! Отмытый и слегка похудевший, он небрежно перелистывал страницы журнала.
– Не могу поверить… – вымолвил Ярослав, и его иссохшие губы изобразили нечто похожее на улыбку. Какое-то мгновение они пристально разглядывали друг друга.
– О-о-о, ну наконец-то! – радостно воскликнул Олег. – С возвращением!
– Где мы?
– А вот не поверишь. В Ростове, который на Дону. Мы же сюда с тобой собирались? – расхохотался Олег. – А эта больничка —один довольно понтовый госпиталь.
– Давно здесь? – пытался Ярослав осознать суть происходящего.
– Сегодня, Славик, 4 июня.
– Ого…
Ярослав притих и принялся судорожно размышлять, как он умудрился пропустить целую неделю своей необычайно удачливой жизни. Но мозг работал крайне медленно.
– Как мы выбрались? – еле слышно пробормотал он.
– Точно тебе сказать не могу. Притащили, принесли, привезли.
В памяти Ярослава вновь всплыли две головы и чьи-то цепкие руки, которые схватили его и понесли прочь.
– Была больница в Донецке, где я очухался, – продолжил Олег.
Он постучал кулаком по гипсу и деловито заявил:
– Огнестрельный перелом бедра в нижней трети. Что-то вроде того.
– Я думал, ты всё, а у тебя перелом. – тяжело вздохнул Ярослав.
– Ну ты заговорил, сволочь неблагодарная! Когда вы с Казаком попадали, я еще полз к вам метров двадцать. Представляешь, кровища во все стороны, а я ползу! Все, блин, сводит от боли. Чуть-чуть не дотянул – выключился. А про себя-то ты узнать не жела-ешь?
– Все болит у меня, Олежек, – с дурным предчувствием протянул Ярослав.
– Да не скули! Кровушки ты хоть и много пролил, но самое страшное уже позади. Тебе почку, елы-палы, прострелили, а в спине осколки торчали, как у ежа.
Внезапной вспышкой Ярослав вспомнил последний бросок Казака. Все произошло так быстро, и именно этот его жест доброй воли, по сути, оградил его от мощного взрыва. Ярослав прекрасно осознавал, кому он был обязан своим невероятным спасением.
– А еще, чувак, ты контуженный. Теперь вдвоем с Юрьичем в звездный десант играть будете, – расхохотался Олег. – Да ладно тебе, не расстраивайся! Мне вон ногу по частям собирали, шурупов понакрутили. Во всех аэропортах звенеть буду.
Олег отбросил журнал в сторону и приготовился к повествованию.
– В общем, там нас и прооперировали. Вся проблема в тебе была. Пару дней они возились, чью-то кровь тебе доливали… Ну а потом сюда, в Ростов.
– Я ничего не помню, – отрешенно произнес Ярослав.
– Неудивительно. Говорят, если бы помощь так быстро не оказали, фиг бы мы с тобой тут разговаривали. А вчера, значит, открывается дверь и вкатывают тебя. Глазища во-о-от такущие, моргают. Точно псих!
– Где я был?
– Да где-то здесь, в палате интенсивной терапии, что ли. Тебя постоянно под какими-то транквилизаторами держали, а раз ты теперь здесь, значит, всё супер, понял?
– Понял, понял, – тяжело ответил Ярослав. – А с родными что?
– С ними тоже все хорошо, я лично с твоей Светкой общался. Она, правда, не совсем в адеквате, но мы с ней сошлись на том, что главное – ты живой, – улыбнулся Олег. – Нам, дружище, с тобой крупно подфартило!
– И у фарта нашего два имени – Жора и Казак, да? – пробормотал Ярослав. Сил на разговоры у него было мало, снова клонило в сон.
– Значит, такова цель бытия, Славик, – резко посерьезнел Олег. – В принципе, они что-то такое и говорили.
Тем временем дверь тихонько отворилась, и в оживившуюся палату заглянул доктор, тот самый, с элегантной бородкой. Заметив бодрствующего пациента, он изобразил наигранно удивленное лицо:
– Ну дела! Вот он, наш счастливчик! И за что же, извините спросить, его кто-то так любит, а? Как наше самочувствие? – весело осведомился доктор.
– Слабость, и все внутренности болят, – устало ответил Ярослав. – А еще есть очень хочется.
– Да ты что! Неделя после такого, а он уже есть хочет, – засмеялся врач и по-свойски потрепал больного по голове. – Вчера только из медикаментозного сна вышел.
– Что со мной, доктор? Коллега тут много наговорил, – перебил его Ярослав.
– Я бы этому болтуну-коллеге… – сердито сказал доктор и погрозил кулаком Олегу. – Касательное ранение почки и легкие осколочные, вот что! Была большая кровопотеря, но тут спасибо нашим донецким коллегам.
– Да уж. – печально вздохнул Ярослав, но все же оптимизм доктора его приободрил и успокоил.
– Так что, молодой человек, вам несказанно повезло. Но пока что строгий постельный режим, ясно?
Мужчина еще раз потрепал пациента по голове и важно удалился. Олег хотел было продолжить беседу, но Ярослав закрыл глаза. Его организм был слишком слаб и требовал сна, но даже в полузабытьи разум, будто подключенный к неиссякаемому источнику энергии, восстанавливал события последних суток, проведенных в сознании на донецкой земле. Как кадры трейлера кинофильма, замелькали сцены, виды, персонажи, лица… Лицо Атоса, красивое, холеное, но в следующем кадре залитое кровавым потоком. Массивная морда Хохла, судьба которого осталась неизвестной. Лицо молчаливого Жоры, который, борясь со своим недугом, трогательно навязывал то, что ныне забыто. Этот неказистый бородач, благодаря кому они получили шанс оказаться здесь, шанс переступить через себя и стать настоящими мужчинами. И наконец, Казак. Большой человек с большой буквы, с противоречивой биографией, но незыблемыми принципами. Фактически именно он вытащил их из настоящего форс-мажора ценой собственной жизни, жертвуя собой ради едва знакомых ему людей. Быть может, он чувствовал ответственность за тот пропущенный ими рейс, а может, это было его действительным отношением к жизни, которому, увы, уже нет места в современном мировоззрении? Ярослав отчетливо видел лицо Казака, холодное, неживое. Оно было в крови, да он весь был в крови. Сколько же пуль он насобирал в тот вечер, принимая огонь на себя? После чего он всего лишь спросил, ранен ли его подопечный. И его последние слова: «Ну ничего.» Последняя фраза, слетевшая с его губ перед тем, как Казак оградил простого попутчика от смертоносного взрыва. Эта фраза – как символ несгибаемой воли, преданности своим идеалам и упования на провидение. Сквозь шепот неизвестных голосов из-за тумана, спустившегося на утреннюю цветущую степь, Ярослав будто бы слышал его голос:
– Неисповедимы пути Господни! Так было, так есть и так будет, но человек рожден ради чего-то великого, большего, чем потакание своим бесконечным желаниям. Может, чтобы погибнуть сегодня во имя будущих жизней, а может, чтобы взрастить достойнейших сынов отечества, которые будут следовать путями великих предков, писать их имена в толстенных книгах и хранить в сокровищницах истории. Я был не за политиков, но за народ, который жаждал нас, за наше осиротевшее государство. «Помощи теперь ждать не от кого, одна надежда на Бога, другая – на величайшую храбрость и высочайшее самоотвержение войск, вами предводимых. Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире! Мы на краю пропасти! Но мы – русские! С нами Бог! Спасите, спасите честь и достояние России и ее Самодержца!.. Спасите сына его…» – когда-то взывал Александр Васильевич Суворов[23]. Нас ждали, и мы пришли. И если мне было суждено здесь погибнуть, значит, для того я и родился. Значит, моя миссия выполнена, и ни о чем уже не жалею.
Глава 35
Наверное, будет излишним подробный рассказ о том, где и как проходили лечение два довольно странных «туриста», эвакуированные на родину из зоны боевых действий. Вероятно, нет никакого смысла и расписывать вполне предсказуемую сцену, которую устроила Света, добравшись до госпиталя, причитания матери и долгие нотации отца Ярослава. А также говорить о том, как Марина вкупе со скандалом привезла долгожданную весть о своей беременности. Во избежание каких-либо эксцессов стоило бы умолчать и о посещении их палаты некими представителями не слишком миролюбивых ведомств, чьи глаза выражали подозрительное недоумение. Стечение обстоятельств или наглая, ничем не прикрытая ложь? Но во имя чего? Олег и Ярослав как весьма добропорядочные граждане утверждали, что подобные повороты судьбы все же случаются в наших жизнях. И с этих пор началось их длительное молчание об необычных похождениях по окрестностям мятежного города.
До конца июня Ярослав был практически прикован к постели изматывающими болями. Бессонными ночами он с тревогой размышлял о последствиях тяжелого ранения. Олег же, быстро освоив костыли, вскоре самостоятельно скакал по госпиталю, по делу и не по делу тревожа местный персонал. Наконец результат был достигнут, и ему великодушно предложили отправиться домой. Жарким июльским днем его костяная нога укатила поближе к беременной супруге. Ярослав остался совсем один. Иногда его навещали родители, Света, когда могла, приезжала в южный город, но главным лекарством от хандры снова становилась работа. Теперь он всегда был на связи, новый ноутбук, доставленный из дома, стал неизменным спутником унылых больничных дней. Как и предполагалос ь, донецкая авантюра так и не нашла своего логического продолжения, а ее инициаторы с драгоценными авансами стали недосягаемы для коммуникации. На Донбассе разразилась настоящая война, и бывшая элита, не мудрствуя лукаво, по-английски делала ноги. Теперь здесь с незавидной регулярностью рвались снаряды, сотрясались города и села, список жертв уже шел на тысячи. С искренней душевной болью Ярослав штудировал новостные ленты, политические форумы и репортажи с полей сражений. В его памяти еще были свежи воспоминания – прекрасный город миллиона роз, марсианский пейзаж террикона, тихий дворик старенькой школы.
Время шло. Ярослав поправлялся, а Донбасс все глубже и глубже погружался в смертоносную трясину гражданской войны. Две судьбы, две линии жизни, преломившиеся однажды холодной осенью: эталонная сущность московского среднего класса – и целый регион, бросающий перчатку в лицо могущественным браконьерам. Человек, далекий от конфликтов, и конфликт, столь далекий от человека, немыслимым виражом сошлись воедино 26 мая 2014 года – на их общем последнем рубеже.
Но что же приключилось в тот далекий памятный день, встряхнувший город шахтерской славы и жизни молодых перспективных менеджеров, в тот весенний день, когда с особой легкостью и пафосом в аэропорту обосновывалась грозная интербригада – настоящая интернациональная бригада, сбитая из ударных отрядов российско-украинских добровольцев и подтянувшихся к утру четверти сотни чеченских наемников? Во главе всему стоял одиозный Скиф – Александр Ходаковский, командир неудержимого батальона «Восток», министр государственной безопасности ДНР собственной персоной и просто человек с серьезным резюме. Отгуляв воскресный парад в центре Донецка, бойцы уже стояли на позициях, и авторитетный Скиф подводил итоги переговоров: аэропорт сдают! Вот только никто, собственно, уходить никуда не собирался. Кировоградский спецназ – элита украинских войск, наиболее боеспособное подразделение – продолжал заседать в здании старого терминала, якобы отдавая контроль дерзким оппонентам. Это выглядело странно, но красиво – абсурд и качественные картинки для лояльных республике журналистов. «Ключевой объект переходит к ополчению, а его передовые силы продолжают свое шествие на запад, на помощь героическим защитникам Славянска!» Но как же так? Вооруженная до зубов элита ВСУ влачит свое жалкое и уже бессмысленное существование в малозначимом стареньком терминальчике? О чем думало ополчение? Вероятно, спецназовцы должны были разбежаться по своим делам или отбыть первым доступным рейсом? Об этом местные СМИ умалчивали, и в результате отбыл сам Ходаковский. Забрав своих верных бойцов былой донецкой «Альфы», прихватив с собой восторженных журналистов, он убрался восвояси.
Дело было сделано, да вот беда – теперь имелся президент, долгожданная твердая рука единого украинского общества – Петр Алексеевич Порошенко. Тот, кто не «катает вату», но действует предельно жестко. Мочить зарвавшихся «ватников» в их же логове было для него делом чести, и с неистовой жаждой перемоги Алексеич нажал на педаль. Авиация – беспрецедентное решение! Новый дорогой терминал! Но на войне как на войне, и вот вам самолеты. Конечно, средств ПВО у повстанцев не было, ибо кто же знал, и чеченский расчет на крыше попал под раздачу. Посыпались первые вести о потерях.
Но это было только начало. Плотный огонь из всех видов оружия, словно цунами, обрушился на здание. Терминал был взят в кольцо, а отдельные группы, рассредоточившись, держали круговую оборону. Перспектив у осажденных практически не было, из города с боями уже шли на помощь отряды «Востока». Готовился коридор для эвакуации…
Начался знаменитый прорыв, ставший кровавым финалом невнятных деяний повстанцев. Два несчастных КамАЗа, с большим трудом улизнувшие из аэропорта, так и не дотянули до дома. По чудовищной ошибке или предательской дезорганизации их спутали с идущими на прорыв бойцами Национальной гвардии, и на самом въезде в город стремительный кортеж замер. Понимание пришло довольно поздно, когда среди тел расстрелянных пассажиров свои нашли своих. Дружеский огонь схоронил в кузовах несчастных грузовиков три десятка опытнейших бойцов. Был ли среди двухсотых Хохол?
Ярослав много читал о конфликте, о его причинах и ключевых событиях. О той роковой операции, когда они вместе с ополчением волею судеб оказались в стеклянной ловушке. Предательство, безалаберность? Четкого ответа не было, как и не было уже в живых многих свидетелей и участников блицкрига. В любом случае все самое знаковое в аэропорту только начиналось… Донбасс кипел. Саур-Могила, Изварино, Иловайск и, конечно же, сам аэропорт, на этот раз с заблокированными в нем силами ВСУ. Несмотря на локальные успехи, повстанцев теснили. Территории, контролируемые республикой, стремительно сокращались, быстро схлопнувшись до трети территорий материнских областей. Украинская артиллерия уже свободно лупила по окраинам Донецка. Огромные жертвы среди мирного населения, разрушенная инфраструктура – все это становилось визитной карточкой некогда благополучного Донбасса. Казалось, еще чуть-чуть и регион падет, но нет!.. Армии ДНР и ЛНР были достаточно крепки, чтобы к концу лета рвануть вперед и перейти в контрнаступление. Ошарашенные и деморализованные вооруженные силы Украины оказались абсолютно не готовы к ведению полномасштабной войны, но тут сказали «стоп».
Минский протокол о прекращении огня и создании демилитаризованных зон на корню прибил лихую активность ополчения. Начались горячие споры, ропот и возмущения. Первый шаг к реальной независимости – или плевок в спину из нежных уст матушки России? Именно ее особо радикальные группы обвинили в срыве осеннего контрнаступления. О том же намекал и оставивший свой кабинет министр обороны ДНР монархист-державник Стрелков-Гиркин. Быть может, с военной точки зрения и точки зрения высоких душевных порывов, именно здесь обитала та самая желанная истина. Возможно, на кураже ополчение было способно дойти до Киева, собирая все новые и новые сочувствующие силы, но возможно и то, что пресловутое мировое сообщество покончило бы со своей deep concern[24] и привлекло бы к конфликту дополнительного участника. Жираф большой, ему видней. «Минский протокол!» – ударив кулаком по столу, заявило высшее руководство.
2014-й стал проверкой на прочность, стресс-тестом для всего миропорядка. Аннексия Крыма, русские боевики в центре Европы – это был неожиданный удар в лицо монополярному, настойчиво унифицируемому мировому сообществу. Как прежде, восстающая из пепла Россия начала втыкать палки в колеса прогрессивному человечеству, и в разных частях света с оглядкой на бессмертный город открывались вдохновленные очи. Дерзкий вызов устоявшейся модели – и геббельсы современности заработали с неистовой силой. «Свернуть шеи кацапам! Местным, пришлым, всем!» – вещали оголтелые украинские патриоты. О том же намекали CNN и иже с ними.