Алексей Александрович Нескородов
Time Travel
Вновь загремел барабан. Губернатор вернулся в кресло под овации зрителей. А в центре ринга Порфирий Потто принимал удар от человека в синем кителе. Но удар этот был риторическим. Собирая тяжелые конструкции из слов, они разили в самое сердце, пытаясь донести до толпы свою правоту. Из их уст вырывались языки пламени обжигающей правды и лжи. Никто не хотел отступать, каждый с напором давил на другого и громко кричал в микрофон. Это маленькое представление с отсылкой на статьи уголовного уложения, рассказом о подсудимых и их обвинителях предвкушало торжество правосудия, его благодать и кару, снисходившую на тех, кто вскоре выйдет на ринг.
И первым вышел «кулак». Белые начинают и выигрывают – кричал ему в спину судебный защитник. Но уже к первому перекуру его белая рубаха покрылась лиловым пятном. Игнат елозил мокрым полотенцем по буграм, вскочившим на его лбу. Чернорубашечнику тоже пришлось не сладко. Дважды за пять минут он коснулся задницей пола, но, все-таки, сумел встать. Глаз заплыл, губа раздулась, а скошенный набок нос, казалось, прилипнет к щеке. «Кулак» знал, что делать. Бил оппонента в живот, уходил от его ударов и ждал подходящий момент. И этот момент настал. «Кулак» попал прямиком в подбородок и сразил врага наповал. Вот, что значит профессиональная работа! Иван подпрыгнул и от радости обнял Ольгу, искренне жалея о том, что у него нет своего «кулака».
Вторым вышел младший шофер. И эта схватка тоже была недолгой. Похожий на кабана казак, гонял его по рингу. А тот, неуклюже размахивая руками, растерянно бегал на потеху толпы, вызывая улыбку противника. Забава продолжалась до той поры, пока шофер случайно не разбил ему нос. Чернорубашечник треснул в ответ. Показалось, что его удар пришелся шоферу в плечо, но тот все равно рухнул и больше не встал. Толи страх, толи нокаутирующая сила противника надолго прибила его к настилу.
За младшим шофером последовал старший. Он смело смотрел в глаза противнику и дышал на него перегаром. На каждый удар находил, что ответить и даже потерянный зуб не заставил его содрогнуться. Вцепившись в черный воротник, он бил и бил кулаком по виску «басмача», а тот отвечал ему тем же. Привкус крови на разбитых губах возвращал его в пещеру, где таился тот дикий берсерк, о котором говорил Порфирий. Каждый пропущенный удар обращал эволюцию вспять.
Шофер упал, на время потеряв сознание. Очнулся он в своем углу, где Иван трепал его плечи, а Игнат махал полотенцем перед лицом. Рядом стояла Маруся.
– Где я? – Спросил шофер.
– В раю. – Ответил Игнат, поливая его водой.
– Понятно. А я сейчас такое увидел. Лежу в пещере, рядом бивни мамонта, тихо горит костер, а за ним, в тени сидит она… неандерталочка. Смотрит на меня, ягоды кушает. Такая хорошая и мясистая, все при ней. Ну просто Маруся. А какая-то черная тварь лезет к нам и пытается ее съесть.
– Ты готов? – Громко спросил судья, усомнившись в его состоянии.
– Готов! – Твердо ответил шофер. Он подмигнул Марусе и со словами «иди ко мне, черная тварь» выскочил к центру ринга. Эволюция обернулась вспять. Спрятанное в закутках подсознания животное вырвалось из пещеры и бросилось на врага, как «копейка» на стену жилого дома.
«Басмач» не просто упал и закрыл глаза. Он молил о пощаде. Счет в схватке снова склонился в их пользу. На ринг пригласили Ивана.
Судебный пристав-глашатай, выполняющий роль ведущего, которого в былые времена называли ринг-анонсером или конферансье, гордо стоял в центре ринга и, прислонив к усам микрофон, могучим баритоном самого Левитана пел оду каждому из бойцов.
– Судари и сударыни! – Произнес он. – Молодцы и девицы, барышни и барчуки и, в конце концов, просто товарищи! Пробил час для решающих схваток, предшествующих рождению торжества правосудия. Сколько духу выбито, сколько кровушки пролито, а наша тяга к справедливости все еще не насытилась ими сполна. И прямо сейчас в суровой схватке сам на сам сойдутся два добрых молодца, но кто-то из них окажется злее.
Глашатай затих. Провел зорким оком по корке бурлящих трибун, наслаждаясь животной энергией. Бой барабанов казацкого хора и шум громогласной толпы, пробуждал боевые инстинкты. Загнанный в угол кровавого ринга Иван, стоял с нахмуренными веками в ожидании своей участи. Сердце рвалось наружу, в горле собрался ком, а колени кандалами обуял неминуемый страх. Взгляд бегал и прятался от преследующего взора, стоявшего напротив, опричника-басмача.
– Улыбнитесь! – Задребезжал глашатай. – Ведь перед вами стоит капитан, капитан милиции и гроза преступного мира! Он тот, кто, не стесняясь, на глазах у честного народа выбивает правду голым кулаком. Итак! В черной рубахе с белым узором на покатой груди стоит боец по прозвищу «Воевода»! За годы доблестной службы он потерпел всего 3 поражения, одержал 49 побед, 5 из которых с летальным исходом и, как никогда близок к юбилею!
Толпа ревела, приветствуя своего бойца!
– КОЛО-ТИ! КОЛО-ТИ! – Ритмично скандировала она, призывая к кровавому бою.
– ЛЮБО! – Завершил ведущий.
– Гойда! – Поддержала его толпа!
– А это настоящий враг! – Ведущий ткнул пальцем в Ивана. – В белой рубахе с красным узором стоит враг народа, иностранный агент, слуга заморского государства, ставший лазутчиком в нашей великой стране. Но он считает иначе, говорит, что все клевета и готов доказать это в поле! Так, что ж, дадим ему шанс. До сей поры он не имел опыта судебного поединка. В этом деле он новичок! Но мы-то знаем, что новичкам везет! Так пусть победит сильнейший! Любо, братья и сестры, любо!
Глашатай завершил свою речь, а толпа ему снова ответила «гойда»!
Два раунда позади. Игнат размахивает полотенцем перед носом Ивана, а тот жадно глотает воздух и высмаркивает кровь из ноздрей. Заплывший глаз почти ничего не видит, чудовищно пульсируют виски, а каких-то десять минут мордобоя превратились в вечную пытку и стали настоящим чистилищем, мытарствам которого не видно конца.
– Я больше не могу. – Прошептал Иван сквозь разбитые губы. Ольга сжимала его ладонь.
– Все хорошо, Вань! Все хорошо! – Подбодрил его Порфирий Иванович. – Ты все еще на ногах, а это главное. Противник такой же человек, как ты. В нем нет ничего особого, у него тоже хрустят кости, болят суставы и течет кровь. Он устал не меньше тебя, да еще и находится в шоке от такого сопротивления. Главное, не ссы и продолжай работать! Делай все, как я говорил, и мы обязательно выиграем. Помни о ставках! Они слишком высоки, чтобы просто опускать руки! Так что держи их выше и бей! Работай согласно плану и не отходи от него. Подошел – дал под дых – отошел. Вновь вернулся и отвлек его штыком в душу. Как только он опустит локти, чтобы не пропустить пирога, ты дашь ему звонаря и намылишь сусалы, Если присядет, то дай сверху по кумполу, если даст взад – подставь фонарь, а затем обмани его, покажи, что хочешь поддать духу, а сам бей по-отечески – в подбородок.
Говоря проще, от Ивана требовали двигаться, чаще работать джебом по корпусу и голове, не брезговать хуком и кроссом, а на отходе поймать на правый прямой. И когда тот привыкнет к этим движениям, сделать обманный в корпус и пробить старый отцовский апперкот. Схема работала. Несмотря на крепость опричника, Иван дважды усадил того на пол, но и сам, цепляя канаты, с трудом поднимался с колен.
Каждый клинч превращался в пытку. Грязный ноготь противника штыковой лопатой врезался в заплывший глаз. Иван взывал к судье, но тот не обратил внимания даже на доносящиеся протесты Порфирия.
Бой продолжался. Время текло все медленнее, а усталость росла и превращалась в еще более могучего противника, чем «басмач». Удары становились легче, а дыхание тяжелей. Дрожащие руки стремились вниз, обнажая спрятанный подборок. Нос хрипел, живот крутило, в горле нахлынули комья воспоминаний. Фраза «вход копейка – выход жизнь» обрела зловещий характер. Одно короткое лето растянулось почти на полвека с момента, как Иван впервые сел в красные жигули. «Копейка» шофера погнула четвертое измерение.
Где бы не оказался Иван, ему везде угрожала опасность. Но также неизбежно, его преследовала и любовь.
Он вспомнил все: дядю Колю, чье сердце заглохло с мотором его мотоцикла, строгую маму и изменявшего ей отца, а точнее отчима, взявшего на себя воспитание. Запах вишневой жвачки и Олю, которая словно русалка, спасала его из воды. Старый отцовский апперкот. Маячивший у виска пистолет, отданный дяде Коле Василием и распахнутое окно. Вспомнил и свой 2007-й, измены жены ему же с ним же, сильно повзрослевшую, но все такую же красивую Ольгу, прыщавого Колю, клуб «Полином» и последний концерт Егора Летова. Неужели пластмассовый мир победил?
Если реальность настолько ужасна, то есть ли смысл так отчаянно держать оборону и цепляться за жизнь? Сжать кулаки и стиснуть зубы. Бороться с болью и усталостью, держать удар и бить в ответ?
«Басмач» уронил Ивана. Он повис на канатах. Под счет судьи взбирался по ним, как по лестнице. Поймал взглядом Николая и Олю и ощутил прилив сил. Какой бы скверной не была эпоха, всегда есть смысл и стремление жить, если в сердце осталось место любви и свободе.
Иван поднялся, посмотрел на противника и не стал отводить глаз. Преследовавший его каждые 15 лет старый отцовский апперкот снова вырвался на волю и срубил врага наповал. Черным дубом рухнул тот на канвас, склонив ветви перед гордой березой, на которую походил Иван в своей белой косоворотке. Трибуны захлебнулись от восторга. Народ больше не считал Ивана врагом, он постепенно становился его новым кумиром. Судья вел отсчет, его поднятый вверх кулак оттопыривал пальцы.
– Один. – Сказал он!
Опричник пытался встать, хватался за канат и ползал по полу.
– Два!
Колени дрожали, потерянный взгляд метался по сторонам, а в спину дул медвежий рев майора.
– Три!
Толпа затянула привычную «гойду».
– Четыре!
Иван посмотрел на распухший кулак. Рука тряслась, как у паралитика. Точный удар стоил ему сломанных пальцев.
– Пять!
Оля прикрыла руками лицо. Николай затаил дыхание. В их глазах зарождалась надежда.
– Шесть!
Опричник привстал на колено.
– Семь!
Поднялся на две ноги, но колено снова воткнулось в пол.
– Восемь!
Вновь встал в полный рост. Пытался укротить непослушные ноги, а они продолжали гулять, шатая его по углам.
– Девять!
Его ноги застыли на месте. Голова покосилась к судье. В поисках равновесия развел руки, будто под ним был не канвас, а канат.
– Десять.
Судья посмотрел на опричника и разрешил продолжить схватку.
Иван ринулся добивать. Спрятанный в недрах души хищный зверь вырвался на свет из пещеры. Искры надежды в глазах разожгли пламя ярости. Невзирая на боль и усталость, запах крови гнал вперед, и он смело шел на врага с гордо поднятым подбородком, погружаясь в пелену черного облака дыма войны.
Дым рассеялся. Иван оперся спиной о канат и болтался на нем, принимая жар Олиных поцелуев. Во рту не хватало зубов. Голова стала похожей на тыкву, но это не мешало Ольге обнимать и гладить ее.
– МОЛОДЕЦ, МОЛОДЕЦ, МОЛОДЕЦ! – Стоя скандировала толпа.
– Я победил? – Спросил Иван, с трудом шевеля губами.
– Нет, проиграл. – Ответила Ольга. – Слишком сильно задрал подбородок. Вот он и попал.
Началась волокита. Порфирий подозвал судью и подал ходатайство. Пока народные артисты развлекали толпу, судебные защитники продолжали переговоры. Иван проиграл, но оставил хорошее впечатление. Счет в схватке стал равным и перед тем, как перейти к решающей битве, он решил предложить «худой мир».
– Судите сами! – Сказал он судье. – У нас ничья. На мой взгляд пройдено достаточно ордалий, чтобы подвести черту. Правда застряла где-то между. Она одновременно принадлежит никому и всем. Следующая схватка завершит спор и расставит все по местам, но цена будет так высока, что наша держава лишится одного из сыновей. Два выдающихся офицера прольют кровь, будут биться до последнего вздоха, пока кто-то из них не испустит дух. Я предлагаю «худой мир», мужское рукопожатие на принятых сторонами условиях с полным снятием всех обвинений. Мы просто закрепим мир. Нет разграблению и погону, уберем в сторону смертную казнь, откажемся от громких обвинений, и никто не поедет в Секорь. Я предлагаю забыть все обиды. Сейчас самый лучший момент для того, чтобы просто пожать руки и завершить судный день.
Майор и полковник переглянулись. Предложение судебного защитника позволяло завершить конфликт, сохранив офицерскую честь. Но оба зашли так далеко, что назад сдавать никто не собирался. Но и отказываться никто не спешил. Для Николая это предложение было таким же неожиданным, как и для его противника. Этот удар застал их врасплох, и никто не знал, как на него реагировать. Слишком много сказано, чтобы просто об этом забыть. Да и ради чего наполнилась чаша арены? Схватка полковника и майора приковала внимание всей страны, и ее отмена разочаровала бы миллионы людей.
Оставив предложение без ответа, полковник и майор отдали свои судьбы на откуп судье. Но и тот не спешил с решением. Пауза затянулась. Судья покинул ринг и поднялся по трибуне к самому Генерал-губернатору. Все-таки, там его «сын». Тот, поправив душки очков, внимательно ознакомился с документом. Окинул взором свирепых бойцов и обратился к трибунам.
– Товарищи! – Сказал он в микрофон. – Поступило предложение заключить «худой мир». Отказаться от смертельной схватки двух офицеров, путем официального примирения и снятия обвинения со всех участников судебного процесса.
С трибуны послышался свист. Генерал-губернатор движением открытой ладони заглушил гул толпы.
– Я понимаю ваши эмоции. Просто так росчерком пера и обычным рукопожатием нельзя смыть грехи и докопаться до правды. Нам остался последний рывок, последняя схватка, ради которой вы все и собрались. Но провести ее или нет, должна решать власть. Вы – единственный источник власти, главные присяжные заседатели этого исторического процесса. И вопросы мира и войны должен решать народ! Кто я такой, чтобы принимать такие решения? Это решение примите именно вы!
Толпа заревела от восторга и чести, оказанной им их господином.
– Я не требую длительных процедур и муторных голосований. – Он вытянул перед собой сжатый кулак с оттопыренным большим пальцем. – Просто скажите здесь и сейчас: казнить или миловать?
Трибуна тряслась в предвкушении. Народный вердикт выливался наружу. Толпа продолжала реветь, но никто не скандировал слова «убей», все дружно хором кричали «гойда»!
Большой палец генерал-губернатора стрелкой опустился вниз. «К бою» – Сказал судья, вызывая на ринг офицеров.
В отличии от остальных поединков, этот носил особый характер, а противники рубились друг с другом до последнего вздоха. Чтобы упростить задачу в их, замотанные бинтами кулаки, были вложены медники. Мясистые, похожие на шайбу монеты, весом в один килограмм, делали смертельно опасным практически каждый удар, превращая банальный кулак в настоящую булаву. Так, благодаря ордалиям судебных поединков, русский рубль стал самой крепкой в мире валютой, который не падает, а роняет.
Застыв в углу за минуту до боя, Николай посмотрел на своих. В его спокойных и честных глазах совсем не было страха. И лишь толика сожаления отражалась в них вместе с Иваном и Ольгой, которых он, возможно, видел в последний раз. Мать смотрела на взрослого сына и не хотела его отпускать. Для нее он за несколько минут превратился из шального мальчишки в мужчину, а она оставила его сиротой на долгие тридцать лет и теперь снова могла его потерять. Она обняла его, заботливо поправила воротник и застегнула верхнюю пуговицу. Иван похлопал его по плечу.
– Береги себя! – Сказал он. – Ты уже не раз меня спас, сможешь сделать это и снова. Береги голову и бей апперкот.
Гонг прозвучал. Офицеры сошлись в центре ринга. Первый удар окропил кровью белый канвас. Майор пошатнулся, но не упал. Махая руками, как мельница, он гонялся за Николаем по рингу, но тот ловко уходил от него. Пользуясь высоким ростом, держал на прямой руке, оставаясь недосягаемым для противника. Битва напоминала корриду, где статный тореадор выманивал на себя быка и разил его колким ударом. Николай маневрировал и уклонялся. Майор пер вперед, запуская в него кулаки, но те пролетали в сантиметрах от цели.
– В корпус, в корпус бей! На отходе вставляй апперкот! – Кричал Иван, крепко вцепившись в канаты. Находясь по другую сторону ринга, он переживал за сына больше, чем за себя.
Николай выматывал соперника, а тот свирепел и еще сильнее вкладывался в удары. Желая сходу потушить свет, посылал в воздух кулак и проваливался вместе с ним. Старый добрый апперкот, передаваемый от отца к сыну, встряхнул густую бороду главного «басмача». Тот завис в воздухе, выпятив пузо, и хлестко грохнулся на настил.
Трибуна завыла раскатами грома. Ползающий по рингу майор, словно кисточкой, выводил бородой на канвасе кровавый узор. Судья вел отсчет. Ольга закрыла руками лицо, Порфирий протирал запотевшие стекла очков, а Иван бился в истерике. Прыгал кузнечиком и обнимал каждого, радуясь апперкоту полковника также сильно, как голам родной сборной в далеком девяноста втором. Династический апперкот стал главным наследием, которое он передал сыну.
«Басмач» поднялся на счет «семь». Блуждая по рингу пустыми глазами, он видел нарастающее пятно. Это Николай вновь спешил его уронить. Но не успел. Гонг спас майора, который не слышал его из-за жуткого звона в ушах.
Слизнув кровь с губы, Николай посмотрел на Ольгу и вспомнил детство, когда она, такая же сердитая и напуганная постоянно ставила его в угол. В назидание за то, что поздно пришел, за драку в соседнем дворе или за прогул уроков. И сейчас, стоя в углу ринга он, будто снова за что-то наказан и опять стоит перед ней.
– Это просто венский вальс! – Хвалил Николая Порфирий. – Все идет как по нотам! Продолжай композицию, Коля! Главное, не зевай и мы обязательно завалим этого кабана!
– Воды! – Попросил Николай, но никто не принес бутылку.
– Игнат, твою мать! Где ты? – Порфирий оглянулся. Игната не было, он исчез. В решающий момент секундант покинул своего господина. Растворился в чаше арены как сахар, но оставил лишь горечь во рту. Его ведро одиноко стояло у ринга и, пульсируя в такт трибун, разводило круги на воде. Поняв, что Игнат сбежал, Иван принял роль секунданта. Взял ведро и облил Николая. Нагонял полотенцем вьюгу, пока гонг его не призвал.
Офицеры вступили в смертельную схватку. Тореадор укрощал быка, а тот продолжал лягаться и мчался рогами вперед на красную тряпку, в которую превратилась рубаха полковника. Николай не отходил от плана, держал противника левой рукой, периодически колол правой и постоянно менял угол атаки. Полковник снова нанес удар, майор нырнул под него и, вынырнув, мощно пробил в висок. Николай пошатнулся. Разъярённый бык поднял тореадора на рога и протащил по рингу, оставляя кровавый след.
Впервые за бой Николай сел в кровавую лужу, пытался выбраться из нее, но та засасывала лишь сильнее. Вставал и сразу же падал. Вновь бился головой о настил. Судья продолжал отсчет. Николай поднялся на «сорок семь». В отличии от других поединков, в смертельной схватке отсчет шел минуту, после чего появлялось право бить лежачего.
Оторвав от земли распухшую голову и ободранные колени, Николай встал в полный рост. Опять пропустил и рухнул на землю. Вновь поднялся и снова упал. Иван выбросил полотенце, но судья отбросил его за канат. Николай продолжал сопротивление. Вставал и падал, падал и вставал. С львиной яростью, на потеху толпы в такт казачьему хору, чьи барабаны бились, как сердце, но и то издало последний стук.
Толпа хором кричала «гойда»! Громко скандируя слово «ЗАКОН», она вызывала на битву главного «басмача».
Казаки продолжали стучать в барабан! Одичавший майор разорвал рубаху и победно дубасил себя по груди. Ольга рухнула на колени, Порфирий траурно снял очки, а Иван снова увидел смерть «дяди Коли», который пытался его спасти. Николай пал в бою на глазах у сотен тысяч, а им предстоит рассыпаться под рукой кровавого палача.
Путь на эшафот оказался долгим. Все ходатайства Порфирия были отклонены и уже через 2 часа Иван, Ольга и шоферы двигались к лобному месту. Осужденные «языки» обречены на погибель. Их вина доказана кровавыми ордалиями, где священный суд определил с кем правда. Единственная интрига заключалась в том, каким образом их убьют и смогут ли заменить Ольге смертную казнь на вечную ссылку? Под удар попала и семья Николая, все имущество которого ушло на разграбление и погон.
Кровавое солнце укатилось за горизонт, залив алым цветом всю красную площадь. Каркас собранных наспех трибун, скрипел под давлением зрителей, спешивших увидеть расправу и, с каждой минутой, число их росло. Одичавшие репортеры таскали камеру и микрофон. Отряд казаков пробивался на мотоциклах сквозь толпу, сопровождая на казнь осужденных. Изувеченные мужчины в кровавых рубахах и липких штанах двигались змейкой навстречу смерти, запах которой стоял над ними. Они были похожи на зомби. Божий суд лишил их былого обличия, обнажил скверные души, вывернув наружу вместо красивых лиц: вздутые лбы, перекошенные скулы и отвисшие челюсти с дефицитом зубов. Это были не люди, а монстры и толпа не жалела их. Она свистела и улюлюкала, требуя продолжения торжества правосудия.
На постаменте стоял палач. Расправив широкие плечи, он занимался любимым делом – точил топор. Будучи маленьким человеком для больших дел, скромно скрывал лицо балаклавой, а его молодые глаза хранили минуту молчания. Он просто делал свою работу, за деньги от которой кормил большую семью. Из кобуры торчал пистолет. Его наличие предписывал Устав на случай, если забьется рука или затупится лезвие. Каждый патрон был на счету и использовать их разрешалось лишь в случаях исключительного милосердия для избавления от агонии.
Всюду горели костры. Клубы черного дыма врезались в ноздри, придавая привкусу меди во рту небывалую горечь. Но какой-то приставучий запах все сильнее сочился со стороны. Судя по скорченным лицам толпы это был сущий смрад. С каждой секундой он становился сильнее. Иван пытался принюхаться. Вдыхал, сквозь забитые кровью ноздри и не мог понять.
– Неужели так пахнет смерть? – Спросил он у старшего шофера.
– Нет, так воняет говно. – Твердо ответил тот.
Красная копейка влетела в казацкий кортеж, опрокинув несколько мотоциклов. Дымовая завеса выросла из выхлопной трубы. Растерянная охрана задыхалась от едкого запаха жженого кала. Игнат выскочил из салона и накинулся с вилами на казаков.
– СВОБОДУ! – Кричал он.
– Вот он, сратиарий! – Улыбнулся старший шофер.
Воин Колизея, легендарный раб, решивший поднять восстание. Невзирая на страх, с вилами и говном он идет в лапы смерти. А опричники щурятся, пятясь от страха. Все-таки не зря он таскал по деревне навоз.
Пока старший шофер говорил – младший действовал. Сел за руль и дал по газам, цепляя товарищей по пути. Следом за ним в машину запрыгнул старший, Иван нашел Ольгу в толпе и тоже сунул ее в салон. Попытался схватить и Игната, но тот оттолкнул его.
– СВОБОДУ! – Повторил он, втыкая вилы в толстую казацкую ляжку.
Иван захлопнул дверь. Прижавшись лбом к стеклу, следил за растерянными казаками, которые смешно и неуклюже отбивались от нападок Игната. Одни пытались его укротить, другие садились на мотоциклы, чтобы пуститься в погоню. Толпа становилась все меньше, погружаясь в зловонный туман. «Копейка» пердела и ехала, ловко объезжала преграды и, протаранив часть баррикад, вырвалась на простор.
Дроны жужжали над головой, за спиной ревел мотоцикл, а опытный гонщик – младший шофер все сильнее давил на газ. Лабиринты столичных развязок помогали машине уйти. От дронов спасали тоннели, от казаков – ловкость рук шофера, который, невзирая на скорость и едкую вонь успевал крутить руль и переключать передачи, избегая серьезных аварий. В какой-то момент они оторвались настолько, что за их спинами не ревел ни казак, ни мотор мотоцикла.
Избавившись от хвоста, они тихо праздновали победу. Шофер давил на педаль. «Копейку» трясло от скорости, а едкий запах жженого навоза продолжал разъедать глаза. Потеряв контроль над дорогой, машина столкнулась с стеной.
Иван вывалился из салона. Брови треснули, заливая кровью глаза. Из-за звона в ушах он почти ничего не слышал: ни шума улицы, ни звуков машин. И лишь эхом издалека доносился рев мотоцикла. Шоферы выглядели не лучше. Терлись разбитыми лицами о панель и не находили сил, чтобы от нее оторваться. И лишь только на Ольге не было и царапины. Она держала Ивана за руку и, чем четче ревел мотор, тем сильнее сжимала ее. А когда грозный рык мотоцикла, стал заметнее, чем звон в ушах, она завопила в истерике, заглушая и то и другое.
– Коля!? – Прошептала она, будто встретила приведение. – Ты живой?
