Алексей Александрович Нескородов
Time Travel
Две недели лагерей
Громкий, практически невыносимый, вопль Игната разбудил всю округу. Прижав к бочке костлявую грудь, он стойко принимал удары. Николай возвышался над ним. Рука крепко сжимала кнут. С каждым взмахом плеть вонзалась в, изуродованную рубцами, спину.
– Коли нажрался, как свинья, так визжи, как поросенок! – Причитал Николай, продолжая махать кнутом, как волшебной палочкой. Только вместо чудес она приносила ужас, страдания и боль.
– Прости, хозяин! Виноват. – Стонал Игнат.
– Свободен!
Игнат свалился на землю, окрасив бордовым цветом стебли зеленой травы. Николай перешагнул через него и направился к дому. Скованные страхом гости сидели на кухне и с ужасом наблюдали за жестокостью близкого им человека.
– Хватит жрать пряники! – Сказал Николай, войдя внутрь. – Они вас не спасут. У нас ровно четырнадцать дней, чтобы подготовиться к ордалиям и судебному поединку. Теперь мы в одной лодке посреди океана, а вокруг шторм и, чтобы не утонуть, придется вместе махать веслами. Уж лучше провести две недели в тренировочных лагерях, чем десять лет в концентрационных. Я требую от вас дисциплины и полной самоотдачи. Чтобы спасти вас, мы с Порфирием Ивановичем провели огромную работу и сковали всех одной цепью. Теперь мы, либо пойдем ко дну, либо сойдем на берег, но сделаем это вместе. Если вы не хотите стать героем «Пусть замолчат» и прилюдно рассыпаться на лобном месте, то выполняйте каждое мое требование, как самый священный приказ. Усекли?
Гости дружно кивнули. Никто не решился и пискнуть, а над кухней нависла зловещая тишина.
– На улицу, шагом марш! – Сказал Николай и все подчинились приказу.
Они стояли по стойке смирно, выстроившись во дворе напротив бочки, где мгновенье назад отхлестали Игната.
– Вольно! – Сказал Николай, разглядывая вытянутые подбородки новобранцев. Он сжимал кнут. Толстые, похожие на гвозди пальцы, вцепились в рукоять. Окровавленный хлыст обвил руку, словно змей, искушающий совершить акт насилия.
Николай подошел к Ивану и сказал – «100 раз».
Иван посмотрел на кнут, совершенно не понимая, что от него требуется. Нанести сто ударов плетью или получить их? Если бить, то кого? А если выхватить, то за что? Вечный выбор между плохим и очень плохим его никогда не радовал, а в данном случае он до конца и не знал, что хуже.
– Что, сто раз? – Робко уточнил Иван.
– Прыгай! – Николай растянул кнут. Одной рукой сжимал рукоять, другой держался за кончик, так что хлыст серединой коснулся земли. Взмахнул руками и запрыгал. Кнут разрезал воздух и хлестал траву, проскакивая под ногами полковника.
Выдав каждому по хлысту, он заставил их прыгать. Они старались, как могли, неуклюже переступая плетку, которая вечно путалась в ногах и иногда больно била по заднице.
– Смотрим на меня, повторяем и прыгаем.
Николай вновь замахал кнутом, как скакалкой. Он прыгал с такой скоростью, что казалось, вот-вот взлетит!
– Что стоим? Прыгаем-прыгаем! – Говорил он. – Кто не скачет, тот холоп.
Иван быстро адаптировался. Рассекающий воздух кнут в своем нестандартном применении с каждым махом мысленно возвращал его в прошлое, когда он, в сыром подвале на секции бокса чеканил скакалкой перед носом у тренера. Тут, как на велосипеде, если однажды научился, то уже не разучишься. Знакомство шоферов с скакалкой было куда менее увлекательным и закончилась игрой в классики. Младший стоял в стороне, стонал и неуклюже перебирал ноги, по которым прилетал хлыст. Старший ворчал, прыгал вместе с животом и постоянно спотыкался, растирая больные колени.
– Ну что? Группа здоровья! Как дела? – Обратился к ним Николай, но те лишь ответили тоскливым взглядом. – Скачем, скачем, Гладиаторы! Отгоняем мух и пчел.
Николай не только раздавал указы, но и личным примером задавал темп.
– Тяжело в мучении, легко в бою. – Продолжал он. – Я не обещаю вам счастливой жизни, но, если все будете делать, как надо, то точно обеспечу вам здоровое долголетие.
За прыжками последовал бег: медленный и быстрый, с препятствиями и без. Кололи дрова, таскали тюки с навозом, возили на тележках грунт. Краткий курс молодого бойца под надзором полковника изнурял и выворачивал наизнанку всех участников тренировочного процесса. Младшего шофера вырвало, старший лежал на спине и хватался за сердце и лишь Иван, худо-бедно, следовал плану.
Полковник не ограничивался громкими приказами и тренировался вместе с другими, только делал это еще более рьяно и интенсивно. Пока они таскали навоз и сено, он переносил огромные валуны. Когда одни кололи дрова, он крошил кувалдой булыжник. Здоровый румянец не сходил с его щек, когда лица других были мертвецки синими.
– Что? Тяжко? – Спросил он, а затем сам же ответил. – Знаю, как тяжело и больно приходится выполнять мои указания. Но на ордалиях легче не будет, там не будет жалости и пощады, либо мы их, либо они нас. Усталость и боль – признаки жизни. Это испытание, которое нужно перетерпеть. Боль пройдет вместе со смертью, а пока живы – наберитесь терпения и ведите борьбу! Мы скованны одной цепью и в ней не должно быть слабого звена. В конце концов, мы в одной лодке и грести нам нужно вместе и в одну сторону!
– Хватит с меня ваших метафор! – Закашлял старший шофер. – Уж не знаю, как вы, а я в грот не гребу, куда мы плывем. Я и так пахал, как раб на галерах.
– Вот только не надо раскачивать лодку! – Упрекнул шофера Иван.
– Да заебали вы с вашей лодкой! Меня уже укачало до тошноты. И вообще она давно уже того…
– Чего того?
– Она утонула!
– Ладно! Закончили! – Обрадовал их Николай. – Теперь небольшая пробежка и все!
– Слава тебе господи. – Простонал один из шоферов.
Вдалеке послышался злобный рык. Игнат с трудом удерживал упряжку с тройкой разъяренных псов. Сверкая острыми клыками, они так и норовили вырваться из его тощих рук и наброситься на испуганных бегунов, чьи пятки отчаянно вязли в сырой земле постепенно пропадая из виду.
– Шустрее там! – Кричал им вслед Николай. – Игнат псов в узде долго держать не сможет.
Не прошло и пяти минут, как псарня вырвалась из упряжки и помчалась по следу. Псы настигли шоферов довольно быстро и лишь Иван, продолжая путешествовать по времени, не просто вернулся в прошлое, а буквально эволюционировал в него, вспомнив азы древолазанья, что достались от далеких предков, живших миллионы лет назад. Подобно дикой обезьяне, он взобрался на вершину огромной сосны, откуда смотрел в пасть рычащей на него собаки.
С макушки дерева просматривалась вся деревня. Игнат вилами отгонял собак от шоферов, Николай стоял рядом и кричал на них, а вдалеке по извилистой дороге ехали машины «буханки» с мигающими проблесковыми маячками. Выскочившие из них люди в папахах и масках автоматной очередью разогнали собак, уложили рядом с шоферами Игната и Николая, погрузив всех в одну из машин. Иван замер на ветках сосны, кора впилась в ногти, иголки кололи лицо, а вереница милицейских машин уходила вверх по дороге, становясь все меньше и меньше.
Когда вокруг никого не осталось, а мышцы жгло от усталости, Иван не спешил спускаться, ощущая себя в безопасности лишь на кронах огромной сосны. Да и плавный спуск в любой момент мог превратиться в свободное падение с фатальным исходом. Пальцы крепко вцепились в ветки, влажный взгляд целился в дорогу, на которой вскоре появился новый объект. Сверкнувшая на горизонте черная точка становилась все больше и ближе, постепенно обретая черты. Мимо сосны, на которой завис Иван промчалась знакомая черная волга.
– Порфирий Иванович! Я здесь! – Надрывался Иван, но его никто не слышал. Машина прошмыгнула прямо под ним и помчалась дальше, вновь превращаясь в черную точку. С каждой минутой нахождение на дереве становилось все тяжелее. Ноги сводило от судорог, пальцы посинели так, что почти ничего не чувствовали. Иван держался из последних сил, предвкушая скорость падения, которая будет существенно превышать всю прыть, с которой он забирался наверх.
Вдалеке за курятником вновь закудахтал мотор, волга становилась все ближе. Иван продолжал орать, а его снова никто не слышал и лишь шишка, запущенная в лобовое стекло, возымела должный эффект.
– Ты как туда залез? – Спросил Порфирий Иванович, после того, как очередная шишка отлетела от капота. Он вытянулся во весь рост прямо у ствола дерева, а его острый аристократический подбородок целился прямо в Ивана.
– Демонстрирую пределы возможностей в рамках курса молодого бойца, проведенного товарищем полковником. – Отрапортовал Иван.
– Николай Васильевич себе не изменяет! Кстати, а где он?
Дерево затряслось, на машину градом посыпались шишки, а следом за ними летел и Иван. С громким матом и вздохами, он проваливался с ветки на ветку пока не приземлился на костлявую грудь судебного защитника, который в этот момент и впрямь защитил его жизнь.
Волга зарычала и пришла в движение. Иван жал педали, крутил руль и дергал ручку переключения передачи, в то время, как судебный защитник в пыльном костюме сидел на соседнем кресле и пытался что-то внести в блокнот.
– Так куда их забрали? В карцер? На допрос? – Спросил Иван.
– Хуже, все гораздо хуже. Как же я это мог упустить. Надо основательно подготовиться. – Таинственно отвечал юрист, царапая ручкой страницы блокнота.
– Осторожно! Лежачий полицейский. – Крикнул он, подскочив вместе с автомобилем!
– Следите за языком, Порфирий Иванович, а то скоро и сами в лагеря отправитесь.
– Это еще за что?
– Как за что? За лежачего полицейского!
– А он что по-твоему? Стоячий что ли?
– Лежачий, но милиционер. А еще их называют искусственными дорожными неровностями.
– Сам ты… неровность. – Юрист старательно протер салфеткой разбитые очки. – Наш милиционер на дороге лежать не будет. Ни у кого и духу не хватит по нему проехаться. А вот заморский полицейский, пожалуйста, так ему и надо!
– Интересно все как получается. Судебного защитника адвокатом назвать нельзя, а дорожную неровность полицейским можно?
– Да, можно.
– А как же закон и правила? Это же низкопоклонничество.
– Какое же это низкопоклонничество? Наоборот – превосходство! Это же он лежит, а не мы! И вообще у каждого правила есть исключения, которые лишь подтверждают его правоту.
Всю дорогу Иван представлял себе страшную картину допроса, где под дулами комиссаров и ножами палачей его соратники истекают кровью и каются во всех грехах, от убийства Иисуса до кончины мертвых морей, но реальность оказалась куда страшней. Они сидели в окружении бушующей толпы под прицелами телекамер, которые в душной студии ловили каждый их взгляд и вздох, а голосистый ведущий в больших блестящих очках, подобно ржавому батискафу погружался в недра их темных душ.
До неприличия пошлая атмосфера смущала даже шоферов. Они понуро сидели в креслах, в то время, как Николай принимал удар за ударом, от расположенных напротив гостей. Словесная баталия с обилием оскорблений и ковырянием в грязном белье приближалась к своему апогею. Майор и его опричники с энтузиазмом подошли к делу, дарили зрелище толпе, осыпая оскорблениями и угрозами своих оппонентов. На большом, расположенном между ними, экране мелькали кадры минувших лет, где еще совсем юный Коля с кучерявыми патлами носил кожаную косуху, играл на гитаре Курта Кобейна и кричал «панки хой».
– Должен признаться – это наш недосмотр! – Говорил майор в микрофон. – вскормили предателя на казенных харчах, поверили, что исправился, дали власть и почет, а он как преклонялся перед западом, так и продолжает это делать. Люди не меняются, а становятся только хуже. Нельзя выдавить из врага низкопоклонничество, его можно только убить. И когда он говорит «punk’s not dead» я отвечаю ГОЙДАААА!
– ГОЙДААААА. – Хором заорал зал, вздыбив редкие волосы на израненной спине Ивана.
– СМЕРТЬ ШПИОНАМ! – добавил майор.
– СЛАВА ЧЕМПИОНАМ! – ответил довольный зал.
Иван смотрел на смущенных шоферов и тоже ежился в кресле, ощущая себя колбасой, которую поднесли к клетке с голодными львами. Дикая атмосфера предсмертного шоу делала майора еще более страшным. Сидящие рядом с ним опричники тоже вызывали ужас, и кто-то из этих высоких широкоплечих душегубов вскоре сойдется с ним в кулачном бою. Николай и Порфирий Иванович сохраняли убийственное хладнокровие. Полковник молча держал удар с прямым взглядом и офицерской выправкой. По-гусарски, с высока смотрел на толпу и противника, крепко сжимал чугунные кулаки и с нетерпением ждал предстоящего боя. Кулаки судебного защитника были значительно меньше, а свежий маникюр демонстрировал их пацифизм. Главным оружием судебного защитника оставался его язык, острый, словно копье и быстрый, как автоматная очередь. Стряхнув грязь с рукава, он подошел к толпе, ничуть не смущаясь своего вида. Прищурился, цокнул языком и приступил к «расстрелу».
– Господа присяжные заседатели! – Громко произнес он, вскинув указательный палец. – Ужас заключается в том, что страшно не просто умереть, страшно жить! Страшно жить скучной жизнью, когда завтра очень похоже на вчера и каждый прожитый день не сулит ничего нового. Мы деградируем от стабильности, отрываемся от природы и становимся слабыми для врагов. Если бы мы оставались теми, кем были вчера, то уже давно бы все вымерли к чертовой матери. Но мы живы, мы принимаем новые вызовы и требуем перемен. Вот и полковник постоянно менялся. В детстве слушал заморскую музыку, носил нелепые костюмы и кричал непонятные фразы, но затем изменился и стал тем, кем он стал. Гораздо скучнее, когда человек вообще не меняется. Если майор родился с балалайкой и с балалайкой умрет, то кому это интересно? Вызов брошен. Кто прав, а кто нет, рассудит их поединок. Война уже объявлена и перемирия мы не просим. Так интереснее и веселей. Так жить не скучно и каждый новый день совершенно не похож на прошлый. Война делает нас сильнее, она мобилизует ресурсы, заставляет остро мыслить и ярко ощущать жизнь. Только во время войны каждый день ощущается с особым вкусом, потому что он может стать последним. Война и есть жизнь, а если после войны и наступит мир, то исключительно русский. Тогда не то, что жить, и умереть не страшно.
Словесная перепалка сменилась битвами взглядов. Будущие противники стояли лицом к лицу и пожирали друг друга взглядом. Как два разъярённых быка, полковник и майор сомкнулись лбами. Майор оттолкнул полковника и лишь отряд казаков не позволил случиться драке. Иван стоял рядом с опричником и постоянно отводил взгляд, ощущая, как тот буквально лезет сквозь глаза ему в душу.
Толпа требовала зрелищ. Пытаясь утолить ее жажду ведущий предложил провести дуэль. Драться нельзя, нужно придумать альтернативу, которая еще больше бы разогрела интерес к предстоящим ордалиям. Ведущий потянулся к микрофону и произнес: «Прежде чем завершить передачу я предлагаю нашим гостям сойтись в рукоборье, чтобы определить фаворита».
Майор и опричники закатали рукава. Николай оголил массивное предплечье, а Иван растерянно посмотрел на шоферов.
– Че? – Уточнил старший? – Рукоборьбе? Нет, спасибо! Я с этим после свадьбы завязал.
– Он про армрестлинг. – Шепотом подсказал Иван, так, чтобы никто не услышал и не накинул лишний пятак.
– Аааа! Так бы сразу и сказали! – Шофер воткнул локоть в стойку, смело посмотрев на опричника, который, несмотря на ширину плеч и объем бицепса, так и не смог разогнуть руку старого автомеханика.
– Салага! – Кричал шофер в лицо пыжащемуся противнику. – Когда ты пешком под стол ходил, я этими руками девок за сиськи мацал, а пальцами из гвоздей вил узоры.
Шофер слегка наклонился и прислонил опричника к столу, изрядно удивив толпу.
Майор и полковник ни в чем не уступали друг другу. Их мышцы секлись от напряжения, а руки были также несгибаемы, как и характер. Сцепившись не только запястьями, но и взглядом, они не сдавались и шли до конца. Пот тек по лицам, в ушах звенел гул толпы, а стол скрипел от натиска непримиримых противников. Напряжение росло, схватка продолжалась, крепкий замок сомкнутых запястий разорвался, так и не определив победителя. Иван тоже скрестил руки с опричником, которому понадобилось всего несколько секунд для победы.
Продемонстрированное соотношение сил не сулило ничего хорошего, но оставшиеся дни Иван провел с максимальным усердием, посвящая тренировкам каждую свободную минуту. С каждым днем он становился сильней и смелей. Бегал быстрее и дольше, прыгал выше, бил хлеще, а суставы и характер принимали несгибаемый вид.
Последний день перед боем они проводили по-разному. Николай читал молитвы, шоферы ушли в застольные разговоры с Игнатом, а Иван просто лежал в постели, тупо уставившись на висящие на стене часы, чья стрелка медленно и неуклонно все также брела с востока на запад, а уже приевшийся обратный отсчет носил не просто иронический, но еще и зловещий характер.
Добро пожаловать в рай
В чаше спортивной арены плескалась кровь. Чувство неминуемой справедливости царило в сердцах завороженной толпы, занявшей все места олимпийского стадиона, чтобы насладиться зрелищем кровавого поединка во имя торжества правосудия. Ритуальный характер масштабного события достигал пика сакрального триединства: народный концерт, спортивное шоу и справедливый суд слились в полноценное празднование предстоящего дня столицы. Лучшие артисты страны отчаянно драли горло, предвкушая неминуемый суд, где на потеху толпе гладиаторы двадцать первого века бьются за правду всеми силами своих мышц.
Лучи прожекторов блуждали по арене, освещая лица хмурых опричников, осанистых казаков, скабрёзных ветеранов, иностранных гостей, школьников, студентов и казенных «крепостных», которых привезли автобусами с разных закутков страны. Одни махали имперскими флагами, другие дули щеки, издавая соловьиный свист, а третьи растянули плакат, на котором богатырь Святогор бьет по шее Змея Горыныча с смелым лозунгом «Добро пожаловать в рай» да так, что огнедышащим выглядел не только змей, но и абсолютно вся арена, во главе которой на почетном ложе восседал великий князь – генерал-губернатор. Находясь под защитой опричников, в тени портрета Верхоправа, он, сквозь тонкие стекла очков, наблюдал за кровавой бойней, что разворачивалась прямо под ним. На обтянутый грубым канатом ринг, под бой барабанов и хор казаков выходили новые подсудимые. Спрятанная в их глазах дрожь расходилась по арене, а толпа встречала их первобытным звуками. Но никто не скандировал слово «убей», все просто дружно кричали «гойда»!
Битва за правду и правосудие не только соответствовала всем канонам больших спортивных событий, которые ранее видел Иван, но даже превосходило их, ведь у подъезда к арене, помимо скорой и милиции дежурил длинный катафалк службы ритуальных услуг и именно он кровавым маятником периодически уезжал и возвращался обратно.
В отличии от тесных трибун в отстроенных двадцать лет назад раздевалках было пугающе пусто, и пустота эта наполнялась тревогой. Чем ближе становилось судилище, тем медленнее текло время. Иван не находил себе места, то елозил на стуле, то метался из стороны в сторону, огибая углы большой комнаты, где, помимо него, находились и другие члены команды, которым также предстояло выйти на эшафот. Спрятавшись в недрах трибун, Иван не видел, что происходит снаружи, но доносящийся животный вопль рисовал в воображении картины из дикого прошлого, которое, слившись с настоящим, становилось неминуемым будущим для него и его друзей. От волнения сохло горло, тело покрылось росой, а на жилистых предплечьях ровными шеренгами вздыбились волоски. Размазывая языком по небу привкус ржавчины, он пытался прислушаться к сердцу, которое, в ритм доносящимся барабанам, грозно стучало в груди.
Оля сидела рядом. Тихо всхлипывала, обматывая бинтам его ладонь. В отличии от Ивана, Ольге не нужно выходить на ринг в битве за жизнь и за правду, за нее это сделает профессиональный «кулак», но во всем остальном ее судьба была выдана на заклание суровым обычаям нового времени.
Несмотря на отсутствие посторонних в раздевалке царила нервозная атмосфера. В одном углу трясся младший шофер, в другом Николай стоял на коленях и тихо читал молитву, а между ними, словно почетный караул, расхаживал Порфирий Иванович, но вместо молитвы, зачитывал тезисы защитной речи, которую он произнесет в суде непосредственно перед боем.
Выступающий от имени Ольги «кулак» сидел с каменным лицом и хрустел костяшками. Как настоящий профессионал он хладнокровно подходил к делу, тем более, что от его исхода ему не грозили ни казнь, ни тюрьма.
В эпицентре суеты, словно патриций среди плебеев, старший шофер возлег на массажной кушетке. Он безмятежно смотрел в потолок и, скрестив руки за головой, выглядел издевательски умиротворенным.
– Нас всех убьют… нас убьют. – Мямлил младший шофер, вздрагивая от каждой «гойды», что громом разносилась с трибун.
– Да заткнись ты! – Крикнул ему Иван.
– Вот только не надо сейчас ругаться! – Старший шофер лениво повернулся к коллегам. – Че вы как девки на школьном балу? В первый раз что ли?
– А ты в какой?
– Точно уже не скажу, главное, чтобы не в последний, а вообще гладиатором я уже был.
Шофер был из тех, кто любит чесать языком. Не сиди Иван за его копейкой, так счел бы его за сумасшедшего фантазера, что выдумывает на ходу. А может и тут, имея возможность перемещаться по всем измерениям, он все равно продолжал заливать? Сейчас это мало кого волновало, ведь его самодовольный рассказ отвлекал их от незавидной участи, до момента которой оставалось всего ничего.
– Говорила мне любимая – не садись пьяным за руль. А я не послушал. Уехал в деревню и забухал. Да так, что без закуси сел за баранку и дал по газам, пока не влетел в свинью. Но не ту, что в сарае и хрюкает, а в тактическое построение древнеримского легиона. Сколько копий тогда было сломано… Подивились римляне моей колеснице. Крикнули «Гелик, гелик», дурачки. А я всего-то на жигулях. И только потом дошло, что они говорили: «Гелиос».
В общем, приняли меня как бога, но все равно заковали в кандалы. Привели в дом вельможи. Тот дал вина, что спасло от похмелья. Смотрит на меня, как Эзоп на Гомера, и так поэтично говорит: «Ну что, плебей? Давай смелей. Поедем с нами в Колизей, получишь там ты п***лей». Я-то возразил, сказал, куда мне старому? Даешь дорогу молодым. Но вопрос патриция носил исключительно риторический характер.
И вот я на арене. Стою себе и стою, чешу голову, которую печет солнце. Никого не трогаю, а напротив мужик. Здоровый такой, скалится остатками зубов, трясет сеткой и грозится меня загарпунить. Думаю, что за рыбак? И что он делает вдали от водоемов? А потом понял, что это я его золотая рыбка. Да и не рыбак он, а какой-то сратиарий.
– Может ретиарий. – Уточнил Порфирий Иванович.
– Может и так. Уже и не помню. Давно это было, со времен античности уж больше двух тысяч лет прошло. – Согласился шофер, продолжая повествование.
– В общем, рыбалка началась. Но я-то тоже не с пустыми руками: в одной – монтировка, в другой – гайковерт. В общем, как говорится: левая коронная, правая похоронная. И тут море заволновалось. Закинул он невод, да не попал, а вот я не промахнулся. Так рыбалка и закончилась тем, что сам рыбак попал в свои сети.
Шофер закончил. Все смотрели на него и хлопали, но не ладонями, а глазами. Даже находясь на смертельном одре его слова мало походили на исповедь и больше напоминали сказку, но прямо выразить сомнения никто не решился.
– Это я все к чему? – Старший шофер задумчиво почесал за ухом. – А все к тому, что много думать вредно. Если я бы пожирал себя сомнениями перед боем с рыбаком, он бы меня убил. Да я бы умер от страха еще до выхода на арену, но я поступил мудро и пожирал не себя, а вино и вышел пьяненьким, ни о чем не думал и поступал по ситуации. Как говорится, делай что должно и пошло все к чертям! Да что уж скрывать? Я и сейчас пригубил. Зато лежу себе, отдыхаю. А так бы тоже метался по углам, терся жопой о скамью и думал, как же меня убьют? Четвертуют или просто размажут о стенку? С хорошей фантазией можно столько всего представить, что уже до боя я бы шел на расправу к самому Посейдону. А я не думал. Не фантазировал и на встречу мне вышел какой-то рыбак.
Шофер притупил страх и хладнокровно убил время, которого оставалось все меньше. На какое-то мгновенье Иван даже забыл о том, что ему предстоит. Но раздавшийся скрип вновь напомнил об этом. За открывшейся дверью появился Игнат. Он шел в их сторону, сжимая руками ведра, в которых плескалась вода. Накрахмаленное полотенце висело на его сутулых плечах, прикрывая оттопыренные ключицы. За поясом хранилась аптечка. Секундант готовился к бою не хуже, чем сами бойцы. Следом за Игнатом появилась Маруся. Дородная барыня с игривым кокошником на голове несла на подносе рубашки. Иван взял одну на примерку. Белая ткань легла на плечи, дерзкий узор пурпурной петлей обвил воротник и спустился к застежке.
– А косоворотка тебе к лицу. – Тихо сказала Ольга. – Ты в ней как Есенин.
– Точь-в-точь! – Согласился старший шофер, гуляя пальцами по узору. – Как Есенин в гостинице «Англетер».
До выхода осталось десять минут. Ряженные в белые косоворотки бойцы собрались вокруг судебного защитника, а тот, достал тетрадь и перешел к диктанту. Подобно тренеру он вырисовывал схемы на листках и доносил тактику до команды.
– Начнем с правил. – Сказал он. – Бой на голых кулаках и бить можно только ими. Удары локтями, ногами, коленями и головой – строго запрещены. Но это не значит, что их не будет. Нельзя бить в пах, кусаться, царапаться и давить на глаза, но и здесь, я бы тоже не питал иллюзий. Будьте готовы к любому исходу и не стесняйтесь давать отпор! Времени у вас до отвала. Каждые пять минут судья будет останавливать бой и ставить участников в угол. В углу вы сможете перевести дух, сделать глоток воды и воздуха. Дай бог, не последний. Чуть отдохнете и снова в бой и так до конца, до победного. Побеждает тот, кто устоит на ногах. Всегда можно сдаться, но этого мы не приветствуем.
Теперь о тактике. Так как у нас не какой-то там мордобой, а полноценный суд, то все начнется с речи защитника. Именно я первым из нас перейду канаты и выступлю с ходатайством о защите. Уличу обвинителей, расскажу все, как есть и настрою толпу против них. Пусть лучше они болеют за вас. Говорят, что это помогает. Да, Николай?
Николай кивнул.
– Не надо думать о том, что будет в бою. – Продолжил Порфирий. – Важнее, что будет после. За канатами вас встретят страхи, усталость и боль, а после боя либо смерть, либо свобода. И она только в ваших руках. В тех кулаках, что они сжимают до хруста. Так пусть хрустят не только кулаки, но и лица ваших врагов. Никакой пощады, никакого страха, никаких компромиссов с усталостью и пусть боль сделает вас сильнее. Сегодня вы не просто встанете между жизнью и смертью, вы буквально обретете себя. Именно сейчас настал тот момент, когда стоит повернуть время вспять, развернуть эволюцию, заглянуть в пещеру подсознания и вытащить из нее зверя, который прятался там всю жизнь. Разбудите дикую обезьяну, готовую рвать и метать ради того, чтобы выжить. Убить ради жизни, ненавидеть, чтобы любить! Этот бой не наказание, а подарок и единственный шанс спастись.
Щёки защитника краснели с каждым словом. В порыве ораторского экстаза он разошелся настолько, что стал похожим на кочергу и дошел бы до белого каления, если бы не ведро. Остудив пыл родниковой водой, он перешел к главному:
– В решающей схватке сойдутся майор и полковник. Это то, на что повлиять нельзя. Во многом именно ради этого здесь все и собрались. Так бы я начал прямиком с Николая. Но вот остальные бои мы можем расставить, как надо. Чем больше схваток выиграем на старте, тем выше шанс для досрочной победы. В конце концов обвинение всегда может поднять белый флаг из-за отсутствия целесообразности продолжения процесса. Нужно выиграть всего три схватки. Поэтому сразу пойдем на пролом. Тут все, как в шахматах, белые начинают и выигрывают, а потом послышится мат. Первым выйдет «кулак». Опытный боец задаст нужное настроение и выведет нас вперед. Следом за ним выйдешь ты.
Похожий на ветку палец щелкнул по носу молодого шофера.
– Я не хочу. Я не могу. Я боюсь. – Бредил тот.
– Не хочешь, а надо! Не можешь, а придется. Главное – не ссать! Ты молодой, здоровый. Вон ручища какие могучие. У тебя все шансы на успех. У тебя вся жизнь впереди, наверное.
– Это вам так кажется. – Не согласился младший. – Впереди она у меня была в 2007 году, а сейчас я запутался. Толи спереди, толи сзади, толи вообще не понятно где.
– Одним словом, в жопе! – Хмыкнул старший шофер.
– А ты будешь третьим. – Сказал Порфирий, направив на него хмурый взгляд.
– Третьим быть мне не привыкать. – Огрызнулся шофер и черпнул из ведерка.
Судебный защитник посмотрел на Ивана:
– Четвертый бой за тобой.
Перед выходом они присели на дорожку, чтобы прочесть молитву. Пузатый поп махал кадилом, брызгая в лица святой водой.
– Мы русские, с нами бог. – Сказал Николай.
– Кто не с нами, тот под нами! – Добавил Порфирий.
– Правда в силе. – Оговорился Иван, но никто не стал его поправлять.
Чем ближе становился ринг, тем сильнее дубасило сердце. В такт барабанам стучало по ребрам и стремилось вырваться из груди. Низ живота бурлил своей жизнью, колени болтало, как вермишель, а нервы плавились, оставляя привкус металла во рту.
Порфирий подтянул канат, дав взобраться на ринг всем участникам. Словно хохломой, алыми пятнами на белом канвасе были расписаны баталии прошедших сражений. Смахнув в сторону чьи-то зубы, судебный защитник вывел за собой команду и построил ее перед противником, одетым в черные косоворотки. Под гул толпы и крики «гойда», в такт песнопениям казаков, под чутким взором великого князя и вывеской «добро пожаловать в рай» – черные и белые сойдутся в смертельном бою.
Генерал-губернатор встал с места. Подобно римскому царю взмахнул рукой от сердца к небу, заглушив крики толпы. Судья в ринге вытянулся струной, и отдал ему честь.
– Да здравствует великий князь – Генерал-губернатор! – по-офицерски крикнул он. – Идущие на смерть приветствуют тебя!
– Гойда! – Ответил великий князь.
– Гойда! – Воскликнули люди в белых и черных рубашках.
– Гойда! – Закричала толпа.
Выслушав гимн, генерал-губернатор взял слово. С тактом и расстановкой он долго говорил о важном: о чувстве долга перед страной, о мировом финансовом кризисе, крахе доллара и закате Европы, о гордости и патриотизме и о суде, который самый гуманный в мире.
– Наши жизни взяты в кредит у страны. – Говорил он, заслоняя портрет верхоправа. – Пришла пора возвращать долги. Сила в правде и пусть победит сильнейший. В конце концов, они все сдохнут, а мы отправимся в рай. Да что там, мы уже в раю! Добро пожаловать в рай!
