Алексей Александрович Нескородов
Time Travel
– Мне надо на кладбище. – Заявил Иван.
– Что, юнга? К земле потянуло? Это ты зря! – Ответил шофер.
– Пойдешь со мной?
– Нет уж. Спасибо. Я тут посижу.
Шофер приземлился на скамейку у храма, достал самокрутку и закурил. Иван зашел на кладбище, которое хаосом и контрастом представляло собой миниатюрную версию всей страны. Полузабытые, похожие на скромный холм, могилы находились по соседству с выдающимися мраморными плитами и монументальными склепами. Покосившиеся ограды, бессистемно разбросанные тут и там, создавали непроходимые лабиринты. Иван помнил, что дядя Коля зарыт в двух участках от отца, а могила последнего буквально примыкала к забору. Иван нашел это место. Там, где когда-то похоронят отца, цвела ель, в тени ее игольчатых ветвей пряталась мраморная плита с годами жизни дяди Коли. У могилы сидел мужчина, он смотрел на памятник и что-то бубнил, периодически поднося к губам бутылку “Белуги”. Влажные глаза дрожали под опухшими веками, абсолютно седые кудри торчали из головы, а на лице мохнатой щеткой лежали густые усы. В слезливом забулдыге Иван признал своего отца.
– Добрый день! – Поздоровался Иван с отцом.
– Здравствуйте. – Нахмурился тот. – Тоже к нему?
– Да, тоже.
– Коллеги?
– Скорее соседи, в каком-то смысле даже родня. – Честно сказал Иван. Помимо того, что они жили в одном подъезде, Иван не знал, чьим конкретно ребенком является маленький Коля и этот вопрос еще сильнее роднил Ивана с покойником.
– Точно! А то думаю, отчего же мне кажется знакомым ваше лицо. Я тоже с ним жил в одном доме. Вот уже как пятнадцать лет с нами нет Николая, а рев его мотора до сих пор стоит в моих ушах. Широкой души был человек.
Отец взял бутылку и сделал несколько глотков. Иван с удивлением смотрел на эту картину. Он точно не ожидал увидеть здесь своего отца, ему казалось, что между ним и дядей Колей всегда были нейтральные и довольно прохладные отношения. Они иногда общались друг с другом, но не более того. Поэтому видеть то, как спустя 15 лет, пьяный отец рыдает над его могилой было для Ивана сюрпризом.
– На, глотни. Легче станет. – Сказал отец, протянув бутылку Ивану.
Он тоже отпил из горла и закусил, лежащей не плите ириской, после чего приставил бутылку к памятнику, будто предлагая выпить дяде Коле. Магическим и довольно мрачным способом они сообразили на троих и с каждым глотком их разговор становился еще откровеннее.
– Я до сих пор помню тот вечер. Те пятна крови на асфальте, что остались после всего. И я уверен, что это был несчастный случай. Многие считают, что кто-то выбросил его оттуда, но мне кажется, что он выпрыгнул сам. Нет, мне не кажется, я уверен.
Иван кивнул, он тоже четко помнил тот вечер, тем более, что лично стал свидетелем роковых сцен, с момента которых субъективно для него прошло всего несколько недель.
– Где он, а где я. Николай всегда был романтиком, философом своей эпохи, душой любой компании и любимчиком всех девчонок. Я, конечно, тоже был не промах, но романтиком себя никогда не считал. Я, скорее, авантюрист, испытывающий тягу приключений. Во всяком случае так было раньше, сейчас мне уже и самому сложно понять, кто я. А как он играл на гитаре. “Кино”, “Аквариум”, “Зоопарк”, “Гражданская оборона”. Их песни в его исполнении звучали лучше оригинала. Рок энд ролл жил, пока был жив Коля.
Он снова приложился к бутылке. Иван поддержал, продолжая слушать отца.
– Прошло столько лет. У него не было ни семьи, ни родственников, а могила до сих пор ухожена и опрятна. Вот, что значит помнят и чтут.
– Я даже знаю кто это. – Вспомнил Иван про Ольгу и получил лишнее подтверждение на счет того, кто отец ее сына.
– Одним словом, большой человек. И я до сих пор не могу себе простить его гибель.
– А ты здесь причем? – Удивился Иван.
Отец посмотрел на него пьяным расстроенным взглядом, будто примеряя степень откровения, которую можно позволить в разговоре с первым встречным на могиле былого товарища. На какое-то время завис, подгружая заторможенные мысли, но после махнул рукой и продолжил.
– Коля был отличным парнем, которого любили бабы и уважали мужики! Он всегда был отзывчивым и веселым. Никогда ничего не боялся и регулярно заступался за своих. Но так вышло, что однажды мы полюбили с ним одну и ту же женщину.
– Неужели. – Иронично произнес Иван, вновь вспоминая об Ольге.
– Я тогда тоже был не промах. У меня на каждой улице имелась своя подруга, но в той дуэли я ему уступал. Все же женщины любят ушами, а его песни с балалайкой словно мед, ласкали их слух. А мне только и оставалось, что щелкать рылом, пока он поет. Я отступил. Как бы я не любил ее, я всегда был полигамен. Мне гарем подавай. Вот было бы у нас многоженство, я бы был сейчас гораздо счастливее. А может и нет.
Он снова прилип к бутылке. Иван смотрел на пьянеющего отца и не понимал к чему он клонит. Пока его кадык прыгал от горла к горлышку Иван с нетерпением ждал продолжения интригующего рассказа.
Я ушел в сторону, а они стали жить вместе. Но стоило ей залететь, как Коля изменился. Я впервые увидел его испуг. Безнадежный романтик и музыкант боялся отцовства. Дети, со всей их рутиной от смены пеленок до уроков русского языка, лишали его свободы. А он не мог ей поступиться, потому что сам в глубине души еще оставался ребенком, который не хотел взрослеть. Он попросил меня к ней вернуться, а я ее, правда, все еще сильно любил и согласился стать отцом его сына. Сам придумал ему имя и после этого уже никогда крепко не дружил с Николаем. Ваня рос, я его воспитывал, в свидетельстве о рождении именно я был записан отцом. Может я и не был идеальным родителем, но старался, как мог. Он и сейчас уверен, что я его папа. Так оно и есть, я его растил, воспитывал и ставил на ноги, но гены у него не мои. Вообще, имеет ли это значение?
– Наверное нет. – Растерянно ответил Иван.
Находясь в шоке от откровений отца, его рука потянулась к бутылке. Отец продолжал говорить, его слова комом застревали в душе Ивана, а он просто слушал и запивал водкой практически каждое слово.
– По началу все было гладко. – Продолжал отец. – Но чем старше становился парень, тем больше обращал на него внимания Николай. Отцовское нутро прорывалось наружу. Каким бы большим ребенком он не был, в глубине души он тоже хотел стать папой. Он угощал Ваню сладостями, катал его на своей “Планете” и постоянно просил меня дать больше возможностей общаться с ребенком. Я не то, чтобы был против, но у всего есть черта, через которую нельзя преступать. Я вежливо попросил его держаться подальше. Думать надо было раньше, а теперь только я отец Ивана и больше никто. Я не хотел травмировать ребенка, а, зная ветреность Николая, был уверен, что после того, как он наиграется в отца, он снова его бросит. Такова судьба безнадежных романтиков. Я запрещал ему общаться с сыном. Он обижался, но в споры не лез. Чем чаще он пытался играть в отца, тем больше получал отказов и тем злее становился сам. Говорят, что он даже сошелся с бандитами и я сильно переживал, что не по мою ли душу он завел с ними дружбу. Но все было спокойно, ровно до той поры, пока Ваня, чуть было не утонул на озере. Какой-то мудила подарил ему щенка, а тот бросился за псиной, когда та поплыла через пруд. Бросился ее спасать, хотя сам не умеет плавать и чуть не утонул, если бы не Николай и его медсестричка. Он спас ему жизнь и после этого стал общаться со мной на равных. Обвинял меня в том, что я не слежу за пацаном. Но я не отступал. Как два быка, мы уперлись рогами друг в друга, готовые ринуться в бой. Но дальше словесных оскорблений дело не заходило. Я твердо, раз и навсегда, запретил ему видеться с сыном, пригрозив уголовным делом за раскрытие тайны усыновления. Жена меня поддержала и он на время от нас отстал. А потом. – Голос отца дрогнул. Он провел ладонью по мокрым глазам. – А потом он вышел. Если бы я мог сесть в машину времени и вернуться назад, я бы сделал так, чтобы все было хорошо.
– Чтобы ты не делал, будет только хуже. – Вспомнил Иван напутствие шофера, которое услышал тогда, когда первый раз сел в салон жигулей. И это неписанное правило было надежнее, чем часы, стрелки которых продолжали бежать обратно.
Иван покидал кладбище немного пьяным. Выходя за ограду, он бросил тихое: “Прощай, отец”, не понимая до конца кому адресована эта фраза, то ли тому, кто рыдал над землей, то ли тому, кто покоится в ней. Иван хотел узнать, кто является отцом сына Оли. Ответа на этот вопрос он так и не получил, но то родственное чувство, что он испытывал к маленькому Коле было истинным, ведь тот, как минимум, ему брат.
Народный суд
Чем темнее становилась улица, тем быстрее нужно было возвращаться в больницу. Жаль, что с шофером без руля далеко не уедешь. Можно было скакать “зайцами” по троллейбусам и метро, но риск быть пойманным за безбилетный проезд существенно превышал преференции. Приходилось идти пешком, огибать улицы и проспекты. Попутчики почти не разговаривали друг с другом. Шофер медленно переваливался с ноги на ногу и едва поспевал за Иваном. Даже находясь в нескольких километрах от кладбища, Иван чувствовал холод могилы. Разговор с отцом пошатнул фундамент, потому что отец оказался дядей, а дядя Коля – отцом. Полученные знания не поддавались оценке, но скорбь над могилой погибшего товарища стала невыносимо горькой. Шофер снова подвел его. Этот авантюрист побудил его на побег, который принес лишь разочарование.
Солнце скрылось за небоскребами. Тьма захватила город и лишь фонари с рекламными растяжками и мерцающими вывесками магазинов продолжали подсвечивать путь. На ногах гудели мозоли, но они продолжали шагать.
– Все, Ланселот, Мерлин устал и требует привала! – Сказал шофер после долгого обета молчания.
Он тяжело дышал и, схватившись за бок, рухнул задницей на бордюр. Иван приземлился рядом. Их мучила жажда, от голода урчало в животе, а на улице становилось слишком холодно для их весьма легких нарядов. Ночной город жил своей жизнью, не обращая внимания на уставших путников. По тротуарам шмыгала веселая молодежь, вдоль дорог пролетали машины, а воздух провонял бензином. Витрина автомобильной заправки дразнила их яркими этикетками различных товаров: от шоколада до сигарет, но в карманах рваных джинсов, как назло, не было и рубля.
– Остановись мгновенье, ты прекрасно. – Сказал шофер, вглядываясь в цифры светящегося табло. – АИ-92 по 19, АИ-95 по 20 рублей. Эх, были же времена…
Иван тоже взглянул на табло со слезой умиления, а когда опустил взгляд – вздрогнул. На заправке пыхтел знакомый автомобиль. Абсолютно целехонький кузов был заляпан кусками засохшей грязи, но даже в сумерках не было сомнений, что он именно красного цвета. Наклейка «На Берлин» уже украшала его фасад, а вот надписи “Обама Чмо” еще не было. Мотор гудел, труба дымила и, казалось, что вот-вот из нее выйдет джин и исполнит любое желание. Иван ткнул локтем замечтавшегося товарища и указал на автомобиль. Тот выругался, резко подскочил и рванул к нему.
– Стой! Стой! – Кричал он водителю, приближаясь походкой раненого пингвина. Мотор гудел, машина тронулась с места.
– Стой, бля! – Повторил шофер, надрывая глотку.
Иван рванул, как ямайский спринтер и со всей силой хлопнул по багажнику рукой. Автомобиль застыл. Из его окна высунулось опухшее лицо с солнцезащитными очками. Шофер поравнялся с ним, но не сказал ни слова. Жадно глотал воздух и сиял, будто увидел родного сына.
– Че надо? Подвезти куда? – спросил человек в очках. Даже запах бензина не мог приглушить исходивший от него перегар.
– Родненький! – С упоением говорил шофер, щупая пухлые щеки водителя. – Как молоды мы были.
– Ты че, пидр, оборзел? Тебя в багажник запихнуть?
Шофер убрал руки. На мгновение он поставил себя на его место и понял, что был не прав. Все субъективно. Одно дело взрослый, ужаленный опытом и гениальностью человек, а другое дело пьяная салага, которая еще не осознала степени созданного им открытия.
– Извини, друг. Погорячился. – Сказал шофер солнцезащитным очкам. – Все так запутанно, чтобы объяснить в двух словах. То, что мне кажется элементарным, для тебя будет абсолютно сложным. Это я знаю, что ты это я, а ведь ты совсем не знаешь кто я.
– Ага, наркоман! Я наркоманов не вожу. – Стекло боковой двери поползло кверху.
– Н-нет. Просто помощь твоя нужна.
– Ладно!
Стекло снова опустилось. Довольный итогом переговоров шофер приветственно протянул загипсованную руку. Человек в солнцезащитных очках пожал ее смачным хлопком.
– Извините, мужики. Но больше у меня нет. Сам на мели. – Сказал он, нажимая на газ.
Мотор зарычал, машина ринулась с места и скрылась во мраке дорог. Гости из будущего смотрели ей вслед с открытыми ртами. Тот, кого они искали весь день, стоял перед ними, в той самой машине, что пронзает пространство и время. Казалось, что они схватили удачу за хвост, но та, словно ящерица, сбросила его и сбежала. Владимир застыл. Его кулак оставался сжатым, ладонь сохраняла тепло от контакта с самим собой. Разжав пальцы, он увидел купюру в десять рублей. “Вот же ж козел!” – Сказал шофер. – “Дешево он от нас откупился”.
Купив на заправке бутылку воды и старый выпуск “Известий”, они побрели в больницу.
***
Они пришли тогда, когда все спали. Дырка в заборе осталась на месте, а вот двери в нужный корпус были уже на замке. К счастью, в туалете так сильно воняло, что там никогда не закрывали окно, через него они и пролезли. Пустой коридор мерцал тусклым светом. Ропот, не успевших уснуть, пациентов тихо доносился из палат. Иван с шофером крались на цыпочках вдоль стены, избегая взоров дежурных. Еще мгновенье и они незаметно вернутся в палату.
– Стоять! – Раздался эхом по коридору сухой женский голос.
Ольга стояла у них за спиной. Скрестив руки на груди, она целилась в них рассерженным взглядом.
– И как это понимать? – Спросила она. – Вы куда пропали?
– Да так, за газетой ходили. – Неуклюже ответил Иван и вытащил сверток “Известий”.
Она закатила глаза, фыркнула и ушла в процедурный кабинет, где обычно проходили их секретные встречи. Иван ринулся следом. Шофер закряхтел и поперся в палату.
Холодная, как ледник, она сидела на массажной кушетке. Руки крестом продолжали лежать на груди. Сердитый взгляд смотрел свысока, протыкая копьем его совесть. Иван чуть сгорбился и опустил глаза, став похожим на пойманного за прогул школьника, которого отчитывает злая училка.
– Что? Может родителей вызовешь? – Пошутил он, вспоминая кладбищенские откровения минувшего дня. – Или на второй год оставишь?
– Это ты меня на пятнадцать лет оставил, и сейчас пропал. Я уж подумала, что решил повторить. Я уж было поверила, что ты со мной навсегда. Снова почувствовала себя молодой и красивой, у которой вся жизнь впереди. Купила новую помаду, духи. Пришла такая ароматная и нарядная, а тебя нет. И шофера твоего тоже. И никто не знает где вы. Что я могла подумать? Что вы снова от меня сбежали!
– Никогда! – Твердо ответил Иван, смахнув слезу с ее щеки.
– Нажрался что ли?
– Нет.
– От тебя перегаром несет.
Ее губы сжались пружиной, взгляд продолжал сверлить, но слов больше не было. Устав от дневных новостей, она схватилась за “Известия” и отхлестала ими Ивана.
– Виноват, заслужил. Теперь мы квиты? – Спросил он.
– Заслужил, заслужил. Я как дура, выгораживала вас перед главврачом, а сама думала, неужели ты снова уехал… козел!
– Я не козел!
– Уж очень на это надеюсь. Но больше так меня не подводи. У нас с этим строго, не найдут вас, отыграются на мне. Твоему шоферу вообще постельный режим положен, куда он рыпается? Ему жить надоело?
– Не исключено.
– Ладно. – Улыбнулась она. – Только, чтобы больше такого не было.
– Больше не будет! Мир? – Иван протянул руку. Она не стала ее жать и просто поцеловала его.
– Раздевайся! – Сказала она.
Иван подскочил. Акт примирения требовал специального ритуала и он готов был его провести. Свирепо расстегнул ремень. Стянул джинсы. Ампутировал пару пуговиц на рубашке, спешно снимая ее. Схватился за трусы.
– Стой! – Сказала Ольга. – Трусы оставь.
– В смысле? Как?
– Оставь, оставь. И майку тоже. А одежда не твоя, я ее реквизирую.
– И что теперь?
– Вот теперь мы квиты. Иди в палату, уже поздно.
– Прям так. – Иван развел руки.
– Ну, а что? Тут на этаже одни мужики. Таким видом ты никого не удивишь, а вот сбежать уже вряд ли получится, ты ведь, не “Джентльмен удачи”?
– Я джентльмен неудачи!
Она хихикнула, поцеловала его, всучила “Известия” и выкинула за дверь.
Всю ночь Иван ворочился на кушетке. Минувший день встряхнул его похлеще жигулей, регулярно разбивающихся о стену. Вопрос отцов и детей стал на порядок острее. Сегодня он видел покойников, таких родных и близких с огромным скелетом в шкафу. Один, еще живой, стоял у могилы другого и каждый из них был для него отцом. Он вспоминал о них и тихо плакал в подушку. Одновременно ненавидел и любил дядю Колю, который всегда был рядом с ним, спас ему жизнь и познакомил с любимой женщиной, но испугался быть его отцом. Бросил его, до того, как он вышел из чрева и жалел об этом до конца своих дней. Да какой же он дядя Коля? Он папа. Трагедия, комедия или фарс? Как на это смотреть? В каком-то смысле Ивану повезло, ведь у него было сразу два папы, только кто из них отец номер один и отец номер два, вопрос оставался открытым, да и негоже в наше время так говорить об отцах. Это ж не Европа. С отцами все, в целом, понятно, Иван, возможно, сам стал отцом, который не видел родного сына с момента его рождения и до целых четырнадцати лет. Он уже получил первый паспорт и до сих пор считает себя сиротой. Кстати, а что написано в его паспорте? Вопрос о том, кем приходится Ивану маленький Коля все больше занимал его ум.
Не успел просочиться в окна дневной свет, как Иван навестил шофера. Тот по-царски храпел, не стесняясь других больных. Сон явно шел ему на пользу, раны заживали на нем, как на псе. Руки становились свободнее от гипса и, если на пианино он еще не мог сыграть чижика-пыжика, то положить “рыбу” в домино для него уже не составляло проблем.
Купленная на заправке бутылка воды стояла на тумбочке. Иван отпил из нее и поставил на место, положив рядом газету “Известия”.
– Привет, ловелас! – Прошептал шофер, едва оторвав голову от подушки. – Ну и как прошла ночь?
– Нормально. – Иван провел ладонью по румяной щеке. – Читали “Известия”.
– В наше время это называлось иначе!
– И какое теперь время – ваше?
– Понятно. Ну, читали, так читали. Я и сам почитать не прочь.
Шофер взял газету и спрятался за ней. Сердитый взгляд Ивана врезался в пеструю прессу и заметил фотографию, которую недавно увидел в ЖЖ.
“МАВРОДИ ВЫШЕЛ НА СВОБОДУ” – кричал заголовок статьи. Под ним стройными колоннами выстроился обширный текст, начинавшийся с двух предложений: Мавроди с цветами встречали его сторонники, а также представители молодежного движения "Россия молодая". Последние обкидали машину, на которой Мавроди покинул "Матросскую тишину", пакетами со сметаной.
– Я уже видел эту статью.
Иван, ткнул пальцем в фотографию, на которой, вышедший из тюрьмы строитель “пирамид” стоял в окружении разношерстной публики, которая одновременно любила и ненавидела его. В одном кадре сложилось практически все: вывеска “следственный изолятор”, микрофоны центральных каналов, цветы и развернутый транспарант с надписью “Тебя ждет народный суд”.
Шофер присвистнул.
– Кажется, я знаю, где меня искать! – Сказал он.
– Откуда?
– Тот тип, что трясет ватманом с надписью “народный суд” – это я.
Наши
Как и Иван, шофер тоже попал под раздачу. Из одежды на нем остались лишь семейные трусы и майка-алкашка. Остальное ушло под залог, гарантируя бессмысленность побега до завершения всех процедур.
– Кажется, я прозрел. – Говорил он, суетливо ерзая в коридоре. – Вспомнил все и даже больше! Ох, как сильно я синегривил в те времена. Мама не горюй. И мама бы горевала, если б видела как я бухал. Тяжелое было время, я ненавидел буквально всех, а особенно этого кучерявого, что послал меня на три буквы.
– Какие три буквы? – Уточнил Иван.
– МММ. Какие еще? Я все бабки слил на его “мавродиков” и оказался в жопе. Я хотел его пристрелить и даже пытался это сделать!
– Когда?
– Сегодня! Не ссы, юнга! Я хорошо стрелять только сигареты умею, но теперь мы точно знаем где меня искать. Придется снова совершить побег. Ты со мной?
– Я? – Иван застыл. Он дал обещание, что больше не покинет больницу и ему очень не хотелось его нарушать.
– Ты-ты! Кто ж еще! Пойми, это не вопрос жизни и смерти, это вопрос бытия.
– И как мы пойдем? Прям так? В одних трусах и майке?
– А ты че, стесняешься, что ли?
– Не стесняюсь. – Иван посмотрел в окно. Над пасмурной улицей взвились черные облака. – Сегодня холодно, вот-вот пойдет дождь.
– Холодно будет после ядерной зимы! А сейчас согреемся коньяком и в путь!
– Я и так простыл, нос шмыгает, в горле першит.
– Ох елки-палки. Хватит из себя целку строить. Ладно, что-нибудь придумаем. Идем!
Шофер прокрался в процедурный кабинет, где еще вчера у массажного столика Оля раздевала и хлестала Ивана “Известиями”. Кабинет был пуст, в шкафу висела одежда. Джинс с рубашкой лимонного цвета, там не было. Но были другие вещи, с помощью которых можно спастись от дождя и холода.
– На, одевайся! – Снисходительно сказал шофер, голосом охотника-добытчика. Мол, чтобы ты делал без меня, говно.
– В это? – Удивился Иван, рассматривая розовый шерстяной свитер.
– В это, в это! А что не так?
– Это ж женское.
– Прекращай ныть, я тебе что, платье дал или юбку? Какое нахер мужское-женское? Это унисекс!
– Ага! Мало того, что он розовый, так еще и размером мне по пупок.
– Бери, что дают и не вякай! На кону судьба человечества, а ты о каком-то пупке!
Судя по габаритам, Ивану достались элементы гардероба Оли, а шофер нацепил на себя одежду другой медсестры, которая не так старательно следила за фигурой.
– Это ж воровство! – Причитал Иван, растягивая свитер пониже пупка.
– Мы не воруем! Мы берем взаймы. Потом все вернем с процентами! И вообще, я не пойму, юнга! Ты со мной или нет?
– Да с тобой я, с тобой!
– Вот и правильно! Помни, кто не с нами, тот против нас!
После долгих мучений, они все-таки покорили одежду, та слилась с ними, словно родная и согрела их в пасмурный день. Вид, конечно, их был специфичным. Сложно описать одним словом тот модный наряд, который украшал и того и другого. Гардероб медсестры, был велик даже для упитанного шофера, который в мешковатой строгой женской одежде был похож на старого рэпера или шута. У Ивана, напротив, все шло в натяг, а розовый свитер никак не хотел прикрывать волосатый пупок.
Они выбрались по старой схеме: лестница, туалет, окно, дырка в заборе. По больнице шли в халатах, а за забором уже скинули их, став гармоничной частью пестрой, разноцветной и непривычно толерантной столицы.
– Нахрен мне это сдалось. – Ворчал Иван. Совесть грызла его за пятки. Мало того, что он не сдержал данное Оле слово, так еще своровал ее гардероб.
– Мы клоуны какие-то. – Не унимался он. – Как ты назвал этот стиль? Унисекс? Нет! Это куда хуже. Нас за это могут и побить.
– Может ты и клоун, пантомима! – Гордо ответил шофер, – Но я, скорее, похож на Джокера! И не бойся, что тебя побьют, здесь не те времена, все куда травоядней. Так что ходи в том, что есть и не ной! Помни – это наш долг!
Тучи сгущались с каждым шагом. Дождя не было, но прохладный ветерок явно бы застал их врасплох если б не роскошные наряды. Нелегкая судьба снова привела Ивана к памятнику великого поэта. Солнце русской поэзии смотрело на столичную суету свысока, будто возвышаясь над схваткой людей и машин. Рукотворный памятник, что воздвигли ему благодарные потомки с каждым годом становился лишь зеленей и оставалось только догадываться от чего: толи от химических свойств бронзы, то ли от тошноты, которую вызывало у него происходящее вокруг. Скорее второе, иначе бы зачем он повернулся к “России” спиной? Но, как бы худо не было ему в две тысячи седьмом, растянутая рядом на ширину всего дома вывеска “ИНГОССТРАХ”, уверяла, что с ним все будет в порядке.
– Так, кучерявого вижу. – Сказал шофер. – Осталось найти себя.
Он рыскал взглядом вдоль лавочек и кустов. Ивана удивила та грубость, с которой он описал поэта, но вскоре понял, что речь идет не о нем, а о том, кто стоит посреди толпы в тени памятника. Это был Мавроди. Великий комбинатор девяностых раздавал интервью и автографы, возвышался над адептами и бросал в них громкие обещания, уверяя, что закроет все долги и даже приумножит потери.
– Вот же голова дырявая. Я точно помню, что здесь был, но вот где. – Шофер почесал голову.
Иван подключился к поискам и тоже стал просматривать скамейки и весь сквер в поисках того, кого вчера мельком увидел в машине.
– Кажется, нашел! – Иван кивнул на одну из скамеек. На ней сидел мужчина в черных очках и кожаной куртке.
– Точно, он! То есть, я! – Подтвердил шофер.
Не прошло и минуты, как они уселись на разных краях скамьи, зажав меж собой человека в очках. Тот занервничал, попытался вскочить, но тут же приземлился назад, чувствуя крепость руки Ивана.
– Спокойно, Вова, это мы! – Размеренно произнес старший шофер, будто говорил с террористом.
– Кто вы? – Возмутился младший.
– Твои друзья! Вчера ты нам подкинул чирик, сегодня мы спасем тебе жизнь. Я знаю, что ты задумал и очень не советую тебе этого делать!
– Что ты знаешь? Ничего я не задумал, а если и задумал чего, то это не твое собачье дело.
– Не хами старшим, сопляк! И слушай внимательно. Я тоже не люблю кучерявого, ой сколько он мне крови попил, я и сам бы его пристрелил. И, поверь мне, я пытался. А толку-то? Будет только хуже! А нам надо, чтобы было хорошо!
– Что за чушь ты несешь?
– Чушь, так чушь. Но мог ли тот, кто несет чушь, знать, что в нагрудном кармане у тебя пистолет.
– Ошибаешься, у меня там коньяк. – Молодой шофер сунул руку под куртку и вытащил из нее флягу.
Иван выдохнул, ведь там мог быть и пистолет, а в руках помешанного и не очень трезвого мужчины это может довести до беды.
– Ну что? Выкусил? – Он помахал флягой и сделал пару глотков. Старший шофер вырвал флягу из его рук и тоже присосался к ней.
– Закусил бы. – Сказал он. – Только фляга была в правом кармане, а пистолет в левом и не надо меня лечить. Я же говорю, будет только хуже. Ну вот достанешь ты сейчас ствол, побежишь с ним по площади, начнешь палить и куда же ты попадешь?
– В эту кучерявую суку! Он мне всю жизнь сломал! Если бы не он, то я бы…
– Знаю, знаю! Можешь не говорить! Что было, то было. Из песни слов не выкинешь, а вот из жизни пятнадцать годков, так легко. Где-то так и дадут за убийство. Да ты же стрелять не умеешь, ты в него и с трех метров не попадешь. А еще, не дай бог, и зацепишь кого-то.
Молодой шофер совсем раскис. Он снова вцепился зубами в флягу и выпотрошил ее целиком.
– Я же верил в него, а он обманул… как дурачка. Я же все отдал за его мавродики. А он… Да как он мог? Он же меня и всю страну поздравлял с новым годом.
– Ладно, ладно! Поплачь, поплачь. От этого точно хуже не будет.
Шофер подставил плечо под слезы младшего товарища, тот зарыдал и крепко обнял его, как отца. Иван смотрел на них и видел, как разительно поменяли людей прошедшие 15 лет.
Молодой рыдал, старый сам едва сдерживал слезы и похлопывал его бинтом по плечу. Сцена умиления закончилась ровно тогда, когда молодой шофер столкнул старого, а сам кинулся наутек прямиком к толпе, где кучерявый злодей продолжал раздавать обещания. Гости из будущего ринулись следом.
– Стой, придурок! – Крикнул вдогонку старый шофер.
– Убью тварь! – Рычал шофер помоложе.
Бегущий человек привлек внимание толпы, та зашумела и вошла в потасовку. Все начали бить друг друга, невзирая на возраст и пол. Хватали за шею, били по голове, толкались ногами, а кто-то даже отхватил копну кудрявых волос. Драка разрасталась, как торнадо. Гости из будущего тоже оказались в ее жерновах. Тяжелый кулак прилетел прямо в челюсть Ивану, чья-то нога ударила старого шофера под дых, а тому, кто моложе кто-то разбил очки. Но это лишь усилило стихию. Молодой шофер добрался до цели. Полез в куртку, но пистолета там не нашел. Видимо, выпал в пылу рукопашного боя. Вцепился в жертву руками. Старый шофер откинул его, и получил в глаз. Разозлился и сам стал душить того, кого защищал. Ярость пылала, кудри вились на ветру и даже забинтованный гипс не мешал силе хвата. Иван лежал на асфальте, голову вело, из носа сочилась кровь, ему казалось, что он в нокауте, ведь где еще можно увидеть, как мумия душит строителя пирамид.
Милицейский свисток прозвучал словно гонг! На смену кулакам пришли дубинки и быстро разогнали толпу, а тех, кому не повезло, забрали с собой в участок.
Два Владимира и Иван оказались заперты в одной клетке. Вокруг царила суета. Стражи закона были утомлены и не испытывали энтузиазма по поводу их ареста. Проблему создавала не драка, а отсутствие документов, которых, по иронии судьбы, ни у кого из них не было. Иван и Владимир гуляли без них, а молодой шофер выронил паспорт и пистолет по ходу драки, и, в целом, ему повезло, иначе бы было лишь хуже. Клетка раскрылась и в нее вошли несколько странных мужчин, у некоторых из них были накрашены губы, на глазах была тушь.
– Ох уж эти гейпарады. – Пожаловался один милиционер другому. – Твои тоже оттуда?
– Вроде нет. – Ответил другой. – Хотя по виду хрен поймешь. Но взяли мы их на Пушкинской.
– А что там?
– Не знаю! Какие-то погромы с “МММ”. Там что-то из другой оперы.
– Эй, мужики! Вы кто? – Обратился он к ним. – Нацболы, скинхеды, “Идущие вместе”?
– Вот даже не знаю, что и сказать, товарищ сержант! – Запел шофер свою песню. – Честно, я даже не все понял из того, что вы спросили. Но, наверное последнее нам подходит. То, что мы с этим гавриком идем вместе – это факт! Точнее не идем, а едем! И, судя по всему, к чертям!
– Только не надо паясничать. Отвечайте для протокола! Вы “Наши”?!
– С каких пор это мы вашими стали? – Изумился шофер. – Эдак, были бы мы ваши, вы бы нас в клетке не заперли.
– Верно, товарищ начальник! – Встрял в разговор мужик с накрашенными губами. – Какие же они ваши? Они наши! – Добавил он и подмигнул Ивану, разглядывая его розовый свитер с робко выглядывающим пупком.
Время шло, суета продолжалась. Тройка драчунов сидела в стороне от других, не желая иметь ничего общего, как с теми, кто делил с ними клетку, так и с теми, кто находился за ней. Старший Владимир подбирал ключи к младшему, приводил факты из будущего и прошлого, доказывая, что они – один человек. Тихо убеждал, что вместе с Иваном является гостем из будущего, который явился ему помочь, но им тоже нужна его помощь.
