Александр Эдуардович Гуйтер
Дети Бафомета
Она развернулась и направилась к выходу, оставив потрясённого хорька рассматривать свои обрубленные лапы и истекать кровью. Красноклык и Острозубка, не сказав ни слова, пошли следом.
Отвалив дверь, ребята вышли на свалку, оставаться на которой, после всего, что произошло, было опасно.
– Надо уходить обратно в лес, – сказала Ушка.
– Согласен.
– А потом куда? – спросила Острозубка.
– Не знаю, – ответила зайчиха.
– Куда глаза глядят, – перекинув топор из лапы в лапу, сказал Красноклык, – мы ведь вроде так и собирались.
Лис был прав, ведь они, когда уходили, не имели ни малейшего понятия о том, куда идти. Им просто нужно было идти хоть куда-нибудь, куда-нибудь подальше от дома, туда, где нет крыс.
– Пошли, – сказала Ушка.
Они шли между огромных куч мусора, по которым, как и днём, ползали огромные тараканы, только теперь к ним добавились гигантские хищные сверчки. Они прятались внутри куч и время от времени резко выпрыгивали наружу, хватали какого-нибудь зазевавшегося таракана и тут же принимались его пожирать. Тараканы шевелили усами и лапками, а сверчок в это время его ел, медленно двигая огромными жвалами.
– А они нас не тронут? – спросила Острозубка.
– Не знаю, – ответила зайчиха, – я таких тварей ещё не видела.
Она по-прежнему сжимала в руке тесак, который они забрали у свиньи.
– Когда я был маленький, я жутко боялся насекомых, – сказал Красноклык, – мне казалось, что они ночью приползут, утащат меня под кровать и там сожрут живьём. Мне даже сон снился, что они уволокли меня под кровать, начали есть, а я лежу и даже позвать на помощь не могу. Лежу, не шевелясь, а они меня едят. Так страшно было!
– Мне снилось, что я тону, – призналась Острозубка, – во сне я сразу оказывалась в воде. Она была грязная, склизкая, как сопли. Я в ней барахтаюсь, пытаюсь выплыть, а со дна поднимаются черви и начинают вокруг меня обвиваться и, чем больше я дёргаюсь и отбрыкиваюсь, тем сильнее они вокруг меня накручиваются. Я каждый раз просыпалась, когда они начинали залезать мне в рот.
– А мне снилось, что я одна, – поддержала тему Ушка, – я выхожу из своей комнаты, а никого нет. Ни в коридоре, ни на кухне, ни в комнатах. Я выбегаю на улицу, а там тоже никого. Бегаю, а никого нет, даже червей в ручье и тараканов в туалете. Вообще никого живого нет, словно я осталась одна во всём мире. Я бегаю, кричу, а никто не отзывается.
– И чем заканчивался твой сон? – спросил Красноклык.
– Чернотой, – ответила зайчиха, – я проваливалась куда-то и оказывалась в полном мраке. Я шла, а он всё не кончался. Это была бесконечная чернота.
– А у тебя были хорошие сны? – спросила у неё Острозубка.
– Никогда, – ответила Ушка, – а разве бывают хорошие сны?
Сверху послышалось шуршание, и к их ногам скатилась ржавая консервная банка. Ушка отскочила от кучи и посмотрела наверх.
– Там кто-то есть, – сказала она, – отойдите от кучи!
На самом верху кучи действительно виднелась худая невысокая фигура, закутанная в какие-то тряпки. Незнакомец медленно опустился на четыре лапы и стал ползти вниз, издавая негромкое шипение.
– Остановись! – громко сказала Ушка, выставив перед собой тесак.
Существо повернуло голову набок, словно прислушиваясь к её голосу, но тут же, зашипев, продолжило спуск. Из кучи выскочил сверчок, но незнакомец оказался проворнее: он отскочил в сторону, от чего вниз скатилось ещё несколько банок, сдутая велосипедная шина и вонючий пластиковый пакет, схватил сверчка за спину, разорвал напополам и бросил вниз.
– Не подходи!
Раздалось шипение и существо, широко расставив передние лапы, прыгнуло на Ушку. Зайчиха отпрыгнула в сторону и тут же нанесла удар тесаком. К ногам Ушки упали две половины рассечённого надвое тела. Из верхней части вывалились кишки, существо скребло лапами по земле, а вокруг медленно растекалась лужа крови.
– Надо посмотреть, кто это был, – сказала Ушка и концом тесака сдвинула с лица существа намотанные тряпки.
– Чешуйка! – с ужасом вскрикнула Острозубка.
Бешеные глаза ящерицы уставились на неё, словно Чешуйка узнал её голос, но это продолжалось не больше пары секунд и они снова начали вращаться в разные стороны. Наконец, всхлипнув, Чешуйка впился когтями в землю и затих с повёрнутыми в разные стороны глазами.
Ушка опустилась на колени перед телом Чешуйки и закрыла его лицо тряпками. Острозубка и Красноклык сели рядом. Мышка плакала и гладила покрытую жёсткой кожей лапу ящерицы.
– Надо унести его отсюда, – предложил лис, – тараканы его сожрут.
На запах свежей крови уже стали подползать тараканы, одного из которых Ушка размозжила ударом кулака.
– Да, надо.
Зайчиха убрала тесак в рюкзак, взяла верхнюю часть тела Чешуйки в лапы, поднялась и молча
– Пошли, – сказал Красноклык плачущей мышке, взял нижнюю часть ящерицы, и последовал за зайчихой.
Среди мусора, осыпавшегося сверху, лежала старая мятая тетрадь, один край которой уже успел пропитаться кровью. Мышка зачем-то взяла её и медленно побрела за Красноклыком.
Так они и шли: впереди Ушка, затем Красноклык и Острозубка. Всю дорогу до леса ребята молчали, думая о чём-то своём: зайчиха винила себя в убийстве обезумевшего друга, лиса обуревали сомнения насчёт правильности их решения уйти из дома, а мышка оправдывала подругу, понимая, что Чешуйка мог её укусить.
Дойдя до леса, они, не сказав друг другу ни слова, вырыли неглубокую яму, положили в неё тело Чешуйки и засыпали землёй.
– Не могу поверить, что его больше нет, – нарушила молчание Острозубка.
Ушка сняла рюкзак, прислонилась к серому, лишённому коры дереву, закурила и закрыла глаза.
– Я тоже, – сказал лис.
Острозубка подошла к Ушке. Она осторожно прикоснулась к её груди, от чего зайчиха вздрогнула и открыла глаза, полные слёз.
– Ты как? – спросила мышка.
– Я убила Чешуйку, – прошептала Ушка.
– Он мог тебя укусить.
– Я знаю, но от этого не легче, – сказала зайчиха и села на землю, – зачем он только напал на нас?
– Это безумие, – печально ответил Красноклык, – такое же, как у сторожа Нюхошмыга. Чешуйка убил мать, потом убил Кривоглазку, потом хотел убить нас.
– Мать он убил случайно, – возразила Острозубка.
– Но ведь всё равно убил, – сказал лис, – видимо, после этого он и свихнулся.
Мрачно глядя перед собой, Ушка прошептала:
– А теперь я убила его. А может, мы тоже безумны, просто не знаем этого?
– Безумцы никогда не осознают, что они безумцы, – сказал Красноклык, – так что мы этого никогда не узнаем.
– Или весь этот мир безумен, – словно не услышав его, сказала Ушка.
– Если мир безумен, то и живут в нём только безумцы, – сделал вывод лис, – или те, кто умеет притворяться.
Зайчиха выкинула окурок и посмотрела на небо.
– Светает. Надо уходить.
– Куда? – спросила мышка.
– Я не знаю, но точно не к дому, – ответила зайчиха.
Она надела рюкзак, опустилась на колени перед могилой Чешуйки, прикоснулась к ней лапой и, поднявшись, пошла дальше в лес.
Через несколько часов пути, устав, они решили сделать привал. Ушка и Красноклык пошли собирать хворост, а Острозубка, поменяв вату в штанах, достала из кармана куртки мятую тетрадь и, чтобы хоть немного отвлечься, стала читать, стараясь не обращать внимания на бурое пятно крови на жёлтой бумаге. Большая часть страниц слиплась от сырости, лишь в самом конце тетради было несколько страниц, исписанных крупным почерком. Когда вернулись зайчиха и лис, мышка как раз закончила чтение.
– Что пишут? – спросил Красноклык.
– Это дневник, – ответила мышка, – очень старый. Ему больше двадцати лет. Он ещё до нашего рождения написан.
– Да это понятно, что до нашего рождения, – сказал лис, – про что хоть написано-то?
Ушка, вывалив на землю кучу хвороста, сказала с укоризной:
– Давай сначала костёр разведём, согреемся, кашу сделаем, а уже потом послушаем, что там писали двадцать лет назад.
– Хорошо, – ответил Красноклык.
Они быстро нарубили хвороста, развели костёр, развели в миске белкового порошка и поели. Красноклык длинным красным языком вылизал пустую миску.
– А теперь можно закурить и послушать, – сказал лис, – почитаешь нам, Острозубка?
– Ага, – ответила мышка, – только в нём почти все страницы отсырели, ничего не разобрать.
– Читай, что понятно.
Мышка раскрыла дневник на последних страницах и начала читать.
17 марта.
Заходил сосед, просил в долг пачку сигарет. Как он похудел за эти пять месяцев! Помню, ходил в форме, важный такой, а как всех, кроме крыс, из полиции попёрли, чуть ли не плакал! Всё переживал, что теперь с ним будет. Ему даже выплат никаких не назначили. Будет знать, как другим живётся, а то привык всю жизнь дубинкой махать. Сказал, что сигарет нет.
19 марта.
Сходил получил пособие. Вышло на сто пятьдесят фантиков меньше, чем в прошлом месяце. Спросил, почему меньше, а девчонка ответила, что она ничего не знает. Охренеть можно! Цены за эти полгода и так в полтора раза выросли, а они пособие уменьшают! Около дома встретил пьяного Мурката. Как на сигареты, так у него денег нет, а как на водку, так есть! Просил закурить, дал ему одну штуку.
24 марта.
Муркат повесился. Нюхачка у него ночевала. Говорит, что всю ночь вместе пили, она с утра проснулась, а он на кухне на трубе висит. Уже увезли. Нюхачка просила опохмелиться, так я сходил в магазин, взял бутылку. Помянули.
2 апреля.
Вчера голосование было, чтобы нашему президенту избираться неограниченное число раз. Я не ходил, Нюхачка не ходила, я спрашивал. Все, кого спрашивал – никто не ходил, кроме стариков, а на стенде результаты вывесили, где написано, что все наши пять домов «за» проголосовали. 100%. Опять врут.
3 апреля.
С утра объявили, что сегодня будет обращение президента. Послушаем, что он там нового скажет.
Вечером выступал Мудрокрыс. Поблагодарил всех за поддержку, пообещал работать ещё больше на благо Межречки и её жителей. Даже слезу пустил. Спасибо, господин президент! Как же мы вам верим! Шутка, разумеется.
12 апреля.
Сегодня по квартирам ходили крысы, записывали, кто где живёт. Я спросил, а что, разве и так не знают, а он меня в живот толкнул и сказал, чтобы тупых вопросов не задавал. В новостях сказали, что это для более удобного учёта населения. Непонятно.
19 апреля.
Ходил за пособием. Такое же, как и в марте, но вот только цены опять выросли. Курить не брошу, как бабка Хрюнаня посоветовала. Без сахара и масла проживу.
24 апреля.
В новостях сказали, что теперь выехать из Межречки можно только по специальному разрешению, а то там, оказывается, наших граждан похищают на органы. Мы, оказывается, самые здоровые во всём мире и наши органы представляют большую цену. Что-то не верится.
1 мая.
Приходил Сивоглаз. Говорит, что на заводе зарплату урезали. Выпили с ним.
5 мая.
Лиса, который в доме напротив жил, арестовали. Говорят, он на работе назвал президента лживой мразью. Будут судить за государственную измену, а, может, признают больным и отправят на перевоспитание, ведь в прошлом году вроде как принимали постановление, что неприязнь к великому лидера вызвана тяжёлым психическим заболеванием. Лис мне никогда не нравился, но всё равно жалко, хоть об этом и нельзя говорить вслух.
10 мая.
Сегодня весь день по ящику показывают про президента. Как он самолётом управляет, как он в высоту прыгает, как он в мишень стреляет, как он чемпиона Межречки на лопатки уложил! Юбилей, как-никак. Интересно, а сколько крыса может прожить?
18 мая.
Выступал Мудрокрыс. Сказал, что в целях экономии и спасения государства, с завтрашнего дня отменяются все социальные выплаты. Те, кто их получал, отныне будут получать паёк, сигареты и водку на месяц бесплатно. За воду и электричество платить им теперь не нужно. Сказал, что это вынужденная и временная мера и во всём виноваты враги, вредящие Межречке изнутри и снаружи.
19 мая.
По привычке сходил за пособием. Там теперь вместо девочки-панды сидит крыска. Спросила, какого чёрта я припёрся. Попросил её не хамить, а она засмеялась и сказала, что скоро нас всех к ногтю прижмут. Пообещал жалобу на неё написать, а она мне в лицо плюнула. Завтра пойду в администрацию или в полицию.
– Всё, – сказала мышка, – дневник закончился.
– Интересно, что с ним стало? – спросил Красноклык.
– Думаю, что ничего хорошего, – ответила Ушка.
Красноклык взял дневник из лап Острозубки, пробежал глазами по строчкам и вернул обратно.
– Помните, как нам на уроках рассказывали про это голосование? – спросил он.
Все помнили про историческое голосование 1-го апреля 2030-го года, когда все жители Межречки в едином патриотическом порыве проголосовали за то, чтобы их любимый и незаменимый президент мог переизбираться неограниченное число раз. На улицах были развешаны флаги, по телевизору показывали счастливых патриотов с детьми, артисты давали бесплатные концерты, и голосование больше напоминало какой-то всенародный праздник. Впрочем, на следующий год 1-е апреля и было объявлено государственным праздником.
Осенью того же 2030-го года вышел закон, позволяющий президенту отменять действие любого закона единоличным решением, парламент переименовали в Совет советников, на все руководящие посты стали назначать крыс и начали ввозить в Межречку первые партии мусора. Особо отчаянные пытались было протестовать, но их быстро успокоили и отправили на перевоспитание.
А весной великий лидер, как его всё чаще стали называть, вновь обратился к народу и сообщил, что из-за вражеских действий в стране нехватка электричества и других ресурсов, поэтому в ближайшие полгода всё население должно будет переселиться в бараки, которые уже начали строить. Это должно помочь гражданам ещё сильнее сплотиться. Ещё он объявил о смене флага, на котором теперь вместо двух синих полос будет изображена крысиная морда на красном фоне. Протестующих против нововведений было много, ведь мало кому хочется переселяться из собственного жилья в барак, но и на этот раз крысы справились.
О протестах, впрочем, в школе почти не рассказывали, предпочитая больше говорить о глубинной народной мудрости, что убедила граждан проголосовать за любимого лидера и не позволить врагам захватить власть в прекрасной Межречке. А протесты – ну да, вышло несколько десятков вражьих прислужников, но их быстро задержали и перевоспитали. Детям даже показывали записи, где они каялись в своих заблуждениях и клялись в верности великому лидеру Мудрокрысу и Межречке. Тощие, дрожащие, они вставали на колени перед портретом великого лидера, целовали крысиное знамя, а диктор в это время полным восторга голосом рассказывал о том, как это прекрасно – вернуться к правде и истине! Ни у кого из детей подобные записи восторга и всплеска патриотизма не вызывали, и даже Кривоглазка стыдливо прятала глаза.
– Конечно, помним, – ответила Ушка, – нам про это голосование на каждом уроке патриотизма напоминали. Мол, те, кто не любит великого лидера, всегда должны помнить, что, если они против него, то они против всего народа, ведь именно народ предоставил ему право избираться сколько угодно раз.
– Ага, – вспомнила Острозубка, – а те, кто против великого лидера – жалкие несколько процентов дерьма, которые не понимают своего счастья, что живут в такое славное время под властью самого гениального правителя всех времён.
– Да, а несколько процентов дерьма есть в любом обществе, – продолжил Красноклык, – всегда есть те, кто противится развитию, прогрессу и стабильности. Я всё никак не мог понять, как стабильность может сочетаться с прогрессом, ведь прогресс это движение, а стабильность означает отсутствие движения.
– Развитие тоже может быть стабильным, – возразила зайчиха, – вот представь себе – стабильное развитие. Это означает, что что-то стабильно развивается. Но, думаю, что учитель имел в виду несменяемость власти.
– А она должна меняться? – спросила Острозубка.
– Ну, где-то же она меняется, – ответила Ушка.
– Ты думаешь, там живут как-то по-другому? – спросил лис.
– Не знаю, я там не была, а то, что нам рассказывают, будто в других странах звери от голода друг друга едят и детёнышей насилуют, я как-то не верю.
– Да в эту чушь никто не верит, – усмехнулся Красноклык, – кроме особо отбитых патриотов. Думаю, что в это не верят даже те, кто это рассказывает в новостях.
Ушка закурила сигарету и потянулась.
– Ладно, давайте покурим и пойдём дальше, а то вдруг за нами погоняться, а мы и так тут долго сидим.
– Ты думаешь, они устроят погоню? – спросил лис.
– Не знаю, но проверять не хочу.
Мышка почувствовала, что ей срочно нужно сбегать по-маленькому.
– Я сейчас, на минутку, – сказала она и быстро убежала в лес.
– Какая она стеснительная, – хмыкнул лис и улыбнулся, – мы же друзья!
– А что ей, при тебе, что ли, в туалет ходить? – спросила Ушка.
– Да нет, ну я же просто пошутил, – начал оправдываться Красноклык.
– Дурацкая шутка, – хмуро сказала зайчиха.
В этот момент раздался крик Острозубки:
– Эй! Идите сюда! Быстрее!
Ушка и Красноклык выбросили недокуренные сигареты и побежали к ней. Пробежав шагов тридцать или сорок, они увидели Острозубку: мышка стояла спиной к ним и рассматривала что-то на земле.
– Что случилось? – взволнованным голосом спросила зайчиха, подбежав к ней.
– Смотрите, – тихо ответила Острозубка и указала вперёд.
Красноклык и Ушка повернулись и ахнули: в десяти шагах от них, из серой, пропитанной ядовитыми дождями земли, рос белый цветок. Он выглядел настолько чужим и одиноким в этом мёртвом лесу, что казался пришельцем из другого мира.
– Я ещё никогда не видела живых цветов, – прошептала зайчиха.
Они подошли к цветку и опустились перед ним на колени. Красноклык захотел дотронуться до него, но Ушка сказала:
– Не надо его трогать.
– Я никогда не думала, что когда-нибудь увижу что-то столь прекрасное, – сказала мышка.
Она осторожно наклонилась и понюхала нежные белые лепестки.
– Ну как? – спросил Красноклык.
– Это не описать.
Ушка и Красноклык по очереди понюхали цветок.
– Вкусно пахнет, – сказал лис, – а тебе как?
– Я не знаю, – ответила зайчиха, – вернее, я знаю, но не могу высказать. Я чувствую и радость, и тоску одновременно.
Она наклонилась и снова вдохнула чарующий аромат.
– Как ты сюда попал, маленький? – спросила у цветка Острозубка.
– Он очень хочет жить, – ответила вместо цветка Ушка, – и даже эта мёртвая земля не может ему помешать.
– А ведь где-то наверняка есть места, где цветов много-много, – мечтательно сказала мышка, – самых разных: больших, маленьких, белых, голубых! Как бы я хотела хоть минуточку побывать в таком месте!
– Мы все хотели бы побывать в таком месте, – сказала Ушка, – ладно, пойдёмте, а то мы так отсюда никогда не уйдём.
Они поднялись и, ещё немного полюбовавшись цветком, пошли к костру.
Лес
С тех пор, как они покинули свалку, прошло уже два дня, а лес всё не кончался. По вечерам они разводили костёр, ужинали кашей из белкового порошка и ложились спать, дежуря по очереди. Чистая вода, оставшаяся от Кривоглазки, закончилась, поэтому на второй день им пришлось брать воду в ручье. От воды скверно пахло, но, после того как её прокипятили, запах немного ослаб, поэтому им пришлось почти полдня потратить на то, чтобы прокипятить достаточно воды и наполнить её пустые бутылки.
Белкового порошка, как бы его не экономили, тоже оставалось всего на несколько дней, а в лесу ничего съедобного не росло. Нет, изредка им попадались осклизлые чёрные грибы, но пробовать их явно не стоило – ребята были наслышаны о том, как некоторые, поев грибов, вскоре умирали в страшных муках, перед этим обосравшись и облевавшись.
Красноклык даже предлагал попробовать червей, которых можно было наловить в одном из ручьёв. Ушка тогда сказала, что лично он может начинать прямо сейчас, а потом расскажет, каковы эти черви на вкус. Красноклык вспомнил похлёбку, которую попробовал в пещере под свалкой и решил на время отложить свои кулинарные эксперименты.
Порошок, однако, в их рюкзаках от этих разговоров не прибавлялся.
Вечером третьего дня, разведя в миске белковую кашу, Красноклык выкинул в костёр пустую пачку из-под порошка и спросил:
– На сколько дней у нас ещё еды хватит?
Ушка задумалась, прикинула в уме, сколько они тратят в день и ответила:
– Если уменьшим порции, то ещё дня на четыре, может, на пять.
– Может, действительно стоит попробовать червей? – предложила Острозубка.
– Когда я буду подыхать от голода, тогда я их и поем, – ответила зайчиха, – а Красноклыку я уже говорила, что он может начинать их есть хоть сейчас. Ты, надеюсь, ещё не забыл, какой вкусной похлёбкой угощал Умник?
– Нет, не забыл, – скривившись, ответил лис, – ты мне теперь постоянно будешь об этом напоминать?
– Ага, – усмехнулась Ушка.
– Нет, ну ведь нам действительно нужно подумать о том, что мы будем есть, – сказала Острозубка, – а из съедобного в этом лесу только черви.
– А толку думать? От того, что мы будем думать или разговаривать, еда не появится, – сказала Ушка, – когда порошок кончится, тогда и решим.
– Но, черви…
– Хорошо, хорошо, – согласилась зайчиха, подняв лапы, – завтра можешь попробовать их сварить, а лучше пожарить над костром – может, они дымом пропитаются, и не будут так вонять.
Ушка согласилась лишь для того, чтобы прекратить разговор, который начинал ей надоедать. То, что порошок заканчивался, беспокоило зайчиху не меньше остальных, но сама мысль о червях вызывала отвращение. Хотя, если подумать, белковый порошок тоже делали из червей, если, конечно, Зубогрыз говорил правду.
– Ладно, давайте ложиться спать, – предложила Ушка, – Острозубка, разбудишь меня через три часа.
– Хорошо, – ответила мышка.
Зайчиха и лис улеглись, повернувшись к костру спиной, а Острозубка, подкинув хвороста в костёр, села, прислонившись к дереву, и закурила.
Минут через пятнадцать, когда Ушка и Красноклык заснули, мышка услышала слабый шорох. Она приподняла уши, но услышала только треск хвороста и ровное дыхание зайчихи и лиса.
– Послышалось, – прошептала Острозубка.
Ещё через пять минут шорох повторился, и мышке стало страшно. Она медленно привстала и взяла тесак.
– Кто здесь? – спросила Острозубка, вглядываясь в темноту.
Никто не ответил, и она снова села, прислонившись к дереву и положив тесак перед собой. Дрожащими лапами Острозубка достала сигарету и закурила.
Снова шорох.
– Кто здесь?
Ответа снова не было. Острозубка подкинула в костёр целую охапку хвороста, от чего огонь разгорелся так сильно, что Ушка и Красноклык даже пошевелились во сне.
И тут она увидела его: в десяти шагах от костра стоял кто-то, одетый в грязный комбинезон и тяжёлые сапоги. На открытых участках тела не было дажё намёка на шерсть, а кожу покрывали вздутые гнойники. Лицо незнакомца скрывалось под холщовым мешком, в котором были проделаны прорези для глаз. В правой лапе ночной гость держал длинные вилы с тремя зубьями, а левая висела на перевязи.
– Кто вы? – спросила мышка.
Незнакомец не ответил и шагнул к костру. Острозубка схватила тесак и завизжала, от чего Ушка и Красноклык мгновенно проснулись. Выхватив из лап мышки тесак, зайчиха отшвырнула её себе за спину и, выставив вперёд толстое лезвие, крикнула:
– Ты кто?
Красноклык в это время достал из рюкзака топор и встал с другой стороны костра, чтобы, если незнакомец бросится на зайчиху и мышку, напасть на него со спины.
– Что тебе надо? – громко спросила Ушка.
Незнакомец повернул голову к Красноклыку, потом к Ушке и, поняв, что нападать на них может быть опасно, не издав ни звука, отступил на шаг назад.
– Уходи! – крикнула зайчиха.
Острозубка взяла толстую хворостину и кинула её в накрытую мешком голову. Толстая ветка попала прямо в лицо, но незнакомец даже не пошевелился.
– Уходи, а не то! – крикнула Ушка, замахнувшись тесаком.
Не разворачиваясь, неизвестный отступил ещё на шаг.
– Мне это начинает надоедать, – сказала зайчиха и пошла на него с занесённым тесаком.
Красноклык последовал за ней.
Они наступали на незнакомца, а тот отходил всё дальше.
– Стоп, – сказала Ушка, – мне кажется, что он нас заманивает.
– Или отвлекает, – высказал догадку лис.
В этот момент раздался крик Острозубки, и зайчиха и лис бросились обратно к костру.
Они успели как раз вовремя: мышка стояла с одной стороны костра, а напротив неё топтался второй ночной гость с мешком на голове. В лапах он держал точно такие же вилы и пытался ими достать Острозубку.
Увидев зайчиху и лиса, незнакомец отступил во мрак.
– Ты как? – спросила Ушка.
– Вы только ушли, а он и вышел, – дрожащим голосом ответила мышка, – и, главное, так тихо, что я даже заметить не смогла. Еле успела отскочить.
– Уходите! – крикнул Красноклык.
Оба ночных гостя стояли рядом, держа вилы в правых лапах. Они были разные: первый, с лапой на перевязи, был большим, даже больше Ушки, а второй оказался тощим, с очень длинными лапами, достающими почти до колен. Они молчали и смотрели на них.
– Пошли прочь! – с яростью крикнула Ушка.
Она схватила металлическую миску, в которой они кипятили воду и разводили белковый порошок, зачерпнула углей из костра и швырнула им в лица. Раскалённые угли прожгли мешки, надетые на головы незнакомцев, ткань начала тлеть и дымить. Оба ночных визитёра начали беззвучно кашлять, и пытаться сбить тление ударами лап, побросав вилы наземь, но ничего не вышло и тогда они, подобрав вилы, поспешно ушли в темноту.
– Кто это был, интересно? – спросил лис.
– Не знаю, но напугали они изрядно, – ответила зайчиха, – я теперь точно спать не буду.
– Как ты думаешь, что они хотели от нас? – спросила Острозубка.
– Сожрать, – хмуро ответила Ушка, – или трахнуть. Или трахнуть и потом сожрать. Не думаю, что они приходили побеседовать.
Она внимательно всмотрелась в темноту, подбросила в костёр хвороста и закурила.
– Хорошо, что мы хвороста столько собрали – до утра точно хватит, – сказала зайчиха, – вы спать не хотите?
– Нет, – ответили Красноклык и Острозубка.
– Мне тоже расхотелось. Будем теперь сидеть, ждать утра, а потом пойдём дальше.
Они сели вокруг костра таким образом, чтобы каждый мог видеть, что происходит за спиной у других, ведь те двое могли вернуться и снова попробовать напасть.
– Вы заметили, что на них не было шерсти? – спросила мышка.
– Да, – ответила Ушка, – это какая-то болезнь, скорее всего. Так-то только дети лысыми рождаются.
– Это лишай, – утвердительно сказал Красноклык, – вроде при нём шерсть выпадает.
Ушка недоверчиво посмотрела на лиса и спросила:
– Ты когда-нибудь видел, чтобы при лишае вылезала сразу вся шерсть? Обычно он идёт пятнами.
– Может, у них какой-нибудь особо запущенный случай, – ответил лис, – это мы делаем мазь из золы, мочи и ещё чего-то там, а этим, наверное, всё равно, как они выглядят.
– Да дело не в том, кто как выглядит, – возразила зайчиха, – дело в том, что без шерсти холодно.
– Зато блох нет, – пошутил Красноклык, – тоже хорошо!
– Думаю, что блох вывести гораздо легче, чем новую шерсть отрастить, – усмехнулась Ушка, которой шутка понравилась.
– Ага, – кивнул лис, – представь: блохи такие подскакивают, а ты лысый! Они такие и говорят друг другу: «Ну, вот не повезло! Пойдём другого искать».
– Блохи не умеют разговаривать.
– А откуда ты это знаешь? Может, у них какой-нибудь свой особенный язык, просто мы их не понимаем.
– Ну да, блошиный, – почти весело сказала Ушка, – а у тараканов – тараканий, у червей – червивый! Просто мы глупые и их не понимаем.
Лис развёл лапы в стороны и голосом, полным сарказма, сказал:
– Всё может быть, милая Ушка, ведь в мире столько тайн!
– А помните, как старый суслик блох выводил? – спросила Острозубка, явно заинтересовавшись разговором про блох.
– Кто ж не помнит, – улыбнувшись, сказала зайчиха, – его вроде Трясуном звали.
– Это тот, который в лесу канистру керосина нашёл? – спросил Красноклык.
– Ну да, – ответила зайчиха, – он самый.
Случай, который вспомнила Острозубка, произошёл два с половиной года назад. Суслик, которого и в самом деле звали Трясун, пошёл, по одному ему известным делам, в лес и нашёл там старую канистру с керосином. Канистра оказалась большой и тяжёлой, так что он весь вспотел, пока тащил её до дома. Объявив всем соседям, что теперь он навсегда избавится от блох, суслик вышел во двор и начал поливать себя керосином из ковшика, после чего, довольный, направился домой, куда его, естественно, не пустили из-за слишком уж ядрёного запаха, который он распространял. Трясуна тогда просто-напросто выгнали на улицу, и он ещё две недели спал в каком-то шалаше у кромки леса, а керосин чуть позже конфисковали крысы.
– Но ведь он блох и в самом деле извёл тогда, – сказала Острозубка, – правда, после того, как он пытался в дом вломиться, нам пришлось долго проветривать, чтобы было, чем дышать, но от стен, которые он успел потрогать, всё равно воняло.
– Ага, а ещё от дверной ручки, – вспомнил Красноклык, – я помню, как заходил за тобой, а потом от лапы воняло.
– Интересно, почему его крысы не арестовали за хранение горючих веществ? – поинтересовалась мышка.
– А ты представь, как бы у них воняло в отделении! – ответил Красноклык и все трое рассмеялись.
Они смеялись, словно ничего не было: ни Зубогрыза, ни Нюхошмыга, ни Червежуйки, ни свиньи с тесаком, ни гибели Кривоглазки, ни убийства крыса на свалке, ни отрубленных лап Умника, ни разрубленного на две части Чешуйки. Выросшие в мире тотальной лжи и жестокости, они спокойно воспринимали смерть и страдания, которые волновали лишь тогда, когда непосредственно представали перед глазами, а потом, если и вспоминались, то уже не вызывали сильных эмоций. Но это не означало, что ребята были неспособны на сочувствие, нет! В отличие от большинства жителей Межречки, они-то как раз и были на него способны, просто другие были ещё равнодушнее.
– Кстати, знаете, что ещё я заметила? – спросила Острозубка, вспомнив что-то важное.
– Что? – отозвался лис.
– Тот, второй, который пытался ткнуть меня вилами через костёр, он, точнее, у него на лапах не было когтей.
– Это как? – удивлённо спросила Ушка.
– А что тогда у него было? – изумился Красноклык.
Острозубка пожала плечами:
– Не знаю, я смотрела на его лапы с вилами и увидела, что на кончиках пальцев нет когтей.
Подкинув хвороста в костёр, Ушка задумчиво прошептала:
– Шерсти нет, когтей нет. Это какие-то странные звери, очень странные.
– А ещё их кожа покрыта болячками, – добавил Красноклык.
– Ну, это не удивительно, раз они живут в лесу, – сказала зайчиха, – мы, если несколько лет тут погуляем, тоже будем выглядеть не очень. А ведь действительно, у них не то, что просто не было шерсти, у них как будто её вообще никогда не было.
Существа, встретившиеся им, действительно не походили ни на кого. Из школьных уроков ребята знали, что в других странах живут весьма диковинные звери, но даже у них были когти и шерсть.
