Александр Эдуардович Гуйтер
Дети Бафомета
Енот вздрогнул, остановился и повернулся к ней.
– Это ты мне?
– Вам.
Он повернул голову набок, внимательно посмотрел на зайчиху единственным глазом и, пригнувшись, подошёл.
– А зачем ты со мной поздоровалась?
Ушка и сама не понимала, почему поздоровалась с этим странным персонажем, ведь она даже не знала о нём ничего, кроме имени и того, что он ловит и ест тараканов.
– Я не знаю.
– Если не знаешь, то и нечего было здороваться, – резонно заметил енот.
– А вы за тараканами? – спросила Ушка, так как енот явно не собирался уходить.
Енот улыбнулся и тихо сказал:
– А я видел, как твою подругу уводили крысы.
– Её допрашивали.
– Я знаю, как допрашивают крысы, – грустно сказал енот, – мне жаль твою подругу.
Ушка смотрела на него и не верила, что это тот самый безумец, ещё вчера танцевавший перед туалетом, вспоминавший про какие-то цветы и неизвестную девушку, которой их дарил.
– Откуда? – спросила зайчиха.
Из единственного глаза Полохвоста скатилась одинокая слезинка.
– Неважно, – ответил он, – кто позвонил крысам?
– Ежиха Червежуйка, – тихо ответила Ушка.
– Я помню её, я помню её мужа, я помню её отца, – прошептал енот, – им всем нужно было родиться крысами.
Грязная дверь открылась и вышла ежиха.
– Это никакие не тараканы, – с безумным блеском в глазу громко сказал Полохвост, сунув корзинку в лицо Ушке, – это живые пирожки! Пирожки! С мясом! Правда, это очень ловкие пирожки, не как те, ленивые, которые я покупал после школы! Эти даже лучше! И всё благодаря нашему великому лидеру!
Он подпрыгнул, повертел над головой корзинкой и, смеясь, убежал.
– Не разговаривай с этим дурачком, – сказала ежиха, – он может быть опасен.
– Все могут быть опасны, – ответила Ушка, – я, вы, Полохвост и даже школьный сторож.
– Нюхошмыг? Да ведь он мухи не обидит!
Ушка посмотрела в хитрые глаза Червежуйки и сказала:
– Он сегодня ученика убил.
Ежиха всплеснула лапами.
– Ах, какой ужас! Какой ужас! Как его звали?
– Сухогрыз, – холодно ответила зайчиха.
Червежуйка покачала головой и, приложив лапы к груди, сочувственно прошептала:
– Бедные родители! Бедные родители! Я ведь их знаю! Такая хорошая семья, а их мальчик хотел пойти в юные помощники!
– Он там и состоял уже несколько месяцев.
– Правда? Не знала. Жаль, очень жаль, что такие талантливые дети погибают.
Она развернулась и заковыляла прочь, причитая:
– Какое горе! Какое горе! Какое горе!
Ушка плюнула ей вслед и прошептала сквозь зубы:
– Лживое дерьмо, чтоб тебя черви заживо сожрали.
Ушка достала сигарету, закурила и долго стояла, пуская дым в серое небо и глядя на воздушный шар, медленно летающий над лесом.
«Чешуйка мечтал построить такой шар. Как же надо хотеть свалить отсюда, чтобы поверить, что такое возможно! Видимо, нам просто было нужно чем-то заняться. Как там это слово? Созидать что-то, а не просто существовать».
Она вспомнила мёртвого Зубогрыза, оставляющего после себя кровавый след и поняла, что ей его совершенно не жалко.
«Нет, он заслужил свою смерть! Это была мразь, лживая мразь! Никого не жалко! Все эти дерьмоеды, визжавшие от счастья, когда Плешекрыс пришёл к власти, голосовавшие за него на выборах, ходившие на крысиные шествия! Это они, они, пожиратели дерьма, украли, помогли украсть мою жизнь, жизнь Острозубки, Красноклыка, Чешуйки! С их одобрения крысы получили всё, чего хотели! И теперь они молчат, боятся признаться, что это их вина, что больше нет будущего, нет надежды! Мрази! Даже Сухогрыз мог вырасти нормальным, если бы не они».
– Не смотри наверх – там всё равно никого нет! – отвлёк Ушку знакомый голос.
Полохвост, с полной корзиной тараканов, стоял напротив и смотрел на неё единственным глазом. Его одежда была испачкана в дерьме, а из правой лапы текла кровь.
«Как он незаметно подкрался, – подумала зайчиха, – прямо как ласка».
– Где вы поранились? – спросила Ушка.
О том, как он ухитрился испачкаться в дерьме, Ушка предпочла не спрашивать.
«Может, там, в яме, ещё кто-нибудь ползает, и он их ловил, – подумала зайчиха, – черви какие-нибудь, тараканы».
– У некоторых, знаешь ли, есть нехорошая привычка кусаться, – загадочно ответил Полохвост, – а зубы острые, как у молодой куницы!
На тропинке, ведущей из соседнего двора, показалась чья-то маленькая фигура. Приглядевшись, Ушка увидела, что это Кривоглазка. Староста шла, словно пьяная, опустив голову вниз и то и дело спотыкаясь.
Плоскохвост тоже заметил её и крикнул:
– Кривоглазка!
Остановившись, староста подняла голову, посмотрела на них и Ушка увидела, что она плачет.
– Вы её знаете? – спросила она, удивившись и тому, что енот знает Кривоглазку, и тому, что та вообще умеет плакать.
– Да, – ответил Полохвост, – она очень хорошая девочка, она подарила мне тёплые носки, которые связала из собранной по дому шерсти.
– Что? – спросила потрясённая зайчиха.
– У неё что-то случилось, – не обращая внимания на вопрос Ушки, сказал енот, – что-то нехорошее.
Кривоглазка тем временем подошла к ним.
– Здравствуй, Ушка, – впервые за много лет поздоровалась она с зайчихой, – здравствуйте, дедушка.
– Что случилось, милая? – взволнованно спросил Полохвост, в то время как Ушка закурила сигарету.
Кривоглазка опустила голову и с её длинного носа упали две слезинки.
– Позвонил папа с завода. Его арестовали.
– За что? – спросил енот.
– Там какой-то клапан сломался в аппарате, который сконструировал лично великий лидер Мудрокрыс. Про этот аппарат ещё в новостях год назад рассказывали, помните?
– Да, – ответила Ушка, – а твой папа тут каким боком?
– Он ещё тогда говорил, что этот аппарат ненадёжный, – всхлипнув, ответила Кривоглазка, – но только тогда его никто не стал слушать. А теперь его обвинили в том, что он намеренно устроил поломку, чтобы доказать правоту своих слов и унизить гений великого лидера. Великий лидер Мудрокрыс не может ошибаться.
Енот сел на корточки и заплакал:
– Бедные дети, бедные дети! Вам-то всё это за что?
Ушка почувствовала, что начинает испытывать омерзение к еноту, относившемуся к тому поколению, при котором крысы пришли к власти.
– Я ведь делала всё, чтобы выглядеть благонадёжной, чтобы ни у кого не возникло сомнений в моей лояльности, – шептала Кривоглазка, – а теперь вот это.
– Ты хорошо старалась, даже я тебя презирала, – сказала Ушка, – я была не права, прости. А вы…
Пересилив отвращение к запаху дерьма, она присела рядом с енотом и с ненавистью сказала:
– Это вы помогли им прийти к власти. Вы помогли им захватить нас. Вы ничего не сделали, когда могли. Вы обрекли будущие поколения, и вам нет прощения.
– Ушка, ты говоришь страшные вещи, – сказала Кривоглазка.
– Я говорю правду, и он это знает.
Енот закивал и поднял на неё измазанное кровью, дерьмом и гноем из глаза лицо.
– Да, ты права, девочка, ты права и я не имею на тебя обижаться, – пошептал он, – правда не может быть обидной, какой бы страшной она не была. Мы не заслуживаем вашего прощения, но я всё равно прошу тебя: простите нас, ведь нас тоже обманули.
– Нет, я никогда не прощу вас, – холодно сказала зайчиха.
Енот встал и побрёл прочь, забыв корзинку с тараканами.
– И что ты теперь будешь делать? – спросила зайчиха у Кривоглазки.
Та грустно посмотрела на неё и с какой-то обречённостью в голосе ответила:
– Завтра вам объявят, что я больше не староста, потом меня, скорее всего, начнут называть дочерью врага, а дальше я не знаю… Дети врагов обычно отправляются на перевоспитание, только что-то не видела я этих перевоспитавшихся детей. Знаешь, по крайней мере, мне больше не нужно притворяться.
– Мне тоже.
– Ты и так всегда была сама собой, Ушка.
– Нет, Кривоглазка – тебе просто так казалось. Я тоже умею хорошо притворяться.
– Иначе никак.
– Да, иначе никак.
Помявшись, Кривоглазка спросила:
– А у тебя можно попросить сигарету?
– Ты же вроде не куришь.
– Наверное, теперь пора начать.
Ушка достала из пачки сигарету и протянула Кривоглазке. Та вставила сигарету в рот, зайчиха чиркнула спичкой.
– Кгхы-кгхы, – Кривоглазка закашлялась, – как вы это терпите?
– Потом привыкнешь.
Со стороны туалета раздался дикий женский визг, и Кривоглазка от неожиданности выронила сигарету.
Во двор вбежала маленькая выхухоль с вытаращенными глазами, одетая в потёртый халат с огромными заплатками.
– Там! Там!
– Где? – крикнула Ушка.
Выхухоль остановилась и трясущейся лапой указала в сторону туалета.
– Т-т-там, – заикаясь, сказала она, – в туалете.
– Пойду, посмотрю, что её так напугало, – сказала Ушка и пошла через двор.
– Я с тобой.
Они с Кривоглазкой прошли мимо трясущейся выхухоли, подошли к вонючему туалету, на стенках которого виднелись следы от прибитых Полохвостом тараканов, открыли дверь и Ушка вошла внутрь.
Ушка подошла к дыре, заглянула внутрь и оторопела: в пузырящейся жиже, покрытая опарышами, плавала мёртвая Червежуйка. Пасть ежихи была раскрыта, и в ней медленно ползали отвратительные белые черви.
– Фу, – почувствовав, что её сейчас стошнит, сказала Ушка и выскочила на воздух.
– Что там?
– Лучше не смотри.
Кривоглазка всё-таки заглянула внутрь и её вырвало.
– Видела, – спросила Ушка.
– Да, – содрогаясь от ужаса и отвращения, сказала староста.
– Твой друг не так уж добр и прост.
– Ты думаешь, это…
– Полохвост, – сказала зайчиха, – он утопил ежиху, а та успела его укусить. Не зря он был весь испачкан, а из руки кровь текла. Сейчас наверняка вызовут крыс, и нас будут допрашивать.
– Я не хочу, – дрожащим голосом сказала Кривоглазка.
– Мало ли чего ты не хочешь.
– А ты не боишься?
– Нет.
– Почему?
– Я в этом дерьме больше не участвую.
– В каком смысле?
– В прямом. И, если тебя будут спрашивать, знаешь ли ты, кто это сделал, не выдавай енота. Пока!
Ушка, не оборачиваясь, пошла домой.
Наскоро пообедав кашей из белкового порошка, Ушка положила в рюкзак шесть коробков спичек, тёплые носки, связанные из её собственной шерсти, семь пачек сигарет и вышла из дома.
Во дворе двое полицейских расспрашивали Кривоглазку и выхухоль. Увидев Ушку, один из них помахал лапой, приказывая подойти.
– Ушка? – строго спросил он.
– Да, – скривив рот, ответила зайчиха.
Крыс, возмущённый выражением лица зайчихи и наглым тоном ответа, угрожающе уставился на Ушку, положив правую лапу на усмиритель.
– Ты со мной таким тоном не разговаривай! – грозно рявкнул он, – а то мы с тобой быстро разберёмся!
Ушка ничего не ответила. Она оглядела крыс с ног до головы и внезапно поняла, что они бояться! Не зря ведь они держат лапы на усмирителях, готовые в любой момент выхватить их и применить по назначению!
«Да они же трусы! Обыкновенные ссыкливые трусы! Стоят с таким грозным видом, а внутри всё дрожит, как у Чешуйки, когда на него мать орать начинает».
Ушку, возвышавшуюся над крысами на полголовы, настолько развеселила эта мысль, что она улыбнулась.
– Ты ещё и улыбаешься? – спросил крыс.
– Да отстань ты от неё, – сказал второй, – надо с этой ежихой дохлой разобраться. Гражданка Ушка, у тебя есть какие-нибудь мысли как это могло произойти? Может, ты кого-нибудь подозреваешь?
– Нет, – ответила зайчиха.
– Гражданка Усокрутка сказала, что видела рядом с туалетом енота, некоего Полохвоста. Тебе это имя о чём-нибудь говорит?
Ушка посмотрела на Кривоглазку, смущённо теребившую конец верёвки, подпоясывающую её лёгкую курточку.
«Сказала или нет? Вряд ли».
– Да, – ответила Ушка, – я его знаю. Этот псих каждый день около туалета ошивается. Он тараканов ловит.
– Гражданка Кривоглазка сказала то же самое. Как ты думаешь, он мог убить гражданку Червежуйку?
– Он вроде безобидный, – ответила Ушка, – поёт, танцует, плачет иногда.
– Да не верьте вы им! – крикнула выхухоль, – он это был! Точно вам говорю!
– Двое против одного, гражданка, – улыбнувшись, сказал крыс, – двое против одного!
Крысы переглянулись.
– Несчастный случай?
– Несчастный случай.
Первый крыс повернулся к Ушке и сказал:
– Ты и Кривоглазка можете быть свободны.
– А я? – спросила Усокрутка.
– А вы пройдёте с нами для дачи показаний.
– Зачем? – трясясь от страха, спросила выхухоль.
Крыс улыбнулся, взял Усокрутку за лапу и сжал с такой силой, что у той подкосились колени.
– Мы хотим выяснить, зачем и, самое главное, с какой целью вы пытались подставить несчастного городского умалишённого. Наш великий лидер Мудрокрыс в недавнем выступлении призвал бороться со лживыми доносами.
Увидев, что Ушка и Кривоглазка ещё не ушли, крыс рявкнул:
– Пошли отсюда, пока я не передумал!
Кривоглазка вздрогнула и быстро убежала в сторону дома, а Ушка, пожав плечами, отправилась к Острозубке.
«Надеюсь, что её отпустило, – думала зайчиха, поднимаясь по скрипучей лестнице, – не хотелось бы её на себе тащить».
Острозубка пришла в себя минут через тридцать после того, как ушла Ушка. Действие таблетки прошло быстро, в одну секунду, и мышка с удивлением обнаружила, что почему-то сидит на полу в своей комнате и ничего не помнит. Последним её воспоминанием было то, что они с зайчихой вернулись на урок.
– Какая странная таблетка, – тихо сказала Острозубка, встала и вышла в коридор.
– О, ты пришла в себя! – сказала мама.
– А что со мной было?
– Ушка привела тебя со школы, – ответила мышь, – ты была, как пьяная.
– Ничего не помню. Пить хочу.
– А поесть?
– Нет.
Она прошла на кухню, где, как и всегда, сидела бабушка и смотрела телевизор.
И ВЕДЬ ЭТОТ ПРЕЗРЕННЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ ЕЩЁ ВЧЕРА СТОЯЛ ЗДЕСЬ И РАССУЖДАЛ О ВНУТРЕННИХ ВРАГАХ!
Крыс во френче, брызгая слюной, бегал по студии, размахивая лапами.
ЕГО ПОГАНЫЙ КЛЮВ ПРОИЗНОСИЛ ИМЯ НАШЕГО ВЕЛИКОГО ЛИДЕРА!
МЫ ДОЛЖНЫ БЛАГОДАРИТЬ НАШУ ВНУТРЕННЮЮ РАЗВЕДКУ!
А СКОЛЬКО ЕЩЁ ИХ ОКОПАЛОСЬ?
НЕ МОГУТ ЗАВОЕВАТЬ И ПЫТАЮТСЯ РАЗРУШИТЬ ИЗНУТРИ!
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРОЩЕНИЯ ЭТИМ МРАЗЯМ!
ВЕРНИТЕ СМЕРТНУЮ КАЗНЬ, ВЕЛИКИЙ ЛИДЕР, Я УМОЛЯЮ ВАС! МЫ ВСЕ УМОЛЯЕМ ВАС!
Камера наехала на зрителей.
МЫ УМОЛЯЕМ ВАС, ВЕЛИКИЙ ЛИДЕР! ВЕРНИТЕ СМЕРТНУЮ КАЗНЬ!
ТАК, ЧТО?
Крыс во френче приложил лапу к уху.
СРОЧНЫЕ НОВОСТИ! ВКЛЮЧАЕМ!
Заиграла тревожная музыка.
– СУД НАД ПРЕДАТЕЛЕМ ЧЕРНОКЛЮВОМ И ДЕСЯТЬЮ ЕГО СТОРОННИКАМИ СОСТОЯЛСЯ! ПРЕДАТЕЛИ ПРИГОВОРЕНЫ К ПЯТИ ПЕРИОДАМ ПЕРЕВОСПИТАНИЯ! ПО МНОГОЧИСЛЕННЫМ ПРОСЬБАМ ГРАЖДАН В МЕЖРЕЧКЕ ПРОЙДЁТ РЕФЕРЕНДУМ О ВОЗВРАЩЕНИИ СМЕРТНОЙ КАЗНИ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ГОСУДАРСТВА!
Бабушка, кивала и шевелила губами, словно повторяла то, что говорил молоденькая дикторша-крыска. Острозубка набрала стакан воды и подошла к ней.
– Бабушка!
Старуха медленно повернулась к ней.
– Бабушка, а сколько раньше было программ по телевизору?
– А? – прошептала та, не понимая вопроса.
– По телевизору раньше сколько программ было?
МЫ ВЕРНУЛИСЬ В НАШУ СТУДИЮ И СЕЙЧАС ОБСУДИМ С ЭКСПЕРТАМИ ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ!
КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ПРОГОЛОСУЕТ ЛИ НАРОД ЗА ВОССТАНОВЛЕНИЕ СМЕРТНОЙ КАЗНИ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ГОСУДАРСТВА?
Я СЧИТАЮ…
Бабушка махнула лапой в сторону Острозубки и повернулась к экрану.
Мышка с грустью посмотрела на покрытый седой шерстью затылок, выпила воду и в этот момент на кухню вошла взволнованная мама.
– Там во дворе с твоей Ушкой полицейские разговаривают, – сказала она.
– Что?
Острозубка сунула матери в лапу пустой стакан, пробежала в свою комнату, выглянула в окно и увидела двух крыс, Ушку, Кривоглазку и Усокрутку. Один из полицейских держал выхухоль за руку и, судя по выражению её лица, это было очень больно.
– Пошли отсюда, пока я не передумал! – крикнул крыс.
Кривоглазка убежала за дом, а Ушка медленно пошла к подъезду Острозубки.
Вскоре послышался скрип ступенек, а потом и Ушка, с рюкзаком за спиной, вошла в комнату мышки.
– Что они от вас хотели? – спросила Острозубка.
– Соседка твоя в дерьме утонула, – презрительно скривив рот, ответила Ушка.
– Червежуйка?
– Ага. Я тебе потом расскажу, а сейчас…
Она выглянула в коридор и, убедившись, что мама Острозубки на кухне, сказала:
– Пошли со мной.
– Куда?
– Куда-нибудь подальше, – ответила зайчиха, – я больше не хочу здесь оставаться.
– Но я…
– Что? У тебя здесь есть что-то, что ты боишься оставить?
– Мама, отец…
– Да насрать на всё это – сегодня есть, завтра нет. Вон, у старосты нашей был отец, а уже и нет.
– А что с ним?
– Арестовали. Я тебе про Кривоглазку тоже потом расскажу. Ну?
– Ну, я…
– Слушай, кто-то ещё вчера хотел воздушный шар построить, а сегодня ссыт?
Острозубка, смутившись, потупила взгляд.
– Ну, шар, это вроде как игра была. Я никогда не относилась к этому серьёзно, – ответила она, – вроде как что-то делаем, чем-то занимаемся, но я не особо верила, что мы действительно куда-нибудь полетим.
– А теперь всё серьёзно, – сказала зайчиха, – только мы не полетим, а пойдём. Ты хочешь, чтобы крысы с тобой снова сделали то же, что и вчера?
– Нет, – дрожащим голосом ответила мышка, засунула руку в штаны и вытащила оттуда комок ваты, бурый от высохшей крови.
– А у них на тебя бумажка есть, – сказала Ушка.
Острозубка вытащила из-под подушки кусок чистой ваты и засунула в штаны.
– Пошли, – тихо сказала она.
– Сигарет возьми, носки тёплые, спички.
– Хорошо.
Через пять минут, крикнув матери, что они пошли гулять, Острозубка с Ушкой вышли на улицу и направились к дому Красноклыка и Чешуйки.
Красноклык на предложение Ушки согласился сразу.
– А давайте, – улыбнувшись во весь рот, сказал лис, – это даже лучше, чем на шаре! Кто знает, куда он мог нас унести?
– Да и куда мы дойдём, тоже неизвестно, – сказала Ушка.
– А какая разница? Куда-нибудь да дойдём, – махнув лапой, ответил Красноклык, – что нужно взять?
– Топор, сигареты, спички, вещи какие-нибудь тёплые.
– Это я мигом.
Он вытряхнул из рюкзака тетрадь, ручки и книгу с изречениями Мудрокрыса, засунул туда несколько пар тёплых носков, шарф, сбегал на кухню и принёс шестнадцать пачек сигарет, топор и большую упаковку спичек.
– У отца спёр, – похвастался Красноклык, – придёт с работы – завоет от злости! Придётся ему две недели без курева сидеть! Ничё – потерпит! Нам нужнее.
Он надел рюкзак и спросил:
– Пошли к Чешуйке?
– Пошли, – ответила Ушка, – только не думаю, что он так же легко согласится.
– Уболтаем, – уверенно сказал Красноклык, – пойдём!
Из окна Чешуйки не было слышно привычных криков и стенаний его матери.
– Это даже подозрительно, – сказала Ушка, – может, случилось чего?
– Ага, – ответил Красноклык, – она резко выздоровела, и сейчас мы зайдём, а она там Чешуечку на коленочки посадила и с ложечки кормит.
– Красноклык! – воскликнула Острозубка, – как тебе не стыдно!
Лис вскинул лапы.
– Прости, как-то само вырвалось. Знаете, у меня какое-то настроение такое, что не понимаю… Я какой-то весёлый.
Ушка хмыкнула и насмешливо взглянула на него.
– Ты и так всегда весёлый.
– Ну, я не знаю, как это объяснить, – сказал Красноклык.
– Это от волнения, – объяснила зайчиха, – ты рад переменам.
– Точно, – прищурив правый глаз и указав на неё указательным пальцем, сказал лис, – это от волнения.
– Ладно, пошли, – сказала зайчиха.
Из комнаты Чешуйки, где он жил вместе с матерью, не доносилось ни звука.
– Странно, – сказал Красноклык, – обычно она всегда ворчит, булькает, шипит, а тут тишина.
– А она сегодня уже наоралась, – сказала соседка, толстая свинья.
Она шла по коридору с огромной кастрюлей в лапах и была настолько большой, что ребятам пришлось прижаться к стене, чтобы она смогла пройти и никого не задеть. От кастрюли шёл пар и такой отвратительный запах, что можно было подумать, что в ней было содержимое выгребной ямы.
– Что у неё там? – спросила Острозубка у Ушки.
– Лучше не думать об этом, – ответила зайчиха.
– Этот как пришёл, так она и давай орать, – продолжила свинья, – а потом всё тише, тише и затихла. Уже полчаса как тишина, а может и больше.
Она стояла рядом с прислонившимися к стене ребятами, глаза которых начали слезиться от вони, но свинья не обращала на это внимания.
– Может, они там того, померли? – спросила свинья.
– Мы обязательно выясним, – стараясь глубоко не дышать, ответил Красноклык.
Свинья улыбнулась, продемонстрировав гнилые зубы и покрытый жёлто-зелёным налётом язык, а из её ноздри вытекла серая сопля.
– Если они померли, то это хорошо, – прогнусила она, слизнув соплю с ноздри, – комната освободится.
– Как вам не стыдно! – возмутилась Острозубка.
– А с чего это мне должно быть стыдно? Я же не сказала, что хочу им смерти, я сказала: если они померли. Вот так-то, детишки.
Довольно хрюкнув, свинья развернулась и ушла к себе в комнату.
– Какая она мерзкая! – сказала мышка.
– Не больше, чем остальные, – ответила Ушка.
– Тихо! – Красноклык поднял лапу вверх и прильнул ухом к двери.
Острозубка и Ушка наклонились и прислушались.
– Там кто-то свистит, – сказала мышка и посмотрела на лиса.
– Или плачет, – ответил тот.
Он встретился взглядом с Ушкой.
– Чешуйка, – хором произнесли все трое.
– Надо открыть дверь, – быстро сказала зайчиха.
– Как? – мышка с недоумением посмотрела на подругу.
– Топором?
Ушка ничего не ответила, прижалась к двери плечом и со всей силы надавила. Дверь хрустнула и упала, а следом полетела зайчиха.
Подняв голову, Ушка увидела перед собой лицо матери Чешуйки. Глаза ящерицы были открыты, язык вывалился наружу, а изо рта воняло даже хуже, чем из кастрюли свиньи.
Ушка отскочила от неё, чуть не сбив Красноклыка и Острозубку.
– Она что, мёртвая? – спросила зайчиха.
– Да, – раздался слабый голос и из-под кровати вылез Чешуйка, – я случайно укусил её за лапу. Я не хотел, честно!
Стоя на четвереньках, он уткнулся лицом в мёртвое тело и заплакал.
– Ты смотри, комната и в самом деле освободится!
Они не заметили, как подошла свинья. Она стояла позади Красноклыка и Острозубки и с улыбкой рассматривала комнату.
– Койку эту я выкину, – хрюкнув от удовольствия, сказала она, – она мне без надобности и буду здесь сушить запасы.
Ребята не испытывали никакого желания знать, какие именно запасы будет заготавливать свинья, ведь это наверняка было что-то крайне мерзкое.
– Пошли с нами, – поднявшись, Ушка протянула Чешуйке лапу.
– Куда? – дрожащим голосом спросил тот.
– Я не знаю, – призналась зайчиха.
– Пойду-ка я позвоню, куда надо, – сказала свинья и, громко выпустив газы, ушла.
Ушка подскочила к Чешуйке и встряхнула его за плечи, от чего у того глаза развернулись в разные стороны.
– Бери быстро всё, что может пригодиться! Спички, сигареты, белковый порошок, носки, шарф! Красноклык, сбегай на кухню!
Красноклык, мгновенно поняв, что от него требуется, побежал на кухню, а Острозубка, схватив рюкзак Чешуйки, принялась запихивать в него все вещи, которые могли пригодиться.
– Быстрее! Быстрее!
– Всё! – крикнула Острозубка.
С кухни прибежал Красноклык.
– Я к себе всё сложил, – задыхаясь от волнения, сказал он, – не знаю, где там чьё, я просто сгрёб всё, что посчитал нужным.
– Молодец! А теперь пошли!
Ушка закинула пребывающего в прострации Чешуйку на плечо, и они выбежали из комнаты.
– А ну стоять!
В конце коридора стояла свинья с тяжёлым тесаком в правой лапе.
– Ограбить меня хотите, – с налитыми кровью глазами сказала она, – этот, смотрю, всю кухню обшарил!
Дико взвизгнув, свинья бросилась на них. Ушка бросила Чешуйку в сторону и едва успела увернуться от тесака, нацеленного в её голову. Толстое лезвие, пронёсшись в паре сантиметров над зайчихой, вонзилось в дверной косяк и, пока свинья не успела его вытащить, Ушка со всей силой, на которую была способна, ударила в покрытый соплями пятачок. Свинья тихо, протяжно хрюкнула и рухнула набок.
– Как я испугалась! – сказала Острозубка.
– Я тоже, – признался лис, – никогда ещё не видел бешеную свинью.
Ушка вырвала тесак из дверного косяка.
– Пригодится, – сказала она, протянув его Красноклыку, – а теперь уходим!
Ушка взвалила Чешуйку на плечо и все вместе они вышли во двор и направились в лес.
Они шли по уже несколько часов, стараясь как можно дальше уйти от города, чтобы крысы не смогли их найти, ведь они никогда не углублялись в лес в своих рейдах и всегда покидали его до наступления темноты. Крысы, по всей видимости, чего-то боялись в лесу, а может, им просто не нравилось бродить в полной темноте.
– Темнеет, – сказал Красноклык.
Ушка остановилась и опустила Чешуйку на землю.
– Ты не устала так долго его нести? – спросила Острозубка.
– Не особо, – ответила зайчиха, – мне только нужно немного размяться, а то мышцы затекли. Красноклык, собери пока хвороста, чтобы костёр развести.
Она отошла в сторону и начала приседать, подняв лапы над головой, а Красноклык пошёл собирать хворост.
– Я убил её, – чуть слышно прошептал Чешуйка.
– Что ты сказал? – наклонившись к нему, спросила мышка.
– Я убил её.
– Как так получилось?
Всхлипнув, Чешуйка ответил:
– Она схватила меня за горло и стала душить. Я укусил её и она умерла.
Острозубка задумалась – всем ящерицам ядовитые зубы удаляли в детстве, чтобы они ненароком не вздумали укусить кого-нибудь. Зубы были приравнены к оружию, а любое оружие было запрещено и даже у крыс-полицейских не было ничего опасней дубинок и усмирителей, бьющих током. Настоящее оружие было только у личной гвардии Мудрокрыса.
– А тебе разве не удалили ядовитые зубы в детстве? – спросила Острозубка.
– Выходит, что нет, – ответил Чешуйка, – я ведь и сам не знал. Если бы знал, я бы никогда её не укусил.
Острозубка придвинулась к нему поближе.
– А ну-ка, открой рот!
Чешуйка послушно открыл рот, и Острозубка стала считать его зубы.
– Раз, два, три, четыре, пять! Вот, нашла! Тебе по ошибке вырвали не тот. У тебя с одной стороны два зуба криво растут, поэтому с одной стороны шестой вырван, а с другой нет. Ты ядовитый только слева.
Оба глаза ящерицы повернулись к ней.
– Одного тоже оказалось достаточно, – печально сказал Чешуйка, – мне очень стыдно и страшно, Острозубка! Она била меня, ругалась, говорила, что лучше бы она яйцо со мной съела, но ведь я всё равно её любил.
Подошёл Красноклык и свалил на землю большую кучу хвороста.
– Надо костёр развести, – сказал он, – а то скоро стемнеет. О, очухался! Ну, как ты?
– Ему плохо, – вместо Чешуйки ответила Острозубка, – представляешь – у него остался один ядовитый зуб!
– Ничего себе! – Красноклык даже присел на корточки, – а я думал, что вам их вырывают! Эй, Ушка, иди сюда!
Зайчиха, разминавшая плечи, шумно выдохнула, подошла к ним и спросила:
– Чего?
– У Чешуйки есть один ядовитый зуб! – с восхищением сказал лис.
– Я это уже и так поняла, – равнодушно ответила Ушка, – удивляюсь, как он сам до сих пор этого не знал. Чешуйка!
– Да, – отозвался тот.
– Смотри теперь, не укуси кого-нибудь случайно. Ладно, давайте костёр разводить.
Красноклык достал из рюкзака тесак свиньи, расщепил несколько хворостин на тонкие щепки и, не прошло и пяти минут, как костёр заполыхал.
– Я пойду ещё хвороста принесу, – сказал лис, – а то он быстро горит.
Насвистывая, лис ушёл, а Острозубка спросила Ушку:
– Что ты там про Кривоглазку говорила?
– Она притворялась, – ломая хворост в лапах, ответила зайчиха, – ей никогда не нравились ни Мудрокрыс, ни крысы, ни наши порядки. У неё отца арестовали, и она решила, что с неё хватит. Помнишь Полохвоста?
– Это енот, который тараканов ловил?
– Да, – ответила Ушка, подкинув пару хворостин в разгорающийся костёр, – он сегодня утопил твою соседку в дерьме, и Кривоглазка его не выдала, а ещё она ему носки связала. Он очень хорошо о ней отзывался и никакой он не дурачок, а просто притворяется.
– А мне он нравился, – внезапно сказал Чешуйка, – такой простой, весёлый, но в то же время грустный и одинокий. Он тоже оказался убийцей, как и я.
Чешуйка всхлипнул и тихо засвистел.
– Не плачь, – громко сказала зайчиха, – никакой ты не убийца! Ты ведь не знал, что всё так выйдет. И вообще, мы все в курсе, что у вас, ящериц, родственные связи намного слабее, чем у нас. Пройдёт пара недель, и ты об этом даже вспоминать не будешь.
– Да, я тоже об этом слышала, – подтвердила Острозубка.
– О чём? – спросил Красноклык, сваливая новую партию хвороста.
– Что ящерицы не так сильно привязываются к родным, как мы, – ответила Ушка.
Красноклык кивнул и, улыбнувшись, сказал:
– Холодная кровь, холодное сердце! Это мы знаем, так что, Чешуйка, не парься!
Чешуйка, вращая глазами в разные стороны, оглядел их и спросил:
– А вы почему решили уйти из города?
– Я просто так, – весело ответил Красноклык.
– Мне было страшно там оставаться, – призналась Острозубка.
– Меня всё достало, – сломав хворостину и кинув её в огонь, прошептала Ушка.
Чешуйка тяжело вздохнул и снова спросил:
– А как вы думаете, что было бы со мной?
Ушка переглянулась с Красноклыком и ответила:
– Тебя, скорее всего, обвинили бы в убийстве и отправили на перевоспитание.
– А ещё тебя могла сожрать свинья, – вставил лис, – мы с ней сегодня близко познакомились.
– Она омерзительная, – тихо сказал Чешуйка, глядя перед собой, – варит какую-то бурду вонючую, потом жрёт её у себя так громко, что даже в коридоре слышно. А ещё у неё шутки странные.
– Какие? – спросил Красноклык.
– Она несколько раз подходила и спрашивала про мой хвост: «А правда, что вы, ящерицы, можете свой хвост отбрасывать, а потом у вас новый вырастает? Будь добр, отбрось хвостик, а то уж больно попробовать хочется, а потом новый себе отрастишь! Я даже готова на белковый порошок меняться». И хрюкала так противно!
– Она бы тебя когда-нибудь точно съела, – уверенно сказал Красноклык.
– Фу! – с отвращением сказала Острозубка, – так же нельзя!
– Если очень хочется, то можно, – ответил Красноклык, – мне папа рассказывал, что на заводе был один такой, который собственную жену съел, а всем рассказывал, что она пропала. У него потом в комнате её кости нашли обглоданные.
– Какой ужас! – прошептала мышка, закрыв лицо лапами.
– Бывает, – меланхолично сказала Ушка, сломав очередную хворостину и бросив её в огонь.
Чешуйка ничего не сказал, подполз поближе к огню и протянул к нему холодные лапы.
Ночь наступила внезапно – только что было относительно светло, а, не прошло и пяти минут, как сидевшие вокруг костра уже не видели деревьев, хотя они стояли в нескольких метрах.
– Мне страшно, – прошептала Острозубка, прижимаясь к Красноклыку.
– Не бойся, – ответил лис, – в лесу уже давно никто не живёт.
– А Зубогрыз? Он ведь жил здесь, – возразила мышка, – а что, если он не один такой? Что, если здесь есть и другие?
– Мы не знаем этого наверняка, – пошевелив хворостиной в костре, сказала Ушка, – может, кто и есть, а может, никого и нет.
Чешуйка, согревшись у огня, лежал, свернувшись в клубок, и крепко спал.
– Помните, как козёл играл на виолончели? – неожиданно спросила Острозубка.
– Да, – ответили Ушка и Красноклык.
Пару лет назад, перед окончанием учебного года, у них в школе проходил концерт, на котором выступал известный виолончелист Рогопыт. Чёрный козёл с проседью на боках и печальными глазами исполнил мрачную мелодию, наполненную такой тоской и безнадёжностью, что сердца всех учеников и учителей буквально сжались от тоски. С тех пор эта мелодия иногда самопроизвольно звучала у Острозубки в голове.
