Александр Леонидович Аввакумов
В тени
За леском опять послышался шум авиационных моторов. На этот раз самолетов было уже шесть. И снова все утонуло в разрывах бомб, треске авиационных пушек и пулеметов… Николай лежал на берегу среди убитых и раненых, вновь ощущая свою беспомощность. Земля дрожала от разрывов, в промежутках между которыми слышались крики и стоны умирающих людей. Неожиданно все стихло. Немецкие самолеты, словно на параде, на бреющем полете пронеслись над разбитой переправой и скрылись за лесом.
– Вавилов, возьмите ребенка и постарайтесь передать его какой-нибудь женщине. Вы поняли меня?
– Как не понять, товарищ лейтенант…
Он побежал вдоль колонны беженцев. Саперам, снова удалось наладить переправу, по которой устремились потоки людей и техника. Немцы больше не появлялись, они уже форсировали реку в десяти километрах выше по течению.
***
Заканчивался месяц август 1941 года. Неожиданно металлическая дверь карцера открылась, и на пороге выросла массивная фигура конвоира.
– Мерецков! На выход! – выкрикнул надзиратель.
Генерал поднялся с пола. Он не вполне понимал, что означает команда надзирателя, но медленно направился к выходу. Мерецков медленно шагал впереди конвоира, который, впервые за время заключения, не подталкивал его прикладом в спину.
– Куда тебя? – услышал он голос из камеры.
– Не знаю, – как-то отрешенно ответил Кирилл Афанасьевич.
– Отставить разговоры! – взревел конвоир. – Ты что, Мерецков, за базар здесь устраиваешь?!
Около ворот лагеря стояла черная «Эмка». Из машины выбрался майор НКВД и, улыбаясь, направился навстречу Мерецкову.
– Здравствуйте, Кирилл Афанасьевич, я приехал за вами. Товарищ Сталин ждет вас в Москве. Возьмите чемодан: здесь ваша форма, можете переодеться!
Мерецков пошел за ним в душевую, не понимая, что происходит. Ему не верилось, что он снова стал нужным стране человеком…
– Как в отношении обеда? – поинтересовался у него майор. – Дорога длинная, и я посоветовал бы вам немного подкрепиться.
– Ничего, обойдусь, – коротко бросил Мерецков.
То, что происходило с ним в тот момент, походило на сон. В какой-то миг он подумал, что стоит ему открыть глаза, и он снова окажется на деревянных нарах! Сев в «Эмку», Мерецков облегченно вздохнул, все, что было до этого, осталось там, за колючей проволокой.
– Как ваше здоровье, товарищ генерал? – спросил майор. – Выглядите вы неплохо, только немного бледны.
– Я бы посмотрел на вас, если бы вы провели десять суток в изоляторе, – ответил Мерецков и, отвернувшись, начал рассматривать проплывающие мимо пейзажи.
Дорога долго петляла между холмов. Наконец машина остановилась на летном поле, где уже стоял самолет с работающим двигателем.
«Нет, это не сказка, – с облегчением подумал Мерецков. – Видимо, я действительно понадобился Сталину…».
На другой день Кирилл Афанасьевич был уже в Москве. Войдя в кабинет Сталина, он замер на месте. Вождь стоял у окна, словно не замечая генерала, и курил трубку. Мерецков только сейчас осознал, что стал бояться этого человека и что страх перед ним никогда не покинет его!
«Зачем я ему понадобился, если по его воле оказался в лагере? – думал генерал. – Почему он меня оттуда вытащил?!»
Сталин медленно подошел к столу и начал выбивать трубку, не глядя на Мерецкова и не произнося ни слова. Молчал и возвращенный из опалы генерал.
– Как вы себя чувствуете, товарищ Мерецков? – спросил, наконец, вождь, насладившись этой вынужденной паузой. – Отдохнули немного?
– Чувствую себя хорошо, товарищ Сталин! – собрав волю в кулак, бодро произнес Мерецков. – Готов к выполнению любого боевого задания!
– Это хорошо, – неторопливо заговорил Сталин. – Я не ожидал от вас другого ответа. Сейчас нам необходимы ваши профессиональные знания, в уровне которых вы меня в свое время убедили. Надо срочно лететь на Северо-Западный фронт, к генералу Курочкину. Он хорошо командовал армией летом, а сейчас, пятится на восток. Вы должны разобраться в обстановке и дать правильную оценку его действиям.
Вождь замолчал и внимательно взглянул на Мерецкова, словно старался понять, насколько глубоко тот усвоил поставленную перед ним задачу.
– Вместе с вами поедут два человека: товарищ Булганин и армейский комиссар Мехлис, наделенный особыми полномочиями. Вы меня поняли?
– Да, товарищ Сталин, – четко ответил Мерецков.
– Я хочу знать, чем вызван отход армии: нежеланием сражаться или головотяпством отдельных командиров?! Нам необходимы ваши выводы и заключения. У вас глаз свежий, и вы должны заметить то, чего никогда не заметят непосвященные. Все ваши выводы доложите Мехлису!
– Разрешите идти, товарищ Сталин?
– Идите, я вас больше не задерживаю.
И Мерецков торопливо вышел из кабинета вождя.
***
День 9 сентября 1941 года выдался теплым и солнечным. Прибывшие из Москвы представители Ставки Верховного Главнокомандования выслушали доклад командующего Северо-Западным фронтом.
– Из вашего доклада я понял, что 11-ая армия генерала Морозова воюет достаточно уверенно, по сравнению с двумя другими армиями? – уточнил Мерецков.
– Да, Кирилл Афанасьевич. Это вполне естественно, так как немецкие части наносят основные удары по 27-ой и 34-ой армиям. У меня не хватает резервов, чтобы пополнить дивизии этих армий. Не стану скрывать, что в отдельных из них все по триста бойцов! Фронт остро нуждается в горючем для танков, боеприпасах и продовольствии.
Посовещавшись между собой, представители Ставки поехали в 27-ую армию, которая находилась в самом бедственном положении.
Легковая автомашина, сопровождаемая охраной, выехала из штаба фронта около пяти часов вечера. Булганин тихо спорил о чем-то с Мехлисом.
– Я им покажу, как отступать! Я научу их воевать! – неожиданно громко произнес Мехлис. – Думаю, им необходимо напомнить, как я разобрался с Павловым и его генералами.
Булганин тихонько засмеялся, а Мерецков побледнел, вспомнив, что Павлова расстреляли именно по доносу этого человека.
– Ну, а вы что молчите, товарищ Мерецков? – вдруг спросил Мехлис. – Может, вы против подобных методов наведения порядка в Красной Армии?
Генерал не успел ответить начальнику Главного политуправления, из-за поворота дороги выехала «Эмка» в сопровождении трех мотоциклистов. Из автомобиля выскочил полковник Озеров, начальник штаба 34-ой армии, и чуть ли не бегом направился к ним.
– Товарищи представители Ставки, – отдавая им честь, пробормотал он. – Может, заедете к нам? Скоро темно, в лесах полно дезертиров и немецких диверсантов .Мало ли, что может произойти.
– Хорошо, – согласился Мехлис. – Посмотрим, чем дышит командарм Качанов! Действительно, скоро стемнеет.
– Правильное решение, – поддержал Мехлиса Мерецков. – Меня товарищ Сталин просил разобраться с обстановкой в 34-ой армии.
Машина с представителями Ставки повернула вслед за автомобилем полковника Озерова. Командный пункт 34-ой армии только что подвергся массированному авиационному налету. Кругом зияли воронки, стояла разбитая и сгоревшая техника, лежали трупы красноармейцев и офицеров штаба. Воздух был пропитан гарью и свежим запахом крови. Мерецков вошел в землянку командарма вслед за Мехлисом, который явно не ожидал подобного приема.
– Где связь?! – закричал он прямо с порога. – Где подразделения ПВО, которые должны прикрывать штаб армии?! Где, наконец, сам командарм?! Почему его нет на месте?!!
Полковник Озеров вытянулся в струнку и начал оправдываться:
– Простите, товарищ армейский комиссар, связь восстанавливается! Офицеры связи направлены в дивизии! Зенитчиков по приказу командующего фронтом отправили на станцию для организации прикрытия прибывающих на фронт эшелонов!
– Раздолбай! Тебе не штабом руководить, а сортиры на вокзале чистить! – продолжал орать Мехлис. – Из-за таких, как ты, армия и пятится раком!
– Товарищ Мехлис, когда я вас приглашал, то не знал о налете.
– А ты, вообще, хоть что-нибудь знаешь? – взвился Мехлис. – Ты хоть понимаешь, что говоришь? Считай, что я разжаловал тебя в рядовые, бывший полковник Озеров! Передай полномочия своему заместителю и вон отсюда!
Когда Озеров пулей вылетел из блиндажа, Мехлис с улыбкой посмотрел на Мерецкова и Булганина.
– Как я его! – самодовольно произнес он. – Бардак, кругом бардак! Ни на кого нельзя положиться: кругом враги! Правильно говорит товарищ Сталин, зажирели наши начальники!
Мерецков и Булганин промолчали. Оставалось ждать командарма, который, узнав о прибытии на командный пункт армии представителей Ставки, спешно выехал к ним.
***
В землянку, пригнув голову, вошел командарм Качанов. На его широкой груди блеснули ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Увидев гостей, он, молча, пожал им руки.
– Как дела? – спросил он Мерецкова. – Давно ждете? Если честно, не думал, что вы заедете ко мне.
– Почему я не слышу вашего доклада, товарищ командарм? – гневно произнес Мехлис, стукнув кулаком по столу. – Драпать можете, а докладывать до сих пор не научились!
Качанов хотел что-то возразить, но Мехлис остановил его жестом руки и минут десять отчитывал Качанова за то, что тот не умеет воевать.
– А вы, можете воевать? – задал Качанов вопрос Мехлису. – Взяли бы да научили нас этому делу. На словах-то все мастера! Кабы, дали мне больше танков да самолетов, подкинули артиллерию, боеприпасов, продовольствия. А, то с винтовками против танков как-то не очень получается!
От таких слов Мехлис просто потерял дар речи. Он глотал ртом воздух, не в силах произнести ни слова. Затем, кивком головы, попросил Булганина выйти вместе с ним из землянки…
– Может, не стоило так? – произнес Мерецков. – Представители Ставки обиды прощать не умеют!
– Ты тоже представитель Ставки и, в отличие от них, должен хорошо понимать, что здесь происходит. Как воевать, я знаю, но голыми руками.
– Давай, выйдем отсюда, – предложил Мерецков. – Еще, не дай Бог, подумают, что мы говорим о них.
Они вышли из землянки и направились в сторону Мехлиса и Булганина, что-то горячо обсуждавших между собой. При виде их, Мехлис злорадно улыбнулся.
– Согласно особым полномочиям, которыми наделил меня товарищ Сталин, за потерю управления войсками гражданин Качанов приговорен к расстрелу. Решение окончательное, обжалованию не подлежит и приводится в исполнение на месте!
Все буквально оторопели от этих слов. Командарм растерянно посмотрел на Мехлиса, потом перевел взгляд на Мерецкова.
– Это шутка? – пробормотал он. – За какую потерю управления?
Мерецкову и самому показалось, что Мехлис перегибает палку; однако тот не шутил.
– Снимите ремень и гимнастерку! – приказал он Качанову.
Командарм, негнущимися пальцами, расстегнул амуницию, снял с ремня кобуру и протянул Мехлису. Затем медленно стащил с себя гимнастерку, все еще надеясь, что представители Ставки остановят его. Оставшись в одной нательной рубахе, он встал по стойке «смирно».
Мехлис кивнул своему порученцу, и тот подошел к командарму.
– Гражданин Качанов, отойдите вон к тем елочкам, – вежливо попросил он генерала.
Тот, молча, выполнил его просьбу. По знаку порученца к нему подошли четыре автоматчика из команды сопровождения и вскинули автоматы. Мехлис не отрывал взгляда от лица Качанова, очевидно, рассчитывая на его раскаяние; но тот молчал.
– Огонь! – скомандовал Мехлис.
Тишину разорвали короткие автоматные очереди. К ногам Качанова упало несколько срезанных пулями веток. Генерал стоял не шелохнувшись.
Мехлис грязно выругался и подозвал к себе порученца, который давно работал с ним и был предан, как пес. Тот подбежал к солдату, выхватил у него из рук автомат и, почти не целясь, скосил командарма. Пули буквально вспороли тело героя испанской войны и Халхин-Гола. Несколько мгновений он стоял неподвижно, словно еще не веря в свою смерть, затем упал ничком на пожелтевший осенний мох.
Именно так (или почти так!) на местах сражений могли свершаться казни рядового и низшего командного состава, дабы любой ценой прервать непрекращающееся отступление Красной Армии.
***
Солнце, висевшее над головами людей, словно большой жареный блин, клонилось к западу. Там, где оно касалось зеленой полоски леса, слышалась канонада, которая становилась все громче. В какофонии звуков различались хлопки артиллерийских орудий.
Попытка немцев сходу захватить переправу провалилась. Встреченная ружейно-пулеметным огнем, немецкая волна откатилась назад, но по позициям русской пехоты ударили минометы. Огонь немцев был настолько сильным, что невозможно было поднять голову.
Под прикрытием минометного огня, немецкие солдаты устремились к переправе. Смирнов вжался в землю и начал стрелять по гитлеровцам. Он, уже в который раз, пожалел, что не переправился на другой берег и теперь ему опять приходится прикрывать отход русской пехоты.
Немцы шли цепью, поливая местность свинцом из автоматов. Чтобы не задеть своих солдат, достаточно близко подобравшихся к позициям русских, немецкие минометчики прекратили огонь. Из-за холма появились немецкие танки, но они двигались медленно, опасаясь русской противотанковой артиллерии, то и дело останавливаясь, чтобы произвести выстрел.
Стоило немецким минометам замолчать, как тут же ожили огневые точки обороняющейся русской пехоты. Оставив на поле около четверти поверженных солдат, немцы устремились назад, прячась за броню танков. Из соседнего со Смирновым окопа вылез боец и ужом пополз к ближайшему танку. Немецкий танкист заметил красноармейца и направил на него бронированную машину.
«Что он делает? – подумал Николай, наблюдая за бойцом. – Ведь немец раздавит его, как червя!»
Пулемет танка бил короткими очередями, не давая возможности бойцу подняться и швырнуть в танк бутылку с горючей смесью. Это была настоящая дуэль человека с танком! Когда до танка оставалось метров тринадцать, боец вскочил, но пуля угодила в бутылку. Мгновение и красноармеец вспыхнул, будто факел! Танк с ходу подмял под себя горящего красноармейца, и в ту же секунду раздался взрыв. Стальная гусеница сползла с траков и затаилась в траве, словно змея. Танк беспомощно закружился на месте, подставляя свою боковую броню под выстрелы противотанковых ружей.
– Отходим! – услыхал Смирнов голос капитана Архипова.
Капитан выстрелил из ракетницы, и в небе вспыхнула ярко-зеленая звезда. Они стали медленно отходить к переправе, по которой бежали оставшиеся в охранении бойцы. Николай проскочил мост и, упав на влажный песок, снова начал стрелять из автомата, отсекая от моста немецких пулеметчиков.
– Взрывай мост! – закричал Архипов саперам.
– Там же еще остались наши! – возразил сапер, указывая рукой на группу красноармейцев, которая, отстреливаясь, направлялась к мосту.
Бойцы бежали по мосту, уже простреливаемым на всю длину. Некоторые свалились в воду, сраженные пулями, и было непонятно, живы они или нет.
– Рви, мост! – прохрипел Архипов, видя, как по мосту уже бежит, стреляя из автоматов, немецкая пехота.
Мост, словно распрямившийся человек, сначала приподнялся над водой, а затем рухнул, разбрасывая в разные стороны бревна, доски и человеческие тела… Неожиданно стало тихо.
– Отходим, – скомандовал капитан, и бойцы начали медленно исчезать за кустарником, которым порос берег.
***
Ночь они провели в лесу. Под утро выпала роса и овраги наполнились туманом. Николай открыл глаза и посмотрел по сторонам. Рядом, посапывая и шевеля губами, спал Вавилов. Смирнов встал на ноги и, потянувшись, сделал несколько приседаний, чтобы размять мышцы, а заодно, и согреться.
– С добрым утром, товарищ лейтенант, – услыхал он голос Вавилова. – Разрешите обратиться?
Николай, молча, кивнул.
– Скажите, почему тогда, на высоте, мы с вами так и не дождались ракет, о которых говорил командир полка?
– Ты часом не заболел, старшина? Две недели прошло, а у тебя остались вопросы.
– Просто во сне я снова видел ту высоту. У меня там погиб хороший друг!
Смирнов взглянул на сержанта и промолчал. Он не знал, что ответить.
– Мне кажется, они, вообще, забыли про нас, – продолжал сержант. – Неужели они рассчитывали, что сорок человек смогут остановить эту армаду?!
– Но мы же, с тобой остановили! – возразил Николай. – Ты же сам видел, сколько их осталось…
За кустами послышались незнакомые голоса. Все быстро притихли. На поляну вышли два немецких солдата и, сняв каски, начали собирать в них землянику. Они о чем-то говорили между собой и громко смеялись. Один солдат снял с шеи автомат и повесил его на сук сосны.
– Суки, – шепнул Смирнов. – Ведут себя, как дома, будто и нет войны!
– Может, чикнем их? – зашептал Вавилов. – Их всего двое, снимем тихо!
– А вдруг они не одни? Тогда нам точно не уйти! Для нас сейчас главное: соединиться с нашими войсками, которые где-то рядом.
Николай оказался прав: где-то за кустами орешника послышался громкий вскрик, а затем раздалось несколько автоматных очередей. Собиравшие ягоды гитлеровцы бросились туда. Через минуту-другую до Смирнова донесся шум удалявшегося автомобиля. Они поднялись, направились в сторону, где минуту назад находилась машина, и вышли на поляну, на которой лежали двое убитых красноармейцев. К ним уже спешил капитан Архипов, чтобы опознать тела.
– Товарищ капитан, этого я знаю, – произнес Вавилов, указывая рукой на одного из них. – Это писарь из Особого отдела нашего полка. Интересно, как он мог здесь оказаться?
– Видите, что бывает с теми, кто пренебрегает осторожностью, – произнес Архипов. – Вавилов, выстави впереди группы боевое охранение. Судя по всему, до линии фронта не так далеко. Ночью попытаемся ее перейти.
Николай, молча, шел рядом с капитаном. Несмотря на то, что с начала войны прошло уже более двух месяцев, он до сих пор не мог поверить, что «непобедимая и легендарная» Красная Армия никак не может закрепиться на каком-нибудь рубеже, а продолжает откатываться все дальше на восток.
«Почему это происходит? – спрашивал он себя. – Где армады самолетов и танков? Где легендарные командиры, которые обещали повести нас в бой; где та малая кровь и чужая территория?!»
К ним подошел сержант Вавилов.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? Видите трех бойцов, которые идут впереди нас?
– Вижу. И, что?
– Что-то не нравятся они мне. Все время о чем-то переговариваются! Когда я подхожу к ним ближе, они замолкают и расходятся в разные стороны…
– Да мало ли о чем могут говорить служившие в одном подразделении. Вот и ты постоянно разговариваешь с лейтенантом Смирновым.
– Я не к тому, товарищ капитан. Мне кажется, они хотят дезертировать!
– Если, кажется, нужно креститься!
Судя по лицу Вавилова, тот явно обиделся на замечание командира. Они еще не знали, что танковые клинья Гота и Гудериана обошли их отступающую армию и вот-вот должны были сомкнуть стальные клещи, оставив у себя в тылу несколько стрелковых дивизий. Но до этого трагического дня оставалась целая неделя, поэтому сотни разрозненных групп красноармейцев по-прежнему шли на восток в надежде соединиться с откатывающимися частями.
– Товарищ капитан! – прокричал подбежавший боец из охранения. – Впереди дорога, вся в трупах!
Смирнов осторожно раздвинул кусты и увидел дорогу, сплошь усеянную разбитыми орудиями и сгоревшими танками. Сильный запах разлагающихся на солнце трупов буквально перехватил дыхание.
– Похоже, они еще вечером попали под бомбежку, – произнес Архипов.
– Почему вы так решили, товарищ капитан? Судя по запаху, они здесь как минимум трое суток!
– Кто-то, может, и трое, а этот совсем свежий, кровь еще не запеклась.
Николай посмотрел на труп солдата, лежавшего у обочины дороги. Боец, по-видимому, бежал в сторону спасительного леса, но был сражен осколком немецкой мины.
«Да, – подумал Смирнов, – много они покрошили наших людей!»
Он нагнулся и, расстегнув карман гимнастерки убитого бойца, вынул его солдатскую книжку и комсомольский билет. Затем еще раз окинул взглядом место побоища и зашагал вдоль дороги, догоняя капитана Архипов.
***
Нина бросила в урну папиросу и направилась вдоль длинного коридора. Раньше, до войны, здесь была школа, а сейчас размещался полевой госпиталь. Коридор был пуст: все раненые уже спали. Она остановилась напротив белой двери палаты с вновь прибывшими ранеными. Неожиданно для нее, дверь отворилась, и санитары вынесли носилки с раненым бойцом. Простыня, прикрывавшая ноги, была сильно окровавлена. Лицо бойца показалось ей знакомым, и она долго стояла в коридоре, пока не вспомнила паренька: они вместе ехали в Москву.
– Куда вы его? – спросила она возвращавшихся санитаров.
– В операционную, —ответил санитар.
Нина прошла в операционную и остановилась у накрытого простыней стола, возле которого хлопотали врач и операционная сестра. На столе лежал раненый.
– Как дела, герой? – спрашивал бойца врач. – Как самочувствие?
– Хреновое! – отвечал парень. – Куда я теперь без ноги?
– Ничего, потерпи. Мы сейчас тебя подлатаем, будешь как новенький! Придется потерпеть, браток, с обезболивающим у нас проблема! На-ка, выпей.
– Я не пью, доктор, – произнес боец, отстраняя стакан неразбавленного спирта.
– А ты выпей! – настаивал хирург. – Другого лекарства у меня, к сожалению, нет!
Они немного приподняли бойца, и тот кое-как управился со спиртом.
– Теперь полежи немного, – успокоил его врач, – а ты, Корнилова, помоги мне приготовиться к операции.
Хирург вышел из операционной. Вслед за ним вышла и Нина.
– Вы знаете, Геннадий Алексеевич, я с этим парнем ехала в Москву. Он всю дорогу веселил пассажиров, и я никогда бы не подумала, что увижу его в таком состоянии.
Хирург, молча, взглянул на нее и начал мыть руки.
– Привыкайте, Нина: идет война и таких молодых парней будет еще много. У него начинается гангрена, и я вынужден ампутировать ему обе ноги, иначе он умрет
Операция началась через пять минут. Красноармеец то терял сознание, то приходил в себя и страшно ругался матом.
– Перевяжите ему культи, – сказал врач, – и пусть санитары отнесут его в третью палату. Если до утра не умрет, будет жить!
***
Смирнов проснулся от легкого прикосновения к плечу. Он открыл глаза и увидел Вавилова.
– В чем дело, сержант?
– Они ушли! Я же говорил вам, что эти трое что-то задумали.
– Кто ушел? – не сразу сообразил Николай. – Ты можешь доложить нормально?
– Те бойцы, о которых я вам вчера докладывал, дезертировали!
Теперь Смирнов понял, что произошло ЧП и нужно срочно уходить, пока сбежавшие бойцы не привели сюда немцев.
– Поднимай людей! – приказал он и доложил обо всем Архипов.
Через пять минут группа красноармейцев снялась с места и скрылась в тумане, накрывшем лес. Туман был таким густым, что не видно было идущих впереди бойцов. Под ногами захлюпала вода.
«Похоже на болотце, – подумал Смирнов. – Но почему оно не отмечено на карте из подбитой машины?» Вскоре отряд остановился перед небольшой речкой с болотистыми берегами.
– Товарищ капитан, будем переправляться? – спросил Вавилов.
– Погоди, сержант. Туман осядет, там и решим…
Ждать пришлось недолго. Вскоре туман начал редеть, а затем исчез, обнажив, метрах в сорока от группы, немецкие позиции. Николай приложил к глазам бинокль. В одном из окопов он увидел двух немецких солдат, которые дремали у пулемета. Рядом располагались минометчики. Неподалеку от них стояла походная кухня. Тишина висела над этой небольшой сонной поляной, словно и не было никакой войны!
Капитан махнул рукой, подзывая к себе Смирнова.
– Лейтенант, возьмите бойцов и снимите часовых.
Тех, кто дремал у пулемета, красноармейцы сняли без шума. Но, когда они окружали минометчиков, раздался испуганный крик, а затем – выстрел. Николаю ничего не оставалось, как броситься в атаку.
Красноармейцы и немцы сошлись в рукопашной схватке. Николай успел застрелить двоих солдат прежде, чем на него навалился фельдфебель. Упав в высокую траву, они катались по земле, пока гитлеровцу не удалось «оседлать» Смирнова и ухватить за горло грязными пальцами. Николай попытался вырваться, но немец оказался сильнее…
«Вот и смерть!» – подумал Смирнов, задыхаясь.
Внезапно он почувствовал, как ему на лицо брызнули горячие капли. Пальцы фельдфебеля разжались.
– Поднимайтесь, товарищ лейтенант, – услыхал он откуда-то издалека голос сержанта.
Николай открыл глаза и увидел Вавилова с окровавленной саперной лопатой. Рядом с ним стоял Архипов.
– Жив? – только и спросил капитан.
– Так точно.
– Собирайте людей, уходим! – приказал Архипов.
Отряд углубился в лес. Где-то сзади затрещали автоматные очереди. Пули, срезая ветки деревьев и кустарника, засвистели над головами.
– Быстрее! – выкрикнул капитан и перешел на бег.
Бежавший рядом со Смирновым боец взмахнул руками и упал навзничь. Николай нагнулся, чтобы помочь ему подняться, однако боец был мертв. Из чащи, отрезая красноармейцев от реки, показались мотоциклисты и начали расстреливать отходивших бойцов. Внезапно передний мотоциклист налетел на пенек, укрывшийся в высокой траве, и повалился на бок. Это спасло им жизнь.
***
Николай переплывал речку, держась за корягу.
– Цок, цок, цок, – стучали пули, поднимая фонтанчики воды рядом с головой Смирнова.
Течение относило его к немецкой стороне. Заметив переправляющихся вплавь красноармейцев, немцы открыли по ним огонь. Вода закипела от пуль. Одна из них попала в корягу, выбив из нее щепу, которая вонзилась в щеку.
«Только бы доплыть! – думал Николай. – Только бы доплыть!»
Возле него плыл явно уставший красноармеец. Холодная вода сковывала движения людей, и лишь желание выжить заставляло их судорожно шевелить руками и ногами.
– Давай, не отставай, – подбадривал бойца Смирнов.
Но красноармеец, похоже, не слышал его слов. Немцы, словно в тире, выбирали себе цель и стреляли до тех пор, пока она не исчезала с поверхности воды. Почувствовав ногами дно, Николай оглянулся и заметил, что из трех десятков бойцов до берега добрались лишь четверо.
– Раненые есть? – спросил он. – Кто видел капитана Архипова?
– Я, – мрачно ответил сержант Вавилов. – Убило его…
– Короткими перебежками, по одному, в лес! – приказал Смирнов бойцам.
Повинуясь приказу, все четверо исчезли за прибрежными кустами. Николай бежал последним. Когда до кустов оставалось несколько метров, пуля ужалила его в левое плечо. Удар был таким сильным, что он вскрикнул от боли и, задыхаясь, упал на песок. Когда немцы перестали стрелять, он, загребая песок одной рукой, пополз к кустам.
– Как вы? – встретил его Вавилов.
– Не знаю, – ответил Смирнов, скрипя зубами от боли. – Посмотри, что с рукой.
Сержант распорол ножом рукав гимнастерки и осмотрел рану.
– Повезло вам, товарищ лейтенант: пуля прошла на вылет, не задев кость!
– Откуда ты знаешь? Ты что, врач?
– Врач, не врач, а кое-что понимаю!
Он оторвал край у нательной рубахи Смирнова и, обмыв водой рану, стал ее перевязывать.
– Товарищ сержант, возьмите бинт, – произнес один из бойцов. – Правда, он намок.
– Давай, все равно другого нет!
Вавилов быстро и умело наложил повязку на рану лейтенанта.
– Идти сможете?
– Смогу, – произнес Николай и так поспешно поднялся, что у него вдруг закружилась голова, и ему пришлось опереться на плечо сержанта.
– Ничего, сержант, – произнес Смирнов и сделал несколько неуверенных шагов. – Вставайте, нужно идти. Думаю, наши где-то близко.
Красноармейцы поднялись и направились вслед за ним.
***
По осенним, размокшим дорогам, мимо деревень, накрытых черными дымами пожарищ, Красная Армия медленно откатывалась к Москве. Солдаты отбивающихся дивизий, полков и рот, а также сотни бойцов, оставшихся без управления, отчаянно пытались прорвать окружение. Рассекаемые немецкими танковыми клиньями, они снова объединялись в роты и полки, ожидая увидеть в мутных осенних далях подразделения, прибывавшие им на смену из Сибири и с Дальнего Востока.
Смирнов второй день не поднимался. Он лежал в блиндаже на хвойной подстилке под двумя раздобытыми сержантом шинелями; у него был сильный жар. Вавилов не отходил от него: поил травяными настоями, менял компрессы. В блиндаж спустился сотрудник Особого отдела и, взглянув на сержанта, приказал тому покинуть помещение. Тот, молча, выполнил приказ сотрудника. Тот присел на ящик из-под снарядов и достал из полевой сумки лист бумаги. Николай хотел подняться, но чекист остановил его.
– Не нужно, Смирнов, можешь пока лежать. Как самочувствие?
– Уже лучше, товарищ старший лейтенант. Застудился при переправе через реку, а тут еще ранение. Думаю, дня через два смогу подняться на ноги.
– Это хорошо, лейтенант. Меня интересует один вопрос. Скажи, это ведь ты прикрывал отход полка на высоте 317?
– Да, товарищ старший лейтенант, – коротко ответил Смирнов.
– У меня есть рапорт сержанта Новикова о том, что при отходе его взвода ты лично расстрелял трех красноармейцев.
Николай задумался, стараясь вспомнить лицо сержанта.
– Извините, но я впервые слышу фамилию Новиков! Что же касается расстрела, то я вынужден был это сделать, так как бойцы полка, бросив окопы, побежали назад при виде немецких танков и отказывались вернуться обратно!
Сотрудник Особого отдела, улыбаясь, записал его показания: сотрудник Особого отдела не сомневался, что в течение часа «расколет» этого лейтенанта.
– Выходит, ты подтверждаешь факт самовольного расстрела бойцов? А кто дал тебе эти права? Тебе не кажется, что ты взял на себя слишком большие полномочия? Новиков пишет в своем рапорте, что его подразделение было вынуждено отходить под натиском немецких танков, а ты, вместо того, чтобы выполнять поставленную перед тобой задачу, начал расстреливать выходящих из боя красноармейцев!
Смирнов побледнел. Обида за себя перехватила дыхание. Перед ним сидел такой же человек, который своими вопросами пытался загнать его в угол, чтобы потом расстрелять у высоких елей, растущих неподалеку от блиндажа.
– Они не отходили, а бежали, товарищ старший сержант! Я пытался их остановить, но они не подчинялись моим командам. Двое даже пытались меня застрелить! – прохрипел Николай.
Но тот уже не слушал, а дописал протокол и протянул Смирнову.
– Распишись здесь, – предложил он, подавая карандаш.
Николай прочитал текст допроса и покачал головой.
– Я не стану подписывать то, что вы написали, – тихо произнес Смирнов. – Я стрелял не потому, что мне так хотелось, а потому, что другого выхода просто не было! В результате этих действий мне удалось вернуть бойцов на позиции.
– Знаешь, лейтенант, я предвидел твой отказ. Впрочем, мне твоя роспись не нужна. Черепанов! – громко крикнул он и, когда в блиндаж вошел боец, приказал отвести Николая в землянку, где содержались дезертиры.
Николай вышел из блиндажа и зажмурился от яркого солнца, бившего ему прямо в глаза. Он сделал несколько неуверенных шагов; но тут что-то сильно толкнуло его в спину, он потерял равновесие и упал на землю. Когда он открыл глаза, то увидел над собой немецкий бомбардировщик. Неподалеку разорвалась бомба, и комья горячей земли, словно дождь, посыпались ему на лицо. Рядом лежал сопровождавший его красноармеец, спина которого была темна от крови. На месте блиндажа зияла громадная воронка.
