Александр Леонидович Аввакумов
В тени
– Кто их? За что? – прошептал Сибгатуллин, глядя на Николая.
Ему никто не ответил. Ординарец трясущейся рукой полез в карман за кисетом. В этот момент сзади раздалось:
– Почему встали? Продолжать движение!
Голос принадлежал комбату Капустину, который, утопая в снегу, хотел обогнать идущую впереди роту. Запыхавшись и выбившись из сил, комбат наконец-то объявил привал. Строй рассыпался на мелкие группки, каждая из которых искала, где приткнуться. Страшно хотелось есть, но кухни остались на том берегу Волхова. Всех поваров, по приказу командира полка, на время включили в похоронную команду, в итоге забыв про живых! Кто-то достал из мешка концентрат и попытался развести небольшой костер.
– Никакого огня! – крикнул невесть откуда взявшийся сотрудник Особого отдела. – Кто разведет костер, тот предатель! Буду считать, что он подает сигнал немцам; а это значит, расстрел на месте!
К месту привала подъехали розвальни и старшина начал выдавать хлеб: полбуханки на брата.
– Старшина! Разве, это хлеб? Это же камень!
Кто-то из красноармейцев попытался разрубить буханку саперной лопаткой, но та отскакивала, оставляя на замерзшей буханке едва заметные царапины.
Смирнов сидел на снегу, отмечая что-то на карте.
– Эй, полководец, – услышал он за спиной голос комбата, как плечо?
– Терпимо, товарищ капитан, – ответил Николай. – Вот смотрю на карту: получается, что мы вклинились в немецкую оборону километров на восемь!
– Так потихоньку и к Ленинграду выйдем! – обрадовался Капустин, присаживаясь с ним рядом. – По моим подсчетам до него осталось чуть менее пятнадцати километров.
– Не думаю! – возразил Смирнов. – Завтра бой, а у нас, ни патронов, ни гранат. С чем воевать, комбат?
– Ты мне прекрати подобные разговоры! Услышит сотрудник Особого отдела – здесь и останешься.
Из-за кустов послышался громкий смех. Николай поднялся и, вместе с Капустиным, направился туда, где раздавались взрывы смеха.
Двое солдат держали буханку; двое пилили ее, как бревно. Получилось! Бойцы схватили половинки и сунули под шинели, чтобы те оттаяли. Теперь возникла новая проблема, как переночевать?
– Братишки! Мы тут все к утру замерзнем, огонь не разводи, жрать нечего!
– Прекратить разговоры! – коротко бросил Смирнов. – Ты же – боец, а не баба! Двигайся больше, тогда не замерзнешь…
Мороз нажимал. Вскоре бойцы промерзли до костей и чертовски устали. Хруст снега под обледеневшими валенками раздражающе царапал душу. То один, то другой боец засыпал на ходу и падал в снег. Эти падения отрезвляли, но ненадолго, сон снова и снова валил красноармейцев в снег. Время словно остановилось…
***
В ту февральскую ночь 1942 года Сталину не спалось. За окном бушевала метель, ветер неистово завывал в печной трубе. (Вождь, вообще, плохо спал ночами и, в будущем, сместил собственный отдых на утренние часы.) Он лежал на узкой железной кровати и, опустив на глаза, набрякшие за день веки, тщетно пытался задремать. Сталин никогда не пользовался снотворным, он просто не верил в силу подобных средств.
Вождь повернулся лицом к стене и попытался представить, в веренице событий последних дней, попытку соединения войск Волховского фронта с войсками Ленинградского фронта. Он еще не решался поверить в то, что зимнее наступление Красной Армии против немцев начинает выдыхаться, а шансов на активизацию наступления с каждым днем становится все меньше и меньше. Теперь он возлагал большие надежды на будущий удар, который нанесет Тимошенко в направлении Харькова.
Сталин вздохнул и открыл глаза, поняв одно, уж если начал разбирать в уме положение дел на фронте, значит, уснуть больше не удастся! Он встал и прошел в библиотеку, где на столике лежало, роскошное, с золотым обрезом, немецкое издание книги Гитлера «Майн Кампф». Подержав ее в ладонях, он поставил книгу на полку и взял невзрачную на вид брошюру «Моя борьба» – сокращенный русский перевод книги Гитлера.
Подумав, Сталин раскрыл книгу наугад. В глаза ему бросилась фраза – «Молодой человек должен научиться молчать и, если нужно, молча терпеть несправедливость. Если бы немецкому юношеству в народных школах меньше вдалбливали знаний и внушали больше самообладания, то это было бы щедро вознаграждено в годы 1915-1918».
Сталин усмехнулся. Фраза заинтересовала его.
«Теперь у его солдат самообладания даже излишек! – подумал вождь. – Только основываться это чувство должно на осознании справедливости того дела, за которое ты воюешь. Нет, он уже проиграл эту войну, как проиграл ту, другую, Наполеон. Нынешняя война – это схватка идеологий! У него плохие аналитики по России».
Листая брошюру, Сталин наткнулся на отмеченную им фразу. «Народное государство, – утверждал Гитлер, – видит идеал человека в непреодолимом воплощении мужской силы и в бабах, вновь производящих на свет мужчин».
«Пошляк, – раздраженно подумал вождь и захлопнул книгу. – Жалкий пошляк… И такой человек стоит во главе государства!»
Пройдя в кабинет, он сел за рабочий стол и достал дневник. Он листал его, останавливаясь на тех событиях, которые были наиболее памятными. Над одной из страниц вождь помрачнел и заскрипел зубами: на ней описывалось то, чем занимался Генштаб перед самой войной.
«Учения, одни учения! Учения в Закавказском военном округе; учения в Среднеазиатском военном округе…», – читал вождь.
Сталин напряг память и вспомнил, что бригада Генштаба вернулась в Москву лишь за сутки до войны! Он снова заскрипел зубами. Конечно, все это не являлось ошибкой в чистом виде; но вот такие малосущественные ошибки позволили Гитлеру сделать верные ходы, лишившие его всех преимуществ!
После успешного контрнаступления под Москвой, Шапошников вновь предложил ему план перехода Красной Армии к стратегической обороне. Это было вызвано тем, что переброшенная на восток страны промышленность еще не развернулась в полную силу. Но Сталин, в очередной раз, отверг эту разумную программу.
– Ты, как Илья Муромец, – недовольно сказал он маршалу, – хочешь тридцать три года сиднем сидеть! Неужели не понимаешь, что Гитлер уже выдохся. Мы должны, общим ударом по всему фронту, опрокинуть его армии и погнать их прочь. Думаю, советские люди не поймут нас, Борис Михайлович, если мы, вместо этого, будем призывать их к пассивной обороне! Впрочем, не ты один так мыслишь, есть еще человек – Мерецков. Он тоже предлагает тотальную оборону: разбирать рельсы, демонтировать шпалы, сжигать села!
Вождь захлопнул дневник и снял телефонную трубку.
– Волховский фронт? Разбудите Ворошилова.
Соединили сразу:
– У аппарата член Военного совета фронта Запорожец.
«Главный разувальщик РККА! – усмехнулся, про себя, Сталин. – Он что, так и спит у аппарата?»
Сталин был наслышан о причудах высших генералов и комиссаров. Ему, из докладов службы безопасности, были известны их пристрастия и привычки, склонности натуры и чудачества. Вождю нравилось проявлять в разговоре свою осведомленность, повергая собеседника в панику.
Слабостью Запорожца была постоянная проверка здоровья бойцов. До войны он не мог спокойно пройти мимо марширующих красноармейцев, не остановив их зычным командным голосом. Затем приказывал разуться, чтобы проверить чистоту портянок и ног, уверяя, что здоровые ноги бойца являются его главным оружием!
– Где Ворошилов? – спросил Сталин. – Спит?
– Нет, товарищ Сталин: вместе с Мерецковым, он, еще вчера, выехал во 2- ую ударную армию! Необходимо что-то передать?
– Хорошо, – произнес вождь, будто не услышав предложение Запорожца.
Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показался Поскребышев.
– Поздравляю с днем Красной Армии, товарищ Сталин!
– Спасибо. Пригласи ко мне Власова…
***
Генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов направлялся к новому месту службы. Еще недавно он командовал 20-ой армией, которая, в декабре 1941 года, освободила Волоколамск и Солнечногорск, отбросив немцев от Москвы более, чем на сто километров.
После завершения операции, командарм Власов получил очередное генеральское звание, был награжден орденом Ленина, а его портрет вместе с фотографиями командующего фронтом Жукова и других командармов был опубликован в газете «Правда». В большой статье «Правды» Илья Эренбург, называя Власова не иначе, как «соколом Сталина» и «новым Багратионом», описывал его предыдущие подвиги, особенно то, как ему удалось вывести из-под Киева окруженную немцами армию.
Власов был одет в длинную кавалерийскую шинель, сшитую на заказ из желто-зеленого английского сукна. Портупею генерал не носил, поэтому вид у него, несмотря на три звездочки в петлицах, был, скорее, штатский. Андрей Андреевич походил на школьного учителя, чему весьма способствовали роговые очки с толстыми линзами, скрывающими сильную близорукость. Эти стекла не позволяли рассмотреть его тусклые, но цепкие глаза, внимательно следящие за окружающими.
Родился Власов в Нижегородской губернии, в семье священника, поэтому, несмотря на свой воинский чин и высокую должность, с уважением относился к верующим и не обращал внимания на солдат, которые молились перед наступлением.
На аэродроме Власов увидел члена Государственного Комитета обороны, секретаря ЦК ВКП (б) Маленкова, представителя Ставки Ворошилова и командующего ВВС РККА Новикова. Увидев Власова, все трое радостно заулыбались и направились в его сторону.
– Ну что, полетели? – произнес Ворошилов и почему-то посмотрел на Власова, словно от его решения зависел вылет на фронт.
Ворошилов хорошо знал об отношении Сталина к Власову, стремительно взлетевшему на вершину военного руководства. Но Климента Ефремовича раздражала его подчеркнутая скромность и умение сохранять достоинство в присутствии вышестоящих начальников.
«Дуглас» взревел моторами и уверено побежал по взлетной полосе. В воздухе к ним присоединилось звено истребителей сопровождения. Новиков сидел рядом с Власовым. Он сам недавно воевал в воздухе Ленинграда и сейчас направлялся на Волховский фронт, чтобы разобраться в действиях фронтовой авиации. Находясь рядом с Андреем Андреевичем, он смотрел на него с долей любопытства. В последнее время Новиков интересовался психологией людей, побывавших в окружении. Он помнил, что после сентябрьской катастрофы под Киевом Власов, после месяца боев в окружении, смог выйти к своим частям, сохранив при этом партийный билет! Это обстоятельство сыграло большую роль в его дальнейшей судьбе.
Наслышан был Новиков и про боевые действия 20-ой армии, которой командовал Власов в битве под Москвой. Ему хотелось расспросить того о характере взаимодействия армии с авиацией в декабре 1941 года, но сделать это он как-то не решался.
Власов сидел у окна и бесстрастно смотрел, как снуют вокруг «Дугласа» самолеты сопровождения. Заметив это, Ворошилов по-стариковски проворчал Новикову:
– Хулиганят твои летуны, генерал. Чего доброго, вмажут по крылу, и полетим мы к чертовой матери! Чего улыбаешься?
Все четверо вспомнили трагедию тридцатых годов, когда в похожей ситуации погиб самолет «Максим Горький». В этот момент «Дуглас» начал снижаться. Маршал посмотрел на Маленкова. Именно этот человек, а не он, должен будет докладывать вождю о положении дел на Волховском фронте и о необходимости помочь армии резервом. Ворошилов в тот момент даже не мог предположить, что Маленков лишь ограничится общением с Мерецковым и наотрез откажется ехать во 2-ую ударную армию. Тот, словно угадав мысли Ворошилова, обернулся и посмотрел на Власова. Перед вылетом на фронт он тщательно изучил личное дело этого генерала. Его заинтересовал момент прохождения его службы в качестве советника в Китае.
«Надо же, какой взлет от комдива до заместителя командующего фронтом, – подумал он и невольно усмехнулся. – Впрочем, война всегда вносит изменения в человеческие судьбы. Они могут быть со знаком «минус» или со знаком «плюс». Судьба человека на войне – уравнение со многими неизвестными».
Эта мысль показалась ему толковой и интересной.
«Ее можно использовать при докладе вождю!» – подумал он.
Он хотел достать блокнот; но самолет коснулся колесами земли и, дрожа всем корпусом, побежал по полосе.
***
Немецкие танки появились из-за кромки леса. Выкрашенные в белый цвет, они, словно большие, неуклюжие корабли, медленно плыли в глубоком снегу, иногда останавливаясь для выстрела из орудия. Позади них тяжело двигалась пехота, напоминавшая капли мутной воды на белоснежной равнине поля.
Рота Смирнова лежала, зарывшись в снег. Копать окопы было совершенно бессмысленно: ломы и лопаты со звоном отскакивали от земли, не поддаваясь ни металлу, ни человеческой силе. Когда немцы подошли на расстояние прицельного выстрела, он дал команду открыть огонь по пехоте.
Николай поймал на мушку гитлеровца и нажал на курок. Немец уткнулся лицом в снег. Из-за леса ударили немецкие минометы. Воздух моментально наполнился скрежетом, на поле появились яркие черные пятна. Первые мины легли в стороне от их позиций, но, с каждым залпом, взрывы приближались все ближе к позициям роты, пока не накрыли красноармейцев.
Танки, убедившись, что артиллерии перед ними нет, устремились вперед. Не сбавляя скорости, они начали утюжить все на своем пути. Рота дрогнула и стала медленно отходить, к занесенным снегом оврагам. Немецкие танкисты не сразу поняли, что произошло. Два танка просто свались в заснеженный овраг и остались там, подожженные бутылками с горючей смесью. Третий танк был подорван гранатой. Его гусеница слетела с катка и растянулась на снегу. Лязгнул открывающийся люк, и голова немецкого танкиста появилась над башней машины. Смирнов нажал на курок, он просто не мог промахнуться!
Прошло около часа, и немецкие цепи вновь появились на поле. Они осторожно обходили трупы, лежавшие особенно часто. Николай укрылся за поваленным деревом и набивал патронами пулеметный диск. Закончив дело, он отшвырнул пустой цинк и положил подле себя две противотанковые гранаты и бутылку с зажигательной смесью.
Танки внезапно появились снова: на этот раз, они зашли во фланг роте. Красноармейцы, не выдержав атаки, сначала попятились, затем побежали по рыхлому снегу.
– Куда? Назад! – закричал Николай, вскочив на ноги.
Но бойцы уже не слышали команд своего командира. Пули ударили в ствол дерева, заставив его прижаться к земле. Немецкая пехота была уже рядом, и ему ничего не оставалось, как открыть огонь. Танк надвигался слева, и Николай швырнул в него гранату. Гусеница танка, вышвырнула из-под себя столб снега и, слетев с катков, словно змея, устремилась в его сторону. Танк завертелся на месте, и он легко добил его второй гранатой. Плохо веря в случившееся, Николай вытер вспотевший лоб и только потом заметил на руках кровь.
«Неужели зацепило?» – подумал Смирнов.
Ноги его мелко дрожали, и он невольно привалился к стволу дерева.
– Товарищ лейтенант, ползите сюда, – послышался голос Сибгатуллина. – Вот уж не думал, что мы с вами опять встретимся!
– Рано ты меня хоронишь! Где остальные? Неужели все погибли?!
– Почти все остались там! – произнес Сибгатуллин, указывая рукой на дымящийся от взрывов лесок.
Смирнов отвернулся, с трудом верилось, что он остался в живых, не пропустив при этом немцев…
– Товарищ лейтенант, давайте, я перевяжу вас, – предложил ординарец
– Что там? – поинтересовался Смирнов.
– Повезло вам: щепка. Как говорится, до свадьбы заживет.
Николай посмотрел на часы, стрелки остановились на десяти сорока.
***
Ворошилов вошел в приемную Сталина и посмотрел на Поскребышева, который что-то писал на листке бумаги.
– Свободен?
– Занят. Говорит с товарищем Молотовым, но вам разрешено войти в любое время.
Ворошилов отчего-то недолюбливал Молотова, но хорошо знал, как ему доверяет Сталин. Молотов, улыбнулся Ворошилову и даже привстал из-за стола навстречу. Зато Сталин, нарочито грубо, произнес:
– Совсем ты отбился от рук, товарищ Ворошилов, а еще – народный маршал, прославленный полководец! Жалуются на тебя генералы, лезешь на фронте под пули! Легкомысленно поступаешь, нехорошо!
Сталин усмехнулся, заметив смущение Ворошилова. Народный комиссар иностранных дел угодливо улыбался, поблескивая стекляшками пенсне.
– Нельзя ему без фронта! – заключил Молотов и посмотрел на Сталина. – Человек он сугубо военный…
Реплика дипломата разозлила Ворошилова: он отлично знал, что тот никогда не считал его военным! Маршал мгновенно вспомнил, как в 1935 году, при оценке Сталиным деятельности Гитлера в Германии, не кто-нибудь, а Молотов на политбюро убеждал, что именно фюрер должен стать броненосцем мировой революции, которая вспорет брюхо старой Европе. Ворошилову очень захотелось напомнить Молотову о броненосце, но он подавил в себе это желание.
– Простите, товарищ Сталин. Обещаю, что впредь буду осторожнее.
– Потерпи, мы сейчас закончим, – сказал вождь и повернулся к Молотову.
– Международный Красный Крест, товарищ Сталин, – произнес дипломат и замялся, заметив на его лице гримасу раздражения.
– Опять эти благотворители! – буркнул вождь. – Чего они хотят на этот раз? Все учат, советуют. А, мне наплевать на их советы!
– Хотят облегчить участь советских военнопленных, – ответил Молотов. – Обещают потребовать от Гитлера соблюдения Женевских конвенций, а также организовать доставку писем командиров и красноармейцев их родным.
Молотов сделал паузу и тихо закончил:
– Конечно, за их счет!
В глазах Сталина сверкнул огонь злости.
– Какой еще счет?! – неожиданно вспылил он. – Эти трусы, позволившие пленить себя фашистам, не заслуживают нашего внимания. Никакой Красный Крест нам не указ! Тоже мне нашлись благотворители.
– Немцы нарушают так же и Гаагскую конвенцию, товарищ Сталин. Согласно ей, пленных офицеров нельзя привлекать к физическому труду, – тихо добавил Молотов и опять посмотрел на вождя, ожидая его реакции.
– А мы-то ее соблюдаем, эту самую конвенцию?! – проворчал вождь и повернулся к Ворошилову. – Что скажешь, маршал?
Ворошилов молчал. Он, вообще, старался не вникать в международные дела и плохо понимал, о чем идет речь.
– Вот видишь, Ворошилов считает, что мы ее соблюдаем! Соблюдают ли немцы, для нас не столь важно. А, добрым дядям из Красного Креста нужно объяснить, чтобы они больше не совали нос в наши дела! Пусть истратят свои деньги на людей, пострадавших от стихийных бедствий. А, с нашими людьми, которые нарушили присягу и сдались на милость врагу, мы еще обязательно разберемся, если не сейчас, то после победы!
Когда дверь за Молотовым закрылась, Сталин обратился к Ворошилову:
– Клим! Ты понял, о чем он говорил? Ты согласен со мной?!
Маршал согласно кивнул, он просто боялся возразить этому человеку.
– Снова поедешь к Мерецкову, – продолжил Сталин, убедившись, что за время недолгого отсутствия этот человек не отбился от рук и не позволил себе на фронте ничего лишнего. – Слишком долго топчется на месте этот хваленый стратег! Видимо, его недостаточно воспитали у Лаврентия. А, там хорошая школа! Как ты считаешь?
Ворошилов невольно поежился. Он хорошо знал, за что и при каких обстоятельствах Мерецков оказался в ГУЛАГе. Неожиданно для самого себя, он улыбнулся вождю и произнес:
– Надо бы мне самому пройти эту школу. Как можно судить о том, чего не знаешь?!
Вождь засмеялся: ему явно понравился ответ Ворошилова. Он набил трубку и прищурил глаза.
– А не боишься, Клим? – спросил он, выпуская клуб сизого дыма.
– А у меня грехов перед партией нет, товарищ Сталин! – отважно продолжал вести удачно выбранную линию маршал. – Готов хоть сейчас, если прикажет партия.
Сталин снова засмеялся и погрозил ему пальцем:
– Не надо, Клим. Не шути так… В механизме Лаврентия отсутствует ограничитель скорости! Если залетишь в шестеренки, тогда даже я помочь тебе не смогу. Поговори еще раз с Мерецковым, намекни ему, что ворота в лагерь для него всегда открыты. Ты понял меня?
Ворошилов, молча, кивнул головой.
***
Взвод немецкой пехоты, не встречая никакого сопротивления, глубоко вклинился встык двух русских дивизий. Сплошной линии обороны здесь не было, и бои, в основном, происходили лишь за населенные пункты и дороги, по которым шло снабжение воюющих армий. Отряд капитана вермахта Вальтера Хольца рассчитывал выйти на рокадную дорогу, по которой шло снабжение 2-ой ударной армии, и, по возможности, перерезать ее. Параллельно их отряду, двигался еще один отряд, выполнявший особое задание Абвера. Все люди этого отряда были одеты в форму бойцов Красной Армии. Отряд был сформирован из полицаев и перебежчиков. По замыслу немецкой разведки, оба отряда должны были действовать совместно.
Первым заметил русских ефрейтор Зампер. Красноармейцы сидели возле дерева и о чем-то разговаривали. Хольц махнул рукой, и пятеро солдат, одетых в белые маскировочные халаты, поползли в сторону русского охранения.
Красноармейцы погибли без шума. Вальтер подошел к трупам и оглядел их. В этот момент он не испытывал никаких эмоций.
– Засыпьте их снегом, – приказал он солдатам. – Звери все сделают за нас.
Через минуту приказ был выполнен. Судя по шуму, который доносился до них, до дороги оставалось не более километра. Стояла тихая морозная ночь. Яркая луна, словно раскаленная до красноты сковородка, висела над лесом.
Офицер махнул рукой, и взвод двинулся в сторону дороги. В связи с тем, что немецкие самолеты контролировали дороги, по которым осуществлялось снабжение войск, все поставки боеприпасов, продовольствия и техники, как правило, совершались в ночное время. Вальтер, посмотрел на часы, взвод двигался точно по графику. До рассвета оставалось чуть больше часа.
По дороге, мимо затаившихся в засаде фрицев, прошла маршевая рота. Вступать в бой с превосходящими силами противника немцы не стали и пропустили их. Вслед за ротой на дороге показалась колонна автомашин. Боясь обнаружения, машины шли с затемненными фарами; узкая щель фар, позволяла видеть лишь борт идущей впереди машины. Офицер, нажал на спуск. Красная ракета, рассыпая искры, осветила колонну. В ту же минуту по машинам ударили немецкие пулеметы. Передние машины остановились в то время, как задние продолжали движение. На дороге образовалась пробка, в которую полетели гранаты. Началась паника. Красноармейцы метались по дороге, не зная, куда бежать. В горящих машинах начали рваться снаряды. Огромной силы взрывы рвали ночной воздух…
Через час, когда на место прибыло начальство, немцы были уже далеко. Развернув рацию, они сообщили, что первая часть операции «Дорога смерти» прошла успешно. Вальтер Хольц, сидел под елью и запивал галеты горячим чаем, когда радист протянул ему полученную радиограмму.
«Поздравляю с успешным началом операции. Приступайте к выполнению второго этапа…» – прочел он.
Дочитав текст, он достал из кармана зажигалку и сжег листочек.
– Всем отдыхать! – приказал офицер и лег на лапник.
Солдаты, загасив костры, повалились в снег. К вечеру взвод снова направился к дороге.
***
Часовня, в которой размещался штаб батальона, горела. Она занялась сразу, едва подкравшийся немец выпустил из огнемета свистящую оранжевую струю огня. Одновременно с этим, немцы начали атаку с противоположной стороны. Это были солдаты капитана Вальтера Хольца, которые, по ошибке, приняли штаб батальона за штаб бригады.
Смирнов, прибывший на командный пункт батальона еще утром, ожидал прибытия командира бригады подполковника Жильцова. Услыхав выстрелы, он выскочил на крыльцо и увидел вдалеке выкрашенную в белый цвет «Эмку», которая медленно двигалась по дороге, объезжая воронки от снарядов.
«Почему Жильцов решил ехать днем?! – подумал Николай. – Рискует командир; ох, как рискует!»
До машины оставалось метров пятьдесят, когда по ней ударили немецкие пулеметы. Пули буквально изрешетили «Эмку». Атака немцев была настолько внезапной, что не позволила красноармейцам организовать достойной отпор. Многие погибли впервые секунды атаки, так и не поняв, что произошло.
Николай тщательно прицелился и мягко нажал на курок. Привычный толчок в плечо вселил в него уверенность в то, что они смогут отбить эту атаку. Пули угодили в баллон, который находился за спиной немецкого огнеметчика. Горючая жидкость в баллоне взорвалась и разом окутала тело гитлеровца. Он вскочил на ноги и, словно пылающий факел, бросился бежать по рыхлому снегу. Его дикий вопль на какое-то время заглушил шум боя.
Из-за полуразрушенного сарая показался немецкий автоматчик, который, не целясь, выпустил половину автоматного рожка в сторону Николая. Пули ударили в иконостас, пробив грудь Николая Чудотворца. Горящее бревно, упавшее откуда-то сверху, едва не угодило в Смирнова и, отскочив от пола, свалило бойца, стрелявшего из проема окна неподалеку от Николая.
– В Бога, в душу, в мать! – грязно выругался тот. – Надо же, умереть по-человечески не могу! Другим, небось, любимые да дети видятся напоследок, а мне – одни поганые немецкие хари.
Он не договорил. Пуля ударила ему в лицо. Каска слетела с его головы и, звеня, покатилась в угол. До слуха Смирнова доносились победные выкрики атакующих немцев. Не слыша ответных выстрелов, они осмелели и начали уверенно приближаться к часовне. Николай хорошо видел их сквозь дымную пелену и мелькавшее перед глазами пламя. Смирнов с сожалением подумал о пустых автоматных дисках, что лежали около него, и вдруг вспомнил о ноже. Он достал его из ножен и положил рядом с собой.
Огонь, тем временем, уже охватил громоздкий оклад иконы Иоанна Крестителя. Он глодал деревянный киот, скрывавший доску с ликом святого, и медленно подбирался к золоченому нимбу, жарко дыша Предтече в лицо.
Неожиданно немцы прекратили атаку и стали спешно отходить в сторону леса. Смирнов собрал последние силы и, цепляясь за стену, направился к выходу. Выйдя из часовни и сделав несколько неуверенных шагов, он упал в снег. За его спиной с грохотом обвалилась крыша часовни, погребая под пылающими бревнами раненых и убитых. По дороге, в его сторону, бежали несколько бойцов, одетых в белые полушубки.
– Жив, лейтенант? – спросил один из них.
– Да вроде, жив, – едва шевеля языком, прошептал Смирнов.
– Санитаров! Санитаров! – закричал кто-то рядом с ним.
Николай хотел повернуть голову в его сторону; но что-то тяжелое и темное накрыло его тело и с силой прижало к земле.
***
Выполняя приказ Сталина, Волховский фронт начал наступление, целью которого было овладение крупным населенным пунктом Любань. Этот город должен был стать местом соединения двух фронтов: Волховского, которым руководил Мерецков, и Ленинградского, которым командовал выдвиженец Жукова – генерал Хозин. Немецкая разведка, еще в середине февраля, получила сведения о предстоящем русском наступлении, и гитлеровцы начали усиленно укреплять подступы к городу.
До Любани 59-ая стрелковая бригада 2-ой ударной армии не дошла километров пятнадцать. Примерно столько же оставалось пройти частям 54-ой армии Ленинградского фронта. 2-ая ударная армия, уже к 9 марта 1942 года, прекратила свое наступление и вступила в затяжные оборонительные бои. Почему же не было организовано взаимодействие между армиями? Дело в том, что, выполняя одну и ту же стратегическую задачу, они подчинялись разным фронтам. Другой, не менее важной, причиной являлся бюрократизм, который сковал мышцы гигантского организма, именуемого действующей армией, и затруднял руководство ею.
Штабы действующих армий погрязли в бумаготворчестве. Командиры и комиссары строчили сотни всевозможных справок и докладных. При этом учет убитых, раненых и пропавших без вести был поставлен из рук вон плохо. Вместо того, чтобы разыскивать пропавших, их просто переводили в разряд погибших. В итоге, бойцы и командиры, возвращающиеся после ранений из госпиталей, по чьему-то злому умыслу, направлялись не в свои подразделения, где их хорошо знали и ждали, а в совершенно другие части…
Представители Ставки Верховного Главнокомандования, находящиеся в составе воюющих фронтов, равнодушно взирали на это сверху, не принимая никаких мер. Встречные удары 2-ой ударной армии Волховского фронта и 54-ой армии Ленинградского фронта должен был координировать один человек, генерал армии Мерецков. Однако, он был для командующего 54-ой армией, генерал-майора Федюнинского, абсолютно посторонним человеком, поскольку тот подчинялся командующему Ленинградским фронтом – генералу Хозину, который очень болезненно относился даже к малейшему посягательству на его власть. Командарм Федюнинский лишь проинформировал Хозина о том, что 2-ая армия наносит главный удар на Любань, в двух километрах западнее населенного пункта Шалы. Оставаясь в стороне, Хозин и Федюнинский только наблюдали за попытками 2-ой ударной армии прорваться к ним, не более! Каких-либо попыток ударить навстречу Волховскому фронту, с их стороны, предпринято не было.
***
Вождь сидел за столом и внимательно изучал взглядом командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина. Сталин молчал, и это необъяснимое молчание заставляло генерала поеживаться.
«О чем он сейчас думает? – пытался отгадать командующий. – Стоит ли так волноваться, ведь если бы он решил меня прикончить, то не стал бы вызывать в Кремль?»
– Вы смотрели фильм «Александр Невский»? – неожиданно спросил его Сталин.
Хозин вздрогнул. Его глаза растерянно пробежали по кабинету. Глядеть в зрачки вождю он просто боялся. Конечно, он знал, что в марте 1941 года авторы этого фильма были удостоены Сталинской премии и многие расценили это как предостережение. Хотя, внешне, с тех пор ничего не изменилось, высших командиров РККА, по-прежнему, обвиняли в том, что они до сих пор боятся немцев!
– Не успел, товарищ Сталин, – поколебавшись, ответил Хозин.
В какую-то секунду он почувствовал, что во рту у него стало сухо, и язык прилип к гортани.
– Напрасно, – произнес Сталин и, сунув в рот трубку, затянулся дымом. – Это произведение большой художественной и нравственной силы. Мне кажется странным, что именно вы – командующий Ленинградским фронтом, который призван очистить берега Невы от фашистов, не нашли времени его посмотреть!
Желтые глаза вождя снова в упор взглянули на генерала. В них не было злости, и это успокоило Хозина.
– Обязательно посмотрю, товарищ Сталин, – забормотал генерал. – Вы же знаете, сейчас не до кино…
– Это будет правильно, иначе вас не поймут подчиненные. Я, давно заметил, что кадровые командиры недооценивают роль политической работы в войсках, и это меня тревожит и настораживает. Некоторые командиры ратуют за ограничение прав военных комиссаров. Похоже, они стремятся вывести Красную Армию из-под контроля партии! Сейчас подобные желания сродни предательству и их необходимо пресекать на корню.
Эти слова снова заставили Хозина вздрогнуть. Сталин явно намекал на Тухачевского и тех, из его окружения, кто еще оставался в строю. Именно Тухачевский выступал за единоначалие в армии.
