Александр Харламов
Игра отражений
А когда открыл…В отражении со мной над правым плечом расплывалась в потеках пара лицо отвратительного деда. Я, к своему удивлению, был рад его видеть, несмотря ни на что!
– Ты теперь мой!– радостно осклабилось жуткое отражение.
– Пошел к черту!– я коснулся рукой зеркала, чувствуя, как и раньше, холодное прикосновение полированной поверхности. Кончики пальцев погрузились в него почти по кисть.
Отражение деда злобно ощерилось, что-то забормотало, но я решительно сделал шаг вперед, ощущая обжигающий холод в руке,с трудом проталкивая себя внутрь. Неожиданно сопротивление ослабло. Пальцы поймали руками пустоту. Мое тело швырнуло вперед, затягивая , как в омут, меня в зеркало. Помимо своей воли я заорал, чувствуя, как все мышцы корежит и ломает. Секунда! И я оказался в зеркальном лабиринте, только теперь по своей собственной воле. Снова на стенах заплясали мои отражения. Блеклый свет, появляющийся ниоткуда, преломлялся в отражениях, принимая причудливые формы, словно в комнате страха в цирке. Теперь я не боялся. Мне просто необходимо было разобраться со всем этим! Решить вопрос о своем душевном здоровьи раз и навсегда!
Коридор был пуст, но отчего-то я был уверен, что старик здесь и наблюдает за мной через одно из сотен моих отражений.
– Ты где?– закричал я, чувствуя, как голос предательски все же дрогнул, сорвавшись на фальцет. – Нам надо поговорить! Чего ты хочешь? Оставь меня и мою семью в покое!
Эхо оттолкнулось от стен, вернувшись ко мне вовсе причудливым звуком, в котором из всей фразы я сумел разобрать только “ое”.
– Где ты, проклятый старик?!– я ударил кулаком по одному из зеркал, а оно немедленно среагировало, помутнело, превращаясь в омут. Сквозь искажение множества отражений, в которых мелькали суетящиеся тени каких-то незнакомых мне людей и техники, я рассмотрел отдаленный силуэт моего старика. Только теперь это был не страшный старик с беззубым ртом и высохшим телом, покрытым красными вскрытыми язвами, а вполне себе благоообразный джентельмен с тростью в руках , высоком цилиндре и чистой манишке. Он стоял на улице, мощенной брусчаткой, приподнимая головной убор в знак приветствия и улыбался. Мимо пролетали сумбурно и с неожиданной скоростью сотни времен, людей и событий, тенями мельтешившие перед ним. В ушах настойчиво зазвучал его чуть хрипловатый голос:
– Хочешь узнать, шагни в мое Зазеркалье!
Я остолбенело наблюдал за всем этим, не решаясь на последний шаг. Страх сковал меня. Я боялся потеряться в том мире, который предлагал мне старик. Мысленно уговаривал себя, утешая тем, что смогу вернуться назад в любое время, а потом с криком шагнул вперед, ни на что уже не надеясь, подчиняясь только голосу, властно зовущему меня из ниоткуда. То же самое ощущение холода. Какая-то тень прошла сквозь меня , не заметив даже , что мы столкнулись, вдалеке я разобрал силуэт той самой старухи, продавшей мне зеркало на Коммунальном рынке.
– Постой! Стой же!– заорал я ей вслед, рванушись за ней, но поток неумолимо тянул меня к старику, который терпеливо ждал меня на улице по ту сторону Зазеркалья.
Меня словно выплюнуло наружу, в другой мир, в другое измерение, в другое пространство, или что-то похожее, то о чем я любил читать, увлекаясь фэнтези. Это я понял почти моментально. Все вокруг меня было насквозь реальным, задев меня плечом, мимоходом извинившись, прошел городовой с настоящей саблей на боку и красивом мундире. Цокот копыт лошадей, тянущих кареты, медленно плывущих по Сумской поразил слух, привыкший к реву автомобильных двигателей. Чинно и благородно прохаживались господа с дамами под зонтиками, раскланивавшиеся со знакомыми. Мальчишка газетчик кричал о том, что в продажу поступил свежий номер “Харьковских известий”. Дворник в чистом переднике смахивал опавшую листву с обочины дороги.
Неизвестный мне мужчина приветливо улыбался мне с другой стороны дороги. Изредка его от меня скрывали проезжающие мимо экипажи и двуколки. Я подумал, что в футболке и спортивных штанах выгляжу в этом мире, как минимум странно. Ощупал себя. Но злобный старик все продумал заранее. На мне был сюртук из добротной шерсти. Белые перчатки и такой же цилиндр на голове, как и у моего невольного зеркального знакомого. На шее повязан белоснежный галстук, в рукавах вставлены дорогие запонки с каким-то камнем похожим на сапфир.
– Доброго ранку, пан Дворкин!– поздоровался со мной через всю лицу мужчина, помахав мне цилиндром.
Я перебежал через мощенную улицу, напоминающую чем-то мне Сумскую. Остановился внескольких шагах от него, приподняв вежливо цилиндр.
– И вам здравствуйте…Уж простите, незнаю, как вас зовут…– зло проговорил я. Меня не оставляла нереальность происходящего, какая-то непонятная игра, словно смотрю пьесу про девятнадцатый век в театре. Все вокруг было каким-то чужеродным, прилизанным, а я уже хотел обратно, в своей родной Харьков двадцать первого века.
– Прошу прощения, что не представился вам раньше, Вышицкий Константин Афанасьевич – ученый.
– Вот и познакомились,– резюмировал я злым голосом,– а теперь расскажите мне Константин Афанасьевич чего вы от меня хотите? Что это за зеркало? Как такое возможно? И…
– И не сумасшедший ли вы?– добавил за меня Вышицкий, слегка улыбнувшись.– Нет, вы не сумасшедший. Этот мир, как и те, в которых вы умудрились побывать , лишь самая доподлинная реальность, называемая Зазеркалье. У каждого оно свое. Мое вот такое, – он обвел руками улицу, на углу которой я все-таки рассмотрел табличку Сумская. Ваше же полно приключений и событий, которые вы сами желает видеть в своей скучной и невзрачной жизни обычного инженера…
– То есть мой роман…
– Ваш посредственный, скажем прямо, роман всего лишь роман, – жестом Вышицкий предложил мне прогуляться вверх по улице. Ошалело моргая, я последовал за ним, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Незаметно для пана ученого я себя ущипнул, но так и не проснулся.– Я не виноват, что вы мечтаете именно о том, о чем пишете. О разбойниках, кладах и кораблекрушениях…Вы неисправимый романтик!– он засмеялся, и я заметил, что смех у него остался таким же мерзким, как и в зеркальном лабиринте отражений. – Зазеркалье всего лишь представило вам ВАШ вариант жизни.
– Но зачем ? Зачем это все? Даже если это все реально, я не психопат, я не понимаю одного, зачем?!– я практически заорал. Люди начали на нас оглядываться. Одна матрона в старинном капоре даже укоризненно покачала головой, проследовав мимо, гордо задрав голову.
– Зачем?– переспросил Вышицкий, оглядев меня с головы до ног, пристальным взглядом купца выбирающего лошадь. – Понравились вы мне…
– Это не ответ.
– Я очень долго занимался зеркалами, изучал их, экспериментировал, пока не пришел к выводу, что только с помощью них можно открыть секрет вечной жизни.
– Вы бредите! Вы такой же псих, как и я! Немедленно верните меня обратно! – я остановился, скрестив руки на груди. – И забудьте о моем существовании!
Вышицкий засмеялся, повернувшись в мою сторону.
– Ну хорошо…Если вы не против, я кое-что вам покажу, а потом, если вы сочтете нужным, то вернетесь в свой захудалый мир, где вы всем недовольным, где вы живете с тещей, которая любит больше своего второго зятя, чем вас, где Мишка называет отцом не вас, а своего родного отца, где жена пилит вас за маленькую зарплату, а карьерного роста так и не предвидится. Вы немедленно вернетсь в мир, где не оставите после себя НИЧЕГО кроме груды посредственных романов и неприметного холмика с крестом, за которым даже некому будет поухаживать…Я обещаю вам это!
– А взамен?– насторожился я. Слова Вышицкого больно резанули по сердцу. Он угадал все мои мысли, все мои переживания, точечно надавив на самые больные точки.
– Ничего…
– Так не бывает. Вы сильно уж похожи на…
– На дьявола?– улыбнулся Вышицкий.– Бросьте, я несколько знаком с вашим временем, у вас не модно верит ни в черта ни в Бога. Я всего лишь ученый, который хотел бы помочь хорошему человеку, запутавшемуся в своей жизни окончательно и бесповоротно. Прошу…– он остановился подле дверей огромного особняка, стоявшего почти в центре Харькова. Высокие колонны поддерживали крышу над входом. Длинная лестница с мраморными ступенями вела куда-то внутрь. У дверей нас встречал седой швейцар в ливрее , расшитой позолотой.
– Добро пожаловать в мой дом, – проговорил торжественно Вышицкий, радушно пропуская меня вперед. А я…я, как последний осел, поплелся внутрь, искренне надеясь на помощь этого старика.
ГЛАВА 9
Внутри особняк поражал своим великолепием. По стенам были развешаны батальные полотна, наверх вела длинная, украшенная лепниной лестница. Суетились слуги. Откуда-то слева слышались шаркающие шаги и ароматы чего-то вкусненького. В желудке противно заурчало. Я стыдливо потупил глаза, чтобы вовсе не выглядет в глазах этого аристократа законченной деревенщиной.
– Может отобедаем для начала?– радушно предложил Вышицкий, словно услышав мои мысли. Мне пришлось вежливо отказаться, напирая на то, что меня в моем мире ждут.
– Ждут?– удивился Константин Афанасьевич.– Позвольте полюбопытствовать кто? Жена? Она целыми днями в заботах о сыне и на работе. Вы для нее лишь источник дополнительного дохода и…способ удовлетворения человеческих потребностей организма. Теща? Ей плевать на вас. Есть вы или нет, ей все равно. Михаил?
– Ребенок…
– Не ваш ребенок,– уточнил Вышицкий.
– Он меня ждет.
– Вы для него всего лишь товарищ по играм. Будьте уверены, что придет время, и он первым кинет в вас камень по поводу развода его отца и матери.
– Господин Вышицкий…– начал было я, чувствуя, как начинаю заливаться краской.
– Можно Константин.
– Отлично! Константин, давайте вы не будете учить меня жизни. Просто покажете то, что хотели показать, а потом вы навсегда покинете мою жизнь, оставив меня и мою семью в покое!
Вышицкий пожал плечами и начал подниматься по лестнице, не оглядываясь, следуя ли я за ним или нет. Чертов ученый точно был в этом уверен. Свернув направо с лестнице, мы оказались в длинном полутемном коридоре, задрапированном красной тканью. По углам его пылились рыцарские доспехи, создававшие иллюзию древнего замка. Все вокруг казалось дурным сном. Хотелось проснуться и навсегда вычеркнуть из жизни две последние недели своей жизни.
– Это мой рабочий кабинет,– Вышицкий отпер внутрений замок каким-то хитро изогнутым ключом. Входить в него имею право только я и моя ближайшая помощница Марта.
Неожиданно из полумрака, в паре шагов от меня появилось лицо той самой сгорбленной старухе, продавшей зеркало мне на рынке. Только теперь она была на пару сотен лет моложе, но уже у нее по углам рта залегли глубокие морщины, под глазами образовались дряхлые синеватые мешки, а взгляд отдавал толикой безумия.
– Здрасте…– ошарашенно пробормотал я. И только в этот момент до меня начало доходить, что все это было неспроста, что все, произошедшее со мной странного и мистического за эту неделю, не было случайностью, а напоминало хорошо спланированную акцию.
– Рада с вами познакомится поближе, Александр Дворкин,– женщина ловко и уверенно сделала книксен.
– Это Марта – моя верная сподвижница и помощница. Она полячка.
Вот это да! А я-то думал просто бабуля из глухой деревни. Так вот откуда этот странный акцент, резавший мне слух еще на Коммунальном.
– И я…рад,– после небольшой заминки я неловко кивнул головой, поспеша за Вышицким в его кабинет.
Внутри было темно. Разобрать что-то было тяжело. Лишь черной громадиной высился огромный письменный стол посреди комнаты.
– Зажги свечи, Марта.
Женщина вышла в коридор и зашла уже внутрь с горящей лучиной. Одну за другой она зажигала свечи, открывая мне тайны кабинета своего хозяина. Тьма отступала, обнажая стены исполненные в виде зеркал. В каждом из них преломлялось мое отражение, и я с сожалением заметил, что сюртук девятнадцатого века сидит на мне не лучше, чем на корове седло. Пол так же заблестел своей полированной поверхностью, мне пришлось неловко переступить на месте, пряча следы от грязных сапог. Но Вышицкий этого не заметил или сделал вид, что не заметил. Он был в особенно приподнятом настроении. Легко и быстро прошагал к столу и сел за него, уложив на мраморную столешницу тяжелые крепкие руки. Уж на кого, а вот на хлюпика он похож не был. Волосы зачесаны назад, губы тонкие, будто навечно искривленные ехидной саркастической улыбкой, лицо породистое и открытое.
– Присаживайтесь,– он указал на стул напротив,отослав Марту варить нам кофе,– как вы уже знает зовут меня Вышицкий Константин Афанасьевич – дворянин, член дворянского собрания Харькова, веду свою родословную…
– А нельзя ли поближе к делу,– совсем невежливо прервал я его, мельком взглянув на часы, которые показывали половину второго. Если время тут и там идет одинаково, то Мишка с Эльвирой Олеговной скоро вернутся из школы и будут очень удивлены моим непредвиденным отсутствием.
– Хорошо…– легко согласился ясновельможный пан.– Как пожелаете! Много лет назад я заинтересовался секретом вечной жизни. Моя жена умерла в родах, погиб и ребенок. С того момента я только и мечтал, чтобы никто в этом дрянном мире не умирал. Перелопатив груду литературы, многая из котоой оказалась лишь сказаками, я пришел к выводу, что тело человека тленно.
– Вы произвели фурор,– съехидничал я, но поймав его острый, как бритва взгляд, закашлялся и умолк.
– Никакие тибетские методики, никакие лекарства, здоровый образ жизни и магия не могут продлить срок службы тела человека более, чем на сто двадцать лет. Как и любое биологическое вещество – организм человека изнашивается и стареет.
Дверь тихонько стукнула. В кабинет вошла Марта, укутанная в теплую шаль не по погоде. В руках у нее высился поднос с кофейником и сахарницей. Вышицкий умолк, терпеливо дождавшись пока помощница не разольет кофе по аккуратным фарфоровым чашкам и так же молча не удалится прочь.
– Тогда, понимая, что зашел в тупик, я обратился к бессмертной душе…– Вышицкий набил типично казацкую люльку ароматным табаком и раскурил её, откинувшись на спинку стула.– Во всех преданиях, религиях и канонах попы, католические священники, муллы твердят одно, что душа,– он сделал интригующую паузу,– бессмертна!
Пан отложил люльку и прошел к одной из стен, увешанной зекралами. Я с наслаждением втянул запах дорого качественного крепкого табака, пожалев, что мои сигареты остались где-то там двести лет вперед в прихожей на вешалке. Стало тоскливо.
– Зеркала…– Вышицкий ласково провел рукой по отполированным граням.– Они имеют память, долгую память, в отличие от нас – обычных людей. Хранят себе все образы, что когда-то отражались в них. Все это там, в этих лабиринтах Зазеркалья.
– Простите, господин…Константин,– поправился я,– но при чем тут я и эксперименты с душами.
– Не торопитесь,– улыбнулся Вышицкий,– подойдите поближе…Сейчас вы все поймете. Я хочу кое-что вам показать.
Я с опаской шагнул к зеркальной стене, имея уже очень непростой опыт общения с этим изобретением человеческих рук.
– Прикоснитесь к нему,– попросил пан, чуть затаив дыхание, но я подозрительно отшатнулся. Ноги подкосились от страха. Нет уж, не таким я дураком уж был! Меня не проведешь! Прикоснитесь, а потом и вовсе появитесь где-нибудь в Средневековье на костре.
– Лучше вы…– пробормотал я, на что хозяин дома улыбнулся и провел ладонью по поверхности зеркала. Оно неожиданно помутнело, словно ища необходимую картинку, затуманилось, а потом серая мгла начала расплываться, показывая мне изображение не хуже телевизора.
Это был тот же самый кабинет, те же самые зеркала и стулья, стол и даже портрет неизвестной женщины на стене был тут. Вышицкий стоял у занавешенного окна, плотно скрестив руки на груди. У порога, низко склонив голову, робко ютилась Марта. Оба были значительно моложе, чем сейчас. Лицо пана светилось энтузиазмом и каким-то азартом. У помощницы же из глаз текли слезы, и она утирала их цветастым платком.
– Ты понимаешь, что это открытие равному которому не было еще на свете! – напыщенно закричал Константин, бросаясь к своей помощнице, хватая ее за плечи и встряхивая, как безвольную куклу. – Ты своими глупыми мозгами можешь понять, что можешь сорвать экперимент, на который никто и никогда может не решиться?
– Пан Константин, – забормотала Марта. Акцент ее в молодости был слышен еще отчетливее. Она путала русские слова с типично польскими, украинскими , вперемешку с латынью. С грехом пополам мне удавалось ее понимать, хоть и не без труда,– я не могу, что люди-то скажут?
– Не важно! Плевать! – порывисто закричал Вышицкий.– Главное, что и ты, и я, можем жить вечно…
– Господи помилуй нас, грешных,– закрестилась по-католически Марта. По щекам ее текли слезы. Глаза были красные, будто засыпанные песком. Вышицкий толкал ее на что-то грязное, преступное, отвратительное, ради своей безумной идеи о вечной жизни.
– Простите меня, пан…
– Это ты меня должна простить, что я не могу сам! Я слишком люблю жизнь, чтобы соврешить этот акт!– он бросился к столу, открыл средний из трех ящиков, выбрасывая на пол кучу каких-то бумаг. Достал оттуда пистолет, судя по взведенным куркам, вполне себе заряженный.– Но это необходимо для нас, для будущих поколений!
Вышицкий сунул ей в руки оружие и прислонил ствол к своей груди с правой стороны, где билось ученое сердце. Его губы посерели, глаза горели алчным огнем. Он шептал пересохшими губами своей помощнице все настойчивее, словно гипнотизируя ее:
– Стреляй! Не бойся! Еще чуть-чуть и мы вечно будем вместе! Мы победим смерть,– в этот момент я заметил в его взгляде ту самую искорку, которая отличает здорового человека от психа. Он несомненно был болен, болен своей идей вечной жизни. Болен настолько сильно, что ради ее исполнения готов был умереть.
– Стреляй же!– заорал он ей в лицо. Марта испуганно дрогнула. Палец произвольно сжался на спусковом крючке. Грохнул выстрел. Вышицкий схватился за грудь и в облаке едкого сизого дыма сполз вниз, обливаясь кровью, хлеставшей из раны.
– Спасибо, Марта…– прохрипел он ей, перед тем как девушка отчаянно завизжала, захлебываясь в истерике.
На крик прибежали слуги, началась суета, полиция, жандармы в синих мундирах. Все это было уже привычно и неинтересно. Я отвернулся от зеркала. Изображение исчезло. Рядом со мной стоял Вышицкий с каменным лицом. Ему было, видимо, довольно непросто, в очередной раз переживать собственную смерть.
– Простите…но я все же не совсем понял,– начал было я, но Константин приложил указательный палец к губам, призывая меня к тишине. Ладонью он смахнул туман еще с одного зеркала и перед глазами у меня предстал все тот же кабинет. Толпа людей, плачущие дамы в дорогих туалетах, хмурые мужчины представительного вида в черных фраках с непокрытыми головами. Все они стояли в рабочем кабинете Вышицкого.
– Говорят, что его застрелила эта полячка Марта,– зашептала одна дама другой.
– А я слышала от кузины Анны, чтоон сам! И завещал, чтоб все было именно так,– женщина кивнула в сторону, и я наконец смог рассмотреть всю печальную обстановку рабочего кабинета. Вместо стола посреди комнаты на трех стульях стоял черный гроб, обитый красным бархатом. В нем лежал Вышицкий, на губах которого застыла ехидная улыбка. Парчовое покрывало доходило ему до скрещенных на груди рук, в которых вопреки обыкновению не было свечки. Лишь по бокам торчало от покойника несколько гвоздик.
– И зеркала не завесели!– прошептала совсем еще молодая девушка, пришедшая на прощание с матерью.
Я с удивлением рассмотрел, что комната, как была зеркальной так и осталась. В каждом из зеркал отражалось тело и гроб с покойником. Дрожь пробрала даже меня, которому казалось, что после всего пережитого меня уже ничем не испугаешь.
– Бедный, бедный Константин Афанасьевич…Похоронил жену, а потом и сам сгорел ради науки,– в искренне горевавшем седом мужчине я угадал Бекетова, а рядом с ним Каразина – основателей Харьковского университета. Удивленно присвистнул, а мой неожиданный собеседник ох как непрост, раз имел таких знакомых.
Неожиданно мое внимание привлекло непонятное движение над гробом. Судля по всему, его видел только я, потому как остальные, склонив головы думали о чем-то своем и вряд ли о покойном.
Над гробом поднималось что-то серое, еле заметное, колыхающееся в белой длинной рубахе до пят. Оно встало из гроба, подлетело вверх, заметавшись под потолком. Это что-то отчаянно искало выход из комнаты, но окруженное со всех сторон зеркалами напрасно билось в них, как в закрытую дверь.
Это видел только я! Мурашки побежали по моей спине. Я едва сдерживался, чтобы не заорать во весь голос, словно истеричка. Несомненно это была душа Вышицкого! Боже, я окончательно сошел с ума! Душа несколько раз бесполезно потыкалась в потолок, спустилась вниз и неожиданно отразилась в зеркале. Увидев себя в отражении, она отчаянно заверещала пронзительно и громко, но крик ее был беззвучен для мира смертных. Перед ней открылся лабиринт из зеркал. Она отчаянно заметалась, но чем больше сумубурных движений совершала, тем дальше ее затягивало внутрь, пока совсем не утянуло, оставив лишь маленькую зеленую точку на идеально отполированной поверхности.
Я замер на месте не веря своим глазам, а картинка не исчезала. Вышицкий хотел еще кое-что мне показать.
Помолчав немного у гроба, люди засобирались. Распорядитель похорон, что-то крикнул в коридор. Оттуда тяжело ступая, зашли дворовые мужики. Вскинули, как бревно гроб барина на плечо и понесли прочь. Следом за ними потянулись скорбящие друзья и родственники. Кабинет Вышицкого опустел.
– Это все…– прошептал я немного разочарованно, но срипнула дверь и в кабинет зашла зареванная Марта. Он внимательно осмотрела каждую стену и все-таки преклонила колени перед тем зеркалом, куда затянуло бессмертную душу Вышицкого.
– Пан Константин, я все сделала, как вы велели,– проговорила она, захлебываясь рыданиями.
Отражение полячки помутнело, сделалось нечетким, словно в тумане.Я замер от предчувствия чего-то нехорошего. Отчаянный крик прорезал тишину кабинета. В зеркале наряду с Мартой виделся пан Вышицкий только теперь он был точно таким же, каким его видел я в своей собственной ванной. Лицо искаженное мучениями, уродливая улыбка, гнилые зубы и язвы на руках – тленное тело живого покойника, заблукавшая в зеркальных лабиринтах отражений душа.
– Спасибо тебе, Марта, не плачь! Теперь мы всегда будем вместе. Храни это зеркало, как самую дорогую вещь в мире и детям своим накажи, и внукам! А когда…
Зеркало вдруг погасло. Изображением исчезло. Теперь оно отражало только меня и молодого пана Вышицкого, стоящего рядом, опустив руки в карманы.
– Вот такая история, молодой человек…– с тяжелым вздохом проговорил он, возвращаясь на свое место за столом. Трубка потухла, кофе остыло. Я даже примерно не знал сколько сейчас времени. Стрелка на часах исправно бежала по кругу, но время стояло на месте, показывая все те же половину второго.
– Все это конечно грустно…
– Почему же грустно?!– радостно улыбнулся Вышицкий.– Я обрел вечную жизнь для своей бессмертной души, заключив ее в Зазеркалье вместо пресловутого рая, обещанного нам раввинами и попами. Теперь я живу здесь…в своем мире, в своем Зазеркалье, которое подчиняется только моим законам, моим правилам, и в нем случается только то, что я хочу! Разве это не счастье?
Я замялся, не зная, что ответить на это высокопарное высказывание. В моем понимании счастье было немного в другом.
– Но, простите, не сочтите меня совсем уж глупцом…до сих пор не могу понять для чего я вам? Для чего все это представление? Видения? Какая-то завеса…
– У вас отличная память, Саша Дворкин!– похвалил меня Вышицкий.– Завеса между этим и реальным миром существует, чтобы жалкие людишки не сновали туда сюда. Зазеркалье доступно только для души!
– Но…
– Но вы особенный экземпляр! Мы с Мартой давно искали именно такого, как вы! Способного эту завесу разорвать. Перейти эту тонкую грань. Вы писатель, романтик, для вас шагнуть в другой мир ничто, лишь один из выкрутасов вашей буйной фантазии, не более. Для большинства людей это не доступно. В вашей голове живет другой мир, ваше Зазеркалье! Так что никаких проблем, чтобы перейти из одного отражения в другое у вас нет, мой дорогой друг.
– Я…
– Все это странно, по меньшей мере, согласен!– поднял вверх руки, признавая свою неправоту Константин.– Но только задумайтесь…Вы имеете власть над мирами. Вы можете уснуть в девятнадцатом веке, а проснуться в двадцатом. А ваши семейные проблемы? Неужели вам никогда не хотелось простого, обычного человеческого счастья? Чтобы как у всех?
– Пан Вышицкий…
– Константин,– снова поправил меня мужчина.
– Константин, меня все устраивает, я не хочу ничего менять в своей жизни…Не хочу жить в этом…Зазеркалье!
– Ой ли!– усмехнулся Вышицкий, хитро прищурившись.– Подумайте, так ли у вас все хорошо? А может тут еще лучше…Впрочем, я вас не тороплю. Подумайте, оцените, попробуйте…Ведь если не попробуешь, всю жизнь потом будешь жалеть,– лицо ученого стало вдруг жестким, напоминающим то самое отражение его бессмертной души, приводившее меня в ужас. Но это было лишь на миг, а потом оно снова стало мягким и располагающим к себе. – У вас есть время…Скажем сутки! Думаю вам хватит?
– Я все же не пойму, зачем это вам?– я насторожился, помня пословицу, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Вышицкий замолчал, сжав тонкие губы. Задумался на секунду.
– Не хотелось бы вам врать…
– Тогда скажите правду!
– Вы единственный человек в мире, который способен прорывать завесу между Зазеркальем, оставаясь живым. Это интересно… У вас есть сутки, чтобы подумать. Я готов вам предложить совершенно другой мир.
– Скажите…доктором были вы?– нерешительно поинтересовался я, опасаясь, что на нервной почве у меня действительно в кабинете у семейного психолога начались галлюцинации.
Вышицкий весело рассмеялся.
– Я…Грешен, каюсь! Вас надо было подтолкнуть к диалогу. По-другому сделать это я не мог, лишь поместив вас в Зазеркалье. Простите старого дурака…
– А Марта?
– Марта тоже была там!
– Я подумаю,– пообещал я,– только у меня будет просьба…
– Какая, Александр?– нетерпеливо заерзал на своем месте Вышицкий.
– Сутки без Зазеркалья! Я хочу прожить их нормальной, РЕАЛЬНОЙ жизнью.
– Как будет угодно!– заключил Константин, протянув мне через стол руку. Я коснулся холодной кисти, чувствуя, что снова куда-то проваливаюсь. Тело сжалось, как перед прыжком. Сердце прыгнуло в пятки и резко вернулось обратно. Я зажмурился, а когда открыл глаза, то стоял в своей ванне перед зеркалом, тыкая в него пальцами, видя только лишь свое отражение.
– Дворкин!– позади меня стояла Светлана, уперев руки в бока, все еще одетая после работы в коротком полупальто.
– Света…
– Слава Богу, узнал. Ты специально лапаешь зеркало руками, чтобы мне было чем заняться в выходной после дежурства?
Я, как нашкодивший школьник, отдернул руку. Улыбнулся ей совершенно по-дурацки.
– Да, Сашка, к психиатру тебе точно нужно!– заключила она, видя мои кривляния. Я обнял ее, крепко прижав к себе, такую родную и нежную, одним глазом поглядывая в зеркало, но отражение показывало лишь только нас двоих.
ГЛАВА 10
Вечер прошел на удивление мирно и быстро. Мы поужинали все вместе. При этом Эльвира Олеговна неожиданно вела себе предельно корректно, приговорили под запеченую рыбу бутылочку белого вина – подарок одной из Светиных пациенток. А потом я с Мишкой часик поиграл в стратегию на компьютере, прекрасно проведя время, через ровно лимитированный час передав его в руки мамы и бабушки для изучения уроков.
Сам отправился на балкон немного подышать воздухом и покурить. Из головы у меня не шел разговор с Вышицким. Пан, конечно, хитрил, и это было заметно по его поведению, но как же заманчиво было бы побывать в мире, который сам бы ты построил из собственных желаний, мечтаний, фантазий! А если загадать Древнюю Русь? Крещение, князь Владимир, набеги татар…От головокружительных планов тоскливо заныло в груди. Я незаметно для себя закурил вторую, сбрасывая пепел с балкона, на прохожих. Красный огонек сигареты еле теплился в непроглядной тьме наших захолустных дворов, где об освещении слышали только понаслышке, а столб с фонарем видели только в кино.
Все мое писательское эго горело от люопытства и нетерпения. Одновременно с ним в душе царило чувство страха и необъяснимое предчувствие опасности. Я не видел подвоха, но подкоркой мозга ощущал, что он где-то должен быть.
В нашем мире, вряд ли в Зазеркалье иначе, все делается из личной выгоды и наживы. Что может выйграть Вышицкий, предложив мне невозбранно пользоваться зеркалами, играя отражениями? Я задумался, очнувшись уже тогда, когда понял, что ноги в легких резиновых тапочках уже совсем замерзли, а в дверь выглянула жена.
– Ты спать-то идешь?– спросила она, переодевшаяся в пижаму. Позади нее Эльвира Олеговна настраивала просмотр очередного сериала, который теперь затянется на всю ночь, а утром теща заявит, что катастрофически не выспалась, и виной тому перемена погоды или отчаянные скачки давления.
– Уже иду!– я ловким щелчком выбросил окурок на дорогу, забыв про переполненную пепельницу, которую мне уже который день было лень выносить. Завтра теща опять начнет рассказывать про то, что бычки отсырели, воняют, а ей белье повесить некуда сушиться. Ну ничего, завтра я уже буду далеко…
В этот момент, я поймал себя на мысли, что думаю о путешествии в Зазеркалье, как о совершившемся факте. Видимо, где-то в душе, внутри себя я уже давно все для себя решил, вспомнив кстати слова Вышицкого, что о такой неиспользованной возможности можно потом жалеть всю жизнь. Как говаривал один мудрый полководец: “Главное ввязаться в бой, а там посмотрим!” Вот и я, немного порассуждав, решил, что абсолютно неважно, что хочет получить взамен Вышицкий. Важно то, что, если я откажусь, то буду корить себя в этом до конца своих дней.
В спальне горел светильник. Света читала на телефоне какую-то книжку, увлеченно листая страницы. Когда я зашел, она на минуту отвлеклась, улыбнувшись.
– Накурился?
– Убил в себе лошадь,– расправил одеяло, сбросил треники и залез в тепло мягкого и пушистого пледа.
Жена погасила телефон, поставив его на зарядку. Повернулась ко мне на бочок, привстала на локоть, загадачно заглядывая в глаза.
– А Мишка уже лег спать…– прошептала она.– Мама смотрит сериал…
В другое время я бы безумно обрадовался бы такой инициативности, но сейчас настроения не было. Мне пришлось сделать вид, будто я не понимаю о чем она, пожаловался на головную боль и общефизическую усталость, пойдя по проторенной дорожке миллионов мужиков и женщин. Светка сразу все поняла, надула губы, обидевшись. Снова уткнулась в телефон, даже не поинтересовавшись мешает мне спать свет от бра или нет. Точно обиделась!
