Александр Харламов
Игра отражений
– Это она!– вырвалось у меня.
– Значит вторую смотреть не надо?– посмотрел на нас Сотник, но Яна кивнула ему продолжать. – Следующая, Брожена Калиновская 1997 года рождения, студентка филологического факультета университета имени Каразина, проживает на проспекте Героев Сталинграда дом 125 квартира 71.
– Это нам не подходит точно…– выдохнул я.– Слишком молода… У меня была именно бабушка.
– Отлично! Сейчас я вам распечатаю все информацию про Марию Степановну,– Сотник запустил принтер и краткое досье уже через пару секунд было у меня в руках.
– Распечатай вторую тоже,– попросила Яна,– так на всякий случай, – пояснила она, поймав мой удивленный взгляд, – может тоже родственница?
Пан капитан кивнул, предоставив нам досье и на вторую Калиновскую.
– Спасибо, Богданчик,– Красовская чмокнула капитана в щечку, оставив красный след помады,– ты просто чудо!– кивнула мне, предлагая расплатиться.
Достав несколько пятисотенных, я спрятал их в какую-то папку в шкафу.
– Нам пора бежать. Но мы обязательно встретимся на следующей недели,– обнадежила девушка капитан, следом за мной выйдя из душного кабинета.
Уже на ступеньках ГУВД в ожидании такси я поинтересовался у Яны зачем ей Брожена. Красовская пожала плечами и сказала, что у хорошего журналиста должно быть несколько версий расследования, иначе оно зайдет в тупик. Я согласился, но предложил сначала посетить Марию Степановну.
– Это была точно бабка,– заверил я девушку,– так сыграть старческую походку. Речь не сможет ни один, даже самый великий актер…
Красовская ничего не сказала, усевшись в такси. Мы отправились на Бульвар Слинька. Пока ехали я полистал бумаги на эту бабульку. Ничего примечательного. Обычная история детей, родившихся в войну. Рано потеряла родителей, работала на ХТЗ Ушла на пенсию. Детей и внуков не имеет. Более чем скудная информация… Но хоть что-то. Я задумался о том, как ее уговорить воспользоваться зеркалом. Ведь несколько поколений Калиновских, начиная с Марты, хранили его у себя, как семейную реликвию, ждали случая, чтобы подсунуть его такому ослу, как я. Пойдет ли внучка помощницы Вышицкого на его предательство?
– Саша, мы приехали…– Яна аккуратно тронула меня за плечо.
Машина стояла возле серого короба десятиэтажки, прямо под табличкой, извещавшей, что это Бульвар Слинька дом 20. Я снова расплатился, вышел первым и подал руку Красовской.
– Пойдем?– спросила она, но я почему-то замер, чувствуя кожей чей-то внимательный взгляд, упирающийся мне в спину.
Резко обернулся и увидел в боковом зеркале отъезжающего такси ухмылку Вышицкого. Это был несомненно он! Легкомысленно мне подмигнув, пан ученый исчез.
– Ты видела?!– закричал я, хватая за плечи Янку.– Это был он! Он в боковом зекрале такси!
– Дворкин, да кто он?– Красовская вырвалась из моих объятий и сделала шаг назад, гневно смотря на меня.
– Вышицкий! Он мне подмигнул!
– Саша…Это был просто шофер, а в твоем воображении лишь игра отражений.
– Да нет же!
– Ладно, ладно, – примирительно подняла руки вверх журналистка,– пускай будет Вышицкий! Пошли, искать Марию Степановну.
Квартира, нужная нам, оказалась во втором подъезде на восьмом этаже. Старенькая дверь, обитый порог говорили о том, что тут живет явно не миллионер. Звонок не работал. Из белой коробки с черной кнопкой торчали во все стороны кое-как заизолированные провода. Мы с Яной переглянулись.
– Стучим?– спросил я, занеся кулак над дверью.
– Я вам постучу!– раздался позади нас сварливый женский голос.– Ишь чего удумали! Ну-ка брысь отсюда, пока милицию не вызвала.
Я обернулся, увидев поднимающуюся по ступенькам старушку, далеко за шестьдесят, но все еще крепко сбитую и боевую. На поводке у нее впереди весело трусил какой-то лохматый двортерьер, звонко нас облаяв.
– Чего это вы тут делаете?– строго спросила она, наблюдая за нами из-под широкополой шляпы древнего фасона.
– Мы ищем Марию Степановну Красовскую,– пояснила Яна,– мы из пенсионного фонда. Детям войны сейчас оформляются дополнительные выплаты. И нам надо уточнить кое-какую информацию.
Услышав про пенсионный фонд, старушка разом подобрела лицом. Морщинки разгладились.
– Вот наше государство,– возмутилась она, всплеснув руками,– только у нас такое может быть, человека уже как девять дней нет, а они все ходют и ходют…
– То есть как нет?– ошарашенно переспросил я. Сердце учащенно забилось от предчувствия, что все было зря, что теперь мне из Зазеркалья не сбежать.
– Вот так вот, внучок. Был человек и нет человека…– горько вздохнула старушка.
– А как же наследники?– нетерпеливо заерзала Яна рядом.– Наследники у нее были?
– А то как же…Внучка–то Боженка и не появляется сюда. Раз на похороны зашла. Утащила все что можно и исчезла. У молодежи сейчас свои дела, свои проблемы, какое им дело до нас стариков…
Мы с Яной согласно закивали, подтверждая слова старушки.
–А квартира?– Красовская кивнула на старую дверь.
– А что квартира?– бабулька подтянула поближе поводок, притягивая лохматое чудо поближе к себе.– Говорит будет сдавать, а пока просила приглядеть за ней меня. Мы с Манькой подруги были…Царство ей Небесное.
Такого чуда мы и ждать не могли! Теперь оставалось раскружить старушку на посещение квартиры умершей Калиновской. Яна все-таки была настоящим журналистом. Она быстро ухватила мою мысль на каком-то подсознательно уровне. Увлекла старушку за собой, весело что-то ей щебеча. Через пару минут мы уже сидели в квартире напротив и пили чай с малиновым вареньем, заедая его вкуснейшими оладушками. Вместе выслушали историю их знакомства с Марией Степановной, последние сплетни, и я даже я не заметил, как мы оказались в малогабаритной квартирке Калиновской.
Все вокруг имело какой-то оттенок траура и скорби. Даже воздух внутри был какой-то тяжелой, все еще несло свечами и тающим парафином. Внутри три комнаты со старой полуразвалившейся советской мебелью, трюмо, кровать, застеленная потертым покрывалом. Все вокруг носило отпечаток уныния и запустения. Глафира Аркадьевна вместе с Яной отправились в зал смотреть фотографии Марии Степановны, а я неловко затоптался в прихожей, стараясь осмотреться. Передо мной были две двери, выкрашенные белой краской, ведущие в санузел. Я легонько толкнул дверь внутрь, оказавшись в кромешной темноте. Думаю Глафира Аркадьевна не будет против, если я сполосну руки. Зашарил по стене в поисках выключателя. По старой советской привычке он указался не под рукой на уровне бедра, а где-то вверху. Вспыхнул свет, и первое что мне бросилось в глаза эта стена над раковиной, на которой четко отпечатался след, висящего здесь ранее зеркала. Но сейчас его не было! Изогнутый гвоздик сиротливо торчал над заляпанной плиткой в красный цветочек. Бросился к раковине, уже ни на что не надеясь. Зеркало кто-то убрал из ванной!
Неожиданно мой взгляд упал на полочку с туалетными принадлежностями. В стаканчике с зубной щеткой торчал свернутый втрое листок бумаги, вырванной из школьной тетради в клеточку. Я аккуратно вытащил его оттуда и развернул. Послание было написано крупным ровным почерком без завитушек и ятей.
Дорогой Дворкин, если ты читаешь это письмо, то уже добрался до моей Марии Степановны. Жаль старушку… она была одной из лучших в роде Калиновских, но ее смерть на твоей совести. Если бы ты не вздумал бежать из Зазеркалья, то и она была бы жива, а теперь увы…
Мне интересно наблюдать за твоими приключениями, право слово…Светлана с Мишкой поживают хорошо! Теща просто душечка! Вообщем мне все нравится! Надеюсь и тебе тоже?
С уважением твой Вышицкий К.А.
Я со злостью скомкал бумагу. Руки сами сжались в кулаки. Вот гад! Он еще и издевается, но как? Как он умудрился оборвать жизнь одной из Калиновских, находясь там, в реальном мире?
Пулей выскочил на кухню, откуда доносился заливистый смех Янки, отвелкающей Глафиру Аркадьевну. Показал ей письмо. По мере прочтения она все больше хмурилась.
– Глафира Аркадьевна, а отчего погибла Мария Степановна?– спросила она, оборвав бесконечный рассказ про их дружбу и приключения в молодые годы.
– Да кто ж его знает, Яночка! От старости наверное… Утром я , значит, к ней, а она уже холодная в коридоре лежит. И голова пробита на затылке. В милиции сказали упала и ударилась об угол шкафа. У нее, грешной, давление частенько шибало.
Мы с Красовской понимающе переглянулись. Знаем мы это давлением под названием пан Вышицкий.
– А что же внучка?– нарушил я молчание, которое воцарилось после того, как бабушка погрузилась в воспоминания.
– Боженка-то? Она Марью честь по чести схоронила и дальше учиться. Нынешней молодежи…
– А квартира? Сейчас ее можно продать или жить здесь?– полюбопытствовала Красовская.
– У нее своя квартирка не хужу на Героев Сталинграда имеется. От родителей досталась. Эту или сдавать, или продавать. Сказала еще не решила.
От воспоминаний о своей подруги в глазах Глафиры Аркадьевны появились слезы. Она ловко смахнула их платком, громко после в него высморкавшись.
– Божена, она забирала что-то из квартиры после смерти бабули?– уточнила Яна.
– Да зеркало фамильное это, будь оно неладно! Машка все над ним тряслась. Говорила, что это их проклятье и счастье одновременно…Постойте-ка, а что это вы так интересуетесь подробно?– она подозрительно прищурилась, разглядывая нас с журналисткой, но мы уже узнали все что хотели. Вскочили со стульев и попятились к выходу, объясняя большой загруженностью на работе. Глафира Аркадьевна кричала нам вслед о милиции и бандитах, но мы уже не слышали, пулей вылетев из подъезда.
ГЛАВА 17
Отдышались только налуице, когда уже достаточно отбежали от дома Калиновской. Мимо лениво бродили мамаши с колясками, чуть в стороне на детской площадке резвились малыши, катаясь на невысоких качелях. Люди куда-то спешили, бежали, торопились…
Мы присели на скамейку в парке, смахивая пот со лба, чтобы обсудить план дальнейших действий.
– Давненько я так не бегал…– отдуваясь сообщил я. Сердце колотилось в бешеном ритме и было готово выпрыгнуть из груди. Дрожащими пальцами я достал сигарету, дал прикурить Красовской.
– Ты-то хотя бы в ботинках,– Янка с сожалением посмотрела на сломанный каблук, неестественно вывернутый в сторону,– чуть ногу не сломала,– пожаловалась она, поправляя прическу.
– Главное, что мы на верном пути. Вышицкий явно дал понять, что боится того, что мы найдем зеркало, боится моего возвращения в реальный мир.
– Еще бы!– криво усмехнулась Красовская.– Места двоим Дворкиным вдругом мире нет.
– Нам надо найти Божену. Она явно причастна к пропаже зеркала. Да и смерть Марии Степановны выглядит по меньшей мере неестественной…– предложил я. В кармане завибрировало. Я вынул из пальто телефон. На экране светилась надпись жена. Сбросил, отключив звук вообще. Моя единственная жена не здесь. Она находится за миллионы километров отсюда, на другой планете, в параллельном мире , в другом измерении, а это…Это всего лишь плод моего буйного воображения и жесткокой игры отражений.
– Согласна,– кивнула журналистка, потирая ладышку,– тем более адрес, благодаря Сотнику у нас имеется…Только вот обувь.
Я махнул рукой, указывая на ближайший обувной магазин, на яркой вывеске которого громоздились женские и мужские сапоги, детские и взрослые кроссовки, все что душа пожелает.
Минут десять мы потратили на примерку. Пять на то, чтобы расплатиться на кассе. Все удовольствие вышло мне в две тысячи гривен. Вроде бы мелочь, а пачка, взятых из сейфа денег, таяла на глазах. Сначала Сотнику, таксистам, Глафире Аркадьевне…так никаких денег не напасешься. По крайне мере Янка была довольна покупкой. Она покрутилась перед зеркалом, выставляя то одну ножку, то другую вперед, а потом удовлетворенно кивнула.
Мы сели на троллейбус и отправились на Героев Сталинграда. По рабочему времени народа в общественном транспорте было мало. Довольно комфортно расположились на сидящих местах, рассматривая сквозь украшенное морозом стекло улицу. Настроение было боевое, хоть запал понемногу проходил. Азарт сошел, осталась лишь суровая реальность, если так можно назвать Зазеркалье.
– Теперь-то ты мне веришь?– спросил я Яну после недолгого молчания. Троллейбус медленно и вальяжно покачивал нас на мягких рессорах. Вокруг было ни души, а уставшая озлобленная на весь мир кондукторша мирно дремала в начале салона.
– Если быть совсем честной, то написать эту записку мог и ты сам, пока был в ванной…– огорошила меня Красовская.
– Что?! Да ты понимаешь…
– Понимаю. Но это можно было бы преположить, если бы тебе было бы выгодно впутать меня в это дело,– жестко отрезала журналистка,– а так как я не вижу особой выгоды тут для тебя, то склонна верить.
– Зато честно,– согласился я, надолго замолчав, так и не проронив ни слова до конца дороги. На круге троллейбуса мы вышли. Оказалось, что 125 номер дома располагается прямо напротив остановки. На первом этаже расположены парикмахерская, агенство недвижимости и еще какая-то невзрачная контора, сопряженная с аптекой. Вход в подъезды был со двора. Мы вдвоем вошли в тенистый , уютный дворик, спугнув стайку ребятни, тайком курящей сигареты. Они, как голуби, разлетелись кто куда, едва завидя взрослых. На каждой коричневого цвета двери мелом были написаны квартиры и этажи. Благодаря этим указателям, мы легко обнаружили нужные нам. Позвонили в домофон, но ответом была тишина.
– Видимо, нет дома,– со вздохом заключила Яна, пряча озябшие руки в карманы куртки.
– Или спит крепким юношеским сном…Девушка!– обратился я к молодой мамаше с коляской, прогуливающейся наподалеку. Она обернулась ко мне, оказавшись совсем молоденькой девчушкой, которой еще самой в куклы играть, а не детей нянчить. В ушах у нее торчали наушники, лицо измазано косметикой с присущей раннему возрасту максимализмом. Она лениво жевала жвачку и удивленно смотрела на нас с Янкой.– Добрый день!– поздоровался я, стараясь сделать самое доверчивое из лицо из всех какие возможно.
– Здрасте!– процедила мамаша, соизволив вытащить один наушнки из уха.
– А вы случайно не из этого подъезда будете?– поинтересовался я, начав издалека.
– И чо? – вопросом на вопрос ответил мне продукт акселлерации.
– Понимаете, мы ищем мою племянницу Божену Калиновскую. Она проживает все еще здесь?– как можно вежливее спросил я.
– Боженка? А то как же…Тока вы ее щас не найдете!
– Это еще почему?– напряглась Яна.
– А эт чо за чикса?– юная мамаша выплюнула жвачку в лужу. Достала из сумочки пачку сигарет и закурила, глубоко затягиваясь.
– Это моя жена. Вот уже несколько дней мы не можем дозвониться до нее…Решили приехать, а тут закрыто,– пояснил я.
– Так она щас на парах, либо в “Какаду”на Рымарской. У них планерка, блин!– она засмеялась, и я прекрасно понял почему. “Какаду” известен в Харькове своими вольными нравами и представениями. Только каким боком Божена к нему, успешная студентка филфака из Каразина?
– Ааа…– протянула девчонка.– Вы не знаете?
Она чуть истерично засмеялась. От чего ребенок в коляске захныкал.
– Боженка там танцует танцы с дядьками, у которых бабки водятся! Говорила ночь почти штука баксов. Я тоже хотела туда попасть, но куда уж теперь…– девушка кивнула на коляску.
– Ой, как плохо,– покивала головой Яна.
– Да вы не переживайте!– отмахнулась девчонка.– Я еще свое наверстаю, а Боженка теперь не со всеми…Она какому-то серьезному мэну приглянулась, теперь только с ним кувыркается. Типа VIP!
– Спасибо за информацию, – бросил я, хватая Красовскую за руку. Мимоходом выдернул из тонких девичьих пальцев сигарету, отбросив в лужу.
– Эй, ты чо?
– Не кури при ребенке!
Выбрались из дворов. Через дорогу громоздились ларьки Коммунального рынка, серо-стальная двухэтажная громадина “Класса”. Здесь все начиналось и здесь круг замкнулся.
– И что теперь делать?– спросила Яна, взглянув на часы. За всей этой беготней мы совсем забыли о том, что нам надо обедать и отдыхать. Часы показывали половину четвертого. Небо уже начало сереть, наливались снежнйо синевой тучи. Из-за облаков выглянул бледный полумесяц. Загорелись первые, еще робкие звездочки.
– Для начала перекусить,– я повел Красовскую в “Класс”, где на втором этаже вполне сносно кормили. Вести ее в пиццерию, облюбованную нами со Светой в реальном мире, показалось мне верхом цинизма.
Харьковчане толпились в супермаркете, скупались перед выходными, торчали в длинных очередях, вежливо раскланивались друг с другом. Магазин горел своей яркой иллюминацией, дышал неповторимой атмосферой непроходящего праздника. Мы сели в глубине зала, подальше от веселящейся на батутах детской комнаты, заказали по сто грамм коньяка и картошку в горшочках.
– И как нам искать теперь Божену?– спросила Яна, аппетитно уплетая горячее.
– Это я у тебя должен спросить,– усмехнулся я, сделав скупой глоток коньяка. Тепло разлилось по всему телу. Стало мирно и спокойно,– кто у нас журналист?
– Ну не я же?!– пошутила раскрасневшаяся от спиртного Яна, но я ее уже не замечал. В поултемный зал вошла моя Светлана под руку с тем самым молодым человеком, которого я видел у торгового центра. На жене было жемужное платье, усыпанное стразами, подчеркивающее ее точеную фигурку. Волосы выпремлены и струятся по плечам завитыми локонами.
– Дворкин!– Красовская помахала ладошкой перед моим лицом, возвращая меня обратно. Парочка уселась в начале зала. Жена, улыбаясь делала заказ. – Сашка, ты куда пропал?
Меня словно окатили ушатом ледяной воды. Умом я понимал, что это не она, что за столиком сидит совершенно чужой мне человек, искривленная копия, игра отражения,но сердце рвалось из груди, рассыпаясь в прах мелкой пылью.
– Ты побледнел! Призрака что ли увидел?– Красовская обернулась, поймала внимательный взгляд Светланы и мигом все поняла, как поняла все и жена. Светка что-то сказал своему спутнику, грациозной походкой подошла к столу.
– Добрый вечер,– поздоровалась она. Губы намазаны жирной красной помадой. Глаза подведены черным карандашом, положительно чужой человек, только отчего сердцу так больно?– Вижу ты не скучаешь, милый?– спросила она, присаживаясь рядом на свободное место.
– Ты тоже…– выдавил я из себя полуулыбку.
– Я, пожалуй, отойду на минутку,– вскочила Яна.
– Сидите-сидите,– Светка положила руку на плечо Красовской, не сводя с меня ненавидящего взгляда,– я подходила просто поздороваться с мужем…Я так понимаю, Дворкин, тебя к вечеру можно не ждать?
– А ждать меня с ним будете?– я кивнул на задумчивого паренька, изучающего меню.
– Фу…как неблагородно! Ты еще на дуэль его вызови!– жена встала и улыбнулась.– Приятного вечера.
Легкой походкой отправилась к своему столику, больше не обращая на нас никакого внимания. Она о чем-то мило щебетала с пареньком, заливисто смеялась, но все было как-то не живо, наигранно, как и все в этой реальности.
– Может пойдем отсюда?– журналистка чувствовала себя явно неловко в данной ситуации.
– Пожалуй…– махом опрокинул в себя оставшийся коньяк , небрежно бросив пятисотенную на столик. Подал куртку Красовской, и мы, стараясь быть незаметными, выскользнули на улицу.
Колкий морозец, обжег пальцы. Я со второго раза прикурил, стараясь унять бешено стучащее сердце. Яна стояла рядом и молчала. Понимала, что мне надо успокоиться.
– Теперь в “Какаду”? – спустя несколько минут спросила она, но я помотал головой. Сил куда-то идти не было.
– Завтра утром пойдем в Каразина, а пока отдыхать,– я посмотрел на черное небо. Ни одной звездочки. На лицо упала пушистая снежинка, потом еще и еще одна. Начиналась полноправная, настоящая зима.
– Ты домой?– робко, немного стесняясь, спросила Яна, кутаясь в легкую курточку.
Я глубоко затянулся, закашляляся, подставив лицо пушистым снежинкам, медленно падающим с неба. А куда я? Идти в чужой особняк, к чужим людям? Боль в груди была еще слишком сильна. Я не мог сделать вид, будто ничего не произошло, улыбаться Эльвире Олеговне, словно все нормально. Как же так…
– Саша…– тихо позвала меня Красовская, возвращая в релаьность.
– Боюсь показаться слишком наглым, но у тебя найдется в квартире лишнее спальное место? – я с сожалением посмотрел на светящиеся окна “Класса”, где на втором этаже, в кафе с другим мужчиной была моя жена или не жена? Скорее ненастоящая уже не жена…
– Место найдется,– кивнула Янка, почувствовав, что именно такого ответа я от нее жду,– но в холодильнике шаром покати…Так что могу предложить только бутерброды, да и то, если колбаса не пропала, а хлеб не зачерствел.
– Сразу видно, рачительную хозяйку,– приободрил я ее, улыбнувшись.
Мы вышли на остановку, забрались в “19” троллейбус, уселись на задние сиденья и покатили на квартиру Красовской. А снег за морозным окном все усиливался , все падал, кружась под порывами холодного ветра. Старый транспорт грохотал на стыках, пару раз слетали длинные усы, водитель отчаянно просил ему передать за проезд. Народ толпился в проходах, негромко переговариваясь, игнорируя его призывы. Настроение стало каким-то бесшабашно-обреченным, будто камень с груди свалился и стало вэтом мире все понятно и четко. Надо найти Божену, зеркало и вернуться обратно, не мой это мир, не мое Зазеркалье, здесь мне делать нечего…
Под скрип закрывающихся дверей выскочили на нужной нам остановке. Янка слепила снежок и бросила в меня. По шее потянуло холодком, рассыпчатые осадки попали за воротник. Я ответил. Громко крича, мы бежали по аллейке, засаженной тополями и веселились как дети. Остановились только у дверей магазина.
– Все-таки надо купить что-то поесть,– задыхаясь , с покрасневшими щечками проговорила Красовская. Она была чертовски соблазнительная, необычная для Зазеркалья…настоящая что ли…
– А может все-таки домой?– предложил ей я, но она заупрямилась.
В магазине мы приобрели бутылку дорого коньяка и пачку пельменей.
– Давно я так не смеялась…– сообщила мне Яна, отпирая двери квартиры на Гвардейцев Широнинцев.
Щелкнул выключателем. В узкой пеналообразной прихожей загорелся свет. Я поставил пакет с продуктами у ног и начала разуваться.
– Да, брось ты!– махнула рукой она.– Лишних тапочек у меня все равно нет… тут у меня санузел, вот здесь кухня, спальня…Курить на балконе!– оставляя мокрые следы на полу, я следовал за ней, осматривая малогабаритную квартирку. Мебель вся новая, ремонт сделан неплохой, но спальня одна и место лишь одно, ни дивана ни кресла. Небольшая кухня со стеклянным обеденным столом посередине, балкон метр на два с огромными высокими окнами ничего особенного, так большинство харьковчан живет, а некоторые еще и не в одиночку, а целыми сеьмями.
Я поставил пакет на столик, сбросив пальто на барный стул.
– Пельмени в холодильник!– прокричала Яна откуда-то из ванной.– Будем отмечать начало нашего расследования.
Пожал плечами. В морозилке было пусто, следа пребывания продуктов не обнаружено. Сиротливо на верхней полки ютился огрызок “сервелата”.
– Ян, а где у тебя…– я обернулся, услышав легкие шаги за спиной.
Красовская была в легком, почти невесомом шелковом халате с китайскими драконами, едва достающим до середины бедра. Волосы уложены в причудливую прическу, макияж снят, но она ничуть не изменилась от этого, оставаясь такой же привлекательной женщиной.
– Бокалы на полке,– ответила она на мой не заданный вопрос,– а пальто у нас принято вешать на вешалку.
Соблазнительно покачивая бедрами, она вышла в коридор. Я откупорил коньяк, разлив по небольшим водочным стопкам. Ну не с винных бокалов его пить, право слово? Ничего другого у журналистки “Вечернего Харькова” не обнаружилось. Она вернулась, сев напротив, закинув ногу за ногу.
– Ну…как говорил герой одного фильма, за успех нашего безнадежного предприятия!– Яна чокнулась со мной и залпом осушила рюмку.
Захотелось напиться, до одури, до отупения, для того чтобы забыть, вычеркнуть из памяти, сломать что-то в себе. Налили еще по одной.
– Какие наши дальнейшие планы, герр Дворкин? Как будем искать нашу Божену?– она слегка раскраснелась от выпитого спиртного, язык начал заплетаться, глаза масляно заблестели.
– Начнем с Каразина…– коньяк обжег горло. Я поставил на проветривание окно и закурил, игнорируя запрет на курение в квартире.– Должна же Калиновская появляться в университете… Может чего узнаем о ней от одногруппников, преподавателей.
– Так они нам все и рассказали!– хмыкнула Янка.– Студенческое братство самое крепкое. А насчет ее появлений в универе… если наша девчушка работает в “Какаду ” – деньжата у нее имеются, платить за сессии и все!
– В наше время такого не было,– заметил я.
– Брось, Дворкин,– кокетливо улыбнулась Яна,– ты не такой уж и старый. Ну может и стоит попробывать…
Она встала со своего стула, держа стопку с коньяком в руках. Отодвинула мои руки и села ко мне на колени.
– Не подумай, что я б…дь, просто одиноко, грустно и тебе, и мне! А так хочется хоть немного побыть счастливой. Опять же зима…
Ее губы были совсем рядом, бездонные голубые, почти кукольные глаза смотрели на меня в упор не мигая, словно гипнотизируя. Я ощущал ее запах, запах молодой женщины, желающей того что и я. Никаких длительных отношений, никакой любви! Просто забыться. Просто спастись от одиночества, гложащего нас обоих.
– Ты…– начал было я, но Яна улыбнулась, приложив мне палец к губам.
– Не надо! Давай помолчим!– она впилась в мои губы терпким поцелуем со вкусом только что выпитого коньяка. Голова закружилась. Я ответил, обнял ее, прижал к себе, чувствуя гибкое, упругое тело.
– Мы забудем обо всем завтра!– шептала она, сквозь жаркие поцелуи.
– Ничего не было!– твердил я, лаская ее шею.
Сердце бешено билось, нам хотелось забыться, умереть в объятьях друг дурга и воскреснуть для новой жизни завтра, в котором не будет никаких нас. Я подхватил ее на руки и понес в спальню, опрокинул на кровать, чувствуя непреодолимое желание, сбросил сорочку…
И неожиданно протрезвел. Голова стала ясной, чистой, будто только что выпавший снег. Что я делаю? Зачем? Ведь я не изменяю отражению Светки, я сейчас изменяю настоящей моей жене, которая сейчас рядом с Вышицким, даже не предполагая, что это за человек и человек ли вообще! А вдруг у нее тоже с ним было? Мылси путались, но желание пропало напрочь. Янка все сразу поняла, высвободилась из моих объятий, откатилась в сторону, поправляя задравшейся халатик.
– Ян…– я сел на краешек, схватившись за голову. Было стыдно и перед ней, и перед настоящей реальной Светой!
– Ничего страшного,– улыбнулась она. В уголках ее глаз заблестели слезы, которые она смахнула уверенной рукой. Эта была снова Красовская – журналист от Бога, сильная и энергичная женщина,– я все понимаю…Ты ее слишком сильно любишь!
– Не ее, – я кивнул в сторону двери, будто за ней стояла та женщина, которую мы видели в кафе с другим мужчиной два часа назад,– я люблю ту…настоящую, реальную, которую полюбил много лет назад с расстояния в несколько десятков метров с первого взгляда и навсегда, ту которая ждала, которая верила, которая надеялась, которая умела и хотела мечтать, любить, дорожить, без которой я не могу представить свою жизнь.
– Ты ее очень любишь…ту реальную,– то ли спросила то ли сказала уже успокоившаяся Яна.
– Очень…И теперь, после всего я, наверное, понял это окончательно!
– Прости,– попросила она прощение, вставая.
– И ты, Ян, прости меня.
– Это все коньяк, просто коньяк…– вытирая слезы, прошептала она, выходя из комнаты.
А потом мы варили с Красовской пельмени. Она снова щебетала и шутила, словно ничего между нами не произошло или делала вид, что ей это безразлично. Когда часы пробили полночь, засобирались спать.
– Ты можешь спать на другой половине кровати,– предложила она, зевая.
– Да, спасибо,– согласился я, но так и не пошел к ней в спальню, просидев до утра на кухне, скуривая одну сигарету за другой, а из спальни слышались редкие всхлипы Красовской, затихшие лишь к утру, когда за замороженным инеем окном начал просыпаться рассвет, настоящий зимний рассвет с белым пушистым снегом, детворой на санках и невозмутимыми собачниками. Очередной день нашего расследования.
– Мне надо вернуться обратно…– прошептал я, заваривая в джезве ароматный крепкий кофе.– Надо вернуться назад, хотя бы ради Светланы!
ГЛАВА 18
Утром мы проснулись, как ни в чем не бывало. Я так и заснул за небольшим столиком на кухне, положив голову на скрещенные руки. Янка спала у себя в комнате и разбудила меня щелчком защелки в ванной комнате. Быстро попили кофейку и рванули на Майдан Свободы к университету Каразина, надеясь опять на импровизацию, которая последнее время нам не дурно удавалась, воспользовавшись услугами такси, благо деньги у меня еще оставались, и переходить в статус альфонса я не спешил.
Возле центрального входа огромного здания , украшенного массивными коллонами и высокими синими елями толпились студенты. Кто-то курил за углом, наслаждаясь последними свободными минутами перед парами, кто-то живо обсуждал перепитии курсовых проектов и стремительно заходящей сессии, до которой, как известно, студенты живут весело и беззаботно.
Красовская с сомнением оглядела это вавилонское столпотворение и справедливо поинтересовалась:
– И как мы будем искать здесь Божену Калиновскую?
Никаких мыслей в голову не приходило, кроме самой простой и действенной. Ознакомится с расписанием филологического факультета, а там найти разговорчивого студента и…Идти в деканат не хотелось. Сразу начнутся лишние вопросы, заморочки, которых нам бы, как частным лицам хотелось бы избежать.
Мимо нас, пыхтя, промчался профессор в черной шляпе, стареньком, видавшем виды пальто и раздутым портфелем, из не до конца прикрытого края которого торчали учебники.
– Идем!– предложил я, так как больше никаких других идей у Янки все равно не было.
Толкнув тяжелые двери, мы вошли в огромный вестибюль, по размерам своим напоминающим половину стадиона Металлист. Справа, у гардероба толпились молодые девчонки, прихорашивающиеся у зеркала, на вахте, сдвинув очки на краешек носа, вязала старенькая бабушка вахтерша, которая помнила еще те времена, когда университет был не Каразина, а Максима Горького.
Куда идти в этом мельтешение и бесконечном броуновском движении, я понятия не имел, потому схватил ближайшего паренька за руку и умоляющим голосом поинтересовался расположением филологического факультета. Он путанно начал объяснять, показывать, рассказывать, но в итоге с Красовской мы пошли наобум.
Деканат оказался на третьем этаже этого громадного здания, но мы по незнанию умудрились обойти почти все крыло, уже вымотавшись, заметили невзрачную вывеску с необходимым нам названием.
Божене Калиновской было двадцать полных лет, а потому я сделал вывод, что училась она на третьем курсе. Таких групп было всего две. Да…не пользуется нынче такая специальность у молодых абитурентов поппулярностью. Сегодняшней молодежи интересны экономика, юриспруденция и прочие прибыльные науки, которые смогут научить зарабатывать деньги, а что может принести домой филолог кроме изящной словесности?
