Александр Харламов
Игра отражений
ГЛАВА 20
Грязные,усталые мы выпали из легенды отечественного автопрома на Московском проспекте у метро Дворец спорта. Моя куртка и туфли были безбожно испачканы глиной, руки в капельках крови Божены Калиновской, да и Красовская выглядела не лучше. Дети подземелья, блин…Или лучше сказать дети Зазеркалья в нашем случае?
Похлопал себя по карманам, с удовлетворением отметив, что портмоне из дорогой кожи все еще при мне. Осмотрел Яну, которая за дорогу так и не произнесла ни слова. Конечно же, виняла во всем меня, а как иначе? Ведь это, своим появлением, внес сумбур и полный кавардак в ее размеренную жизнь успешной харьковской журналистки.
– Поедем? – кивнул я на длинную аллигатороподобную тущу новенького троллейбуса.
– А нас пустят туда?
Что-то мне не нравился ее голос…Что-то обреченное было в нем, словно ее обладательница сломалась, отступила перед жизненными трудносятми. Это было страшно! Холодные голубые глаза смотрели на меня обреченным взглядом, полным разочарования. Что поделать, я не принц на белом коне из сказки с хорошим концом. Я заблудившийся в собственном Зазеркалье человек, желающий все исправить, наладить и привести в порядок.
– Конечно пустят,– улыбнулся я ей, попытавшись приободрить. Боль в ее глазах немного угасла, а потом, когда мы заняли места в самом конце салона, она безмолвно уставилась в окно, наблюдая за шелестящим мелким проливным дождем, бьющимся раненной птицей в стелко.
Я не стал ее тревожить. Самому было погано на душе. Перед глазами стояла Божена, умирающая у меня на руках. Странно…по идее я должен к ней испытывать какое-то чувство, сродни ненависти, но ничего кроме жалости и сострадания к нелепой смерти девчонки, запутавшейся в жизненных сложностях, не было.
– Наступна зупинка Бульвар Слинька !– хриплый прокуренный голос кондуктора заревел на весь салон, заставив вздрогнуть.
Яна спокойно встала и направилась к выходу, мерно локтями рассталкивая стоящих в проходе людей. Кое-кто возмущался, обзывал бичарой, бомжевской подстилкой, но она шла вперед , гордо подняв свою очаровательную головку. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.Видок у нас, правда, был еще тот…
Грязные, усталые, вымотанны до предела, как морально, так и физически, мы еле нашли в темноте уличных фонарей нужный нам дом, где жила бабушка Божены Калиновской.
Прохожие торопились домой, в тепло родного уютного очага, а мы, как два беспризорника со стороны молча наблюдали за ними. Говорить сил уже не было. Мне спешить некуда, мой дом оказался волею пана Вышицкого по ту сторону Зазеркалья, а Яна…Только теперь я понял, почему она ввязалась во всю эту авантюру. Она была одинока. Мучительно больно, наверное, каждый день приходить в пустую квартиру, где тебя никто не ждет, не спросит как прошел день или заботливо принесет тапочки.
Пачка сигарет промокла, и я еле смог ее раскурить, с наслаждением втягивая в себя аромат терпкого табака.
– Дай и мне,– попросила Красовская, протянув руку. Выщелкнул ей “Мальборо”, заботливо поднес к кончику сигареты оранжевое дрожащее пламя. Она закашлялась, но продолжала курить, неловко держа сигарету двумя пальцами.
– И как будем штурмовать цитадель зла?– наконец, видимо совсем успокоившись, кивнула она в сторону темных окон на этаже Калиновской.– Боюсь, что второй раз добрая бабушка Глафира Аркадьевна вряд ли поверит нам и пустит на порог вот так запросто. Помнится, псоледний раз она кричала нам вслед что-то про бандитов и хулиганов!– Яна криво усмехнулась, выбросив недокуренный даже до половины бычок. Встряхнула заляпанными гляной волосами, теперь она стала той самой Красовской – звездой харьковской журналистики, которую я знал.
– Есть какие-то идеи?– полюбопытствовал я, так как у самого была абсолютно пустая голова. Только перед глазами умирающая Божена. Это видение не отпускало меня, как только выдавалась свободная минута, я вновь и вновь возвращался к этому, внутренне содрагаясь от увиденного.
– К сожалению, только самые радикальные,– улыбнулась Яна,– я, конечно, не Раскольников, но после того, что мы уже с тобой натворили…
– Ну убить Глафиру Аркадьевну только за то, что ей посчастливилось иметь ключи от квартиры Калиновской это уже слишком!
– Да я не о том, Дворкин!– она толкнула меня в плечо.– Всего лишь взять и отобрать силой…Боюсь, что у нас мало времени…Скоро стемнеет, тогда эта старуха ообще никому не откроет…
Я тяжело вздохнул. Вплетать в эту полубандитскую историю бубулю-божий одуванчик совсемне хотелось.
– Ладно, пошли,– я увидел, как на высокие ступеньки подъезда Калиновской пытается заехать женщина с детской коляской,– мигом ухватив мою светлую мысль, Яна рванула следом. Она уточнила у молодой мамаши код, придержала дверь, пока я с мирно спящим карпузом и коляской вползал в ярко освещенный, пахнущий чем-то мерзким и грязным подъезд.
– Ой, спасибо вам, ребят!– поблагодарила нас женщина.– Пандусы, который год обещают поставить. А руки у нашего начальства ЖКХ так и не доходят. Вот и мучаемся по-маленьку…Нас таких в подъезде восемь, да два колясочника. Вообщем тяжеловато без посторонней помощи.
Мы доброжелательно улыбнулись. Проводили мамашу до лифта, сами отправившись по лестнице, искренне надеясь, что за это доброе дело, наверху простят то, что мы задумали сделать.
Знакомая дверь Глафира Аркадьевны. Мы замерли перед ней, осматривая ее на предмет глазка. Круглого окуляра на новенькой металлической двери не нашлось. Это было просто превосходно!
Нажали на звонок, терпеливо дождавшись шороха шаркающих шагов за дверью.
– Кто там?– раздался голос старушки.
– Я вам дам кто там!– заорал я, разыгрывая заранее расписанную партию.– Заливает еще и спрашивает!
– Дорогой не кричи!– урезонила меня Яна тонким голосом.– Она старый больной человек, впадающий в маразм. Забыла выключить воду вот и все…
– А евро ремонт на сто тысяч “зеленых” она будет мне оплачивать?!– взревел я. Готовясь к прыжку.
– Какой ремонт? Кого заливают?– недоумевала Глафира Аркадьевна за дверью.
– Мы ваши соседи снизу! Только купили ее, только въехали, а тут нате-получите…
– Так снизу там Сашка Прохин живет…– растерялась бабулька.
Расчет был прост. В эоху интернета и кока-колы все меньше люди стали знакомиться со своими соседями. Все чаще квартиры сдавались, продавались, а в многоквартирных домах уследить за всеми пермещениями было трудновато. Вот мы и решили на этом сыграть.
– Теперь живем мы, бабуль,– спокойно пояснила Яна,– и вы нас заливаете!
– У меня все закрыто! Все краны исправны!
– Точно маразматичка!– подлил я масла в огонь.
– Ах ты, гад малолетний!– взбеленилась Глафира Аркадьевна. Защелкали металлические замки на двери. – Я тебе сейчас покажу маразматичку!
План сработал. Мысленно я молился, чтобы цепочки на двери не было. Хотя на такую модель их ставят редко.
– Помягче с ней,– одними губами попросила Яна, сделав умоляющие глаза.
Скрипнули несмазанные петли. Дверь отъехала в сторону. На пороге стояла Глафира Аркадьевна в очках с крупными, почти стрекозьими линзами, в домашнем халате и застиранном переднике.
– Что это…такое– добавила она, рассматривая нас.
Терять время было нельзя. Я шагнул в квартиру, оттесняя старушку вглубь комнат. Яна шмыгнула следом, притворяя за собой дверь.
– Я милицию вызову! Грабят!– закричал она, но я оборвал ее на полуслове, прижав ко рту свою грязную ладонь.
– Глафира Аркадьевна, простите нас и не бойтесь! – зашептал я ей, усаживая бабулю на стул.– Мы вам ничего плохого не сделаем. Нам очень срочно надо попасть в квартиру Калиновских. Отдайте нам ключ, пожалуйста…
Старушка испуганно закивала седой головой, показывая в сторону шкафа. Янка быстро открыла старенькие обшарпанные дверцы. Так и есть. Небольшая связка ключей валялась на самом видном месте.
– Готово!– сообщила Яна мне, позвякивая металлом.
– А теперь вы сядите на стул и просидите так сорок минут. После того, как мы спокойно уйдем, вы можете звонить во все колокола и сообщать всем службам. Договорились?
Бабулька кивнула, очки смешно сползли на нос. Волосы, уложенные в строгую дульку, расстрепались.
– Как в кино…– пробормотала она почти счастливо, когда я убрал с ее рта ладонь.
– Именно!– подмигнул я ей.– Только мы не какие-то там бандиты…
– Просто попавшие в сложную ситуацию люди,– пояснила за меня Яна.
– Да чего уж там,– махнула рукой Глафира Аркадьевна.– Идите, выносите все…
Мы медленно повернулись к выходу, каждую секунду опасаясь, что вслед нам доносится крик: ” Помогите! Грабят!” Яна даже смущенно покраснела:
– Никогда не думала, что буду грабить старушек!– но вместо крика о помощи до нас донеслось ворчливое замечание, что никто завтра во дворе не поверит истории Глафире Аркадьевне, даже если она поклянется всеми святыми.
– Эта точно на помощь не позовет,– заметила Красовская.
Я кивнул, не глядя, подибрая ключи к двум замкам на входной двери. А ларчик просто открывался…Английский замок приветливо щелкнул, впуская нас в полутемный коридор квартиры Калиновских. В нос ударили запахом пыли и невыветрившегося ладана. Странно…В первый раз я его не ощутил. Включил свет и рванул по коридору в спальню Марьи Степановны -бабушки Божены. Здесь стояла небольшая кровать полуторка, застеленная на старинный манер покрывалом, заваленная подушками, укрытых тюлью. У окна с новеньким стеклопакетом телевизор на коричневой советской тумбочке, желтые застиранные шторы с какими-то фантастическими цветочками коричневого цвета. На полу узкая самотканная дорожка, а в углу трехстворчатый шкаф.
– Кажется этот…– махнула в сторону его рукой журналистка.
Сердце заколотилось сильнее. Я был в шаге от того, чтобы исчезнуть из Зазеркалья раз и навсегда, вырваться из плена отражений, оказавшись в реальном мире. Моя мечта могла сию секунду исполниться, но я почему-то медлил, переводя взгляд с Яны на дверц и обратно.
Она была умной девочкой. Все поняла моментально. Немного смутившись, улыбнулась в ответ, пожав плечами, словно извиняясь.
– Тебе решать…
– Мы столько здесь наворотили, что оставлять тебя одну…– начал было я, но Красовская меня резко перебила.
– Дворкин, за меня не переживай. Мои покровители меня вытащат из любой передряги,– она криво усмехнулась, едва сдерживая слезы. Как ни крути, а за это короткое время мы определенно сблизились,– хорошие журналисты всегда в цене, да и не наследила я нигде. Так что…
Я коснулся створки шкафа, но она меня остановила, схватив за руку.
– Постой, Саш…
– Яна…
– Послушай!– в уголках ее глаз показались слезы.– Интересно, а в настоящем мире, там в реальном Харькове я есть? Или я тоже плод твоего воображения?
Я пожал плечами. Никогда не задумывался над этим вопросом. Все как-то происходило спонтанно. Я просто знал. Что Янка рядом, поможет, посоветует, посодействует. Скорее всего, она отражение моей мечты о помощи в этом чужом для меня мире. Я был уверен в этом почти на сто процентов, но вслух произнес конечно совершенно другое:
– Конечно есть, может не такая решительная и боевая, но есть!– я ободряюще обнял ее, прижав к своей замызганной куртке. Она уткнулась мне носом куда-то в грудь и часто задышала, изредка всхлипывая.
– Тогда найди меня там!– попросила она, отревевшись.– Нет! Я ни на что не претендую! Я знаю, что ты очень любишь свою Светку, но…Просто расскажи мне, той настоящей о нашем приключении! И возможно вы вместе даже напишите приключенческую книгу об этом всем,– она обвела рукой пустую комнату.
– Обещаю,– тяжело вздохнув, подтвердил я. Права была народная мудрость, гласившая, что долгое прощание, лишние слезы,– мне пора…
Я дернул ручку нас ебя и створка шифоньера распахнулась. Внутри висели цветастые платья, строгий серый плащ, какие кофточки брежневского периода, а на внутренней стороне висело то самое зеркало, с которого начались все мои злоключения. Та же самая оправа, тот же самый холодный блеск полированной поверхности. Оно помутнело, изображение заклубилось туманом. Сквозь сизый дым, заполонивший экран начал проступать Выщшицкий. Я вскрикнул, помимо воли отшатнувшись назад.
– Добрый вечер, Дворкин!– улыбнулся пан. Позади него, в проеме, было видно как играется в прихожей Мишка, гладя пушистого Кекса. – А ты все=таки настырный парень! Не ожидал, что ты доберешься до Калиновских, догадаешься обо всем. Ты сам такой умный ил кто подсказал?
Он ехидно улыбнулся. На нем была моя футболка, подаренная тещей на день рождения, трико с вытянутыми коленками, которое я так любил, даже причесан Вышицкий был как и я, на бок с пробором.
– А, вижу, вижу…– заметил он Яну, с любопытством рассматривавшую ученого девятнадцатого века, который изобрел секрет вечной жизни.– Ты не терял времени зря…Зачем тебе это все, Дворкин? Денег куры не клюют, известность, слава, все как ты хотел, о чем мечтал, все, в чем боялся признаться даже сам себе? Опять же помощница симпатичная, если не сказать красавица!– он деланно поклонился из зеркала Красовской.– Зачем тебе возвращаться?– тут же прошипел он с плохо скрываемой ненавистью.– Что ты тут забыл?
– Там моя семья!– решительнок кивнул я.
– Которая тебя так долго не устраивала? К которой ты постоянно предъявлял претензии? Ты же сам хотел этого? Не будь твоей свободной воли поменяться, я бы никогда не выскочил из Зазеркального плена…
– Я хочу домой,– упрямо твердил я.
– Отлично! Твой дом там! Где богатый особняк на Павловом поле, где ты пишешь романы, а их издают миллионными тиражами, где слава и известность…
– Но нет семьи, настоящей семьи.
– Всегда чем-то приходится жертвовать, Дворкин!
– Это ты убил Марию Степановну.
– Калиновскую?– уточнил Вышицкий, сбившись.
– Да!– подтвердила Яна.
– Мой грех,– согласился ученый,– только не я, а ее собственная внучка. Я лишь попросил помочь…
– Ты воспользовался любовью Марты к тебе, чтобы остаться жить вечно, ты убил ее внучку, подставил правнучку, на тебе кровь многих людей!– безаппеляционно заявил я.
– Ну и что?– удивился Вышицкий.– зато я умер в девятнадцатом веке, а живу сейчас в двадцать первом вместе с твоей женой, а ты сидишь в Зазеркалье и думаешь, как выбраться оттуда. И кто из нас прав?
– Я выберусь отсюда!– закричал я, сжимая кулаки.– Уничтожу тебя раз и навсегда!
– Это как это, позволь узнать?– улыбнулся Вышицкий, склонив голову на бок. Его ехидная улыбка бесила меня, я готов был броситься на шкаф и разнести его к чертовой матери. Сдерживала меня только рука Яны на плече.
– Для начала я найду зеркало с собственным воспоминанием о том дне, когда купил это проклятое зеркало на Коммунальном рынке, а потом разнесу его вдребезги, чтобы ты, тварь, никогда не выбрался из Зазеркалья, а потом заживу заново.
– Долго и счастливо?– уточнил ученый.
– Именно!– зарычал я от ярости, захлестнувшей меняю
– Позволь уточнить, дорогой мой Дворкин, план у тебя, конечно, замечательный, но…но…но…Ты же был в лабиринте, ты видел сколько там зеркал, отражений, Зазеркалий. Мне будет даже интересно понаблюдать, какое ты выберешь . Одно может закинуть тебя в пустыню к со змеями и скорпионами, в торое в вечную мерзлоту…И эту самые мирные. Дерзай! Ищи свое настоящее воспоминание!– он махнул ручкой мне в зеркале, расстворяясь в сизом дыме. Где-то позади него, я видел как в ванную заходи Светка, что-то говорит, целует нежно в губы, принимая этого ходячего мертвеца за меня. С криком я со всего маху врезал по дверце шифоньера. Тот задрожал всем своим дубовым остовом.
– Сашка!– Яна заорал, бросившись к оторвавшейся дверце, повисшей на одной петле. В этот момент я чуть не потерял сознание, когда представил, что мой единственный шанс вернуться обратно, чуть не разбился из-за моей горячности.
– Спасибо,– еле выдавил я из пересохшего горла.
– Ты слышал, что он сказал?– спросила Яна, придерживая дверь с покосившимся зеркалом.
– Слышал…– хмуро ответил я.
– И ты все равно пойдешь?
– У меня нет выбора,– я шагнул вперед, коснувшись полированной поверхности ладонью. Ее сразу же, будто сковал мороз. Пальцы провалились во что-то терпкое, липкое, густое, как кисель.
– Ничего себе!– ошалело заморгала Красовская, наблюдая, как моя рука по локоть погружается в зеркало.
– Прощай Яночка!– я улыбнулся журналистке из Зазеркалья, глубоко вдохнув в себя воздух, словно перед прыжком в воду. Тело сковало ледяным холодом. Зажмурился. Чувствуя, как что-то меня обволакивает и затягивает внутрь. Меня закружило в каком-то непонятном водовороте, пол с потолком поменялись местами, я совсем потерялся в пространстве, отдавшись на волю этой круговерти.
А в пустой квартире Калиновских, по ту сторону Зазеркалья осталась журналистка Яна Красовская, с горечью рассматривавшая пустую дверцу, где раньше висело зеркало Вышицкого, исчезнувшее навсегда из этого мира. Вместо отражения на шкафе остался пустой пыльный квадрат. Она улыбнулась последний раз этому квадрату и пошла прочь, расстирая по щекам грязные слезы. Тогда, она еще не знала, что впереди ее ждет Орден ненависти, охота на вампиров и другие яркие события. Но это будет потом. А пока, встреча с Дворкиным– пришельцем из Зазеркалья стало в ее жизни самым интересным и опасным приключением, которое она запомнит и пронесет через всю свою жизнь, бережно храня в душе добрые воспоминания о нескладном писателе, который очень любил свою жену и семью.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Тело само выдернуло себя из лпикого тягучего зеркала. Я снова оказался один в этом длинном странном коридоре, сплошь уставленном зеркалами. В каждом из них был мое отражение. Оно преломлялось, искривлялось, корчило мне рожи, все это крайне напоминало комнату смеха из моего советского детства. Только теперь вместо чистой и светлой радости в душе. Я ничего не испытывал, кроме жуткого всепоглащаещего страха.
Вышицкий оказался прав. Почти нереально найти среди миллионов отражений именно мое, которое вернет меня в реальность, навсегда заперев злобного гения в плену Зазеркалья.
Я расстерянно замер в начале коридора, оглянувшись назад, в поисках поддержки. За спиной, по другую сторону полированной поверхности стояла Красовская и рассматривала себя. Я махал ей рукой, кричал, но никакой ответной реакции не последовало. Завеса между мирами снова стала непроницаемой. Куда идти? Где реальность в этом коридоре, а где всего лишь игра отражений?
Я сделал неловкий шаг вперед, будто по скользкому льду. Стало холодно. Раньше я этого могильного холода не замечал. Некогда было…Мечтал о новой жизни, необычных ощущениях, о славе и богатстве, двигался вперед, а не назад. А теперь, оглянувшись, понял, что и позади не так уж плохо, стоит захотеть лишь только что-то изменить. Быть чуточку внимательней к жене, заботливее к ребенку, терпимее к теще и все! Вот она реальность, которая в сотни раз лучше любого придуманного мира!
Впереди меня, дальше по коридору послышался ледянящий душу вой. Он гулко эом разносился вокруг, исходя из какого-то источника в глубине коридора. Стало жутковато. Я зябко повел плечами, размышляя над причиной этого шума. Стоит ли идти на него или нет? К чему это приведет? Разум отчаянно боролся с сердцем, но сердце победило. Ведь если бы у нас оно не побеждало, хотя бы изредка, мы перестали бы быть людьми, а стали бы роботами.
– Ну и черт с ним!– шагнул вперед по коридору, стараясь не касаться зеркал, покрывающих стены. Вот так качнет тебя, коснешься стены и поминай как звали! Ищи потом снова Калиновскую, добывай зеркало…
Вой становился все громче. Уши закладывало, словно перед прыжком с высоты. По ложечкой сосало, предвещая неприятности, к которым я приближался широкими, но аккуратными шагами.
Коридор резко оборвался, расширяясь в округлую комнату, с высокими зеркальными потолками, не имеющюю выхода. Уши уже заложило. Барабанные перепонки работали на пределе. Я поморщился, закрывая их ладонями.
Посреди комнаты на высоком постаменте стоял кристалл в форме ромба. Внутри него метались черные клубки теней, создающие вой, который чуть не оглушил меня окончательно.
– Это еще что такое?– проорал я, скорее для самоуспокоения, чтобы услышать свой собственный голос, эхом прозвучавший среди непрерывного воя. И вдруг все смолкло…Наступила звенящая давящая тишина, от которой было ничуть не лучше. Тени в кристалле напряженно замерли, прекратив свою нелепую возню, будто услышав мой риторический вопрос.
Мне ничего не оставалось сделать, как шагнуть к постаменту. Шаг, второй, третий…Зеркало начало крошится под моими ногами. Стены вдруг стали выгибаться в мою сторону, меняя очертания. Вокруг моего тела метались сотни моих отражений. Хруст стоял невыносимый. Передо мной висящее за постаментом зеркало неожиданно пошло трещинами, заскрипела, покрываясь глубокой сетью серебристых морщин а потом с шумом разлетелось осколками мне в лицо. Я отшатнулся, упав на пол, воткнувшись руками в мелкое крошево. Брызнула кровь из пораненных ладоней. Что-то странное творилось по ту сторону зеркала. Кристалл на постаменте закачался. Тени начали свой бешеный разбег, намериваясь его свалить вниз. Все чаще они исчезали и появлялись внутри него, то становились совсем четкими, то теряли последнии очертания.
– Аааа!– заорал я, поддаваясь панике. Ноги сами заскользили по зеркальному полу, отталкиваясь от чего-то твердого и массивного, и только в эту секунду я понял от чего…Грохот и вой слились воедино. Постамент накренился, повинуясь моему невольному толчку, а кристалл с тенями резко поехал вниз.
Каким-то чудовищным усилием, акробатическим прыжком я развернулся подставляя раскрытые окровавленные ладони навстречу летящему артефакту, но он дразняще качнувшись, свалился на раздробленный пол всего лишь в паре сантиметров от меня.
И тут все затихло. Зеркала перестали лопаться, стены пришли в нормальное положение, вой прекратился и только кристалл с легким стуком катился по разбитому отражению потолка. Стук…стук….стук…стук…Этот звук был сродни ударом грома в тишине Зазеркалья.
Наконец, немного покачавшись на ребре, словно играя на моих нервах, он замер на месте, а потом разлетелся на мелкие кусочки, мгновенно устремившиеся в мое лицо. Боль сотнями мелких укусов вонизлась в щеки и веки. Я, как мог, закрылся руками, но без толку. Микроскопические частички кристалла секли открытые кисти. А потом все кончилось. Время окончательно замерло, я завис в каком-то ваккуме.
Открыл глаза, готовый тут же увернуться, если Зазеркалье снова начнет бросаться кусками стекла. Передо мной стояли четыре девушки. Хотя нет…Стояли это глагол для людей, а что придумать для душ? Души парили над битым зеркалом в метрах двух от пола. Одну я узнал почти сразу. Она стояла правее всех и по-доброму мне улыбалась. Божена Калиновская…А кто же еще…Она была одета в белое свадебное платье, коса тщательно заплетена в причудливую прическу, идеально наведен макияж.
– Здравствуй, Дворкин,– поприветствовала меня первая из них. В ней я с ужасом рассмотрел Марту – верную сподвижницу пана Вышицкого. Они с Боженой, да и с двумя другими были чем-то неуловимо похожи.
– Саша, не бойся,– попросила Божена меня, подлетев поближе. От нее дохнуло могильным холодом, обжигающим легкие. Руки мои неожиданно покрылись мелкой серебристой изморозью,– мы пришли тебе помочь…
– И она?– я кивнул в сторону Марты, которая покачивалась неподалеку.
– Бабушка не меньше нашего хочет свободы,– пояснила Калиновская.
– Какой свободы?! Вечной жизни вы хотите, а не свободы!– взревел я, выплескивая на них, то что накипело у меня в душе за столь длинное пребывание в Зазеркалье.– Придумали способ сохранить себя…
– Это не мы! Это Вышицкий!– заплакала средняя женщина, которую я не знал. Ее слезинки, прозрачные, как горный хрусталь, капали из глаз, стекали по румяной щеке и исчезали, поглощенные отражениями.
– Может и не вы!– согласился я.– Но она точно!
Ткнул совсем невежливо в сторону Марты, а она в ответ лишь сделал еще один шаг ко мне.
– Можешь не верить нам, Дворкин, но мы оказались такими же пленницами Зазеркалья и Вышицкого как и ты! Только ты был там, почти в реальной жизни, ел, пил, курил, спал с женщинами, а наши души томились здесь,– она кивнула на осколки кристалла.
– Почему я должен вам верить?– насупился я, скрестив на груди руки.– Ты любила пана и пошла из-за любви на все это…
– Меня обманули,– поджала губы Марта,– моих девочек и меня саму он использовал лишь для того, чтобы вручить страннику зеркало, дабы произошел обмен, и он оказался в реальности. Мы же…– она попыталась пнуть кристалл, но ноги, сотканные из сизого тумана, прошили его насквозь.– мы же остались пленниками этого… этого мира. Я хотела вечной жизни с ним, не скрою. И любила Вышицкого, но после всего, что он сделал…Нет! Калиновские свободны от заклятия!
– Да?– изумился я, шутливо округлив глаза.– и как это вышло?
– Ты сломал сердце зеркала,– Марта кивнула в сторону кристалла,– место, где томятся заблудившиеся в лабиринтах отражений души.
– Я…ээ…ничего не ломал…так случайно вышло.
– И тем не менее мы тебе благодарны! Потому хотим помочь,– выступила Божена. Ее душа выглядела так же прекрасна, как и живая девушка.
– Чем мне могут помочь четыре тени?– спросил я.
– Души,– поправила третья, дотоле молчавшая Калиновская. Я так понял, что это Марья Степановна, убиенная собственной внучкой по приказу сумасшедшего пана.
– Хорошо,– быстро согласился с ними,– души?
– Мы отведем тебя к твоему зеркалу,– пояснила Марта,– без нас тебе его не найти. Только я и Вышицкий знаем каково его отражение и как оно выглядит…
Я на секунду задумался. Деваться все равно было некуда, либо сгинуть среди своих отражений, быстренько сойдя с ума, либо довериться женщинам, которые приложили руку к тому, чтобы я сюда попал. Я выбрал второе…
– Отлично, Марта, я согласен! Ведите меня.
Души переглянулись между собой. Марта выплыла вперед, а остальные взяв мое тело в полукруг завертелись вокруг с тем же самым жутким воем, поразившим меня в самом начале. Замельтешили лица, волосы, руки, голова пошла кругом, я зажмурился, а потом ощутил, как мое тело отрывается от пола и несется куда-то вдаль, куда я разобрать не мог, лишь различал прямую спину Марты Калиновской, с которой и началась эта игра отражений.
Это длилось очень долго…даже не могу сказать сколько, может минуту, показавшуюся мне вечностью, а может и час, который пролетел, будто минута. От постоянного воя и мельтешения у меня заболела голова. Я уже не старался рассмотреть что-то в этой сплошной серой круговерти. Просто прикрыл глаза и отдался на волю семейки Калиновских.
А потом все резко стихло. Мое тело замерло, словно подвешенное в воздухе. Я попробовал сделать самостоятельно шаг. И у меня получилось! Открыл глаза. Души стояли позади меня, а я почти уперся лбом в зеркало в старинной оправе, в отражении которого моя сгорбленная от холода фигура стояла на Коммунальном рынке перед старой бабкой, пытавшейся мне всучить злополучный артефакт.
– Это…– показал я рукой на отражение. – Это…
– Это твое воспоминание, Дворкин,– хитро улыбнулась Мария Степановна. Только сейчас я узнал в ней ту самую старушку, с которой все и началось. – Ну или мое…Не важно!– подмигнула она мне.
– Главное,– прервала ее Марта,– что это шанс начать все сначала! Переделать прошлое…
– То есть…Если я туда попаду,– уточнил я,– то мне достаточно не купить у вас зеркало? И все? Зажить мирной спокойной жизнью?
Души замялись. Черты их серых бледных лиц начали расплываться. Они явно смутились и хотели меня о чем-то попросить.
– Ведь так?– нахмурился я.
– Тебе надо разбить зеркало, Дворкин,– объяснила Марта,– тогда наши души освободятся из плена Зазеркалья и мы попадем туда, куда обычно попадают грешницы.
– То есть вы исчезните?
– Как и Вышицкий,– улыбнулась Божена, обняв свою бабушку. Это выглядела бы смешно, если было бы не так грустно. Рука Калиновской скользили, сквозь невесомую дымку, которую представляла собой старушка.
– Но вы…
– Не думай о нас. Ты принесешь нам самое главное в этой жизни,– перебила меня Марта,– покой!
Я кивнул, внутренне содрогаясь. Это как же они ненавидят Вышицкого, что готовы пожерствовать собственным бесмертием, ради гибели врага.
– Согласен!– зажмурился, вытянул вперед ладонь, снова ощутив, как она проваливается в могильный холод. Рывком бросил тело вперед, погружаясь в свое отражение, а когда холод прошел. Открыл глаза, появившись там, где случилось начало этой истории.
– Что-то ты припозднилась, бабуль!– окликнул я старуху, которая сосредоточенно упаковывала в бумагу что-то прямоугольное и громоздкое.
– Так жить за что-то надо! Коммунальные повышают, а пенсия не растет…Вот и стоишь тут до ночи, чтоб заработать гривну другую…
– Ой ли…
Я заинтересованно сделал несколько шагов к ее лотку. Она почти уже все собрала. На грязной картонке остались несколько чашек, серебрянные ложки и древний фонарик на аккумуляторах. Зарядного к нему я не увидел.
– Да…невесело…– хмыкнул я,.
– Может ты, сынок, чего-нибудь купишь?– подняла голову бабулька. У нее оказаллось морщинистое старушечье лицо, узкие губы и острые, как сталь глаза, прожигающие тебя насквозь. Я даже немного отшатнулся от ее взгляда. Таких глаз я не видел никогда. Они были полны злобы, печали, страха и надежды. Наверное, именно эта искорка надежды и смутила меня. По натуре человек я добрый, и смотреть на такое вот непотребство, творящееся в стране мне неприятно. Умом понимал, что облагодетельствовать всех не получится никогда и не у кого, что все хорошо и счастливо живут только в сказках, но…но…но…
– За проезд отдай, за место отдай, полицейским хапугам тоже в ладошку положи, а что ж мне…– из уголка ее глаз, потекла серебристая слезинка, которую она ловко смахнула краешком платка.– Купи, сынок, хоть что-то…
Дурак! Кричал мне разум. Иди покупай курицу, садись на маршрутку и едь к любимой жене, а вот сердце…Оно всегда меня подводило.
– Ну что тут у нас…– полез я во внутренний карман за бумажником.– Вилки ложки у нас вроде есть, фонарик не нужен…
Мой взгляд неожиданно зацепился за ту громоздкую штуку, которую старуха заворачивала в вощенную бумагу.
– А это у тебя что?– кивнул я на прислоненный прямоугольник, приставленный к ножке соседнего лотка. – На картину похоже…
– Зеркало это, бабкино,– пенсионерка довольно шустро развернулась и стала быстро освобождать товар от бумаги. – Еще при царе батюшке куплено, оклад позолоченный, дома смотреться жинка будет, да радоваться.
Она довольно проворно для своих лет выставила мне его для обозрения. Зеркало, и впрямь, выглядело старинным. Чистое, без единой трещинки или затемнения, пронзительно глубокое и красивое оно было украшено витьеватым окладом, покрытым позолотой.
– Бери, за полцены отдаю,– обреченно кивнула бабка на такую красотищу.
