Аким Волынский
Литературные заметки. Валериан Майков
Дли полноты характеристики Майкова в этом моменте его литературной деятельности отметим несколькими критическими замечаниями то, что им сказано о свойствах русского ума. С чувством особого патриотического удовлетворения Майков, как мы видели, усматривает в русском народе гармоническое сочетание аналитических и синтетических «воззрений». При ненависти к ничтожному остроумию и блистательной фразеологии, русский человек счастливо соединил в себе умение разлагать каждое явление на части и затем вновь соединять эти части по строго-логическому, трезвому методу. Такова наивная, не глубокая, хотя пылкая характеристика, вышедшая из под пера молодого фактического редактора «Финского Вестника». Изгоняя из своих рассуждений строго научное представление о вне-опытных, мистических элементах духовной жизни и сведя всю деятельность человеческого ума к какому-то внешнему процессу, Майков не мог заглянуть в глубь индивидуальности русского народа. Если принять характеристику Майкова, то пришлось-бы допустить, что в России находятся на одинаковой высоте и то, что производится аналитическою работою человека, и то, что создается его синтетическими силами. Можно подумать, что русское художественное творчество и русская культура стоят на одинаковом уровне развития. Политическая история русского общества и русская политическая наука, если верить Майкову, если держаться его поверхностно-оптимистического взгляда, должны представлять целый ряд триумфов, свидетельствующих о несокрушимом житейском и теоретическом анализе русского ума. Искусство, для которого прежде всего требуется своеобразное восприятие действительности в непосредственном идеальном свете сознания, искусство, которое начинается синтезом, продолжается синтезом и никогда не переходит в рассудочный последовательный анализ, искусство, запечатленное, в своих красках и формах, оригинальностью характера и темперамента – вот в чем обнаружилась истинная духовная сила русского общества. При бедной культуре, двигающейся робкими и неверными путями, при крайней ограниченности политической мысли, при убожестве и грубости публицистических орудий, при общей банальности и мелкости научно-философских приемов и стремлений, одно только русское поэтическое творчество представляет законченное самобытное явление, имеющее общечеловеческое, мировое значение. Анализ не показал себя до сих пор в России сколько-нибудь заметной, развитой способностью. В области гуманитарных знаний, ведущих общество по пути нравственного и умственного прогресса, мы не имеем еще до настоящей минуты ни одного особенно крупного факта, который мог-бы выдержать сравнение с однородными проявлениями могущественного анализа европейской мысли. Русская социальная наука влачится в прахе, цепляясь за самые поверхностные течения в культурной жизни других народов, раболепствуя перед собственными ничтожными кумирами, постоянно приснащаясь к случайным публицистическим интересам. Русская философская мысль до сих пор еще находится под запретом у коноводов журнальной печати, испуганно содрогаясь от крикливых, нагло-невежественных обвинений в склонности к метафорическим бредням. Где-же можно открыть, хотя-бы теперь, через полвека после громкого заявления Майкова, какие-нибудь яркие следы настоящего научного анализа, плодотворной умственной работы, соединяющей в себе обе стороны человеческого мышления, захватывающей в одном цельном построении результаты синтеза и анализа? Где доказательства того, что русская натура обладает такими разносторонними духовными способностями, такой «энергичной смелостью» при органической симпатии к строгой правде, если даже в практической сфере все её прогрессивные стремления сводятся к каким-то жалким, быстро проходящим, «благим порывам»?..
Теперь мы исчерпали все, что относится к социальной философии в рассуждениях Майкова. Анализ, синтез, вопрос о национальности в его теоретической постановке и частный вопрос о характерных свойствах русской народности – эти различные темы и составляют главное содержание обширной статьи Майкова «Общественные науки в России». С этими мыслями, без посредствующего эстетического звена, было бы невозможно прямо обратиться к предмету настоящей литературной критики, и вот мы находим в отрывках Майкова, не напечатанных в свое время, но обнародованных, как мы уже сказали, в полном собрании его работ, несколько мыслей, получивших дальнейшее развитие в его следующих статьях. Майков, на двух страницах, делает первый набросок своей эстетической теории. Он старается отметить главный типический признак искусства вне определении «школьной эстетики». Изящно все то, говорит он, что только производит какое-нибудь впечатление на человеческое чувство. «Изящное произведение тем и отличается от других произведений свободной деятельности духа, что действует на чувство, и что без того оно не было бы изящным». Наука обращается к уму и никто не может требовать, чтобы она управляла волею и «раздражала чувство». Истины, добытые путем научного исследования, не действуя «на чувствительную сторону человеческой души», не производят никакого влияния и на нравственность. Аполлон Бельведерский ничего собою не доказывает, ни к чему не подвигает, но «смотря на этот антик, вы трепещете от восторга, видя перед собой осуществление душевной и телесной красоты». Он до основания поражает нашу чувствительность. В опровержение этого взгляда на искусство часто приводят, замечает Майков, примеры таких произведений, которые в одно время удовлетворяют и требованиям ума, и требованиям изящного. Утверждают, что писатель может и доказывать и пленять художественностью формы. Но такое представление Майков считает совершенно ложным: «поэзия, говорит он, доказательств не терпит, ибо доказательство необходимо приводит к чистой мысли, разоблаченной от жизненных форм»…[5] Вот вкратце эстетические взгляды, выраженные Майковым в статье его «Общественные науки в России», взгляды, представляющие, несмотря на отсутствие пространных доказательств, некоторый литературный интерес.
Не углубляясь пока в критику этой эстетической теории, укажем её главные общие недостатки. Во-первых, определение изящного, сделанное Майковым, не заключает в себе типических признаков художественного произведения и в то же время не выделяет его из необъятной сферы явлений, так или иначе действующих на наше чувство. Нельзя считать изящным все то, что производит на нас какое-нибудь впечатление. Наши впечатления разнообразны, как мир. Наши чувства приходят в движение по самым различным мотивам, потому что нет такого явления, которое, вступая в нашу душу с большей или меньшей силой, не вызвало бы волнения в области наших ощущений. Волнение эстетическое имеет свою собственную окраску, тенденцию, и задача эстетики заключается именно в том, чтобы точно определить его природу. Но от такой научной постановки вопроса Майков, по крайней мере в данном рассуждении, стоял очень далеко. Во-вторых, нельзя не признать крайне односторонним понятие об изящном, как о чем-то радикально отличном от истинного. Майков не уразумел, что изящное есть только правильное воплощение истинного. Вынимая из художественного произведения разумный элемент, который не может не действовать на сознание, двигать его в ту или другую сторону, возбуждать в нем, вместе с кипением чувств, диалектическую работу и борьбу различных идей и понятий, Майков опять обнаруживает непонимание синтетического характера художественного процесса. Бессознательно развертываясь в произведениях искусства, выступая в полном слиянии с определенною внешнею формою, идеи составляют душу всякого художественного творения и, по самой своей природе, могут быть постигнуты только сознанием. Именно в этом и заключается отличительный характер эстетических чувств, их идейным происхождением и объясняется их возвышенность и утонченность, находящаяся в прямом отношении к степени умственной и нравственной культурности человека. Не терпя никаких рассудочных доказательств, искусство полно жгучей диалектики, овладевающей умом с властною, ничем непобедимою силою.
