Эльвира Смелик
Безнадёжная любовь
5
Аня не видела Богдана два дня. Она пообещала ему никогда больше не совершать самостоятельные экскурсии на бывший склад. Красной Шапочке не полагалось забираться в логово страшного серого волка, пока он сам коварством и обманом не завлечет ее туда. Но видимо страшный серый волк, вопреки всем предсказаниям, был сыт или находил себе другие жертвы. Нельзя сказать, что Аня ни капельки не обижалась на него. Она даже приготовила строгую, осуждающую речь, которую планировала произнести при встрече, и не произнесла.
Как обычно, утром они отправились на пляж и, петляя среди аккуратных домиков, совершенно случайно наткнулись на живописную парочку.
Два человека шагали рядом. Лицо Богдана было мрачно и слегка перекошено, как будто у него болели зубы. Лёсик прятал хитрые глазки и периодически втягивал щеки, отчего физиономия его смешно удлинялась.
Девчонки с независимым видом проследовали вперед, Аня остановилась.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Да так, – лаконично и неопределенно ответил Богдан, а Лёсик, скромно улыбнувшись, объяснил:
– Понимаешь, я Богдану на голову ведро уронил, – за что получил в награду довольно свирепый, не сулящий ничего хорошего взгляд.
Аня хихикнула и заботливо поинтересовалась:
– Все в порядке?
Богдан посмотрел на нее обиженно и разочарованно.
– Издеваешься?
– Нет, что ты! – Аня мгновенно сделалась серьезной. – Просто… – она хотела сказать, что всего лишь представила это ведро и его, и уголки ее губ вновь поползли вверх.
– Ну, ладно! – он не дал ей договорить. – До вечера.
Что он сказал? До вечера?
Аня вопросительно посмотрела на него, захотелось спросить: «Ты уверен? Ты не ошибся? Действительно, до вечера? Значит, ты придешь? Придешь ли? Тебя долго не было, и уже начинало казаться, будто ты совершенно забыл о том, что здесь, совсем близко, есть я. До вечера?»
***
Утром, когда предательски брошенное Лёсиком ведро, гулко ударило где-то в районе макушки, и вибрирующий звон (ему казалось, звенело не ведро, а его голова) расшвырял и вытряс наружу все даже самые смутные и потаенные мысли, преодолев первый приступ великой злобы, он вдруг осознал, что больше всего на свете желает покинуть этот мир. Нет, он вовсе не собирался покончить с собой из-за случайно упавшего на голову ведра. Просто он хотел уйти от того, что считалось и смело называлось окружающими его жизнью, в которой ему приходилось укрываться зелеными и красными одеялами, помеченными в уголках белыми бирками с инвентарными номерами, в которой на множестве полок его совсем не его комнаты лежала лишь пачка чужих сигарет, в которой на голову падали дырявые жестяные ведра. Опять ведра! Вообще-то, оказывается, это ужасное потрясение.
Звон и вибрация раскололи сознание на две части, тут же поссорившиеся друг с другом.
Эй! Тебе захотелось красоты и уюта? Тебя не устраивает жестяное ведро? Ты думаешь, что гораздо приятнее было бы, если бы тебе на голову упала прекрасная греческая ваза с изображением фрагментов из древних мифов? Глупец! Представь, сколько бы тогда было черепков. От рукотворного великолепия, пережившего множество поколений людей, и от неразумной, сотворенной природой головы, которая не ценит свой и без того короткий век. А тут – оба практически здоровы и отделались лишь непродолжительным звоном в ушах и покореженных ушках. И, чувствуешь, после хорошенькой встряски все встало на свои места, и ты наконец-то осознал, как никчемна и глупа твоя жизнь, и пора бы исправиться, взяться за ум.
Ну, довольно! Довольно! Ты, зануда, тоже ведь из того мира, который хочется покинуть. А ты помнишь, как было хорошо, когда ее руки касались волос? А помнишь, она чуть не плакала, когда увидела меня подонком? Она не поверила в это. Потому и пришла. Я не думал, что она останется и полночи пронянчится со мной. А я все говорил и говорил, потому что боялся: если я замолчу, она встанет и уйдет. Я не мог ее отпустить. А когда она заснула, убаюканная моей пустой болтовней, я бережно уложил ее и даже закутал одеялом. Ты не представляешь, какое это блаженство – доброта и ласка. Нет, не та ласка, к которой ты привык.
Ха-ха! Ты ли это?
Конечно, я! Кто же еще? Будто ты не знаешь. Дурак! Ничего ты не понимаешь. Я хочу быть с ней.
Боже мой! Вот так новость! Ты считаешь, она единственная, с кем ты когда-либо хотел быть? Мой жаркий мальчик, ты все также мил и циничен, а говоришь о какой-то новой жизни. Не ты ли в самое первое свидание наплевал в романтическую душу этой наивной, доверчивой девочки?
Почему я самому себе должен объяснять? Рядом с ней я сам становился романтичным идиотом. Знаешь, в какой-то мере это казалось даже приятным. Но ты представь меня вдохновенно бродящим по таинственным ночным улицам и украдкой целующимся среди кустиков с благоухающими цветочками.
Хватит! Хватит! Не то меня стошнит. И ты, конечно же, поспешил открыть ей свою истинную сущность? Это стало для нее жутким ударом. Она едва не разревелась. Ты заметил?
Она едва не дала мне по морде… Почему я задумываюсь сейчас? Почему я никогда не думал раньше? Она ведь, действительно, не единственная. Почему мне, цинику и подонку, было так приятно, когда меня гладили по головке, словно маленького мальчика? Почему мне снова хочется увидеться с ней?
До чего же все-таки странные эффекты дает падение на голову ржавого жестяного ведра!
6
Первое запланированное свидание, как и положено, решили начать с прогулки, а дальше – видно будет.
– Мне надо Чоне пару слов сказать. Дойдем, а? – прозвучали первые романтические признания, и прогулка получилась отменная: через пустырь и узкую полосу деревьев, до склада.
Наверное, Ане стоило остаться снаружи, скромно постоять где-нибудь в сторонке, подперев стенку, но Богдан, не задержавшись у дверей, потащил ее в «свою берлогу», лихо схватил что-то с полки, она не успела разглядеть.
– Я сейчас. Ты подожди здесь.
Он, как и обещал, вернулся быстро. Аня сидела на столе. Он снял с гвоздика клетчатую рубашку, надел поверх футболки и подошел к ней.
– Я готов.
Но к чему он был готов, так и осталось невыясненным, потому как, спрыгивая со стола, Аня не очень-то рассчитала траекторию полета и точку приземления. Неожиданно для себя она попала точно в его объятия и… Слово за слово, точнее, поцелуй за поцелуй… В общем, зря он надевал рубашку.
«Ты сегодня совсем другой, – захотелось сказать ей. – Я еще не знала тебя таким. Нет, знала, знала. Когда увидела тебя в первый раз, в самый первый раз». Но она ничего не говорила. Ей было сладко и жарко. Она забыла про свой прежний страх. Его руки. Его губы. Что с ней происходит, когда они касаются ее?
Она не пыталась остановиться, оттолкнуть его, застыв на установленной границе, она не могла, в безрассудном желании дойти до конца, познать то, что раньше никогда не испытывала, но что обязательно когда-нибудь должно было случиться, но не с ним, не сейчас. Нет, нет, нет! Именно с ним и именно сейчас. Пусть потом она, возможно, раскается и пожалеет, но бог с ним, с «потом».
У него все-таки хватает сил замереть в решающий момент. Он вопросительно смотрит на нее, а она отчаянно шепчет: «Пусть!»
«Я так хочу. Может, это плохо, постыдно, грешно? Но…».
А впрочем, нужны ли тут слова, когда рядом есть он?
Она обнимает его, прижимается щекой к его груди, целует, опять целует, и вдруг затихает, только теплое дыхание касается его кожи.
– Ты спишь?
– Нет. Думаю.
– О чем?
Жутко интересно узнать, о чем могут думать люди в такой момент.
– Я никогда не видела моря ночью.
Он был готов на большее. Ну, хотя бы достать звезду с неба.
– А сейчас – ночь? – на всякий случай уточнил он. – Тогда пойдем.
– Куда?
Он плохо видел ее в темноте, но хорошо слышал ее голос.
– На городской пляж? Очень романтично! – в ее словах пряталась усмешка, а на губах, он чувствовал, наверняка, ехидная улыбка. – Далеко мы не уйдем.
– Тогда уедем.
– На чем?
– Увидишь.
Она и не подозревала, сколько еще сокровищ таит в своих недрах бывший склад.
Захвати пару одеял и жди меня у дверей.
Он ушел по длинному, освещенному далекими отблесками коридору, а она послушно застыла возле белой стены, оглядываясь по сторонам.
Где-то совсем близко раздался шум, взревел мотор. Яркий луч света вырвался из-за угла.
– Держи! – он бросил ей куртку. – Садись!
Она не видела ничего вокруг, и вовсе не потому, что они неслись стремительно и быстро, отчего предметы по сторонам, и без того скрытые темнотой ночи, превращались в единую бесконечную летящую навстречу полосу. Она не хотела ничего видеть, она прижималась к его спине и рисовала на ней теплыми пальцами только ей одной понятные знаки. Она даже немножко удивилась, когда они вдруг остановились, а потом, скинув куртку и босоножки, почти с закрытыми от удовольствия глазами, неслышно ступая по мягкому песку, пошла в ту сторону, откуда доносилось до нее пряное и свежее дыхание огромного, ласкового существа, живущего миллионами жизней.
Маленькая волна бесшумно накатилась, лизнула ноги, позвала.
Аня незаметно для себя забрела уже по колено. Было очень приятно идти, ощущая кожей мягкое, упругое сопротивление воды. Кругом прозрачная темнота, тихий шелест, шепот.
Внезапно что-то черное, увесистое тяжело прочертило воздух и пошло на посадку. Как жаль, что камни не умеют плавать! Они звонко ударяют о воду, рвут ее ровную поверхность и падают на дно, а при этом вокруг разлетаются миллионы хрустальных брызг, которые неожиданным холодом колют кожу и мгновенно впитываются в одежду.
Аня смахнула с лица соленые капли. Ее изумленный крик, встретивший падение камня, наверное, еще витал где-то по побережью. А некто стоял на песочке и улыбался.
Аня набрала в ладони воды и направилась прямиком к его темнеющей на фоне белого песка фигуре. А что еще могла она сделать? Но коварный некто предусмотрительно отступил и, когда последние капли просочились сквозь сжатые пальцы, опять улыбнулся.
– Эй! Ты что задумал? – Аня, предчувствуя самое ужасное, сделал шаг назад, но темная фигура молча надвинулась на нее.
– Я так не согласна! – на всякий случай предупредила Аня и, не выдержав, бросилась наутек.
Конечно же, он догнал ее, схватил в охапку и, запинаясь, понес к воде. Она цеплялась за его плечи, за шею, болтала ногами, протестующе кричала, но он все равно сбросил ее в пенистую волну.
– Ах, так!
Он был сильнее, она толкала его, тащила, сама падала (какая разница, если уже мокрая с головы до ног), а он не поддавался.
Дикий стон восторга вырвался из Аниной груди, когда она наконец увидела его, барахтающимся в воде. Она не давала ему подняться, какое-то время он еще отбивался, потом смиренно затих, а когда она успокоилась и отпустила его, отплевываясь, на четвереньках выбрался на берег, выпрямился. Она уже стояла рядом, отжимала прядь волос и победно улыбалась.
– Получил?
– Я?
Богдан шагнул к ней, она не успела увернуться и почувствовала, как уходит из-под ног земля. Он подхватил ее на руки и пошел прямо в море, все дальше и дальше.
– Ты что?
Вода доходила ему уже до пояса.
– Вот найду место поглубже…
Аня испуганно замахала ногами.
– Я не умею плавать в одежде.
Для верности она покрепче обхватила его шею и случайно коснулась губами щеки.
– Ты соленый.
Он осторожно опустил её в воду.
7
Завернувшись в одеяло, Аня раскладывала одежду на все еще хранящий дневное тепло огромный валун.
– Не думаю, что она когда-нибудь высохнет.
– Ну и что? – Богдан потянул за угол ее одеяла. – Отдай!
Аня посмотрела немножко удивленно и рассержено.
– Возьми другое.
– Я хочу это.
Она недовольно сбросила свои зеленые одежды, а он подобрал их, накинул одеяло себе на плечи, развел руки, и словно два темных крыла раскрылись, загородив море, далекий горизонт, и сомкнулись за Аниной спиной.
– Так теплее.
– Да.
Она выправила руку, убрала с лица мокрые волосы и дотронулась пальцами до его подбородка.
***
Аня смотрела куда-то в сторону, Богдан касался губами ее плеча и ни за что не хотел отодвигаться.
– Наверное, уже скоро утро.
Он молчал.
– Нам надо ехать.
– Угу.
Они по-прежнему лежали.
– Эй!
Плечо дернулось, куда-то пропало, и он почувствовал ее дыхание, оно коснулось теплой волной лба и шевельнуло волосы.
Одежда, конечно же, была мокрой и жутко неуютной, и свежий ветерок возник сразу откуда-то, наверное, из влажных, остывших складок, и не слишком дружелюбно обжег холодом.
Богдан наглухо застегнул куртку, Аня накинула сверху одеяло, завязала узлом под подбородком и плотно прижалась к его спине.
Когда, поставив мотоцикл, пробирались меж невероятного количества незнакомых в темноте вещей, чуть не наступили на Чоню, мирно дремавшего в каком-то закутке. Тот чертыхнулся сквозь сон, но просыпаться и не подумал.
Спасаясь от холода, они закопались в куче зеленых и красных одеял, немного подражали вместе.
– Я жутко хочу спать.
***
Она опять проснулась раньше его. Он открыл глаза, сладко потянулся, увидел ее чуть согнутую спину и провел пальцами по выступающим бугоркам позвонков.
– Что ищешь?
– Где-то здесь должны быть мои часы, – озабоченно объяснила Аня.
– Зачем тебе часы? Уже светло.
В щели между досками, которыми было заколочено маленькое, изнутри зарешеченное окно, заглядывало солнце.
– Тонко подмечено, – ехидно произнесла она.
– Наклонись.
Они поцеловались.
– И все же, зачем тебе часы?
– Узнать, сколько времени.
– Это ничего не решает.
Аня задумалась на мгновенье и согласилась, но потом на лице ее опять появилось озабоченное выражение.
– Девчонки, наверное, уже с ума сходят. Я почти сутки не показывалась дома.
– Они же знают, что ты со мной.
– Знают.
У нее был слегка виноватый вид.
– Ясно, ясно. Хорошего же они мнения обо мне.
– Согласись, у них есть причины.
– А я думал, ты скажешь: «Дуры! Они ничего не понимают!».
***
– Анька – ненормальная! – воскликнула Жанна. – С кем связалась!
– А что? – не согласилась с ней Ольга. – Он, по-моему, вполне ничего.
– Я так не думаю, – выглянула из-за книжки Настя. – После того вечера мне ни на кого из них смотреть не хочется.
– Между прочим, девочки, – Оля сделала многозначительное лицо, – вы заметили, что сейчас они обходят нас стороной?
Жанка хмыкнула.
– Ты хочешь сказать, что это заслуга Аньки?
– Кажется, она ей не в тягость! – Настя отбросила книжку. – Жарко!
– Привет! – в комнате появилась Аня, лицо ее сияло от счастья.
8
Время. Оно все меняет. Оно куда-то спрятало счастливый блеск из Аниных глаз. И дело заключалось не только в том, что она тосковала без очередной встречи.
Обычный исход подобных историй заранее знали все: он получил от тебя, чего хотел, и больше ты ему не нужна.
Неужели и с ней выходило то же самое? Неужели все умные и расчетливые и на этот раз оказывались правы?
Известный сценарий, и Ане по нему досталась самая глупая и предсказуемая роль. Обидно! Невыносимо обидно!
Почему он не сказал прямо? Почему вел себя так, будто дальше что-то обязательно должно быть?
Нет! Просто, это она – дура! Наивная дура! Вот и шагает теперь с опущенной головой и бесцветными глазами по дорожке, основательно утоптанной миллионами таких же как она наивных дур.
– Хлеб кончился, – пристально разглядывая засохшую белую горбушку, констатировала Настя. – Как мы будем ужинать?
Жанна недовольно шевельнулась в плетеном кресле, ее не очень-то прельщала перспектива предстоящего визита в магазин.
– Я схожу, – тихо предложила Аня, и даже если бы кто-то очень горел желанием сделать это вместо нее, возражений не последовало бы.
Надо ценить героические поступки совершенно несчастного человека. «Может, это ее взбодрит», – заботливо подумала Жанна.
Когда Аня печально выходила из магазина, ее кто-то окликнул.
– Привет! Я – Лола. Подруга Богдана. С тобой можно поговорить?
– О чем?
– Обо всем.
Аня собрала силы и сделала вид, что она вовсе не печальная, а просто такая задумчивая, а главное, что ее совсем не задело словосочетание «подруга Богдана».
– Оставь его. Здесь столько всяких мужиков, и молодых, и старых. Не все ли тебе равно, перед кем месяц хвостом вертеть?
Сначала Ане захотелось с грустью спросить: «Как я могу его оставить, если он уже сам меня оставил?», но обычное нежелание Лолы утруждать себя выбором выражений несколько остудило ее мелодраматический порыв, и она промолчала, с трудом скрыв возникшую неприязнь.
– Разве ты не понимаешь, кто ты для него? Случайная девочка. Маленькое развлечение. Он только поиграет с тобой. А потом? Он мне сам сказал, что просто хочет развлечься.
Конечно, Лола права. Ане нечего возразить.
Лето, море, мимолетное знакомство. Какие тут могут быть чувства, какие желания, кроме одного: пожить в свое удовольствие? Однако жутко неприятно слышать от постороннего: «Он только поиграет с тобой. Он просто хочет развлечься». Как бы ни была права воинственная красотка Лола – не ее дело!
– А ты думаешь, я за него замуж собираюсь? – надменно-насмешливо произнесла Аня.
– Надеюсь, до этого еще не дошло, – усмехнулась Лола.
Аня стушевалась. Естественно, замуж она не собиралась, даже мыслей таких не возникало, но… Так хочется верить в вечную, прекрасную любовь! Так хочется верить, что она наконец-то пришла к тебе, и кто-то жить без тебя не может, грезит и дышит только тобой!
– Ты не обижайся, – примирительно улыбнулась Лола. – Я не стану говорить, что только о тебе забочусь, стараюсь ради твоего блага. Конечно, и ради своего. Я много чего о нем знаю, и мне все равно, какой он, плохой или хороший. А ведь тебе не все равно? – она пристально заглянула в глаза. – Господи! Ну, что тебе от него нужно? Неужели кого-то другого нельзя найти? Зачем он тебе?
– А тебе?
Лола сощурила холодные глаза.
– Ты хочешь услышать от меня, что я люблю его? И ты будешь довольна? А может, я вовсе и не люблю. Просто мне удобно быть с ним. Он многое может. И не только в постели.
Аня чуть не покраснела, а потом рассердилась.
Хватит этой девице копаться в ее чувствах и душе! Сама-то она отчего так трясется из-за своего ненаглядного Богданчика? И откуда у нее эта странная уверенность в том, что их совместная история еще не закончилась?
– А почему ты беспокоишься, если точно знаешь, что я для него мимолетное развлечение? Я уеду, и он твой, – Ане тяжело говорить подобные вещи, и только отчаянная наглость помогает ей держаться смело, вызывающе. – И разве я не имею права развлечься? Ради чего я должна искать что-то еще, когда рядом есть то, что нужно?
А, какая разница, что болтать, если с ним уже все кончено!
Лола не ожидала от нее таких бессовестных выступлений, она думала: обиженная девочка разноется и расплачется.
– Ты же не знаешь! Ничего не знаешь! – со злостью воскликнула Лола. – Думаешь, я просто так говорила, что он многое может? Так и есть! Многое! Даже убить, если надо!
– Убить? – Аня не понимала зачем, чтобы отвадить соперницу, нужно врать так безжалостно и нелепо. – О чем ты говоришь?
– О чем знаю, о том и говорю, – теперь голос Лолы был тверд и спокоен. – Думаешь, почему этот склад, эта странная компания?
Лола больше не злилась, она улыбалась насмешливо и уверенно. Она не врала.
Аня изумленно посмотрела на ее улыбку.
– До свидания.
Лола проводила ее взглядом.
– Дура! Девчонка! Побежала отмываться от недавних поцелуев.
И что в ней нашел Богдан? Она маленькая и глупая. Чуть не задохнулась от страха.
Хотя, кажется, она и сама порядочная дура! Угораздило же ее обо всем проболтаться! Странная история, до конца непонятая и необъясненная. Но если Богдан узнает…
Ну и пусть! Сам виноват. Переживет! Его ведь ни капельки не волнует то, что об этом знает она, Лола.
9
Аня вовсе не бежала, она по-прежнему еле-еле шла и думала.
Неужели ревность настолько сильна, что заставляет делать самые страшные вещи? Надо же такое придумать! Надо же так ужасно оговорить человека!
Но Лола так странно держала себя, будто была совершенно уверена в своей честности, будто говорила чистую правду? И хотя Аня совсем потеряла голову от любви, она прекрасно осознавала: вовсе не безупречен и не безгрешен Богдан, ох, далеко не безгрешен.
Ей хотелось безоговорочно верить в лживость ревнивых слов и в его невиновность, но она не могла. Не могла. И без Лолы нетрудно было заметить необычность окружающих Богдана вещей.
Почему он живет на заброшенном складе? Почему иногда встречаются там довольно странные личности, то не в меру веселые, то беспросветно мрачные? Почему Лесик сказал, что он в отключке, а не просто спит?
Нет, нет, нет! Полная ерунда! А вдруг?
Она непременно должна узнать правду. Тут Лола рассчитала точно: Аня не сможет быть с ним, если он…
Он стоял у калитки и разговаривал с Ольгой.
– Явился пропащий! – возмущалась Оля. – Вообще-то так с девушками не поступают! Полное свинство! – она заметила в конце улицы медленно приближающуюся подругу. – А вот, кстати, и Анька.
Оля удивленно смотрела на еле передвигающую ноги подругу. Можно было подумать, что она окончательно свихнулась с горя и уже не узнает никого вокруг. Ольга не выдержала, шагнула навстречу, потянула пакет с хлебом.
– Давай, отнесу!
Анька пакета не отпускала. Тогда Оля потянула сильнее, и Аня равнодушно разжала пальцы.
А он думал, она бросится ему навстречу, но она даже не улыбнулась.
– Привет.
– Извини, я не мог…
Она равнодушно промолчала, словно чужая, только кивнула головой.
– Что с тобой?
– Ничего. Настроение… просто…
– Ну, прости. Так вышло, – он не привык извиняться, но она и не слушала его извинений. – Если бы я сам знал заранее, я бы, конечно, предупредил.
– Я не обижаюсь.
Не обижается? А почему так мучительно молчалива и неприязненна?
Прошло всего лишь два дня. Всего два! Он, действительно, не мог придти. Он понимает: она ждала, переживала, она придумывала черт знает что, и он просит прощения. Он же пришел.
Подумаешь, два дня! А она слишком обиделась, и, похоже, эта обида легко перечеркнула все, что было раньше.
Больше нечего ждать, больше нет поводов оставаться. И он уже хотел уйти, когда вдруг увидел в ее глазах, нет, вовсе не обиду, совсем другое, необычное, горькое, вопрошающее. Он всегда понимал ее глаза.
– Почему ты так странно смотришь на меня?
Нет, она не сможет молча носить сомнения в себе, и этот странный взгляд никуда не денется, вечно будет создавать между ними непробиваемую преграду. Чтобы он исчез, надо…
– Мне сказали, будто бы ты кого-то убил.
Спасибо неласковой жизни: научила справляться с бурной реакцией в ответ на провокационные заявления, научила, как оттянуть время, чтобы разумно и толково выбрать правильный ответ на решающий вопрос.
– Кто сказал?
Она ждала от него других слов.
– Впрочем, я знаю, кто.
Дура ревнивая! Прекрасно знает о том, что случилось на самом деле, но выворачивает так, как выгодно именно ей. И, сколько не оправдывайся, невиновным все равно не окажешься, а недоговоренности только усилят Анины подозрения.
Но разве он должен все рассказывать ей?
Как хорошо было раньше! Пусть и тогда он предстал перед ней плохим, совсем немножко плохим, притягательно немножко плохим, ей нравилось сознавать, что именно она разглядела в нем скрытое сокровище, которое по слепоте не замечали другие, и он с удовольствием играл перед ней эту роль. А теперь?
Они сидели на траве возле бывшего склада.
Почему он должен ей все объяснять? В конце концов, у них всего лишь обычный, ни к чему не обязывающий летний роман. Но, видимо, так уж суждено, чтобы с первого взгляда, с первой встречи эта девочка слишком глубоко забралась в его темную душу. Пусть знает!
– Ну, подрались мы. Ничего особенного. Просто оба были не в себе, вот и решили разобраться. Ну, я ему башку пробил. Ну, он мне челюсть свернул. Расползлись по углам. Я вырубился. Прихожу в себя, гляжу: Малой все еще валяется. Такой синевато-зелененький. Пока я в отключке был он у меня «колеса» спер и, по дури, нажрался сверх меры. А дальше я не помню. Наверное, опять отрубился. Ребята нас нашли, ну, и подумали, что подумали.
Аня застыла неподвижно, уперлась подбородком в колени.
– А почему ты им ничего не объяснил?
– Они меня и не спрашивали. Да я и сам никогда ничего не объясняю.
А сейчас объяснял. Хотя надо было уйти, не говоря ни «да», ни «нет», уйти и больше не возвращаться.
Невероятно, но она слишком многое узнала о нем всего за несколько дней!
– А ты не боишься, как он?
Богдан усмехнулся: вот и начались душеспасительные беседы!
И тут он от них не сумел отвертеться! А ведь надеялся, считал, что Аня безоговорочно принимает его со всеми недостатками, с беспросветной мрачностью души и маленькими непростительными слабостями.
– Нет. Вряд ли так. Возможно, по-другому.
– По-другому? – она впервые за весь разговор посмотрела на него, пораженно и непонимающе.
– Конечно. Все мы смертны. Ты забыла?
Он опять усмехнулся. Довольно мрачных шуточек и насмешливых слов по поводу того, о чем надо плакать!
– Ты – домой? – Богдан не сомневался, что Аня сейчас уйдет, заранее встал, но она не двинулась с места, только подняла глаза.
– Нет. Там слишком много народу. Я лучше еще немного здесь посижу.
– Без меня?
Она промолчала, лишь зябко обняла себя за плечи.
– Да ты совсем замерзла. Пойдем!
Он привел ее в комнату с множеством полок и единственным, заколоченным окном. Она завернулась в одеяло, сжалась, стала совсем маленькой и беззащитной, а он не мог до нее дотронуться.
– Отогревайся, – произнес равнодушно и вышел.
Милая девочка! Маленький котенок, свернувшийся под чужим зеленым одеялом с инвентарным номером. Она была наивна и невинна, пока не встретила его. А теперь она жалеет об утерянных качествах, жалеет, что связалась с ним.
Впрочем, не она первая.
У Малого и раньше были проблемы с головой, а потом он еще подсел на барбитураты. А у кого всегда есть в наличии «колеса»? У Богдана! А Богдан – душа не бескорыстная, вечно в долг давать не будет и ему плевать на то, что у кого-то нет денег. Прочно уяснив для себя это, Малой, от тоски и безысходности, и попер с грубой силой. А когда грубая сила не очень-то помогла, достал нож.
Это рассказывать можно с насмешкой и бравадой: «Ну, я ему… ну, он мне…» А шрам-то до сих пор остался. Хорошо что-то попалось под руку, и разбитая голова ненадолго остудила воинственный пыл приятеля, а самому позволила отодвинуться, отползти подальше, стараясь унять текущую кровь и сохранить силы.
Опускаясь на пол, различая сквозь туман, плывущий перед глазами, угрожающе надвинувшуюся фигуру, Богдан отчего-то испытал тревожную радость, думая, что Малой сейчас обязательно прирежет его, и он уже никогда не придет в себя. Странно, это привлекало его, и он очень удивился, когда все-таки очнулся и увидел в другом углу неподвижного Малого. Тот сжимал голову, словно боялся, что она вот-вот разлетится на части, лопнет от боли.
Богдан неуверенно добрел до него, осторожно ткнул ногой и увидел, как из складок одежды выкатился прозрачный пузырек. Он не мог ни узнать его. Он сам принес его для Малого. Но со стороны того было большим свинством шарить по карманам отключившегося приятеля. Язык плохо слушался, но оказалось невозможным отказать себе в удовольствии высказать Малому все, что думал. Тот молчал. Наверное, страшная боль в разбитой голове заставляла Малого глотать и глотать приносившие успокоение таблетки. А в глазах опять потемнело, и Богдан рухнул прямо на лежащего.
Дальше он действительно ничего не помнил. Он пришел в себя лишь через несколько дней в больнице и очень удивил сидящего возле его кровати Чоню, разочарованно заявив:
– У, блин! Опять живой.
Чоня прожог друга свирепым взглядом, но Богдану было по барабану его праведное возмущение.
– А как Малой? – без интереса спросил он, и Чоня коротко бросил:
– Передоз.
– Повезло! – опять завел Богдан. – А я-то надеялся, что тоже…
Но Чоня не дал ему договорить.
– Заткнись! Тебе еще нельзя разговаривать!
***
– Ты чего здесь бродишь? – раздался в полумраке хрипловатый голос Лёсика.
Богдан молча прошел мимо, и Лёсик вовсе не обиделся. Все здесь – странные, и никакой гарантии, что завтра вот также, никого и ничего не видя, не пройдет мимо кого-то Лёсик и не ответит на вопрос.
Когда Богдан вернулся в комнату, Ани в ней не было. Испытав злость и досаду, он развернулся прямо с порога, хлопнул дверью и увидел Лолу.
– А-а, детка! Давно с тобой не встречались. Я соскучился. А ты?
Лола взглянула удивленно и не ответила, но он и не ждал ее ответа.
– Иди сюда! – он обнял ее, как уже давно не обнимал и повлек за собой. – Вот видишь, я с тобой.
Да. Он опять ее. Он забыл свою глупую девчонку.
Лола прижалась к нему и подставила свое лицо, губы. Но он поцеловал ее в шею, один раз, другой. Он был все также нежен и силен, и Лола пошла за ним, покорилась ему и теперь сама не собиралась его отпускать, обнимала, ласкала, безудержно и страстно, как никогда. Ловя его дыхание, ощущая тяжесть его тела, она забыла про все обиды, отдавшись этим неожиданным и давно ожидаемым мгновениям. А он…
Что-то вдруг случилось, что-то изменилось, она мгновенно ощутила это, но поняла лишь секундой позже, когда он холодно произнес, почти касаясь ее губ:
– В следующий раз, если тебе понадобиться кому-то что-то рассказать, передавай через меня.
