Эдуард Хруцкий
Полицейский [Архив сыскной полиции]

Полная версия

– Есть мысль, Александр Петрович. – Литвин достал свисток и дал две длинные трели, так обычно городовые вызывают дворников. Они прислушались.

Внезапно совсем рядом в темноту выплеснулся теплый свет. – Кто здесь? – Сторож, – рявкнул Литвин, – спишь?

Они пошли на свет. В квадрате дверей стоял крепкий старик в накинутом на плечи нагольном тулупе. – Вы кто будете?

– Мы из сыскной, – ответил Литвин, – скажи-ка, дед, кто, кроме тебя, еще есть? – Да никого. Были два господина и ушли. – Что за господа?

– Да Бог их знает, мне помощник управляющего велел пустить их в комнату, где аппарат висит. – Телефон. – Точно. – Долго они здесь были?

– Да почитай часа два, потом ушли, а мне четвертак за беспокойство пожаловали. – Какие они из себя?

– Господа как господа, в пальто богатых, котелках, у одного тросточка с серебряной ручкой, вроде как рыба изображена. – А кто у вас помощник управляющего? – Так Илья Семенович. – Знаешь, где живет?

– Да, на третьем трамвае вторая остановка. Сенная площадь. Там дом Романова, знаете? Так они во втором этаже проживают, нумер шесть.

– Вот что, борода, завтра, как сменишься, приезжай на Офицерскую, в здание Казанской части, там сыскная полиция, спросишь господина Литвина. Понял? – Бахтин ощутил в ботинке отвратительную мокроту. – Вы, Орест, берите машину и за этим Ильей Семеновичем, а я на извозчике доберусь.

Извозчик ехал медленно, но Бахтин не торопил его. Не хотелось ему спешить в «присутствие», последнее время он стал чувствовать, что внутри его словно все выгорело. Куда-то ушел азарт, желание поймать преступника как можно быстрее. Так, наверное, бывает у стареющей охотничьей собаки, – невесело шутил он.

Последние три года он вдруг стал ощущать свою ненужность. Сыскное дело изменилось так же, как изменился контингент жулья. Все чаще преступления начали совершать вполне почтенные граждане. Ну вот хотя бы сегодня. Поручик Копытин, павлон, вышедший в лейб-гвардию, убивает подпрапорщика, крадет ценности, дезертирует, совершает разгон, а потом убийство. Ну как понимать это. Он же не Сережка Послушник и не Федька Грек.

Офицер, в обществе принимаемый господин. Господи, что это с людьми случилось? Какая же странная наступила жизнь. Вот и сегодня он с мокрыми ногами тащится на извозчике на Офицерскую. Служба. Одна лишь служба. За два дня до войны уехал в Москву работать его единственный друг, литератор Женя Кузьмин. Ныне он на фронте. Статьи его из Галиции даже «Нива» печатает, а ведь когда-то Женя Кузьмин об этом только мечтал. И Ирина уехала. А Лену Глебову он в прошлом году случайно увидел на Финляндском вокзале. Как же был далек тот предвоенный день! И вот уже скоро сорок, из них пятнадцать лет гоняется по городам и весям за всякой сволочью, подставляя себя под пули и ножи.

А что взамен? Три креста на шею, пара иностранных орденов, да четыре медали. Не ахти какое жалованье, да чин, равный подполковнику, уже шесть лет. Хотел его Филиппов сделать помощником начальника, кто-то помешал. Неужели на роду ему написано ловить до смерти воров да с лживыми агентами по гостиницам встречаться. Уехала Ирина, вышла замуж за богатого француза и упорхнула в Лион.

До войны он получал от нее письма. Ирина жаловалась на скуку, искренне переживала свой уход со сцены. Только теперь Бахтин понял, как ему не хватает суматошного Ирининого дома, всех этих веселых и легких людей, которые почти ежедневно собирались у нее. Почему же случилось, что внезапно он стал совсем одинок? Поглядишь на сослуживцев, у всех компании, обеды, ужины, пикники, винт. А у него одинокие походы в кинематограф, да беседа с хозяином ресторана «Тироль» Францем Игнатьевичем Рихтарским, благо кабачок сей совсем рядом со службой и с домом.

Они с Литвиным сидели в «Тироле», было это дней десять назад, и Орест спросил:

– Александр Петрович, а вы о Рубине совсем забыли?

Нет, не забыл Бахтин ни о Рубине, ни об Усове. Помнил он их, ох как крепко помнил, тем более памятью на боку остался у него ножевой шрам, еще немного и лежал бы он в холодной, на Фонтанке, 132, в Александровской больнице. Нет, он помнил Рубина. Правда, пока не встречался с ним, но в его сейфе-лежала папка с надписью «Лимон», такую кличку имел господин предприниматель Рубин в далекой Одессе. Но кличка кличкой, агентурные донесения в Судебную не понесешь.

Однако папка на Рубина пополнялась. Много интересного прислал Миша Рогинский, чиновник для поручений Одесской сыскной, жаль, убили его в прошлом году, в ресторане Лондонской гостиницы. Помог полковник Веденяпин, перешедший с началом войны в контрразведку. Московские коллеги тоже постарались. И, конечно, Женя Кузьмин прислал газетные вырезки и просто записи разговоров.

Филиппов, которому Бахтин показал документы, сказал, подумав:

– Александр Петрович, не как к подчиненному, а как к другу обращаюсь, пусть об этой папке заветной никто не знает. Для прокурора здесь данных считай что нет, а для газетного скандала… – Он покрутил рукой в воздухе и продолжил: – Да и фамилии, смотри, какие громкие. Большие деньги сможешь заработать, продав, к примеру, Василевскому, который He-Буква, или Дорошевичу. – Если уж отдавать, то Жене Кузьмину.

– Ты, братец, никому не отдавай, так для тебя спокойнее будет, а то видишь, у Рубина в дружках сам Козлов, его одесское превосходительство. Теперь-то мне кое-что ясно, но как докажешь. За Козлова горой сам Фредерике. Министр двора. Это не шутки. – А если пойти в Думу?

– К Родзянко? А что он сделает? Очередной запрос Маклакову? Помнишь, что статья I Свода основных законов Российской империи гласит: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный…» Вот так. А ты – Дума.

Помнишь, как в двенадцатом году они разбирались? Если бы ты смог доказать, что Семена того Рубин послал, тогда все. Упекли бы его в арестантские роты, и никто бы не помог.

Да если бы он мог доказать. А дело-то ясным было, простым, как помидор. Но… В ту далекую ночь, когда ему позвонили и сказали, чтобы он искал Шохина в Обводном канале, труп его нашли перед рассветом.

– Как у него еще голова держится, – вздохнул судебный медик Брыкин.

– Крепкий человек это сделал, к ножу привычный, – сказал Литвин, – горло разворотил до позвонков.

Метрах в трехстах обнаружили следы авто. Ясно, что Шохина увезли сюда и убили у канала. Кто же знал о том, что он дал показания? Бахтин, Литвин, Филиппов, Иников и следователь Акулов.

За служащих сыскной полиции Бахтин был спокоен. Никто из них никогда бы не назвал свидетеля. А вот этот идиот Акулов!

Болтливый, истинно «светский человек». Наверное, ляпнул где-то, ну и…

Сильные люди стояли за этим делом. И присяжный Усов не зря приходил. Предупреждал он. Предостерегал. Тогда и Бахтина самого чуть не убили, спасибо, надежный агент успел предупредить.

Ночью кто-то осторожно позвонил в дверь. Коротко и тревожно. Бахтин проснулся сразу. Накинул халат, наган на всякий случай сунул в карман и пошел в прихожую. На площадке стоял извозчик Ферапонтов. – Ты чего, Егор? Не знаешь, куда приходить?

– Так знаю, ваше высокоблагородие, Александр Петрович, только дело уж больно паршивое. – Ну заходи.

Они прошли на кухню, Бахтин достал из поставца бутылку водки, налил в стакан. – Закусишь?

– Зачем добро переводить да вкус портить. – Ферапонтов одним глотком выпил стакан и не поморщился даже. – Дело вот какое, подвозил я двоих в трактир «Золотой бережок», не в тот, что на Фонтанке, а на Калашниковскую набережную. Так они говорили тихо, а я ухо навострил. Про вас разговор был. – Что за разговор? – Бахтин закурил. – Обыкновенный. Замочить вас хотят. – Что за люди? Где сели?

– Взял я их на Фонтанке. Одного, здорового, Семеном называли, так я его признал: он у Рубина из Одессы швейцаром служит.

– Почему ты, Егор, решил, что они меня мочить решили? – Так слышал. В трактире их чистодел дожидался. – Как узнал?

– У полового Степки спросил, он мне и сказал, что человек тот Мишка Бык из Москвы, убивец. – А где его найти?

Ферапонтов сделал долгую паузу, достал папиросы, закурил. На кухне запахло дегтем. Егор Ферапонтов сам набивал папиросы, из нескольких сортов самосада. Даже городовые, охочие на чужбинку, не могли курить его папирос, задыхались.

– Так вот, – многозначительно изрек Ферапонтов, – мне в зале крутиться не с руки было, так я Степку попросил за ними приглядеть. Степка мне стакашку вынес и шепнул, что тот Семен Быку деньги передал, пачку. А вскоре Бык сам вышел. Одет богато: поддевка синяя, рубашка шелковая голубая, сапоги лак! Нанял меня до номеров, на Колокольной, 12… – Во «Владимирскую», что ли? – Как есть, туда.

– Спасибо тебе, Егор, подожди меня, если хочешь, выпей. – Бахтин встал.

– Да нет, я норму взял ночную, – серьезно ответил Ферапонтов.

Бахтин вышел в кабинет, достал из ящика стола сто рублей. Информация касалась лично его, и он считал себя не вправе рассчитываться агентурными деньгами. С сотенной бумажкой в руке он вошел на кухню. Ферапонтов зыркнул глазами, словно облизал сотню, раздавил в пепельнице свою чудовищную папиросу, и, тяжело вздохнув, сказал:

– «Катю» энту я от тебя, ваше высокоблагородие Александр Петрович, не возьму, не по службе я к тебе пришел, а по душе, как православный пришел, чтоб остеречь тебя. За это денег не уберут.

– Спасибо. – Бахтин крепко пожал руку извозчику.

Ферапонтов ушел, а Бахтин оделся быстро и отправился на службу.

В сыскном все было тихо. Дремал дежурный надзиратель, агенты из летучего отряда ожидали вызова. Бахтин приказал вызвать Литвина, прошел в свою комнату. На столе лежали размноженные на стеклографе сообщения о розыске, присланные из сыскных отделений разных городов империи.

Он отобрал несколько сводок Московской сыскной полиции, подписанных статским советником Кошко. Бахтин обычно внимательно читал каждое сообщение, считая это одной из неотъемлемых задач подлинного криминалиста. Когда Ферапонтов, он же агент Селезнев, назвал ему имя Мишки Быка, Бахтин тогда еще вспомнил, что оно ему знакомо.

Вот она. Циркулярный номер 348 от 1 марта 1914 г. «Настоящим сообщаем вам, что из арестантского дома Тверской части бежал задержанный за убийство артельщика Сретенского ломбарда мещанина Прохорова Ивана Степановича опасный уголовник Михаил Кочетков, отечество не известно, кличка Мишка Бык…»

Далее следовали приметы и список грабежей, в которых принимал участие данный персонаж. Уголовная биография Быка была почтенной. Не сявку мелкую нанял господин Рубин, зверя. Циркуляр развязывал Бахтину руки. Теперь он должен арестовать Быка по ориентировке московских коллег, а не за «сговор, направленный против должностного лица полиции…». Так именовалось сие деяние в Уголовном уложении. Дело уже к утру шло, а Литвина не было. Зазвонил телефон. – Сыскная полиция, надворный советник Бахтин.

– Александр Петрович, – телефонировал Литвин, – что стряслось?

– Срочно езжай на Колокольную, 12, жди меня у входа во «Владимирскую».

Бахтин положил трубку. Проверил наган и спустился к дежурному.

– Я на Колокольную, брать Мишку Быка, телефонируй в участок, пусть пришлют трех городовых, со мной два агента из летучего отряда. Авто на месте? – Авто-то на месте, да механика нет. – А где он? – Зуб рвать час назад ушел. – Вот черт. Хорошо, я сам поведу.

– Как прикажете, – вздохнул надзиратель, – только вы, господин надворный советник, в журнал сами запишите.

Не доезжая квартала до гостиницы, Бахтин остановил авто. – Пошли. У дверей стоял Литвин. – В чем дело, Александр Петрович?

– Рубин нанял Мишку Быка, чтобы меня кончить. – Бахтин достал портсигар. – Где городовые? – Не видел.

– Ладно, сами справимся. Пошли, господа.

Дверь им открыл сонный швейцар. Бывший городовой, он сразу все понял.

– В каком номере у вас остановился человек в синей суконной поддевке, лакированных сапогах и голубой шелковой рубашке?

– Так это купец из Сызрани Павлов Авериан Силыч, в двадцать шестом он. Я к нему ночью Люську послал и, конечно, закуску с выпивкой они брали. – Где запасной ключ? – Сейчас сделаем, ваше высокоблагородие. Минут через пять швейцар принес ключ с биркой «двадцать шесть». – Окна номера куда выходят?

– Во двор, ваше высокоблагородие, из окна спокойно можно на крышу попасть, а там по лестнице…

– Литвин на крышу, мы – пошли. Ты, братец, тоже с нами, – сказал он швейцару.

А номера просыпались. Плескалась где-то вода, бежал по коридору заспанный половой с дымящимся самоваром, скрипели двери, шаги слышались.

Коридор на втором этаже, длинный, словно кишка, по обе стороны белые двери с номерами. У двадцать шестого остановились. Швейцар осторожно вставил ключ и сразу вынул.

– Изнутри заперся, ключ в замке, – прошептал он. – Ломать надо, – приказал Бахтин, – лом неси.

– Да зачем лом-то, ваше высокоблагородие я и так выбью. Двери-то на соплях держатся…

Швейцар отошел к стене, чтобы разбег взять, но за дверью ахнул выстрел, зазвенело выбитое окно, страшно закричала женщина. – Давай.

Швейцар плечом ударил в дверь, и она без натуги распахнулась. Бахтин ворвался в номер и увидел Литвина с наганом в руке и сидящего в углу здорового полуголого парня с поднятыми руками, на полу валялся «смит-и-вессон» полицейского образца, на кровати, закрывши голову одеялом, лежала голая баба.

Надзиратели проворно нацепили на Мишку наручники. Захлопали двери, народ в коридор начал выскакивать. Зашумели, особенно любопытные норовили прямо в номер влезть. Но тут и городовые подошли. Они ловко оттеснили постояльцев. Швейцар двери налаживал. Сыщики из летучего отряда обыскивали номер.

– Этот хитрован, – сказал, закуривая, Литвин, – прямо у окна лестницу приспособил. Я, как на крышу поднялся, смотрю, у него лампа горит. Я к окну. Видно, он шаги за дверью услышал и сидел в одном белье со «Смитом» в руках. Тут я и выстрелил.

Мишку Быка допрашивал Филиппов в арестантском доме Казанской части.

Бык раскололся быстро, не понадобилось даже приглашать околоточного.

– Ну-с, любезный Александр Петрович, – сказал Филиппов, войдя в сыскную. – Бык-то денежки эти должен был передать некоему студенту из эсеров Конюхову, а тот в бомбовой мастерской заряд приготовит и рванут они вашу квартиру вместе с Марией Сергеевной и кошкой вашей. Так что у нас дело-то разваливается. Бык деньги не передал, следовательно, сговора нет. А бомбисты дело не наше, мы их полковнику Глобачеву передадим.

А вот про швейцара-то Семена Бык мне на ушко нашептал.

Он из Нерчинска, подорвал четыре года назад, отдыхал там за грабеж вооруженный и покалеченного городового. Сейчас Кунцевич на него все принесет.

Николай Иванович Кунцевич, заведующий столом приводов, появился действительно через полчаса. Он положил на стол несколько листков и фотографию.

– Вот, Владимир Гаврилович, извольте поглядеть. Опасный тип этот Семен. Кличка Кувалда, зовут Максим Егорович Семенов. Бывший матрос. Судился за зверское избиение товарища по службе, потом за грабеж, ну и за разбой с членовредительством. – Значит, надо ехать, брать его.

Поехали вчетвером: Бахтин, Литвин и два крепких сыщика. Авто оставили, не доезжая до шестьдесят второго номера. Бахтин позвонил. Затейливая дверь, сработанная из редкого дерева, отворилась неохотно.

На пороге, закрывая вход, стоял плотный высокий мужик в швейцарской ливрее. – Ты Семен? – спросил Бахтин.

– Никак нет. Я Андрей. А вам чего угодно, господин?

– Мы из сыскной полиции, – Бахтин достал значок. – Ты давно здесь работаешь? – Пятый день, ваше высокоблагородие. – А где Семен? – Не могу знать. – Хозяин дома? – Никак нет. Сейчас управляющего позову. Бахтин с сыщиками вошли в прихожую. Аляповата она была, цветаста весьма. Словно кричала о роскоши и богатстве.

Прихожая напомнила Бахтину браслет из «американского золота» со стразами вместо подлинных камней. Через несколько минут по лестнице спустился элегантный господин с безукоризненным пробором.

– Зоммер, Анатолий Арнольдович. Я управляющий господина Рубина. С кем имею честь?

– Надворный советник Бахтин, чиновник для поручений сыскной полиции.

На лице Зоммера не дрогнул ни один мускул. Словно фамилию эту он впервые слышал. Голову наклонил почтительно:

– Весьма рад знакомству, господин Бахтин, чем могу?

– У вас служил швейцаром Семенов Максим, Егоров сын. – Не припомню. – До Андрея кто у вас служил?

– Семен Николаев. Отвратительный тип. Мы его неделю, как рассчитали. Грубый и на руку нечист. – Где он нынче?

– Откуда же мне знать, господин Бахтин, помилуйте. Он свой мешок собрал и подался куда-то. Еще грозился дом поджечь. Так я об этом околоточному Звонареву сообщил.

– Ну что ж. Простите за беспокойство. Пошли, – скомандовал Бахтин. На улице он сказал Литвину: – За домом наблюдать круглосуточно. – Сделаем, Александр Петрович.

И не знал Бахтин, что Зоммер перешел через потайную дверь в соседний дом, купленный, кстати, на фамилию потомственного почетного гражданина Аникина, где в одной из комнат лежал на диване Кувалда.

– Вот что, голубь, – зло сказал Анатолий Арнольдович, – ты эту кашу заварил, тебе ее и доедать. Чтоб нынче Бахтин этот…

– Сделаю. Сам сделаю. – Кувалда встал, потянулся. – Я его, Анатолий Арнольдович, нынче ночью достану.

– Он по вечерам или дома, или на Екатерининском, у своей мадам.

– А я его дома дождусь. Вернется. Погуляет и вернется.

Когда ночью Бахтин возвращался на Офицерскую из ресторана театра «Буфф», он не знал, что наружка уже повела Кувалду. Что старший группы наблюдения, сыщик Стариков, сообщил, что громила затаился в подъезде дома Бахтина.

Александр Петрович не знал, что дом его уже был оцеплен, а Литвин с тремя надзирателями из летучего отряда через крышу и чердак проникли на пятый этаж, перекрыв Кувалде путь к отступлению. Но бывает, что даже в четкой, продуманной операции невозможно всего учесть.

Сыщик Фраков сидел в доме напротив. Он должен был потайным фонарем дать сигнал, когда Бахтин подъедет. Все бы хорошо, но горящий табак папиросы упал на его второй раз надеванное пальто. Запахло паленым, и пока Фраков снимал пальто, пока искал прожженную дырку…

Когда он выглянул в окно, то увидел отъезжающего извозчика и тут же дал сигнал.

Бахтин открыл дверь, пропуская Ирину, и она внезапно закричала сдавленно и страшно.

Он оттолкнул женщину и в темноте подъезда скорее угадал, чем увидел фигуру человека. Метнулся вправо, бок обожгло и он резко ударил в белеющее в полумраке лицо. Человек отшатнулся, давясь матерщиной, Бахтин успел достать его ногой…

Вспыхнули фонари, и сверху налетел Литвин с ямщиками.

Месяц казенный врач лечил рану. Каждый раз приговаривая: – Чуть правее, дорогой мой, и…

Что было бы после этого «и», Бахтин догадывался. Когда суд вынес приговор, Кувалда, обернувшись, крикнул: – Жди, сыскарь, я тебя замочу…

Бахтин не боялся угроз. Он их наслышался за службу предостаточно. Тогда он не знал еще, как странно повернется жизнь. Бахтин потер лицо руками, словно смывая воспоминания. Извозчик ехал уже по Офицерской. Мокрые ноги застыли, его немного познабливало и впервые он решил не ехать на службу, а остаться дома. Под причитания Марии Сергеевны, он выпил две большие рюмки водки, закусил с удовольствием и пошел спать. Да, именно спать. Как обычный человек, поздно вечером вернувшийся домой. Хватит. Он устал.

Проснулся Бахтин рано. Здоровый и свежий. Открыл окно, взял гантели. Тридцать минут он делал гимнастику. Тело стало жарким и потным, он чувствовал, как бодрость и сила заново появляются в нем. За завтраком Мария Сергеевна сказал:

– Ты бы, батюшка Александр Петрович, в приставы попросился. Не дело такому господину по ночам разбойников ловить. А у пристава жизнь тихая. Потом купцы к нему всегда с благодарностью… – Попрошусь, Сергеевна, чуть позже попрошусь. – Вот и хорошо. Тогда хоть заживем. Противно и длинно зазвонил телефон. – Меня уже нет. Бахтин натянул пальто, надел галоши и вышел.

– Вас господин начальник разыскивает, – сказал дежурный надзиратель. – Скажите, сейчас буду.

Бахтин разделся и пошел к Филиппову. Начальник сидел за столом в полном сиянии полугенеральской формы.

К трехсотлетию дома Романовых в тринадцатом году его произвели в статские советники. Чин промежуточный. Уже не полковник, но еще не генерал. У стены на стульях два офицера, капитан и поручик.

– Знакомьтесь, господа, – сказал Филиппов, – это наш лучший криминалист Бахтин Александр Петрович. Офицеры вскочили, звякнув шпорами.

– А это, Александр Петрович, скажем так, наши коллеги из контрразведки, капитан Устимович и поручик Грачев.

– Господин Бахтин, – капитан взял бумаги на столе, – кажется, вы занимаетесь этим неприятным делом? – К сожалению.

– Мы принесли вам все документы, касаемые бывшего поручика Копытина. Между нами, бежал он с позиций не просто так. Дело в том, что кто-то дал ему сигнал. В 1913 году в Варшаве Копытина завербовала германская контрразведка. Он проигрался, был весь в долгах, этим воспользовались. Бежал он с позиций, узнав, что мы должны его арестовать. Отец его погиб в Порт-Артуре, мать умерла. Его воспитывал дядя. Сенатор Лодкин, брат матери.

– Постойте, это какой Лодкин? Не тот, что упоминался в связи с аферой в Дворянском земельном банке.

– Да, но, скажем так, Сенатская комиссия решила не выносить сор из избы. Сейчас он член правления Волжско-Камского банка и имеет акции нескольких железных дорог. В общем, господин весьма богатый и с разветвленными связями. – У вас есть список похищенного?

– Мы принесли. Дело Копытина в связи со смертью нами прекращено. Факт кражи, юрисдикция ваша. Так что, позвольте, господин статский советник, откланяться.

– Спасибо, господа, что вы так любезно откликнулись на нашу просьбу. Истинный пример сотрудничества военных и гражданских властей. Но так вас отпустить не могу. Потому прошу в соседнюю комнату, откушать, чем Бог послал. – Филиппов гостеприимно указал офицерам на дверь. – А вы, Александр Петрович, к должности немедля приступайте, а то вас, батенька, свидетели заждались.

Бахтин усмехнулся. Любил их начальник всевозможные застолья и устраивал их по любой причине, словно собирался перед отставкой наесться за казенный счет. В Департаменте полиции уже поговаривали, что на место Филиппова метят коллежского советника Кирпичникова. У дверей своего кабинета Бахтин увидел давешнего сторожа. Он сидел на стуле, положив руки на колени, опасливо поглядывая на проходящих людей. – Тебя господин Литвин вызывал? – Так точно, ваше высокоблагородие. – Чего же ты сидишь? – Не могу знать.

Бахтин приоткрыл дверь, в кабинете Литвин допрашивал солидного господина в дорогом пальто с шалевым меховым воротником. – Орест, вам нужен сторож? – Нет, Александр Петрович. – Иди, братец, спасибо тебе.

Старик радостно вскочил и зашагал к выходу. Бахтин вошел в кабинет. Литвин встал. – Так вы и есть Илья Семенович?

– Да, – ответил господин в пальто, – я Илья Семенович Малкин. – Моя фамилия Бахтин…

– Как же. – Малкин вскочил, улыбнулся не без приятности. – Читал о вас в газетах. Я, господин Бахтин, весьма люблю криминальные сюжеты. Я видите ли, драматург.

– Ах вот как, – Бахтин достал портсигар, – угощайтесь. Они закурили. – Каких пьес автором изволите быть?

– Я пишу-с под псевдонимом Илья Осенин, все больше сценки из народного быта, да уголовные драмы.

И Бахтин вспомнил Тверь, театр и спектакль «Ожерелье графини», чудовищную белиберду, написанную в духе плохого французского романа, но театр работал на аншлаге. – Я видел вашу пьесу в театре в Твери. – «Ожерелье графини»?

– Именно. Нам очень приятно сделать с вами знакомство, господин драматург, но суровая реальность полицейской службы предписывает допросить вас по всей строгости.

– Так сделайте одолжение, позвольте, я только пальто сниму.

– Располагайтесь, как вам удобно. Я сейчас чаю прикажу. Распорядитесь, Орест. Литвин вышел.

Илья Семенович снял пальто, оказался в английском пиджаке, дорогом галстуке «павлиний глаз» и пестром жилете. – Слушаю вас. – Видимо, суть дела вам мой помощник разъяснил.

– Да, так мне скрывать нечего. – Пальцы Малкина нервно пробежали по брелокам цепочки часов. – Вот и хорошо. Что за люди были в театре?

– Так вот какое дело, господин Бахтин, я, видите ли, игрок… – Карты, бега, рулетка?

– Избави Бог, на бегах никогда не был, карты дома, с гостями, по маленькой, а рулетку лишь в синематографе видел. Я люблю бильярд. Играю в гостинице «Стрелка»… – Каменноостровский, 2?

– Именно. Играю там давно, уж больно столы хорошие, да публика все больше наша, театральная. Но, конечно, бывают и чиновники, и иные господа. Давеча играл с одним гостем. Он часто там бывает с приятелем… – Кто такие?

– Фамилии не знаю. Зовут одного Николай Ильич, а друга его Василий Карпович. Оба они игроки хорошие. Но у нас закон. Больших ставок не делать. А тут, как назло, начал играть с Николаем Ильичом и просадил «катю». Жаль. Я за бумажником полез, а он и говорит, выручи, мол, Илья Семенович, дело торговое срывается, телефон нужен. Пусти на пару часов в театр и мы в расчете. Мне не жалко, я их пустил.

– Илья Семенович, а эти господа часто бывают в бильярдной?

– Да каждый день, считай, после обеда. Они, как я понял, «зайцы» биржевые. С утра накрутятся, потом обедают и шары покатать идут.

– Илья Семенович, скажу вам откровенно, – Бахтин улыбнулся, – влипли вы в историю поганую. Невольно стали соучастником двойного убийства и крупного ограбления…

– Господин Бахтин. – Малкин вскочил. – Бога побойтесь…

– Да вы садитесь, садитесь. Из положения сего трудного есть выход.

– Так уж не темните, господин Бахтин. – Малкин достал платок и вытер сразу вспотевшее лицо. – Выход-то какой?

– Все просто, вы немедленно с господином Литвиным едете в «Стрелку» и начинаете шарики катать, а как появятся ваши знакомцы, дадите знак. Ну как?

– С моим удовольствием. Не вижу здесь ничего, что могло бы запятнать мое звание интеллигентного человека. – Тем более.

– Александр Петрович, – в кабинет заглянул Кунцевич, – вас Свиридов ищет. – Иду.

– Так вы ко мне поднимитесь, – попросил Кунцевич.

В столе приводов было, как всегда, тихо. Только писцы, заполняя формуляры, перекидывались отдельными фразами.

Надзиратель Свиридов поднялся навстречу Бахтину. – Что у тебя? – Да есть кое-что, господин надворный советник. – Выкладывай.

– У Немировского родственник имеется, Леонид Петрович Немировский, капитан Добровольного флота. – Ну и что?

– Так вот, перед самым ограблением он проиграл в Купеческом клубе пять тысяч рублей, а вчера деньги отдал. – Так, вот это уже интересно.

– Да более того, Александр Петрович, он за квартиру долг заплатил. В магазине рассчитался и, как я выяснил, погасил вексель. Но не сам, а оплатил его какой-то господин, назвавшийся его сослуживцем. – Сумма? – Две тысячи двести. – Молодец Свиридов.

Бахтин подивился непомерному усердию надзирателя. Свиридов долго служил писцом в столе приводов, потом стал надзирателем. Он прекрасно писал протоколы и обладал феноменальной памятью. Целыми днями он ездил в трамвае, в пригородных поездах, крутился на рынках, точно срисовывая беглых и разыскиваемых. А тут внезапно сыскную инициативу проявил.

– Это не все. При обыске убитого Копытина мы обнаружили вот этот план. – Что за план?

– Квартиры ювелира с пометками. Я господина Немировского спросил, что за знаки такие. Так он чуть в обморок не упал. – Вот за это, Свиридов, тебе большое спасибо. Наводка, причем навели люди близкие. Знающие, где лежат алмазы пламенные.

Бахтин закурил. В общем-то, все складывается достаточно ясно.

– Дай мне, Свиридов, протокол допроса Немировского. Так. Так. Пока ничего. Стоп. Вот, что он говорит о человеке, которого Копытин называл прапорщиком Галкиным. Вот оно.

«…Было еще два человека. Одного я не запомнил. Лицо у прапорщика Галкина неприятное, мясистое, актерское лицо…»

Актерское лицо. И тут Бахтин вспомнил Петра Ивановича, его информацию о московских Иванах. Сабан и Метелица.

Сабан. Ну конечно. Он же везде выдает себя за актера. Вжился в образ, сволочь. – Дай мне, Свиридов, карточку Сабана. – Сафонова Николая Михайловича? – Память у тебя… – На том стоим.

Через час Бахтин звонил в дверь к Немировскому. Ему открыла горничная. Видимо, испуг на ее лице теперь уж не пройдет никогда. – Я могу видеть Бориса Сергеевича? – А вы кто будете, как доложить? – Вы меня не помните? – Ой, конечно из сыскного вы, барин.

– Правильно. Так и доложи, барин из сыскного.

Горничная помогла Бахтину снять пальто, проводила в гостиную.

Бахтин сел в кресло, огляделся. В этой дорого, со вкусом обставленной комнате ничего не напоминало о недавнем несчастье. Бахтин даже закурить не успел, как появился хозяин.

Немировский был в визитке, полосатых брюках, красивом галстуке. – Господин Бахтин, слушаю вас.

– Борис Сергеевич, вы запомнили лицо прапорщика Галкина? -Да. Бахтин достал из кармана фотографию Сабана. – Он, – уверенно сказал ювелир. – Он. – Ну вот, полдела мы и сделали. – А мои ценности?

– Это вторая половина дела. Борис Сергеевич, у убитого бандита нами найден план квартиры с непонятными отметками. Поглядите еще раз.

Немировский взял в руки листок, и Бахтин увидел, как побледнело его лицо.

– Откуда это… Впрочем, вы сказали, найдено у убитого. – Я могу узнать, что это за пометки? – А это важно? – Очень.

Ювелир поднялся, нервно зашагал по гостиной. Английские часы на темно-красной, дорогого дерева колонне словно отсчитывали его шаги. Так. Так. Так.

– Как же мы дальше-то будем, Борис Сергеевич? – прервал молчание Бахтин.

– Я в замешательстве, в неком испуге даже. Видите ли, крестиками отмечены места, где находятся скрытые сейфы с основными драгоценностями. – Поясните, пожалуйста.

– Понимаете, господин Бахтин, наше ювелирное дело само по себе опасное. Ежедневно можно ожидать разбоя, кражи. Поэтому еще дед учил отца, а он меня, прятать самое ценное в надежных местах. – Значит, вы не все отдали грабителям?

– Конечно. Я отдал им только те наличные деньги, которые снял со счета в банке, чтобы завтра передать их строительному подрядчику. – А валюта?

– К сожалению, была приготовлена для расчета со стокгольмским поставщиком. – А ценности?

– Я отдал золотые изделия с белыми сапфирами, гранатами и полудрагоценными камнями. Алмазы, бриллианты, цветные сапфиры, рубины, изумруды, то есть главное мое богатство, остались. Слава Богу, что эти господа ничего не понимали в камнях. – Ну и выдержка у вас, – изумился Бахтин.

– Учтите, Александр Петрович, что я был твердо уверен, что это происшествие – ошибка, которая дня через два прояснится. – Борис Сергеевич, у вас есть племянник? – Да. Морской капитан Леонид Немировский. – Он мог знать о ваших секретах?