– Ну вот, – засмеялся Миша, входя в кабинет Кузьмина, – на сегодня отмотался. Ты чего, Женя? – Миша, у тебя в «Мавритании» связи есть? – Конечно. А что надо? – Надо поговорить там кое с кем. – О чем, Женя?
– Вчера там Коншин гулял с компанией, так я хочу узнать, что за люди были, когда за стол сели и когда ушли.
– Владеет рестораном мадам Матрусина, но она там не бывает. А вот управляющий Семен Семенович знает все. – Как ты с ним? – Он мне кое-чем обязан. – Давай съездим. – Телефонируем сначала. Миша снял трубку.
– Алло… Барышня… 21-15 попрошу… Спасибо… Алло… «Мавритания»… Попросите Семен Семеновича… Спасибо, жду… – Миша закрыл ладонью микрофон, подмигнул Кузьмину. – На месте. Алло… Семен Семенович. Павлов… Я тоже рад слышать… Слушай, Семен, мне бы с тобой по одному делу перетолковать надобно… Прямо сейчас… Жди, еду. Павлов положил трубку и сказал: – Ну что, едем, Женя, нас ждут. Лихача взяли на Страстной, сторговались быстро. – Петроградский проспект, 58.
– В «Мавританию», что ли? – спросил здоровенный возница. – Туда.
– Так и говорите. Эх! Голуби, быстрей, барин на водку даст.
Понесся рысак. Двинулась мимо Тверская в желтизне фонарей, треске трамваев, выкриках извозчиков и простуженных клаксонах авто.
Миновали Триумфальную арку, остался слева светящийся, праздничный Александровский вокзал, и лихач вылетел на Петроградское шоссе.
Через несколько минут они подъехали к «Мавритании». Швейцар, узнав Мишу, с поклоном распахнул дверь. – Пожалуйста, Михаил Степанович.
Павлов весело подмигнул Кузьмину. Мол, смотри, как людей уважают. – Семен Семенович… – Приказали проводить в фонтанный.
У них приняли пальто, и человек без лица, одна почтительно согнутая спина, повел их по мрачноватому коридору, освещенному странными, похожими на кальяны фонарями. – Сюда-с. Человек-спина распахнул дверь.
В красноватом полумраке журчал фонтан, подсвеченный разноцветными лампочками.
Видимо, по задумке художника, здесь все должно было напоминать восточный дворик.
Из-за инкрустированного перламутром стола поднялся высокий человек с лицом «благородного отца» из провинциального театра и поспешил навстречу гостям.
– Порадовал, Миша, порадовал, – поздоровался он хорошо поставленным актерским голосом, – может, закусим, чем Бог послал, время-то к ужину? Сели за стол, выпили по первой.
– Какое дело ко мне, Миша? – поинтересовался Семен Семенович.
– Семен, голуба, нас интересует, как у вас вчера Коншин гулял? – Миша, ты же знаешь… – Знаю, Сеня, но нам это знать непременно надо. – Они сначала в общем зале гуляли. – Кто?
– Господин Дергаусов, мадам Вылетаева и молодой человек. – Какой молодой человек? – вмешался Кузьмин.
– Я его второй раз вижу. В форме, на погонах три звездочки, крестик солдатский на кителе.
Гуляли широко. Только молодой человек, чин-то я его не разобрал, кто их поймет, земгусаров-то, напился быстро и сильно.
И Дергаусов официанту велел перенакрыть стол в садовом кабинете, мол, отвезут бедолагу домой и вернутся. Официанты молодца вывели и в авто к Дергаусову. – А шофер?
– Шофера не было. Господин Дергаусов сам машиной управлял. Он еще швейцара попросил заводную ручку крутануть.
– Ну а дальше? – Мише не терпелось узнать финал.
– Часа через два вернулись, потом господин Коншин с мадам Вылетаевой подъехали, начали гулять. А под утро их к аппарату вызвали. Тут-то они и засобирались.
Да что вы все о деле и о деле. Евгений Иванович, закусывайте, я ваши корреспонденции с фронта от строчки до строчки читал, да и по московским делам вы пишете здорово, одна история с Распутиным дорогого стоит. Они посидели еще полчаса и начали прощаться. У самых дверей Семен Семенович сказал:
– Господин Коншин у нас бывает часто и гуляет широко, но…
– Я понимаю, Семен Семенович, – успокоил его Кузьмин, – тайна вкладов. – Именно.
Когда журналисты ушли, Семен Семенович надел пальто и шляпу.
– Я на часок отъеду, – сказал он помощнику, – так что ты смотри.
У дверей ресторана стояли уже постоянные лихачи, ожидавшие веселые компании.
Семен Семенович сел в коляску и приказал ехать на Малую Грузинскую. У небольшой темной арки он вышел, кинув лихачу: – Жди.
Пройдя темной аркой, он вошел во внутренний двор и мимо палисадника прошел к дверям подъезда, поднялся на второй этаж.
На площадке было темно, и Семену Двигубскому даже не по себе стало, казалось, что кто-то стоит за его спиной.
Он похлопал по двери, нащупал язычок звонка, повернул. – Кто? – спросил мужской голос. – Я, Семен, открывай, Андрей.
Дверь открылась, желтый свет из прихожей осветил замусоренную лестничную площадку, и Двигубский обернулся. За спиной никого не было. – Ты что, Семен? – спросил хозяин. – Да так, ничего, нервы. – Валерьянку пей. Ну заходи, чего стал? – Ты один? – Да.
Квартирка была небольшой. В две комнаты. Обстановка старая, от деда, почтового чиновника, осталась.
На ее фоне современные дорогие вещи, пепельница серебряная, английские часы «Нортон», изящные безделушки казались забытыми здесь случайно.
– Заменил бы ты это старье, Андрюша. – Семен Семенович сел на жесткий диван. – А зачем? – Смог бы людей принимать, женился бы.
– Ты все об этом, Семен, у тебя дело или так просто?
– Были у меня сегодня писаки, интересовались Коншиным. – Значит, пожар не просто так был? – Видать, да.
– Сеня, купца Масленникова мы вытряхнули, так ему деваться было некуда. Он больше всего на свете боялся, что полиция узнает о тухлых консервах, которые он армии поставил, а Коншин…
– А на него никто и не лезет! Дергаусов и его мадам.
Хозяин дома закурил дорогую папиросу, помолчал.
– Что мы знаем об их делах? Поставляют для армии гнилье! Дергаусов человек битый, у него связишки есть. Пойдем на фу-фу, вполне прирезать могут. – Неужели боишься?
– Да нет, мы с тобой сами кого хочешь замочим, но надо наверняка. Твой человек в сыскной поможет? – А куда ему деваться. Сколько он от нас поимел.
– Тогда я к нему поеду прямо сейчас. Пусть узнает, да нам ниточку даст.
– А нам много и не надо. Дергаусов сегодня опять кабинет заказал, может, его под утро-то и прижать? – Рано, Семен, рано. – А если его мадам дернуть? – Уж больно продувная баба. Подумаем. – Думай, а я поехал.
Больше всего на свете полицейский надзиратель Кузьма Баулин любил свою работу. Любил за то, что она давала ему власть над людьми. Пусть не большую, но пьянящую.
В своем мирке, в котором он постоянно вращался, профессия его была покрыта ореолом тайны и некоего могущества. Приказчики, хозяева трактиров, владельцы публичных домов, бильярдные жучки и уголовники относились к нему с почтением и страхом.
Среди московского жулья ходили легенды о его физической силе и ловкости.
А ведь когда-то в городском училище любой мог отлупить его.
Но в их доме жил цирковой борец Антощенко, выступавший под звучным псевдонимом Черная Молния; он-то и пристрастил мальчонку к гирям, и ко дню окончания училища Кузьма спокойно крестился трехпудовиком. Потом он работал в цирке. Борец из него не вышел, он был нижним в группе акробатов.
В полицию его определил крестный, околоточный надзиратель. Он окончил школу полицейского резерва и попал в сыщики. Нынче он был полицейским надзирателем первого разряда, но экзамен на первый гражданский чин сдавать не хотел. Его устраивала нынешняя веселая жизнь.
Служил Кузьма хорошо и уже готовил почву для перехода на хлебную должность сыскным надзирателем при Пресненской части.
Служитель Нефедов Никодим Лукич, из крестьян Сергиевопосадского уезда проживал в Малом Тишинском переулке в доме Скорятина, в первом этаже.
Когда Баулин подошел к дому, то увидел крепкого мужика, затаскивающего в квартиру мешки с картошкой.
– Ты, братец, Нефедов будешь? – спросил его Баулин. – Мы. – Я из сыскной. – Кузьма показал значок.
– Из полиции, значит? – без тени испуга и почтения переспросил Нефедов.
– Из нее, сердешный. Ты мешочки-то свои брось, со мной пойдешь. – Это еще зачем?
– А затем, дядя, чтобы поговорить с тобой о том, кто склады на Пресне поджег. – Как поджег? – Атак, взял да запалил.
– Мы этого не делали и нам ехать никуда не надобно.
– Ишь ты, – разозлился Баулин, – значит, для тебя приказ полицейского офицера ничего не значит?
Он специально для солидности назвал себя офицером. Но даже этот громкий титул не произвел на Нефедова впечатления.
– Офицер он и есть офицер, а вы, господин, больше на приказчика смахиваете.
Вот этого Кузьма пережить не мог.
Он схватил Нефедова за грудки и ударил спиной о стену.
– Ты что же, рвань, сопротивляешься чину сыскной полиции?
На шум из дома выбежал мрачный мужчина с ломом в руках. Тут Баулин и достал браунинг. – Брось лом, пристрелю.
Но мужик, видимо, не очень испугался и продолжал наступать на Кузьму, сбоку заходил оправившийся Нефедов. Кузьма сделал шаг назад и дважды выстрелил в воздух.
Мужик выронил лом, присел и смешно, как краб, заполз в подъезд. Нефедов испуганно остановился.
В окнах дома замелькали встревоженные лица. Пронзительная трель полицейского свистка раздалась при входе во двор. Гремя сапогами, вбежали двое городовых.
Они знали Кузьму, поэтому начали действовать проворно и споро.
Нефедову скрутили руки ремнем, мрачного мужика извлекли из дома, кликнули извозчика и повезли задержанных в Гнездниковский.
Бахтин пережил неприятные минуты, когда поехал в Лебяжий переулок, к матери Серегина.
Вместе с помощником пристава Гейде они позвонили в дверь. Открыла молоденькая горничная. – Нам госпожу Серегину.
Горничная не успела еще ничего ответить, как в коридоре появилась высокая дама в сером домашнем платье. – Я вас слушаю, господа.
Бахтин и Гейде сняли фуражки, не зная, как начать этот разговор. – Так я слушаю вас.
– Госпожа Серегина, – сказал Бахтин, – я должен сообщить вам… – Он застрелился? – Нет, его отравили.
Гейде шагнул к Серегиной, пытаясь взять ее под локоть.
– Не надо, господа, – тихо сказала она, – прошу вас в комнату.
Серегина оперлась о большой круглый стол, Бахтин и Гейде так и остались стоять в дверях гостиной. – Значит, мой сын невиновен? – Наверняка ничего сказать не могу, мадам.
– Меня зовут Елена Ильинична. Вы, господа офицеры, занимаетесь этим расследованием? – Так точно.
– Конечно, мои слова мало что изменят, но я повторяю, мой сын невиновен. – Рад буду доказать это. – Бахтин наклонил голову. – Так что вам угодно нынче?
– Госпожа Серегина, преступница, передавшая отравленные продукты вашему сыну, назвалась его сестрой. – Моя дочь не выходила из дома.
– Госпожа Серегина, есть правила, которые мы, чины полиции, обязаны неукоснительно соблюдать. В пролетке находится околоточный, принявший передачу у женщины, назвавшейся вашей дочерью, мы обязаны провести опознание. – Поступайте, как велит закон. Ольга!
В гостиную вошла хорошенькая блондинка с огромными синими глазами. – Игорь умер, Оля, – сказала мать.
Она произнесла это настолько буднично, словно говорила о ценах в бакалее. Девушка вскрикнула и села на диван. – Приступайте, господа. Гейде спустился вниз и привел околоточного. Тот опасливо вошел в гостиную. – Она? – спросил Бахтин. – Никак нет, та фигуристая была, больше в соку. – Старше, что ли? – Так точно.
– Ротмистр, составьте протокол опознания. Мадемуазель, я вас больше не задерживаю. Мадам, у вашего покойного сына нет двоюродных сестер или родственниц? – Нет.
– Мадам, я понимаю, что наношу вам рану, горе слишком свежо, но я просто вынужден задать несколько вопросов вам и Ольге. – Выполняйте свой долг, господин полковник.
И вот он впервые сидит в своем новом кабинете. Вернее, впервые у него собственный кабинет с табличкой на дверях, где обозначены его фамилия и чин. А у входа, за маленьким столом, канцелярский служащий расположился – личный секретарь.
Нынче у него есть казенное авто, начальник предпочитает выезд. В общем, новая жизнь. Только работа старая.
Бахтин вместе с ротмистром Гейде изучал бумаги, изъятые у Серегина при аресте.
Ничего особенного. Два письма с фронта от бывших сослуживцев, рабочие записи, поздравительная открытка, счет от портного, накладные старые.
Ничего, что могло бы дать хоть какую-нибудь зацепку. В кабинет заглянул секретарь.
– Александр Петрович, Баулин свидетеля привез.
– Степан Николаевич, – Бахтин протянул Гейде бумаги, – телефонируйте Бойкову.
Через несколько минут Баулин ввел в комнату Нефедова.
– Господин начальник, задержанный Нефедов вместе со своим братом напали на меня. – Это как же?
– Пришлось стрелять, иначе они бы меня ломом оглушили.
– Ты что это, братец, – Бахтин подошел к Нефедову, – на полицейского чина руку поднял? – Никак нет, ваше высокоблагородие, мы к полицейским чинам с нашим уважением, а этот господин навроде приказчика. – Он тебе значок показывал?
– Мы, ваше высокоблагородие, в этом не понимаем. Вот вы – полицейский, а они не ведомо кто. – Давно из деревни? – Второй год. – Где ты был вчера?
– Потому как господина городового у склада поставили, мы в деревню у управляющего Борис Андреевича отпросились, за картошкой. – Деревня далеко? – Под Сергеевым Посадом. – Ехал на поезде? – Так точно. – А билет сохранил? – А как же.
Нефедов достал из кармана поддевки огромный темно-вишневый бумажник, порылся в нем, вынул два прямоугольника. – Вот они, туда и в Москву. Бахтин взял билеты. Все правильно.
За дверью малиново запели шпоры, в комнату без стука вошел пристав Бойков.
Он от дверей посмотрел на задержанного и отрицательно покачал головой.
– Скажи, Нефедов, – Бахтин встал из-за стола, – а кто, кроме тебя и городового Полуянова был на складе? – При мне никого не было.
– А ты, братец, – вмешался Бойков, – не встречал такого человека: росту среднего, лицо узкое, усики, одет в пальто синее и кепку серую.
– Нет, ваше высокоблагородие, по складам много всякого народа шастает.
– Ладно, иди, – распорядился Бахтин. – Баулин, составь протокол. – А нападение? – Разберись сам.
Баулин увел Нефедова, а пристав достал из кармана бутылку коньяку.
– Замерз что-то. Натуральный «Финь-Шампань», может, оскоромимся с чайком? Пока пили чай, Бахтин спросил пристава:
– Михаил Андреевич, вы больше ничего не заметили?
– Ну усы, ну вид жуликоватый. Постойте, он закуривал при нас. Портсигар у него серебряный с портретом Скобелева.
Они выпили чай с коньяком, и Бахтин немного взбодрился. В дверь опять заглянул секретарь. – К вам коллежский советник Шабальский. Следователь вошел в кабинет, повел носом: – Коньячишко пьете? – Сейчас и вам чаю спросим.
– Александр Петрович, я же живу здесь рядом, вот и зашел, новенькое что-нибудь есть?
– Ананий Николаевич, картина преступления ясная. – Бахтин закурил. – Нашелся честный интендантский офицер и забраковал большую партию шинелей, сапог и папах. Более того, он написал рапорт и передал его по команде в контрразведывательное отделение Штаба округа. Те переслали его нам. Чиновник для поручений Кулик вместе с представителем городоначальства Беловым, сей склад опечатали и поставили полицейский пост.
И склад горит. Злоумышленники не знали, что сторожка недавно заново из кирпича сложена, поэтому и вытащили труп городового.
Городовому стреляли в затылок в тот момент, когда он пил коньяк.
Преступников было двое. Один носит военные сапоги большого размера, у второго нога небольшая и был он в остроносых ботинках.
Полуянов знал или обоих, или одного из преступников. Судя по отзывам пристава Бойкова, покойный служил хорошо.
Теперь о Серегине. Характеризуют его сослуживцы самым плохим образом. Мол, пил, шлялся по кабакам, имел любовницу, дарил ей дорогие подарки.
Это говорит Дергаусов и его сотрудники. Господин Кулик встретился нынче с людьми, знавшими покойного. – С кем? – спросил следователь.
– С канцелярскими служащими, с двумя поставщиками. Они говорят о нем, как о скромном и весьма честном человеке.
Дергаусов сообщил, что Серегин постоянно играл в Купеческом клубе и на бегах.
Надзиратель Кац, обслуживающий бега, не опознал его по фотографии. Мать и сестра Серегина показали, что тот отдавал в дом жалованье, не пил, а карты вообще в руки не брал.
На шее покойного мы нашли глубокую царапину или легкий порез. Мать Серегина показала, что когда раздевала пьяного сына, то обратила на нее внимание. Сестра покойного пояснила, что брат носил на шее золотой медальон с женским портретом.
По ее словам, Серегин был влюблен в какую-то женщину по имени Наталья.
Кулик установил, что у Дергаусова есть содержанка, актриса, снимающаяся в фильмах кинокомпании «Рубин, Талдыкин и К0», Наталья Вылетаева.
Серегин был арестован в час ночи. Пожар возник в одиннадцать, мать показала, что Серегин приехал домой в десять минут первого.
В своих показаниях он нарисовал несколько странную картину. Смотрите. «В половину одиннадцатого я приехал на склад, застрелил городового, где не помню…»; дальше: «…стрелял в него из нагана». Прошу обратить внимание. Бахтин достал из стола наган.
– Это оружие Серегина. Из него не стреляли несколько месяцев. Городовой убит из браунинга «Клемент», калибр 4,5. Бахтин положил оружие на стол.
– Браунинг отделан серебром, ручка перламутровая. Оружие дорогое. Думаю, что его не следует искать у торговцев-оружейников. Он куплен не в Москве.
– Почему вы так думаете? – живо заинтересовался Гейде.
– Больно заметное оружие и дорогое. По моему заданию сыщики объехали московских оружейников, никто пистолетик не признал.
Теперь о служителе Нефедове. Господа Севенард и Бойков увидели человека, который заявил, что он Нефедов. А подлинного служителя на месте не было. О его отъезде знал управляющий.
– Александр Петрович, – Гейде встал, – я сейчас поеду к нему домой, доставлю в участок. – Там он у нас заговорит, – хохотнул Бойков.
– Не надо, господа, подождите до утра, надо выяснить – кто слышал разговор Нефедова с управляющим. – Где Нефедов? – спросил Бойков. – В соседней комнате. Бойков скинул наброшенную на плечи шинель. – Сейчас он у меня все расскажет. Пристав вышел.
– Господа, – продолжал Бахтин, – здесь явная шайка. Один из нее лже-Нефедов, некая красивая дама, назвавшаяся сестрой Серегина, и человек, носящий офицерские сапоги.
Теперь о махинациях отдела снабжения. Они все валят на Серегина, но подполковник Княжин даже не упомянул его в своем рапорте. Надо его срочно разыскать.
– Не найдете вы его, господа, – сказал вошедший Маршалк, – убит подполковник. Сегодня вечером. Зарезан ножом и ограблен. – Как так? – Шабальский вскочил.
– А очень просто. У него при себе было двадцать тысяч ремонтирских денег, о чем прознали разбойники. В подворотне в Армянском переулке его ножом и пырнули. Забрали портфель, часы, наган, портсигар золотой. – Что еще было в портфеле? – Бахтин вскочил. – Только деньги. – А документы какие-нибудь? – Не было.
– Ананий Николаевич, надо срочно обыскать квартиру Княжина. Но сделать это тайно. – Зачем? – Они искали документы.
– Кстати, – Маршалк взял стакан чаю, – дворник показал, что во дворе болтался человек, очень похожий на того, кто подвод к Серегину дал. – Карл Петрович, я беру Косоверьева, Баулина. – Позвольте мне с вами, – попросил Гейде.
– Конечно. Только пойдите к гримеру, возьмите пальто штатское, кепку или шляпу да шпоры отцепите.
Подполковник Княжин, находясь в Москве, жил у сестры в Армянском переулке. Ее муж, капитан, воевал на Кавказском фронте.
Смерть брата она переживала тяжело и разговаривать с ней было трудно.
Но помог племянник Княжина, гимназист, он показал комнату дяди.
Документов никаких не оказалось. Правда, в столе Бахтин нашел недописанное письмо:
«Милый Серж! Сообщаю тебе, что я плотно застрял в Москве. Здесь творится такое, что не поддается описанию. В отделе заготовок Земсоюза окопались истинные разбойники, они поставили мне гниль, сулили деньги огромные, но я категорически отказался. Очень помог мне бывший прапорщик Серегин. Он единственный честный человек в этом воровском болоте. Конечно, я подал рапорт по начальству, нашел нового поставщика, присяжного поверенного Усова, у которого пока храню все документы.
Чем дело закончится, не знаю, на меня жмут и даже угрожают. Но не беда. Ты же знаешь, Серж, что я человек не трусливый…» На этих строчках письмо обрывалось.
– Степан Николаевич, – Бахтин подошел к Гейде, – снимайте пальто, маскарад отменяется. Господин гимназист, найдите, будьте любезны, старые ненужные бумаги. – Любые? – радостно спросил гимназист. – Какие не жалко. Мальчик принес несколько старых тетрадей.
– Отлично. Косоверьев, сделайте пакет и опечатайте его. – Зачем? – с недоумением спросил чиновник.
– Делайте, как я сказал. Баулин, дворника немедленно.
Потом они составили опись, запечатали пакет в присутствии дворника, заставив его расписаться в протоколе.
– Иван, – Бахтин вывел Косоверьева в коридор, – ты с Баулиным пока останешься здесь, в дворницкой, я пришлю срочно двух наружников. К дворнику должны подойти, я это чувствую.
Бахтин приехал в сыскную, срочно послал людей к Косоверьеву и выяснил адрес Усова. Проживал он в Богословском переулке, угол Большой Дмитровки, в доме Кабановых. Квартира номер двадцать в бельэтаже.
Бахтин пошел пешком. Да чего здесь идти было. Перешел Тверскую, прошагал Козицким, вот и Большая Дмитровка, а там Богословский.
Седой швейцар распахнул дверь, но, увидев полицейского в высоком чине, даже не спросил ничего.
Бахтин поднялся в бельэтаж и увидел обитую красной кожей дверь с сияющей медной дощечкой «Присяжный поверенный Усов П. Ф.». Бахтин усмехнулся и позвонил. Дверь открыла прехорошенькая горничная. – Петр Федорович дома? – Как доложить прикажете? – Скажите, из полиции.
Горничная исчезла в комнате, а Бахтин оглядел прихожую. Ничего лишнего, все дорого, но со вкусом. В прихожую, надевая сюртук, вышел Усов. – Вы? – изумился он. – Как видите. – В чем дело? – Вы будете держать меня в прихожей? – Простите, прошу в кабинет. Кабинет Усова был строг и элегантен. – Как у вас красиво, – не сдержался Бахтин. – Нравится? – обрадовался Усов.
Он понял, что раз криминальный говорит о стиле, значит, серьезного дела нет. – Извольте садиться. – Благодарю. – Бахтин сел и закурил. – Кофе, чай, коньяк, закусить.
Бахтин хотел отказаться, но вспомнил, что с ночи ничего не ел, а главное, сегодня к Усову он претензий не имеет. Более того, у него был один маленький план, родившийся прямо в этом элегантном кабинете. – Пожалуй, закусить. Усов позвонил. Появилась горничная.
– Даша, нам закусить и коньяка. Не откажитесь, Александр Петрович. – Думаю, у вас коньяк хороший. – Правильно думаете.
И пока горничная сервировала маленький стол, Бахтин разглядывал прекрасные картины Левитана и Коровина. – Прошу. – Усов налил по первой.
Бахтин выпил, и голод стал еще острее. Несколько минут он ел, не думая ни о чем.
Усов еле успевал ему подкладывать закуски в тарелку.
– Ох, не мед сыскная служба, оголодали вы, видать. Не обедали? – Я даже не завтракал. Они выпили по второй, и Бахтин перешел к делу.
– Петр Федорович, несколько часов назад убит подполковник Княжин.
Усов выронил вилку, и она со звоном упала на серебряный поднос. – Не может быть!
– К сожалению, правда. У него похитили портфель с крупной суммой денег, часы, портсигар, оружие. Но я точно знаю, что шли они за бумагами, отданными вам на сохранение. – Откуда вы знаете?
– Такая уж профессия. Думаю вам их держать просто небезопасно, потому… – Их нужно отдать вам? – усмехнулся Усов. – Именно. И не только отдать, но и объяснить смысл каждой. – Нечто вроде бесплатной консультации.
– Почему, я могу выдать вам деньги, но боюсь, сумма вам покажется смехотворной. – А если я не отдам?
– Петр Федорович, вы меня знаете давно. Я телефонирую в Гнездниковский, вызову…
– Не меняетесь вы, Александр Петрович, и чин на вас, и должность видная, и Владимир на шее, а все такой же.
– Петр Федорович, о моей карьере потом. Что с бумагами? – Что поделаешь, придется отдать.
Усов подошел к шкафу, открыл створку, под ней размещался массивный сейф с цифровым замком. Набрал число, повернул ручку, запели куранты, наполнив комнату тонкой печальной мелодией.
Хлопнул дверью сейфа. Замолчали куранты. Усов положил на стол пакет. – Здесь все. – Вы обещали растолковать мне их смысл. – Извольте.
В прихожей раздался резкий звонок. Голоса, шаги по коридору, звон шпор. Дверь в кабинет распахнулась, и вошел Рубин.
– Какой гость у тебя, Петя, – белозубо засмеялся Рубин, – его в натуре впервой вижу, ранее все более на дагерротипах наблюдал. Рубин шагнул к Бахтину. – Давайте знакомиться. – А зачем? Я вас, Григорий Львович, знаю распрекрасно. – Бахтин даже не встал. Курил, насмешливо поглядывая на Рубина.
– Напрасно вы так, – огорчился Григорий Львович, – одно дело, когда вы сыщиком были, а совсем другое нынче, когда при вас вполне достойная должность.
– Вы ошибаетесь, – насмешливо ответил Бахтин, – у меня одна должность – ловить. – Но вы же не, – Рубин запнулся, – собака.
– Вы хотели сказать, легавая. Не стесняйтесь, меня это нисколько не обижает. Я легавый был, есть и умру им. – Я вижу, вам неприятно мое присутствие.
– Как сказать. Я же вас натурально тоже вижу впервые. Тем более в форме Земсоюза, а знаю вас давненько, лет восемь. Помните историю с ломбардом?
– Что-то читал в газетах. Значит, дружеского чая у нас не получится.
– Думаю, что нет. Смешно пить с человеком, дважды посылавшего к тебе убийц.
Рубин засунул руки в карманы бриджей и начал раскачиваться с носка на пятку. – А вы опасный человек. – Смотря для кого. – Это верно. Вас я не боюсь.
– А меня и не надо бояться. Я представляю Закон империи, вот его вы и опасайтесь.
– Ну что ж. Хоть застолья и не получилось, я все равно уважаю вас.
– Знаете, я вами тоже восхищаюсь. Эдакий современный Рокамболь.
– И на этом спасибо. Только помни, сыскарь, я никому ничего не прощаю.
Бахтин встал, примериваясь, как засадить Рубину по морде. Тот понял и отскочил в сторону.
– Боишься, Лимон. Мне на память твою наплевать. А пугать будешь фраеров. Я таких, как ты, десятка два на каторгу отправил.
– Господа, господа, – вмешался Усов, – ну как же так?
– Ничего, Петя, – Рубин достал портсигар, сверкнувший бриллиантовой монограммой, закурил. – Ничего. Мы с господином коллежским советником душевно поговорили. Выйдем на минуточку, пошептаться надо. Вы уж нас простите, господин Бахтин, коммерческие дела. В столовой Рубин зло надвинулся на Усова. – Ты что, в сексоты подался? – Не мели чушь. Княжина убили. – Когда? – Несколько часов назад.
– Ах, суки, такого человека. А этот, конечно, за бумагами приперся. – Уж я не знаю, как прознал.
– Талант, – восхищенно сказал Рубин, – светлая голова. Он один всей полиции этой недоношенной империи стоит. Думаешь, Дергаусов Княжина подмочил? – Думаю, его людишки.
– Ну что, Петя, сдай их Бахтину. Конкурентов уничтожать надо. А когда сыскарь их заловит, я Коншина этого крепко захомутаю. – Уж план есть?
– Конечно. Коммерция – та же война. Ну иди, Петя, расскажи ему все.
Бахтин проснулся оттого, что кошка Луша залезла на подушку и начала лизать его щеку.
Он нащупал рукой маленький теплый комочек и начал ласково поглаживать шелковистую спинку. За темными окнами простучали колеса извозчика.
В комнате было тепло и тихо, и он опять заснул, чувствуя рядом ласковое, привязанное к нему существо. Проснулся он поздно, за окном уже светало.
Бахтин долго лежал, предаваясь сладкому ощущению покоя, стараясь думать о кошке, мелких домашних делах, гоня от себя мысли о работе. Надо было вставать, пока молчал телефон. Он встал, вызвав тем самым недовольство Луши, вытянул из-за шкафа гири и начал гимнастику.
Постепенно он почувствовал, как начала пульсировать кровь, как мышцы наливались приятной тяжестью, как светлела голова.
Вчера, придя домой, он дал себе зарок не думать о деле. Мозгам необходима была передышка. Уж слишком напряженно он работал прошлую ночь.
Потом Бахтин долго стоял под ледяным душем и вышел к столу свежий и помолодевший лет на десять. Завтракал он неторопливо и после кофе закурил.
Вот тут-то он и спустился из своего Эдема на грешную землю и понял сразу, что весь смысл откровения Усова сводился к простой конкурентной борьбе.
Хотя кое-что он уяснил. Теперь ему было ясно, кто стоял за убийствами и поджогом. Безусловно, Дергаусов.
Княжина убили из-за каких-то документов. Если Усов, в этом Бахтин не сомневался, отдал ему все, то, значит, у кого-то еще находились бумаги, компрометирующие компанию господина Дергаусова. Но у кого?
Убитый подполковник мог передать их только человеку, которому доверяет. Серегину. Но у него ничего не нашли. На шее покойного был медальон. Кто-то сорвал его.
Сестра сказала, что медальон был с женским портретом. Зазвонил аппарат. – Бахтин у телефона. – Это Кулик. – Слушаю вас.
– Сыщики показали фотографию Серегина во всех клубах, где разрешена карточная игра. Его никто не знает.
– Прекрасно, а вам не удалось восстановить его день перед поджогом? – Пока нет. Но я стараюсь. – Хорошо. Бахтин положил трубку. Кулик не сообщил ему ничего нового. Бахтин вновь поднял трубку. – Барышня, 52-26, пожалуйста. – Соединяю. – Алло, – на английский манер ответил Кузьмин. – Женя, здравствуй. – Здравствуй, Саша. Что нового? – Много чего, еще одно убийство.
– Да что ты. У меня для тебя есть новости, приезжай в редакцию.
Бахтин начал собираться. Перед отъездом он основательно обновил свой гардероб. Хороший портной сшил ему три пиджачных костюма. В Английском магазине он приобрел прекрасное двубортное пальто и даже на Невском прикупил новинку – продолговатые наручные часы. Он надел темно-серый в елочку костюм, завязал галстук, скрепил его серебряной булавкой. Посмотрел на себя в зеркало и остался доволен.
Внезапно кто-то позвонил в дверь. Марии Сергеевны не было, она ушла к ранней обедне, поэтому Бахтин пошел отворять. На пороге стоял человек в кепке и потертом пальто.
– Вы, – начал Бахтин и узнал Митю Заварзина. Господи, как он изменился с момента их последней встречи. Отечное лицо, мешки под глазами. Такие лица бывают у больных или сильно пьющих людей.
Куда делось его парижское щегольство. Помят и небрежен был его давнишний знакомец. – Пусти меня, Саша. – Заходи. – Ты должен меня спрятать.
– Я тебе ничего не должен, – холодно ответил Бахтин. Аи да Белецкий! Вот спасибо, господин сенатор. – Ты спас нас в Париже…
– Что ты несешь? Кого я спас? При чем здесь Париж? – Саша, за мной гонятся.
– Это твоя судьба, Митя. Ты бежишь, тебя догоняют. А откуда ты узнал мой адрес? Я несколько дней, как из столицы. Только не говори, что прочитал его в книге «Вся Москва». Не надо. – Ты обязан мне помочь.
– Вот это мило. Почему я тебе обязан. Берем самый простой вариант. Ты социалист. Кажется, большевик, я, право, слабо разбираюсь в ваших учениях. Ты желаешь уничтожить строй, которому я служу, а он за это платить мне неплохое жалованье.