Эдуард Хруцкий
Полицейский [Архив сыскной полиции]

Полная версия

Она упивалась своей властью над людьми, словно мстя кому-то.

Многие сотрудники побаивались этого следователя. В ее светлых холодных глазах каждый мог прочитать свой приговор.

– Садитесь. – Дзержинский протянул руку. – Я хочу поручить вам деликатное задание. Мы привлекли к борьбе с бандитизмом лучшего сыщика прошлого коллежского советника Бахтина. – Полицейского полковника?

– Да. Он нам сегодня необходим. Только такие специалисты, как он, могут научить наших товарищей искать бандитов. Скажу вам прямо, он мне понравился. Я знаю, что Бахтин честен, смел, прекрасный стрелок, знаток английского бокса, умен. Его боится и уважает преступный мир. Я дал ему весьма сложное задание. Но дело в том, что Бахтин три месяца ждал расстрела в Бутырке. – Почему так долго?

– Непонятно, вокруг него сплетена какая-то интрига. Что-то он знает. И этого боятся, я думаю, люди, сидящие в нашем доме.

– Дайте мне его, Феликс Эдмундович, и он расскажет все.

– Милая товарищ Рослева, я ценю ваши профессиональные способности. Но пока! Я подчеркиваю, пока, Бахтин нам просто необходим. Он красив, чертовски обаятелен, такие люди легко находят друзей. Я, зная вашу преданность и непримиримость, поручаю вам его разработку.

– Феликс Эдмундович, а как долго будет длиться это «пока»?

– Думаю, недолго. Он безусловно станет врагом, и это сделал кто-то из наших сотрудников специально. – Вы кого-нибудь подозреваете? – Как-то не так ведет себя Заварзин. – Я давно обратила на него внимание. – Тогда работайте и помните: Бахтин и Заварзин. – На него «пока» не распространяется? – Нет. – Я могу идти? – Идите и докладывайте лично мне.

В кабинете зампреда МЧК Василия Манцева гудел раскаленный самовар, даже окна, покрытые наледью, запотели.

– Заходите, – Манцев протянул Бахтину руку, – давайте поедим. Вас, Александр Петрович, в Бутырке-то подтянуло. – Ничего, Василий Николаевич, отъемся. – Поможем, поможем. Федор, где мандат?

Мартынов положил на стол Манцеву бумагу. Тот взял ее и начал читать вслух:

– Мандат. Предъявитель сего, тов. Бахтин Александр Петрович, является специальным уполномоченным секции по борьбе с бандитизмом МЧК. Всем партийным, военным и гражданским властям в Москве и на местах предписывается оказывать всяческое содействие предъявителю сего. Председатель МЧК и ВЧК Феликс Дзержинский. – Серьезный документ, – усмехнулся Бахтин.

– Еще бы, – улыбнулся белозубо Мартынов, – теперь вы наш. Товарищ по борьбе.

– Спасибо вам, Федор Яковлевич, а как с оружием? Манцев подошел к шкафу, открыл. – Выбирайте.

Бахтин подошел. Полки были завалены оружием. Он выбрал маленький семизарядный браунинг, карманную модель, десятизарядный маузер и, конечно, наган.

– Вас экипировать надо, – сказал Манцев, – а то вещички-то ваши великоваты нынче. – Спасибо, я больше есть буду. – В этом мы поможем, – засмеялся Мартынов.

Бахтин благодарно посмотрел на него. Этот молодой парень очень нравился ему. Интуиция, выработанная годами сыскной работы, подсказывала, что на него можно положиться.

– Давайте поедим, а потом познакомим вас с людьми. – Манцев налил крепчайший чай в стакан Бахтина.

– Я бы просил привлечь Ореста Литвина из сыскной милиции.

– Уже сделали, – Мартынов глотнул горячего чая, закрутил головой, – только она уголовно-розыскной называется.

В соседней комнате сидели два человека в морской форме. Один в голландке, из-под которой виднелись полосы тельняшки, второй в темном кителе, на пуговицах которого были перекрещены якоря. На рукавах кителя остались следы от споротых нашивок.

– Знакомьтесь, – сказал Мартынов, – это моряки, товарищи Алфимов и Батов, они будут работать с вами.

Первым встал Алфимов, он крепко пожал руку Бахтину.

– Вы были боцманом или шкипером буксира? – спросил Бахтин.

– Так точно. Боцманом знаменитого парохода «Самолет». – Значит, вы речник? – А как вы догадались, что я не военмор? – Китель, споротые нашивки, пуговицы. – Но я мог надеть чужую форму.

– Мне трудно сказать почему, но она ваша. Слишком вы вжились в нее. Как вас зовут? – Михаил Петрович.

– Спасибо. А вы, господин Батов, военный моряк. Видимо, из Кронштадтского полуэкипажа.

– Так точно, – улыбнулся Батов, – а это-то как вы узнали. – По бескозырке. – Я же заменил ленту.

– Да у вас лента минной дивизии, но тулью бескозырки так заламывал только Кронштадтский полуэкипаж.

– Вот, товарищи, – вмешался Манцев, – наглядный урок оперативной работы. Вы поступаете в распоряжение товарища Бахтина. Вы не только должны помогать ему, но и учиться.

– Есть чему, – Алфимов с уважением посмотрел на Бахтина, – прямо как в книжке. Где же вы это постигли?

– На улицах, в малинах, бардаках, тайных «мельницах». Научиться этому просто. Нужно хотеть и, главное, выжить. Налетчиков много, а нас мало. Поэтому мы должны беречь себя и друг друга.

– Очень правильно сказал, Александр Петрович, – Манцев вскочил, – беречь друг друга. Именно беречь. И помните, что товарищ Бахтин после выпавших на его долю испытаний еще слаб…

Бахтин засмеялся, снял пиджак, поставил руку локтем на стол. – Давайте попробуем, Василий Николаевич. – Да я не по этой части, Александр Петрович. – А можно мне? – хищно прищурился Алфимов. – Давайте, – согласился Бахтин.

Алфимов повел плечами, скинул китель. Бугры мышц распирали тельняшку.

– Может, не будем, – он с сочувствием посмотрел на болезненно-худого Бахтина.

– Давайте, давайте, Миша, не надо жалеть классового врага.

Они сцепили ладони. Бахтин чуть нажал и припечатал огромный кулак боцмана к столу.

– Давайте еще, – растерянно сказал Алфимов, – я не успел. – Давайте. И снова рука была припечатана к столу.

– Вот это да! – Алфимов встал, начал натягивать китель. – Ну и ручка у вас, товарищ Бахтин.

– Вот еще один повод поучиться у старых спецов, – серьезно сказал Мартынов, – сила оперативнику так же необходима, как и ум.

– Товарищ Бахтин, я пойду, но мы не договорили. Так что вам надо? – Манцев встал. – Мотор. – Будет. – Комнату с телефоном. – Эта подойдет? – Конечно. Если вы нам диван поставите. – Зачем?

– Кто-то из группы круглые сутки будет находиться здесь. Господа, – Бахтин запнулся.

– Ничего, – прогудел Алфимов, – от старой привычки сразу не избавишься.

– Спасибо, – продолжил Бахтин, – сейчас придет очень опытный сыщик Орест Литвин, он будет работать с нами. Я утром поручил ему кое-что уточнить по поводу пропажи архива.

– А зачем, товарищ Бахтин? Почему мы должны искать списки доносчиков? – удивился Батов.

– Это не доносчики, Батов, а наши секретные сотрудники. Они глаза и уши оперативника, без них мы ноль. Помните, что человек, решивший помогать нам, рискует больше, чем сыщик. Нас защищает закон, а его только мы. Если нам удастся создать свой сильный негласный аппарат, мы победим любую преступность. – Можно? В дверь просунулась голова Литвина. – Входите, Орест, мы вас ждем.

Поздно ночью Мартынова встретила в коридоре Рослева.

– Хорошо, что я вас нашла, товарищ, есть разговор. – Пойдемте ко мне.

Мартынов не любил эту женщину. О ее коварстве и жестокости ходили разговоры среди чекистов. Они вошли в кабинет Мартынова, и Рослева, усевшись на стул, сразу перешла к делу.

– У вас теперь работает полицейский полковник Бахтин? – Да. – Мне поручено вести его разработку. – Вам? Значит, мне не доверяют! – Не вам, а ему. – Но товарищ Дзержинский…

– Феликс Эдмундович поручил это мне, – перебила его Рослева.

– Интересно у нас получается, – Мартынов в сердцах сломал карандаш, – я человека на смерть посылаю, а ему не верят. – Я никому не верю. – Что вы хотите? – Шофер на авто. Должен быть мой человек.

– Только что Бахтин прочел нам целую лекцию о работе с агентурой…

– Вы теряете революционное сознание, товарищ, нельзя сравнивать агента царской полиции и нашего товарища.

– Хорошо. Решайте с Манцевым.

Мартынов встал, давая понять, что разговор окончен. Утром вся группа собралась в кабинете.

– Так, – Бахтин старался избегать обращений, – сейчас Литвин доложит нам суть дела. Прошу вас, Орест.

– Значит, так, – Литвин достал бумажку, – в день налета на сыскную полицию на входе стоял старший городовой, Никитин. Его преступники оглушили, а в помещении был чиновник Кулик. Его тоже ранили. Городовой Никитин нынче проживает в деревне Лужники и занимается огородничеством. Кулик находится по старому адресу и работает бухгалтером в жилтовариществе. – Значит, едем в Лужники. Бахтин встал, начал надевать пальто.

– Вы наш новый механик? – спросил он молодого человека в кожаной куртке на меху. -Да. – Москву хорошо знаете? – Знаю. – Тогда поехали.

Машину им Манцев выделил хорошую. Большой «Руссо-Балт» в прекрасном состоянии. Бахтин молча курил, поглядывая по сторонам. Зимняя Москва словно вымерла. Город, заваленный снегом, походил на иллюстрацию из старых сказок.

– А что, дворники не работают? – поинтересовался Бахтин у механика.

– Теперь буржуазный элемент чистит улицы. Дворник – пролетарий.

– Вам, молодой человек, надо уяснить одно. Дворник должен чистить улицу, сыщик ловить воров, инженер работать на заводе, а учитель учить детей.

– Вот они, буржуи, – радостно засмеялся шофер. Бахтин увидел группу людей в чиновничьих шинелях и зимних пальто, лопатами разгребавших снег на трамвайных путях. – А где же путевые рабочие? – Они – пролетариат.

– Значит, вы, проповедуя бесклассовое общество, признаете право одних возвышаться над другими? – Это же буржуи.

– А кем вы, юноша, были до революции? По вашему лицу и рукам я вижу, что на заводе Михельсона вы не вкалывали? – Я учился в реальном училище. – Похвально. – А ваш папаша кем был? – Я порвал со своим классом. – Порвать письмо можно. Запомните это. Бахтин замолчал, понимая всю бессмысленность этого спора. Авто бывший реалист вел неплохо. И то слава Богу.

А Москва набегала на лобовое стекло машины. Горбатилась заснеженными улочками, петляла переулками, выкидывала машину на прямые элегантные улицы.

Ближе к окраинам потянулись забавные, словно в землю вросшие деревянные домики. Над трубами плыл дым. Деревья огромных рощ были засыпаны снегом и напоминали о Рождестве.

Москва была уютна и прекрасна, как всегда. Даже пестрые плакаты новой власти не могли испортить ее.

Миновали заставу. Поле началось. С Москвы-реки набежал ледяной ветер, потянулись огороды, засыпанные снегом.

У въезда в деревню Бахтин приказал остановить машину. – Почему? – спросил Батов.

– Нам шум не нужен. Здесь авто привлечет внимание. Первым им на улице попался пьяненький мужичок.

– Скажи-ка, братец, где Никитин живет? – спросил Бахтин. – Здесь, – ухмыльнулся мужичок. – А где? – Так вы против его дома стоите. – Спасибо. – Спасибом сыт не будешь, – засмеялся мужик. – На, – Бахтин протянул ему кредитку. – Премного благодарен, барин. – Ну, Батов, это тоже пролетарий? – Я, Александр Петрович, в эти споры не лезу.

– Пошли. Батов у калитки. Алфимов и Литвин со мной.

В усадьбе Никитина чувствовался железный порядок. Дорожки к дому были аккуратно разметены. Снег убран. Тропинка от крыльца до сарая посыпана песком.

– Хозяйственный мужик. Порядок у него. Посмотрите, дом покрашенный, ставни резные, как надо, на дворе разметено.

Видимо, чистота и порядок вызывали в сердце бывшего боцмана приятные эмоции. Дверь в доме открылась, и на порог выскочил хозяин в нагольном полушубке, накинутом на плечи.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие, – рявкнул он и повернулся к Литвину. – Здравия желаю, ваше благородие.

– Ну ты даешь, друг, – засмеялся Алфимов, – прозвища-то эти новая власть отменила.

– Это для тебя, морячок, а для меня господин коллежский советник по гроб высокоблагородием останется.

– Мы к тебе, Никитин, по делу. – Бахтин протянул городовому руку.

Протянул и подумал: а сделал бы он это два года назад? – Прошу до горницы.

В доме было уютно, тепло и чисто, пахло чем-то жареным. На стенах висели военные литографии, несколько фотографий хозяина в полном сиянии полицейского мундира.

– Не боишься, Никитин? – Алфимов сел на стул, поправил тяжелый футляр маузера.

– А мне, морячок, бояться нечего. Я всю службу при сыскном деле. Мазуриков ловил. А жиганье что при старой власти, что при новой жиганьем останется. Садитесь, ваше высокоблагородие. Какая нужда во мне будет?

– Спасибо, Никитин. Скажи-ка, братец, ты на дверях стоял, когда нашу контору громили?

– Так точно. За день до того у нас оружие отняли. Потому такое безобразие и случилось. – Вспомни, как дело было. – Сначала мотор военный подъехал… – Почему военный?

– Так зеленый весь, со знаком и цифрой семнадцать. Из него четверо вылезли. – Кого-нибудь запомнил?

– Одного. У него погоны подпрапорщика были и на куртке Георгиевская медаль. Шрам у него на подбородке. Он-то меня по голове ударил, дальше не помню. Сомлел. – Ну спасибо, Никитин. – Бахтин встал.

– Нет, ваше высокоблагородие, не по-христиански получается. В какие года такая персона, как вы, ко мне пожаловали. Не отпущу просто так. Не обессудьте. Марья, на стол накрывай! – Там у нас еще один человек, – сказал Алфимов.

– У калитки, что ли, – хитро прищурился Никитин, – так зови его.

Через час они ехали обратно. Алфимов и Батов обсуждали никитинское угощение и сошлись на том, что не все городовые были сволочами.

– Меня оставите на Арбате, – приказал Бахтин, – я к Кулику. Вы все на Лубянку, никуда не отлучаться, ждать приказаний.

– Александр Петрович, – попросил Алфимов, – разрешите с вами. Уж больно хочется в дело вникнуть. – Хорошо, Миша. На Арбате машина остановилась.

– Мне за вами приехать? – спросил бывший реалист. – Я телефонирую.

Как же изменился милый Валентин Яковлевич за последний год. Ссутулился, постарел, даже походка стала старческой. Бахтину он несказанно обрадовался, прослезился даже. – Значит, живы, Александр Петрович? – Жив.

– А наши говорили, что вас расстреляли братишки. Сейчас чайку соображу.

Алфимов с удивлением оглядел комнату. Шкафы с книгами, фотографии в рамках на стене, потертая мебель.

– Неужто он, Александр Петрович, в полиции служил? – Да, Миша. – Живет-то бедно.

– Хорошо в полиции жили только взяточники. Честные люди при любой власти – бедняки. – Вот уж не думал.

Карр! Карр! Со шкафа слетела ворона и уселась на стол. Она доверчиво приковыляла к Алфимову и потерлась головой о руку.

– Ишь ты, – засмеялся Михаил, – прямо как кошка.

Вернулся Кулик с чайником, и ворона запрыгнула к нему на плечо.

– Как вы живете, Валентин Яковлевич? – Бахтин взял чашку.

– Как все. Работаю бухгалтером. Дочка со мной. Муж ее с конным полком на фронте. – А как сын? – Расстреляли Мишу. – Кулик заплакал. Бахтин и Алфимов молчали, чувствуя, что этому горю слова не помогут. Наконец старик успокоился. – Вы ко мне по делу?

– Валентин Яковлевич, – спросил Бахтин, – вы были дежурным чиновником в тот день? – A вы, Александр Петрович, опять в сыске? – Да. Мне поручено отыскать архив.

– Милый вы мой, конечно вы его найдете, но как выйдете на него, так бегите, а то и вас расстреляют.

– Зачем же вы так, папаша, – Алфимов в сердцах поставил чашку, – Александр Петрович наш товарищ.

– Ошибаетесь, гражданин моряк, гусь свинье не товарищ. – Озлобились вы, папаша, сердцем застыли.

– Может быть. Так по сути дела я, Александр Петрович, следующее могу доложить. Я, кстати сказать, в вашем кабинете некоторые свежие дела в потайной шкаф прятал. Слышу шум, я выскочил в коридор, посмотрел в окно. У входа зеленый военный автомобиль стоит. И еще кое-что заметил, но об этом потом. Тут на этаж ворвались двое в кожаных куртках. Оружия у меня не было, а дубина – шланг, свинцом залитый – осталась. Так я одного, как сейчас помню подпрапорщика, ею оглушил, а второй меня рукояткой револьвера отключил. – Валентин Яковлевич, а что же потом?

– Нашу контору громили вместе с Охранным отделением. Так на другой стороне кинооператор ручку крутил. Ваш знакомец Дранков.

– Валентин Яковлевич, цены вам нет. – Бахтин обнял старика.

– Что вы, что вы, батюшка Александр Петрович, цена нынче у меня есть. Продпаек по седьмому разряду. А вы теперь у большевиков на службе.

– Вы позволите от вас телефонировать? – Бахтин из глубин памяти извлек номер телефона Натальи Вылетаевой. – Сделайте одолжение.

– Пока я говорить буду, вы, Валентин Яковлевич, напишите мне ваши показания. – На чье имя писать? – МЧК. Мартынову Ф. Я. – Понял.

Бахтин вышел в коридор, где на стене висел старенький «Эриксон», снял трубку и, пока он называл номер, пока телефонистка соединяла его, молил Бога об одном, чтобы Наталья и Андрей не сбежали на юг. – У аппарата, – раздался знакомый низкий голос.

– Наталья Николаевна, здравствуйте. Это Бахтин. Андрей Васильевич дома? – Господи! – вскрикнула Вылетаева. И Бахтин услышал: – Андрюша!.. Андрюша!.. Скорее!.. – Да, – раздался голос Дранкова. – Андрей Васильевич. Здравствуйте. Бахтин. – Вы где? – На Арбате. – Немедленно к нам и ничего не бойтесь.

И Бахтин понял, что Дранков знает об его аресте и думает, что ему нужно укрыться. Теплая волна подкатила под сердце. И стало радостно от ощущения дружеского участия хороших людей.

Прощаясь, подождав, когда Алфимов выйдет, Кулик сказал:

– Понимаю, почему они вас из узилища выпустили, но послушайте старика, Александр Петрович, бегите.

– Спасибо, Валентин Яковлевич, я к вам на днях загляну.

– Папаша, – крикнул с лестницы Алфимов, – у меня крупы малость есть, я вашей птичке ее пришлю, больно уж ворона забавная.

А через час они сидели в бывшем киноателье «Киноглаз» и смотрели пленку, которую снял Дранков в семнадцатом году. Трещала ручка аппарата, на экране толпа громила охранку, метались какие-то люди, кричали что-то. Странное ощущение видеть разорванные воплем рты и не слышать ничего. И вдруг на мерцающем полотне возник подъезд сыскной полиции и автомобиль завода «Дукс». Вот на экране появились какие-то люди, бегущие неведомо куда… Потом снова дверь сыскной… Потом крупно человек, несущий груду папок… Кувалда… Бахтину повезло. Дранков снял всех четверых. Когда по экрану побежали царапины, похожие на светящиеся щели, Бахтин спросил:

– Андрей Васильевич, а можно сделать фотографии с этой пленки. – С этой пленки нельзя, но у меня есть негатив. – Вы можете это сделать срочно? – Конечно.

– С вами останется Алфимов, он сразу заберет фотографии и отвезет ко мне. Где у вас телефон?

– В соседней комнате, – Дранков потянулся, весело поглядел на Бахтина, – пойдемте.

В темном коридоре он крепко взял Бахтина за локоть.

– Александр Петрович, завтра вечером мы сваливаем в Финляндию, – Каким образом?

– Сначала в Питер по командировке киноотдела, а там есть надежный человек, он за деньги переправляет за границу. Поехали с нами.

– Не могу, Андрей Васильевич, я слово дал. А потом кое с кем надо разобраться. А адресок вашего проводника дайте.

– Это бывший капитан Доброфлота Немировский. – Племянник ювелира? – Да. А вы его знаете? – Немного. Он по прежнему адресу проживает?

– Да. Вы придете и скажите ему, что вы от Саломатина. – И все? – Все.

Они вошли в другую комнату. Дранков включил настольную лампу. – У вас есть карандаш? – спросил Бахтин. – Конечно.

– Записывайте адрес Ирины. У нее дача на Черной речке. – Это рядом с границей. Дранков достал карандаш, записал адрес.

– Вот спасибо, есть где прибиться на первое время. От вас что передать?

– Люблю. Скучаю. Пусть через месяц ждет. – Бахтин поднял трубку телефона: – Барышня, 27-15, пожалуйста. Литвин… Мотор в Гнездниковский… Всех берите… Едем на квартиру к Лимону.

– Вот он, дом Терентьева, – сказал шофер.

Машина затормозила. Сивцев Вражек был пуст и темен, как в далекие годы овраг у реки Сивки. Бахтин вылез из машины, посмотрел на застывший на морозе темный дом, в котором не горело ни одного окна, и еще раз подивился, как быстро изменилась жизнь в Москве. Литвин подошел к парадному, дернул дверь. – Заперта.

– Давайте ломать, – спокойно предложил Батов.

– Не надо. Запомните, надо стараться все делать тихо. Шум – это крайняя мера. Литвин на черный ход. Ищите дворника.

Литвин растворился в темноте арки. А они остались стоять в морозной темноте улицы, напоминающей ущелье из книги Луи Буссенара. Время шло, а Литвин не возвращался. – Где он, его мать, – выругался Батов.

– Запомните, – в голосе Бахтина зазвучали привычные командирские нотки, – еще раз матернетесь, отчислю из группы. – Да я же по-простому, товарищ начальник.

– Вы не матрос Батов, вы – оперативник, по вашему поведению будут судить о всех нас. – Значит, совсем нельзя? – изумился матрос. – Иногда можно, когда это делу помогает…

Бахтин не успел договорить, дверь заскрипела, подалась туго, словно кто-то придерживал ее изнутри, и Литвин крикнул: – Заходите. Они зашли в подъезд. – Что темно-то? – спросил Бахтин. Щелкнул выключатель.

Тусклый свет лампочки выдернул из темноты часть большой прихожей с нишами, в которых полуобнаженные мраморные фигуры женщин, фривольно показывая крепкие каменные груди, держали в руках факелы с разбитыми плафонами под хрусталь.

Рядом с Литвиным стоял человек в потертом армяке с ярко блестящей дворницкой бляхой. – Дворник? – спросил Бахтин. – Так точно. – Мы из ЧК – Из сыскной, значит. Мы понимаем. – Где Рубин живет? – В бельэтаже, второй нумер. – Он дома? – Никак нет. – Ключи запасные у тебя? – У меня. Кому доверить? – Пошли.

У квартиры с номером два дворник подошел к двери и вставил ключ в скважину. От легкого нажима дверь поддалась.

– Открыта, – изумленно посмотрел дворник на Бахтина.

Бахтин достал из кармана наган, распахнул дверь. В прихожей горел свет, на полу валялась зимняя офицерская шинель с каракулевым воротником. Бахтин вошел в первую комнату, пошарил по стене, нажал рычажок выключателя. Под потолком вспыхнула красивая люстра, стилизованная под китайский фонарь. Здесь у Рубина была гостиная, мебель черная с перламутром, в углу на подставке стоял большой фарфоровый китайский болванчик. Бахтин подошел к нему, толкнул, и улыбающийся китаец в шляпе приветливо закивал ему головой.

– Александр Петрович, – вошел в комнату Литвин, – в квартире никого нет. – Начинайте обыск.

– Здесь много ценных вещей, – внезапно раздался голос шофера, – они должны быть реквизированы в пользу революционного народа.

Бахтин повернулся, посмотрел насмешливо на борца за пролетарскую идею и сказал:

– Наше дело улики искать, а вы, молодой человек, если желаете, то займитесь этим, благословясь.

Сколько раз Бахтин видел изнанку человеческой жизни, которая предельно ясно вскрывается при обыске. Порой на свет появлялись вещи, которые хозяева искали много лет. Рубин, видимо, не успел обжить эту квартиру. Не было в ней тех мелочей, которые говорили бы о характере и привязанности хозяина. В гостиной ничего не было. Кабинет пуст. Только бювар на столе сохранил следы записей. Страницу Рубин вырвал, на следующей остались достаточно точные следы. Бахтин взял бювар, положил его в портфель. ВЧК он попробует восстановить написанное.

– Ничего, – Литвин сел в кресло, – никаких бумаг. Поедем?

Бахтин встал, пошел по квартире. Конечно, надо было уезжать, но что-то необъяснимое задерживало его в этой квартире. И он снова пошел по комнатам. Спальня. Здесь работал Литвин. Не нашел ничего.

– Александр Петрович, – подошел к нему Батов, – на кухне продукты. Крупа, сало, консервы. – Уложи в мешок и в машину. Нам пригодятся.

– Не нам, – вмешался шофер, – а всем. Продукты, изъятые в буржуазных квартирах, передаются в хозяйственный отдел МЧК. – Значит, передадим. Шофер нырнул в какую-то комнату. – Паскуда, – прошептал ему в спину Батов. – Вы же матрос, Батов, у вас смекалка должна быть.

– Я вас понял, товарищ начальник, -белозубо засмеялся Батов.

А Бахтин опять вошел в гостиную. Стол. Раскрытый буфет. Шкаф с посудой. Ширма. Кресла. Диван. Знакомая уже фигура китайца. Бахтин вновь ударил его по шляпе, и веселый старик опять радостно закивал ему. Бахтин пошел к дверям. И обернулся внезапно. Словно кто-то направил ему в спину револьвер. Голова китайца странно остановилась. Фарфоровый старик, задрав голову, глядел на люстру. А ведь безделушки эти славились именно количеством поклонов. Чем больше фигура, тем крупнее балансир, тем чаще кланяется вам китайский болванчик.

– Литвин, Батов, – рявкнул Бахтин. Сотрудники ворвались в комнату, устрашающе озираясь по сторонам. – Старика этого видите? – Я понял, – засмеялся Литвин. – А я нет, – вздохнул Батов.

– Сейчас поймете. Снимите китайца и поставьте на пол. Только осторожно. Сняли. Отлично. Теперь снимите голову. Голова болванчика вместе с маятником держалась на двух фарфоровых штырях, свободно лежащих в пазах. Литвин и Батов начали медленно приподнимать голову фигурки. Она подавалась с трудом. Наконец они изловчились и вытащили ее. К маятнику был плотно привязан толстый конверт. Бахтин взял из буфета нож, обрезал веревки, вытряхнул из конверта две папки с грифом: «Управление Московской сыскной полиции».

– Ну вот, что и требовалось доказать. – Бахтин закурил.

А Литвин засунул руку в чрево фарфорового человека и извлек толстенную пачку советских денег, перевязанную веревкой.

– Деньги нужно немедленно сдать… – Шофер не успел договорить.

Бахтин схватил его за ворот куртки и как котенка вышвырнул в коридор.

Дзержинский только что вернулся из Кремля, где обсуждался вопрос продовольственного снабжения Москвы. Он был заметно раздражен и шагал по кабинету из угла в угол. Свет настольной лампы ломал его тень на стенах и казалось, что вместе с председателем ВЧК по кабинету ходит еще кто-то страшноватый и опасный. Мартынов и Ганцев ждали, когда председатель задаст им первый вопрос.

– Вот что, товарищи, – отрывисто и зло начал Дзержинский. – Сегодня утром бандитами ограблен и убит инженер Виноградов. Ильич опять говорил со мной весьма резко. Что вы скажете?

– Феликс Эдмундович… – начал Манцев, но Дзержинский перебил его. – Что делает ваш хваленый Бахтин? – Он…

– Не надо, Василий Николаевич, я расскажу сам об этом. Сегодня днем он с сотрудниками устроил пьянку в деревне Лужники у бывшего городового. Потом гонял чаи с таким же, как он, сотрудником сыскной Куликом, потом развлекался в компании актрисы Вылетаевой и смотрел какую-то фильму в ателье «Киноглаз». Неплохо, правда?

– Позвольте, Феликс Эдмундович, – Мартынов встал, подошел к столу, положил фотографии. – Вот, смотрите. – Дзержинский схватил одну, взглянул быстро и цепко, потом вторую, третью. – Откуда это?

– Бывший городовой Никитин и чиновник Кулик дежурили в день разгрома сыскной полиции. Через них Бахтин вышел на кинооператора, снимавшего в тот день в Гнездниковском переулке. В киноателье Бахтин и Алфимов отсматривали фильму и сделали эти фотографии. Кстати, вот этот человек – бывший помощник коменданта Бутырок, убитый два дня назад. – Остальные?

– Известен еще один, некто Хряк, активный член бандгруппы Сабана. Вот он на фото. Остальных и авто устанавливаем. Теперь вот. Мартынов положил на стол два агентурных дела.

– Найдены при обыске в квартире некоего Рубина Григория Львовича, между прочим, правой руки Луначарского. – Арестован?

– Нет, успел скрыться два дня назад. Нам извест но, что Рубин доставал наркому дефицитные продукты и мануфактуру. Кличка его в уголовном мире Лимон, он был одесским налетчиком, позже крупным блатным Иваном. Вот что сделал Бахтин за этот день. – Мартынов сел.

Дзержинский подошел к столу, полистал дело. Потом опять взял фотографии.

– А этот коллежский советник не зря получал свои ордена. Кстати, где они? В протоколе обыска у него награды не значатся.

– Бахтин сказал, что поменял их на продукты, – мрачно пояснил Манцев.

– А что это за история с продуктами и избиением шофера на квартире Рубина?

– Все продукты сданы в хозчасть, а Соловьев усомнился в честности Бахтина, когда были найдены деньги. – Где они? – У меня в сейфе, вместе с актом изъятия.

– А ведь он мог Соловьева застрелить, – засмеялся Дзержинский, – такие господа, как Бахтин, чудовищно щепетильны.

– Не думаю, – бросился на защиту Мартынов. – Вы меня простите, товарищ Дзержинский, но я чувствую, что мне не верят.

– А вы Бахтину верите. – Дзержинский почти вплотную наклонился к Мартынову. Тот выдержал взгляд и ответил: – Я ему верю, и ребята тоже.

– Чертовского обаяния господин. – В голосе председателя послышалась злая ирония. – А вы, Манцев?

– Присматриваюсь. Но боюсь, если Рослева так нагло будет его пасти, он этого Соловьева шлепнет. – Что предлагаете?

– Другого шофера. Потом Бахтин все время на глазах.

– Хорошо, я распоряжусь. Пусть работает. Пока. Вы свободны, товарищи.

Бахтин занимался делом необычным. В комнате собрались почти все сотрудники уголовного отдела МЧК.

Бахтин разрубил четыре карандаша и растолок грифели. Потом осторожно начал втирать ватой черный порошок в листок бумаги. Потом стряхнул и на листе четко обозначилась надпись: «Сретенский бульвар. Дом страхового общества „Россия“, квартира восемь».

– Ну, вот и все, – Бахтин положил листок на стол. – Принесите мне справочник «Вся Москва». Бахтин полистал его.

– В квартире этой проживает профессор Васильев. Алфимов! – Я, товарищ начальник.

– К полудню мы должны знать все об этом профессоре. Бахтин встал и отправился к Мартынову.

– Федор Яковлевич. Вот адрес, найденный при обыске у Рубина. Надо бы прикрыть квартиру. – Что вы имеете в виду?

– Людей посадить, пусть смотрят. Пасти хозяев не надо, но наблюдение необходимо. Туда может наведаться Лимон, а возможно, и Сабан. – Сделаем.

– Тогда, если не возражаете, я пойду домой, хочется помыться, да и переодеться надо. – Не возражаю. Вас проводят. – Это охрана или слежка?

– Эх, Александр Петрович. – Мартынов горестно махнул рукой.

И Бахтин понял, что он может не бояться этого высокого, красивого человека. И почему-то сразу поверил ему. И время покажет, что он не ошибся.

Полковник Генерального штаба Чечель попал в обстоятельства весьма и весьма сложные. Перед самым октябрьским переворотом он получил восемьсот тысяч франков наличными и должен был с тремя офицерами отбыть в Стокгольм, где ему предписано было организовать резидентуру. Деньги были получены, а разведслужба России рухнула, и Чечель остался, словно часовой, у денежного ящика. Состояние это безумно угнетало его. Он – кадровый потомственный военный, связавший свою жизнь, сразу после училища, со службой в разведке, вместо того чтобы уехать на юг и драться с большевиками, вынужден охранять казенные суммы. Да и жил он бедно и голодно, продавая вещи. Несколько дней назад он реализовал последнюю ценность – золотой портсигар и денег, вырученных от этой операции, еле-еле хватит ему на неделю весьма скромной жизни. Господи! Как глупо иметь на руках больше полумиллиона франков и нищенствовать. Но казенные деньги для Чечеля были предметом чисто абстрактным, как, к примеру, военное имущество. Деньги эти были цепью, накрепко приковавшей его к Москве. Пробираться с ними к Деникину через пылающую войной и нашпигованную бандами Россию и Малороссию было предприятием крайне рискованным и ненадежным. Конечно, можно было спрятать деньги в тайник и уйти. Потом пусть посылают курьеров. Но он со свойственными ему скрупулезностью и упрямством профессионального разведчика искал любой выход на растворившегося в зареве революции своего бывшего шефа генерала Батюшева. Пока ему это не удавалось. И поэтому Чечель решил поступить на службу, благо бывший однокашник полковник Климов заведовал милицейскими стрелковыми курсами. Правда, в последнее время, он начал замечать, что за ним следят. Несколько раз он замечал одного и того же человека, толкущегося у дома. Пару раз обращал внимание на людей, пытавшихся его пасти на улице. Это были ясно не чекисты, уж больно грубо и непрофессионально действовали эти люди. А потом ЧК не стала бы возиться с ним. Взяли б и дело с концом. Слежка напугала его, возможно, кто-то еще знал о казенных суммах. Получал он их в Союзе городов и ехать в Швецию должен был как представитель земства, отправленный за кордон для закупки продовольствия и одеял для беженцев. Об операции этой знали, кроме него, двое. Председатель Союза князь Львов и его помощник присяжный поверенный Усов. Но они оба давно в Париже. В целях конспирации князь Львов выдал Чечелю документ, в котором было обозначено, что полученные им казенные суммы переданы шведскому Красному Кресту. Нынче утром Чечель поехал к Климову и поступил на службу. Назначили его заведовать строевой подготовкой милиционеров. Встретили его хорошо, комиссар курсов, большевик, из бывших унтер-офицеров, даже благодарил полковника за патриотический порыв. Чечель получил мандат, оружие и паек. Домой он возвращался с вещмешком, в котором была крупа, вобла, сахарин и даже цибик чая. Но главное было в другом, полковник Чечель перетянул шинель ремнем с кобурой. Теперь оружие он носил на законном основании. Но у дома он опять срисовал юркого мужичка в офицерской бекеше и котиковой шапке «пирожок». Третий раз он попадался на глаза полковнику в самых неожиданных местах. Обостренное чувство опасности, свойственное многим людям его профессии, подсказало ему, что, возможно, этой ночью что-то может случиться. Кто-то наверняка прознал об этих деньгах. Но кто? Да, Господи, какая разница, будут ли это бывшие офицеры или просто бандиты. Чечель достал из тайника саквояж с деньгами, и большой двенадцатизарядный кольт, две гранаты «мильс», собрал необходимые документы, привязал вещмешок с пайком к ручке саквояжа. Теперь надобно заняться дверями. Черный ход Чечель заколотил еще в октябре. Не нужен он ему был. Окно туалета выходило на крышу сарая. Прыгать всего ничего. Один этаж, а там проходной двор и ищи его. А нынче вообще снег выпал, и у стены сарая нанесло метровый сугроб, так что уйти он сможет легко.