Олег Александрович Якубов
Михайлов или Михась?
– Вы, господа журналисты, принесли немало горя мне, моей семье и близким своими вымыслами, обливая меня грязью и сочиняя обо мне всякие гадости. Но я христианин, а Бог велел нам прощать. Так вот, за все, что вы написали обо мне лживого до сегодняшнего дня, я вас прощаю. Однако впредь буду взыскивать. – Михайлов сделал намеренную паузу, наблюдая за реакцией зала на его слова, и раздельно, по слогам произнес: – По за-ко-ну. Исключительно по закону, и никак иначе. Ни одна ваша клеветническая публикация не останется больше без судебного иска с моей стороны.
Это заявление не только не возымело на пишущую братию желаемого действия, но, напротив, словно из чувства противоречия, а возможно, дабы доказать строптивому собственную силу, на него обрушили целый шквал самых невероятных измышлений. Казалось, что кто-то неведомый конкурс объявил на самую изощренную и фантастическую ложь о Сергее Михайлове. На этот шквал адвокаты Михайлова ответили шквалом судебных исков и… выиграли все до единого! Даже самые опытные и изворотливые юристы, состоящие на службе крупнейших изданий, как они ни изощрялись, не смогли доказать, что за домыслами журналистов есть хотя бы один правдивый факт, подтвержденный документально. И тогда они спешили предложить Михайлову так называемое мировое соглашение: в обмен на отзыв искового заявления опубликовать опроверже-ние. Нельзя сказать, что это полностью остудило пыл ретивых писак, просто они научились, что называется, обходить острые углы, применяя формулировки, формально избавляющие от судебной ответственности. Оговорки типа «так называемый», «в определенных кругах известный», «по слухам из авторитетных источников» стали для них неким щитом. И все же эти злопыхатели не могли отказаться от мысли, что фамилия Михайлова утрачивает былую криминальную сенсационность, которой они вот уже два десятилетия пичкали читателей и телезрителей, повышая тем самым свой собственный имидж бесстрашных борцов с криминалом, а заодно и пополняя собственный бюджет.
Вот еще один характерный пример. Речь идет об игре КВН в Риге. «Здесь же был замечен известный сатирик Михаил Задорнов в компании Сергея Михайлова, в котором швейцарские следователи увидели некогда лидера “Солнцевской” группировки Михася, да доказательств не нашли. Но это так, кстати», – поведала «Комсомольская правда» своим читателям. А что, собственно, кстати? То, что Задорнов смотрел КВН, или то, что Михайлов любит эту игру? А может, все намного проще – автор всего лишь усомнился, имеет ли право некий Сергей Михайлов, родившийся в Солнцове, посещать КВН. Тем более что швейцарские следователи, не нашедшие за Михайловым никакой вины, надо полагать, о таком зрелище, как КВН, и слыхом не слыхивали. Это в Киеве, как известно, дядька, а в огороде – бузина. А в российских газетах – повсюду Михайлов. Стоит Сергею только появиться на людях в обществе какого-либо известного человека, это немедленно становится достоянием общественности. Да что там известного! И неизвестным перепадает от славы Михайлова.
Вскоре после того, как вышла в свет книга о женевском процессе, и мою скромную персону одарили вниманием и красочными эпитетами коллеги. В одной публикации назвали меня «певцом солнцевской братвы», в другой – «идеологом “Солнцевской” ОПГ». Знай меня коллеги получше, они бы так никогда не написали: петь я не умею вовсе – мне, как говорится, медведь на ухо наступил, а любой идеологии всю свою сознательную жизнь избегаю, как чумы. Публикация эта, впрочем, имела для меня некие, в общем-то, забавные последствия. Всегда ведь найдутся предприимчивые люди, способные деньги делать из воздуха, а уж использовать опубликованную информацию такие предприниматели просто мастера.
Вот и меня однажды вечером навестил довольно хорошо известный человек, чье мошенничество было вскоре «оценено» судом в восемь лет лишения свободы. Представлялся этот человек в зависимости от обстоятельств то высокопоставленным чиновником МВД, то полковником ФСБ, а то и вовсе «скромненько» – сотрудник по специальным поручениям аппарата президента страны. В моем конкретном случае он сказал, что по долгу службы имеет доступ к компьютерным файлам Интерпола. С явной тревогой в голосе поведал мне, что обнаружил под грифом «совершенно секретно, только для служебного пользования» материал, информирующий все спецслужбы мира о моей скрытой деятельности по совершенствованию преступных сообществ, разумеется, в первую очередь «Солнцевской» ОПГ, дружбе с криминальными лидерами, ну и прочими противозаконными деяниями. Всего тридцать две страницы.
– И для чего вы мне все это рассказываете? – проявил я неадекватное любопытство.
– Как для чего?! – Мой собеседник даже задохнулся от такой непроходимой моей тупости. Но тут же пояснил: – Во-первых, я много о вас слышал хорошего, во-вторых, мы земляки. Я тоже когда-то в Ташкенте жил. А землякам надобно помогать… – И он снисходительно улыбнулся.
– Теперь понятно, – поощрил я его отзывчивость к моей судьбе. – Ну, а чем мне, собственно, грозит этот строго засекреченный материал Интерпола?
– Крупными неприятностями, причем в самый неожиданный момент и, надо полагать, в самое ближайшее время. – На челе радетеля моей личной безопасности явно отразилась тревога. – Подобные сведения неизбежно приведут к тому, что вас где-нибудь при пересечении границы задержат.
– Но я не переползаю через границы по-пластунски и не проникаю в другие страны в бочке с селедкой, упрятавшись в трюм парохода.
Он вздохнул укоризненно, явно демонстрируя, что мой неуместный в данной ситуации юмор и легкомыслие противоестественны, так как речь идет о понятиях судьбоносных. Тогда я поинтересовался, что, на его взгляд, следует предпринять.
– Изъять! Причем изъять так, чтобы и следов никаких не осталось. Я знаю, как это можно сделать. Риск, конечно, велик, но я готов рискнуть. Правда, потребуются кое-какие расходы, так как в одиночку я этого сделать не смогу. Мне-то самому ничего не надо, я исключительно из соображений помощи хорошему человеку, а вот людей придется отблагодарить.
На вопрос о размерах благодарности мой «добрый ангел», не задумываясь, ответил:
– Три тысячи долларов за страницу.
С математикой у меня в школе было настолько плохо, что математичка считала, что поощрения с ее стороны заслуживает только моя поистине исключительная тупость к ее любимому предмету. Но тут я сосчитал мгновенно:
– Девяносто шесть тысяч?! Да откуда у меня такие деньги?
– Я и не думал, что вы за это заплатите. А вот Сергей Анатольевич вполне бы мог, это для него не деньги.
– Извольте не судить, что для Сергея Анатольевича деньги, а что нет. К тому же с какой стати он должен за это платить?
– Ну как же, вы освещали его женевский процесс, написали о нем прекрасную книгу. Я думаю, он не откажется вас выручить. А давайте пари, – вроде как внезапно, но заметно наигранно оживился радетель моих интересов. – Вы прямо сейчас, при мне звоните Михайлову и говорите, что с ним хочет встретиться высокопоставленный сотрудник спецслужб. Охарактеризуете меня как человека влиятельного и исключительно надежного, что, собственно, полностью соответствует истине. Одним словом, организуйте мне встречу, а уж я вопросы вашей безопасности с ним сумею решить.
– Ну вот что, – решил я прервать этот фарс. – У меня есть совершенно иное предложение. Уж коли вы такой влиятельный человек, то предложите вот какой вариант. Мне платят по тысяче долларов за страницу компьютерного текста, и я пишу о себе еще тридцать две страницы такого, что в Интерполе за головы схватятся. Получаю тридцать две тысячи долларов, половину отдаю вам. Идет?..
Незадачливый мошенник, пытавшийся прорваться на встречу с Сергеем Анатольевичем, представлял лишь сам себя, он лицо – частное. Куда как хуже, когда, прикрываясь авторитетными изданиями или телеканалами, мошенничают и блефуют журналисты. Пару лет назад с просьбой о телеинтервью обратился к Михайлову некий Максим Гладкий, который готовил сюжет для известной и авторитетной телекомпании. Долго и обстоятельно рассказывал, какой это будет замечательный сюжет, и даже не один, а несколько, во всяком случае, не меньше трех. Особо подчеркивал, что Михайлова хочет показать человеком простым, не чванливым, а для этого как нельзя более лучше подходит домашняя обстановка. Не желая в первую очередь отказывать популярному телевизионному каналу, Михайлов дал согласие на съемку. Группа пробыла в его доме прак-тически весь световой день. Не отказались и от ужина, отведали напитков, понятное дело – не только прохладительных. Провозглашая тосты, славили гостеприимного хозяина, о котором так много слышали и который и впрямь оказался человеком добросердечным. Уходили, нагруженные подарками, унося так понравившиеся им бутылки с домашними наливками, банки с компотами, соленьями да вареньями. Телепередача ждать себя не заставила. Куцые фрагменты из прямой синхронной речи – вот и все, что осталось от этого интервью. А вот закадровый текст Максима Гладкого был полон язвительности и сарказма. Нет-нет, никаких впрямую высказанных обвинений со стороны журналиста в адрес героя не прозвучало. Но если осмыслить все сказанное, то выходило, по мнению все того же Гладкого (так и тянет меня букву «л» пропустить) журналиста, что Михайлов-де чуть ли не экологию всей Московской области погубить намерен. Пресс-служба Михайлова свое отношение к сюжету автору высказала без обиняков. Гладкий не согласился, заявив, что в прямой речи героя ни единого слова искажено не было. А спустя совсем немного времени Максим Гладкий, как ни в чем не бывало, по-звонил Сергею Анатольевичу и попросил, цитирую: «Прокомментировать факт покушения на вора в законе Аслана Усояна». Михайлов безапелляционно заявил, что никакого отношения к криминальному миру не имеет и от каких-либо комментариев отказывается. А уже на следующий день в одной из газет в обширном обзоре появились такие строки:
«“Я не думаю, что причиной стали разборки в бизнесе, это чистой воды вендетта”, – поделился своим мнением еще один “авторитетный предприниматель”, Сергей Михайлов, известный
как Михась». Под публикацией стояла подпись: «Максим Гладкий».
Подлог. Чистейший воды подлог – вот как это называется. И Сергей решил высказать по этому поводу собственное мнение публично. Написанный им текст его пресс-служба разослала на интернет-сайты большинства российских изданий и телеканалов:
«Вскоре после того, как в СМИ было сообщено о покушении на Аслана Усояна, мне на мобильный телефон позвонил тележурналист Максим Гладкий и попросил меня прокомментировать это происшествие. Я категорически отказался это делать, аргументировав тем, что, будучи по роду своей деятельности коммерсантом, далек от каких бы то ни было криминальных событий. Господин Гладкий в телефонном разговоре продолжал настаивать на своем и даже сообщил, что собирается снимать обо мне передачу на телеканале НТВ, в связи с чем просил все же пойти ему навстречу и высказать свое мнение по поводу покушения на Аслана Усояна.
Я вновь вынужден был отказать ему в этой просьбе, заявив, что далек от криминальных событий и у меня нет представления о том, в связи с чем и по какой причине произошло покушение. Возможно, это была вендетта, возможно, что-либо еще, что мне неведомо. В любом случае я никак не собираюсь комментировать данный инцидент. Вот это все, что я ему сказал. На этом наш телефонный разговор и завершился.
Каково же было мое удивление и возмущение, когда 22 сентября 2010 года я увидел на страницах “Комсомольской правды” публикацию, которую подписал независимый репортер Максим Гладкий. В этой публикации М. Гладкий утверждает, что я прокомментировал ему “расстрел деда Хасана”, и в моей прямой речи, взятой в кавычки, высказывает не просто версии, а якобы прозвучавшие из моих уст утверждения. В последующие несколько дней та же самая публикация была растиражирована еще в нескольких печатных и электронных изданиях России и Украины.
В связи с этим у меня возникает вопрос: кто стоит за этой, с моей точки зрения, провокацией и какую цель преследовал своей публикацией Максим Гладкий? Он хотел убедить обывателя в том, что я в курсе всех криминальных событий, или, быть может, сформировать в глазах близких Аслана Усояна негативное мнение?
По моему убеждению, поступок Максима Гладкого является не только вопиющим нарушением журналистской этики, но и противоречит общепринятым элементарным принципам человеческой порядочности. Я намерен обратиться в суд с иском по поводу данного прецедента. Полагаю, что, готовясь к телефонному интервью, Максим Гладкий записал наш разговор, эта запись будет свидетельствовать о том, что М. Гладкий – лжец и фальсификатор.
С. Михайлов».
…Как-то заговорили с Михайловым об очередной публикации, полной намеков и недомолвок. Сергей, усмехнувшись, заметил:
– Ты обратил внимание, что последнее время к моей фамилии прочно приклеили эпитет «авторитетный»? Как это твои коллеги умудряются самым чистым словам придать характер обвинительный, ума не приложу. А может, им просто элементарной грамотешки не хватает? Я вот не поленился, заглянул в толковый словарь. Так вот… – И он по памяти, но слово в слово процитировал: – По Ожегову, «авторитет – человек, пользующийся влиянием, общим признанием, к которому относятся с уважением, с доверием». И что же тут, спрашивается, предосудительного?
Впрочем, за последние годы тенденция достаточно заметно изменилась. Все чаще и чаще обращаются к Михайлову как российские, так и зарубежные журналисты. Они искренне хотят разобраться, кем же на самом деле является человек, внимание к которому приковано в разных странах вот уже без малого три десятилетия. И если Сергей видит, что репортер примчался к нему не за очередной дутой сенсацией, а действительно хочет докопаться до истины, то времени на такие встречи не жалеет. Не избегает никаких вопросов, отвечает обстоятельно и вполне искренне, к месту пошутит, вовремя анекдот ввернет, а уж эрудицией своей под-час просто поражает. Бывает так, что журналисты, покоренные его обаянием и радушием, забывают об основной цели своего визита. Так однажды, я при том присутствовал, получилось с одной зарубежной телегруппой. Гости долго ходили по участку, восхищенно слушали переливы колоколов (установив во дворе звонницу, Сергей сам научился великолепно звонить в колокола), половили рыбку в пруду, восхищенно захлопав в ладоши, когда хозяин пообещал к обеду зажарить выловленную звукооператором форель. Потом отправились осматривать спортзал. Рослый, крепкого сложения оператор со знанием дела осматривал штангу, укрепленную на тренажере, поцокал удовлетворенно языком, потом спросил, демонстрируя осведомленность: «Сколько раз жмете лежа?» Впрочем, в голосе его звучало некое сомнение – мол, не демонстрация ли эта штанга, приготовленная специально для гостей. Сергей на такие вещи чуток необыкновенно. Вместо ответа он расслабил узел модного галстука, снял пиджак (после встречи с журналистами собирался на деловую встречу, оделся соответственно) и улегся на металлическую платформу тренажера. Без видимых усилий снял штангу с креплений, выжал ее раз десять, вернул на место и поднялся, ничуть не запыхавшись. Оператор, видать, решил, что ему брошен вызов, и тотчас занял на тренажере место хозяина. Он тоже легко снял штангу, опустил ее на грудь, а вот дальше дело пошло хуже. Как ни пытался здоровенный малый поднять штангу, проклятый металл не поддавался. На шее его от напряжения вздулись вены, лицо побагровело. Дама-редактор закудахтала возле него, как наседка над цыпленком. Сергей понял, что дело плохо, забрал штангу из ослабевших рук оператора и водворил ее на место. Ни о каких дальнейших съемках и речи быть не могло – руки оператора ходуном ходили, он не то что камеру на плече удержать не мог, вилкой за обедом и то с трудом овладел. К чести этой телегруппы, они блестяще вышли из ситуации. Сюжет был смонтирован. Та самая дама-редактор, что так взволновалась из-за своего оператора, в закадровом тексте пояснила, что целью съемок было показать быт и увлечения известного российского предпринимателя и мецената Сергея Михайлова. А те сплетни, что о нем распространяют по миру, сущий вздор, и она их повторять не намерена.
…В одной из своих телевизионных передач блестящий журналист Леонид Парфенов заметил, что если бы собрать всех Михайловых России на огромной Михайловской площади в Петербурге, то вряд ли бы они там поместились. В одной только Москве и Московской области, как выяснилось, проживают тридцать тысяч Михайловых, и даже с полным совпадением инициалов С.А. их триста пять человек. Парфенов выразил явное недоумение, с какой стати вся пресса страны ополчилась против одного конкретного Михай-лова. Если он виновен, считает Парфенов, предъявите ему обвинения, докажите их и судите, а нет – так оставьте человека в покое, дайте ему жить спокойно, без нападок.
Глава четвертая
ВЫБОР
В марте 1999 года в «Московском комсомольце» появилась маленькая, всего на несколько строк, заметка: «…Жириновский уже составляет партийные списки. На третье место в списке ЛДПР, как удалось узнать “МК”, претендует Сергей Михайлов – тот самый, кого еще совсем недавно швейцарский суд тщетно пытался причислить к лидерам солнцевской банды…»
Я уже было совсем забыл про эту заметку, отнеся ее к очередным газетным «уткам», когда в октябре во время телефонного разговора Сергей меня буквально огорошил: «Баллотируюсь в Госдуму по списку ЛДПР».
– Зачем тебе это? – невольно сорвалось у меня с языка.
– Это долгий разговор, одной фразой не ответишь. Когда приедешь – расскажу.
Я как раз собирался в Москву, но предварительно решил просмотреть публикации по поводу предстоящих в России парламентских выборов. Даже беглой «пробежки» по Интернету было достаточно, чтобы понять, какую бучу вызвали фамилии Михайлова, Быкова, Аверина в местных СМИ. Заголовок «Криминал рвется во власть» так попросту беззастенчиво заполонил страницы всех газет, будто на время предвыборной кампании закон об авторских правах существовать перестал. Не скрою, решение Сергея было мне непонятно, более того, в то время я считал его необдуман-ным – только-только утихла шумиха вокруг фамилии Михайлова,
вызванная швейцарским процессом, а тут человек снова вызывает огонь на себя.
Михайлов с первых дней нашего знакомства поражал да и по сей день поражать продолжает своей способностью читать чужие мысли. Говорю об этом без всякого эпатажа, но и без преувеличения, ибо его экстрасенсорные способности очевидны. Во время памятного после суда полета из Женевы в Москву показал Сергею фотографию своей дочери. Он сказал что-то комплиментарное и тут же добавил: «Вот только с горлышком у нее какие-то проблемы». Тогда, в самолете, я лишь недоуменно пожал плечами. А на следующий день, позвонив домой, узнал, что у дочки ангина. Поэтому я не очень-то и удивился, когда, встретившись с Сергеем в октябре девяносто девятого, он сразу же заявил:
– Вижу, вижу, о чем ты думаешь. На кой, мол, ему это все сдалось, сидел бы себе тихо, не высовываясь. Нет, тут все гораздо глубже. Ты знаешь, даже многие близкие мои друзья, узнав, что я собираюсь баллотироваться в Думу, говорят мне: «Правильно, Серега, с депутатским мандатом будешь неприкасаем». А дело-то вовсе не в этом. Понимаешь, я чувствую в себе силы и способности сделать что-то важное, нужное. Как говорят – если не я, то кто? Вот у нас считается как-то неловко говорить о своей любви к родине. И это очень плохо, что бытует такое мнение. Я вот немало пожил на За-паде, знаю все достоинства и недостатки западного мира и, не скрывая и ничуть не стесняясь этого своего чувства, говорю: «Я люблю Россию». И хочу сделать для своей страны то, что, уверен, в моих силах.
– И ты полагаешь, тебя зарегистрируют кандидатом в депутаты?
– А какие есть формальные причины мне в этом отказать? Судимостей у меня нет, права избирать и быть избранным меня никто не лишал, моя финансовая декларация чиста, как слеза младенца…
То, что впоследствии произошло с тем первым, образца осени 1999 года списком партии Жириновского, вполне соответствует поговорке: «Рисовали на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить». Впоследствии, анализируя происшедшее, политологи выдвигали несколько версий. В канун выборов в Государственную думу РФ третьего созыва считалось, что личный имидж Владимира Жириновского пошатнулся, и кое-кто полагал, что список ЛДПР в российский парламент попросту не пройдет, в связи с чем Кремль попросту решил ВВЖ с политических счетов сбросить. В качестве иной версии рассматривались процессы, скажем так, внешнего проявления демократии. Цепляться к только что созданному движению «Отечество», лидером которого стал ставленник саратовского губернатора Аяцкова Вячеслав Володин, было как-то не совсем демократично. Совсем иное дело – замахнуться сразу на столь популярную ЛДПР: вот, дескать, у нас никаких политических приоритетов не существуют. При этом власти предержащие прекрасно понимали, что, соблюдая видимость объективности, они сумеют сохранить необходимого для большой политики Жириновского, в крайнем случае «соколы» всегда успеют перерегистрироваться. И даже если это произойдет в самый последний момент, то лишь придаст остроты и интриги избирательной кампании, что в результате лишь послужит для электората дополнительным стимулом.
Существовала и еще одна версия, не лишенная, кстати, оснований. Именно в тот период Центризбирком приобрел особый статус, а возглавлявший его Александр Вешняков, человек властный и амбициозный, не упускал ни единой возможности щегольнуть своей независимостью при каждом удобном случае. Так что Центризбирком вполне мог выступить и в роли самостоятельного солиста на политической арене.
У меня же на сей счет есть и собственное мнение. Познакомившись в рамках своей журналистской деятельности с Жириновским в самом начале девяностых и встречаясь с ним в дальнейшем неоднократно, я пришел к мнению, что это в первую очередь тонкий, глубокий и весьма прагматичный политик, умеющий просчитывать партию на много ходов вперед. Его эпатажное поведение – не более чем точно также прагматично подобранная маска, которая сегодня вряд ли вводит в заблуждение даже обывателя. Формируя список из людей, коих с подачи СМИ в обществе считали фигурами одиозными, Владимир Вольфович действовал наверняка – избиратель, вне всяких сомнений, за этот список проголосовал бы охотно. Более того, есть все основания полагать, что именно список Жириновского первого образца мог значительно повысить явку граждан на избирательные участки. Но история, как известно, сослагательного наклонения не имеет, и случилось то, что случилось. Центризбирком не стал мудрствовать лукаво, а проверил сведения о имуществе соратников Жириновского. Тут же выяснилось, что за самим лидером партии числятся старенькая «Волга» и потасканный трехсотый «мерседес». Подобные огрехи обнаружились и еще у 35 кандидатов от либерал-демократов. В результате Александр Альбертович Вешняков, огласив выводы проверки, сообщил, что всего в списке ЛДПР недостоверные в той или иной степени сведения о своем имуществе указали 52 кандидата.
Ни единой претензии не удалось предъявить Центризбиркому лишь Сергею Михайлову, указавшему в декларации о доходах за 1998 год тысячу шестьсот рублей. Увидев эту цифру, Михайлова даже и проверять в избиркоме не стали, а тут же попытались обвинить в подлоге, на что Жириновский резонно заметил: «Он же два года находился под следствием в Швейцарии, о каких же заработках речь идти может?» Михайлова оставили в покое, но список был снят, а Вешняков не отказал себе в удовольствии подчеркнуть, что отныне ЛДПР не может быть блокообразующей партией. Жириновский на этот выпад отреагировал мгновенно:
– Вам не нравится, что у нас в списке состоятельные и обеспеченные люди? Хорошо! Мы наберем взамен их тех, кто не может заработать себе на костюм: бедных, ограбленных, тупых, могущих только орать. И сделаем революцию!
ВЦИК, опять-таки по мнению и устами Вешнякова, выразил уверенность, что у сторонников Жириновского нет практически никакой возможности выдвинуть и зарегистрировать новый список. Однако политической революции все же не произошло. Не собиравшийся сдаваться без боя и искушенный в закулисных и подковерных сражениях, Владимир Вольфович авральным порядком создал взамен партийного списка «блок Жириновского» и буквально за несколько часов до истечения срока подачи представил в Центризбирком новый список. Фамилии Михайлова в этом списке не было. К чести Владимира Вольфовича, он встречи с Михайловым избегать не стал, а встретившись, пояснил свою позицию предельно открыто:
– Я ничуть не жалею о том, что включил вас в свой первый список, ибо продолжаю считать: вы и вам подобные люди смогли бы сделать для страны намного больше, чем многие из тех болтунов, что заполняют места в Государственной думе. Но там… – и Жириновский многозначительно указал пальцем на потолок, – считают иначе. Это все политические игры! Но я хочу, чтобы вы, Сергей Анатольевич, поняли меня предельно ясно: я не мог поставить под угрозу целую партию, в которую верят и на которую рассчитывают миллионы избирателей. Поэтому я сделал выбор.
* * *
Сергей да и все его близкие полагали, что на этом история с выборами закончена, но тут на горизонте появился лидер российских консерваторов Лев Григорьевич Убожко. Вот уж если кто и был одиозен, так это Лев Григорьевич! Имея два высших образования – политическое и техническое, Убожко смолоду примкнул к так называемым диссидентам. Общаясь с Сахаровым, Солженицыным, Буковским, он открыто ратовал за создание многопартийной системы в СССР, свободу средств массовой информации, защиту частной собственности. Его правозащитная, или, как тогда квалифицировали, диссидентская деятельность была «оценена» достаточно высоко: 17 лет в тюрьмах и лагерях. Только в октябре 1991 года Лев Убожко был реабилитирован постановлением Пленума Верховного суда СССР. Создав сначала консервативное движение, а затем и партию, Убожко в 1996 году пытался баллотироваться на пост Президента России, но Центризбирком ему в регистрации отказал. Вот он-то и убедил Сергея Михайлова баллотироваться в Госдуму от партии консерваторов по Таганрогскому одномандатному избирательному округу.
Аргументы Убожко были просты и логичны. Таганрог, убеждал он, край, забытый всеми. Дороги разбиты, зарплаты едва ли не самые минимальные в России, в домах нет воды, постоянные перебои с электричеством. Местное население давно разочаровалось во власти, справедливо полагая, что никому до таганрожцев и дела нет.
Стоит только Михайлову выработать и огласить в городе программу конкретных действий, как голоса избирателей будут ему гарантированы. Забегая вперед, скажу, что в своих рассуждениях Лев Григорьевич оказался прав на все сто процентов.
В тот период я задумал написать книгу о том, как проходят парламентские выборы в России. Конкретный пример 147-го одномандатного Таганрогского избирательного округа и фигура кандидата в депутаты Сергея Михайлова казались мне для осуществления этой цели вполне подходящими. По крайней мере я мог быть уверен, что Сергей мне позволит увидеть все происходящее своими глазами, а не узнавать потом, в изрядно уже искаженном виде, от третьих лиц. Таганрог встретил нас, как и предсказывал лидер консерваторов, разбитыми дорогами и рытвинами такой глубины, что в них запросто мог увязнуть даже трактор. В единственном номере-люкс городской гостиницы мы обнаружили целое семейство полноправных жильцов – тараканы разгуливали повсюду, а на серых постельных простынях чувствовали себя вполне вольготно. Вода в кранах была только холодная, а на просьбу о замене явно несвежих полотенец нам равнодушно заметили, что других нет, а очередная смена постельного белья и полотенец предусмотрена через три дня.
До назначенной встречи в городской избирательной комиссии еще оставалось достаточно времени. Отправились обедать в кафе. Едва успели сделать официантке заказ, как в зал вошли парень с девушкой. Устроившись за столиком неподалеку от нас, они с ходу принялись целоваться. Видно, о системе Станиславского они если и знали, то имели самое отдаленное представление. Целуя «любимую», молодой человек взор свой устремил не на нее, а на нас, обнимая одной рукой, второй он лихорадочно шарил в барсетке, покуда не извлек оттуда портативную видеокамеру. Впопыхах они даже не удосужились сделать хоть какой-нибудь простенький заказ, и смущенная официантка, потоптавшись без проку у их стола, отошла, безнадежно махнув рукой.
– Может, улыбнуться? – спросил Сергей, обращаясь к этой парочке.
– Чего? – всполошился незадачливый филер.
– Я спрашиваю, может, мне улыбнуться? Вы предупредите, когда нужно будет. Скажете: «Внимание, улыбочка, снимаю», – и я улыбнусь…
Тот подхватил видеокамеру и, запихивая ее на ходу в барсетку, стремглав выбежал из зала. Девица последовала за ним. Несколько минут спустя в кафе зашли трое крепких парней. Свою принадлежность к определенной службе они и не думали маскировать, напротив – демонстрировали слишком явно. Заняли столик в углу, вроде не снимали на пленку, но взглядов от нашего стола не отводили, мне даже показалось, что от напряжения у них уши вытянулись. Но и они, как их предшественники-коллеги, в этой точке общепита даже чаю заказать не удосужились. Видно, местные спецслужбы такого расточительства не приветствовали. Впол-не вероятно, что местным спецслужбам было вполне достаточно проявить перед Михайловым свою осведомленность о его прибытии в Таганрог.
А вот в городском избиркоме Сергея Анатольевича Михайлова встретили вполне радушно. Ему лишь попеняли, что он представил свои документы в самый последний момент, практически даже с небольшим опозданием, и потребовали объяснений.
– Соблюдая закон о выборах Российской Федерации, я, имея второе гражданство, отправил заявление в Министерство иностранных дел Греции, уведомляя о своем отказе от гражданства этой страны. Дождавшись официального подтверждения греческой стороны, что мое заявление получено, я на следующий же день подал свои документы в избирком.
Члены комиссии, удалившись, совещались минут пятнадцать, потом вернулись в зал, объявили, что большинством голосов Сергею Анатольевичу Михайлову вручается удостоверение кандидата в депутаты Государственной думы Российской Федерации третьего созыва, с чем его тут же и поздравили, выразив надежду, что вновь испеченный кандидат в депутаты будет вести свою избирательную кампанию в строгом соответствии с законом.