Олег Александрович Якубов
Михайлов или Михась?
– А что произошло сегодня на процессе? Многие журналисты считают, что это был просто тактический ход со стороны защиты. Но если это так, то не рисковали ли адвокаты? Что, если бы судья удовлетворила протест и перенесла слушание дела?
– Я припоминаю, что днем видел тебя вместе с другими газетчиками, когда вы пробовали взять интервью у адвокатов. Они же вам сказали, что до окончания процесса – никаких интервью. Прокурор фактически обвинил защитников в том, что они организовывают утечку информации в прессу. Если ему это удастся доказать, то пострадает Михайлов. Так что я не могу удовлетворить твое любопытство. Давай поговорим о чем-нибудь другом, – ответил Хазов.
– Во-первых, ты не адвокат, а всего лишь переводчик, а вовторых, зачем повторять те отговорки, к которым прибегли защитники? Ну какая утечка информации, если досье теперь уже полностью открыто? И чем это, скажи на милость, может повредить Михайлову? Можно подумать, я у тебя какую-то секретную информацию выведываю. Выпей лучше еще томатного соку и просвети меня, неразумного…
Андрей заразительно рассмеялся.
– Убедил, убедил. И то правда – адвокаты могут не отвечать на вопросы журналистов, но меня же никто в моих разговорах не ограничивал. Что касается сегодняшнего выступления Маурера и Манье, то ваша братия все правильно поняла. Это был только тактический ход. Прокурор и судья, прокурор, конечно, в первую очередь, должны были понять, что адвокаты не настроены на так называемую пассивную защиту, а готовы к настоящему бою. Так сказать, произошла демонстрация силы. Что же касается риска, то не забывай, мадам Сталдер – одна из самых опытных судей Швейцарии, ее на такой мелкий крючок не поймаешь. – И Хазов опять от всей души расхохотался.
– Ты чего смеешься? – не понял я.
– А я сказал «крючок» и вспомнил прокурора. Его фамилия Кроше переводится на русский язык как «крючок». Так вот, Сталдер прекрасно все понимает и знает, что стоит за каждым ходом адвокатов. Но есть неписаные правила – процесс должен проходить по установленной процедуре. Адвокаты не могут подойти к судье во время перерыва и заявить: мы будем поступать так-то и так-то. Это недопустимо. Они выступают с различными заявлениями, про-тестами, как бы оговаривая свою тактику. Вот ты обратил внимание, что сегодня во время перерыва Маурер подошел к прокурору и оба весело смеялись над анекдотом, который рассказал Маурер. Ты что же думаешь, Мауреру делать больше нечего, как анекдоты Кроше рассказывать? Но это тоже своего рода демонстрация. Маурер показал Кроше, что лично против него он ничего не имеет. А потому в процессе каждый из них должен находиться, как бы точнее сказать, в рамках своих служебных обязанностей. Ладно, старик, время позднее, пойду-ка я вздремну, завтра легкого дня ждать не приходится, начнутся допросы свидетелей обвинения. Встретимся за завтраком, если хочешь.
От первого лица
Сергей МИХАЙЛОВ:
От первого дня суда я ничего не ждал – ни хорошего, ни плохого, а потому не волновался. Собственно, все произошло так, как я и предполагал. Протест по поводу отмены суда отклонили, я не сомневался, что и перенести суд Антуанетта Сталдер тоже откажется.
Меня неприятно поразило, что даже на суд мне пришлось ехать в наручниках и в сопровождении большого количества охраны. Когда мы приехали из тюрьмы Шан-Долон во Дворец правосудия, я увидел, что и здесь полно полицейских и вооруженных спецназовцев. В небе я услышал характерный звук вертолета – спектакль продолжался, швейцарцы хотели еще раз показать всему миру, что в их сети попалась самая крупная «рыба» преступного мира и поэтому все меры безопасности вызваны необходимостью. Я-то ко всему этому уже привык, но, наверное, на тех людей, которые собрались во Дворце правосудия, это произвело соответствующее впечатление – уж в этом-то я не сомневался.
Во время коротких перерывов меня запирали в какую-то клетку, где нельзя было даже повернуться, а когда объявили большой перерыв, то меня на обед повезли снова в тюрьму. Вернувшись, я попросил своих адвокатов обратиться к судье с ходатайством, чтобы во время перерывов мне разрешили оставаться во Дворце правосудия. Завтра, все основное начнется завтра – думал я, засыпая в ту ночь после первого дня суда.
Упор на упорова
Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия. 1 декабря 1996 года. Утро – день – вечер.
Документы уголовного дела № Р9980\96
Пометка к досье
Кого: Ральф Освальд Изенеггер
Кому: господину Зекшену, судебному следователю
26 мая 1997 года
Касается: досье Михайлова, анализ заявлений, сделанных майором Упоровым (документы 2052-2074, том 3)
Пункт 1. 8 января 1997 года инспектор Кампиш указал, что его посетил полицейский из российского МВД. Он хотел скрыть фамилию полицейского. Мы знаем, что речь идет о майоре Упорове, который был допрошен 16 и 17 января. Этот полицейский будто бы передал Кампишу многочисленные сведения относительно российской организованной преступности, а особенно о деле Михайлова.
Пункт 2. Суть этих сведений должна была быть изложена в последующих отчетах: в деле, к которому мы имеем доступ, нет следа этих отчетов. (Документ № 1954 в досье том 3.)
Пункт 3. В течение допроса от 16 января 1997 года (не состязательного) майор Упоров указал, что свидетельствует в этом деле с разрешения своего начальника, имя которого назвать он не может. В деле никакого разрешения не фигурирует, что является противоречием ст. 46 уголовного кодекса Женевы. К тому же майор Упоров не может выступать в качестве свидетеля, а только в качестве лица, заявлявшего о правонарушении (ст. 49 уголовного кодекса Женевы), и это должно было быть указано в протоколе (документ 2052, дело том 3).
Пункт 4. С полицейской карточки и со свидетельства о причастности служащего российской полиции к региональному управлению по борьбе с организованной преступностью г. Москвы не было снято фотокопии, а они просто были переведены переводчиком следственному судье.
Женева, 12 ноября 1997 год Площадь Бург де Фур, 1
Господину Ральфу Освальду Изенеггеру, адвокату, Женева, площадь Филозоф, 8
Касается: УД против Сергея Михайлова
Мэтр,
я уведомляю вас о получении вашей корреспонденции от 7 числа текущего месяца и принимаю к сведению, что поданы жалобы на господина Николая Упорова в Генеральную прокуратуру Российской Федерации, Министерство внутренних дел и органы ФСБ.
После изучения ситуации мне кажется, что жалобы, поданные в различные инстанции, вероятно, представляют собой давление на свидетеля Упорова.
Я считаю неприемлемым свое участие даже косвенно в этих демаршах, поскольку считаю, что это может быть использовано против Николая Упорова в России.
В то же самое время, касаясь свидетельских показаний господина Упорова в рамках указанной выше процедуры, господин Михайлов располагает полностью всеми правами, предусмотренными женевским уголовно-процессуальным и швейцарским уголовным кодексами.
Примите, мэтр, мои пожелания всего наилучшего. Следователь Ж. Зекшен.
Прокуратура Российской Федерации Прокуратура г. Москвы
113184 Москва,
Новокузнецкая, дом 27
31012.97
№ 16\4-107-98
Адвокатскому бюро «Фидес» Московской областной коллегии адвокатов.
Адвокату Пограмкову С.А.
Ваше обращение о привлечении к уголовной ответственности сотрудника РУОПа по Москве при ГУОП МВД РФ Скубака С.Ю. и бывшего сотрудника РУОПа Упорова Н.Н. за предоставление в отношении Михайлова С.А. заведомо ложной информации швейцарским правоохранительным органам рассмотрено.
Проверкой установлено, что 12.12.96 года и.о. начальника 9-го отдела РУОПа Скубак направил по запросу полиции г. Женевы данные о прошлых судимостях Михайлова С.А. и его аресте в 1989 году. Им же были сообщены в рамках обмена информацией с полицией Женевы результаты оперативно-разыскных мероприятий в отношении Михайлова. Вопрос о признании истинности или ложности этой информации и ее использовании по делу Михайлова относится к компетентности швейцарских судебных властей. Запрос по этому поводу в прокуратуру Москвы от них не поступал.
Упоров 30 октября 1997 года уволен из РУОПа в связи с уходом на пенсию. Начальнику РУОПа по Москве указано на превышение служебной компетенции Скубаком, который подписал информацию в полицию Швейцарии вместо руководства.
Начальник 4-го отдела управления по надзору за исполнением законов в органах внутренних дел
Щекин Г.И.
* * *
Утро началось с газет. Все швейцарские издания материалы о процессе Михайлова поместили на первых полосах, проиллюстрировав их рисунками. Сходство с оригиналами было весьма относительное, но человек, побывавший в зале суда накануне, мог узнать, кто есть кто, хотя бы по расположению персонажей. Газетные заголовки, хотя и набранные самым крупным кеглем, по сути, были сдержанны, а авторы статей в основном прогнозировали, что процесс, вероятнее всего, будет изобиловать сюрпризами, и призывали своих читателей внимательно следить за публикациями. Лишь женевская «Le temps» сразу взяла быка за рога и крупно набранным заголовком поведала: «Михайлов борется со свидетелями обвинения». Хотя допрос свидетелей обвинения должен был начаться только через час, газета уже информировала своих читателей о том, что свидетели обвинения сегодня изобличат Михайлова в совершенных им преступлениях. Пробежав глазами текст, Хазов, с которым мы завтракали за одним столом, лишь головой покачал.
– В этой газете, похоже, уже и текст приговора имеется, и они сожалеют только о том, что не могут опубликовать его сегодня же, а еще лучше – вчера. Ладно, поехали, мне надо приехать чуть раньше, могу тебя прихватить, такси я уже вызвал.
Я глянул на часы, времени, чтобы добраться от гостиницы «Амбасадор» до Дворца правосудия, было предостаточно, и я решил пройтись пешком. Как и накануне, на специальных подставках, выставленных перед магазинами, пестрели заголовками газеты, во многих витринах расклеили специально изданные плакатики, извещавшие о том, что такая-то газета публикует сегодня сенсационный материал о разоблачении главы русской мафии. Похоже, газетные боссы решили использовать процесс Сергея Михайлова как мощную рекламу своим изданиям. А сам «глава русской мафии» в этот момент подъезжал к Дворцу правосудия в бронированном «мерседесе».
Ровно в 9 часов утра президент суда Антуанетта Сталдер объявила о начале второго дня заседания, и тут же в зал вошел плотного сложения, среднего роста мужчина. Старший инспектор криминальной полиции Женевы Рене Ваннер был приведен к присяге, поклялся говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды, а также быть объективным и беспристрастным.
Один из ведущих инспекторов группы KОRUS, Рене Ваннер занимался делом Михайлова с первого же дня. Собственно говоря, спецгруппа KORUS была создана при женевской криминальной полиции для борьбы с русской преступностью в Швейцарии. Группа явно пробуксовывала, не раскрыв ни одного хоть сколько-нибудь серьезного преступления. Начальство поглядывало косо, отмечая на оперативных совещаниях, что ради задержания нескольких подравшихся в ресторане русских не стоило создавать специальное подразделение и оснащать его самой современной электронной аппаратурой слежения и прослушивания. Над группой KORUS уже реально нависла угроза расформирования, когда в Женеве был арестован гражданин России Сергей Михайлов. Для достижения цели все средства хороши – решили в спецгруппе и ринулись в бой. Но отправной точкой для полицейских стало не конкретное преступление, а газетные публикации. К тому моменту, когда дело передали в суд, в кабинетах высших чиновников швейцарской юстиции поняли, что полицейские опять вытянули пустышку. Без громкого скандала и излишней шумихи KORUS практически прекратил свое существование. Кое-кто из группы успел оформить пенсию по выслуге лет, кого-то попросту турнули. Работавший вместе с Ваннером инспектор Кампиш вообще уехал из Швейцарии, и поговаривали, что последний раз его видели на Филиппинах, где экс-инспектор то ли проводил затянувшийся отпуск, то ли пытался обжиться в новых для себя условиях. Рене Ваннер стал чуть ли не единственным из полицейских инспекторов, кого прокурору удалось официально провести свидетелем обвинения.
Ваннер, не умолкая, говорил на суде ровно сорок минут. Речь его была размеренной и обстоятельной. Он называл десятки фамилий, в том числе и русских, потрясая всех своей памятью. Если в чем-то инспектор и преуспел, так это в том, что заучил фабулу дела, словно прилежный школьник не стихотворение, а целую поэму. Но уже через пятнадцать минут после начала его выступления в зале зашуршали газеты: те, кто здесь собрался, включая и журналистов, предпочли прочитать свежие новости, нежели слушать это явно подготовленное и зазубренное изложение. Ни единого факта, который свидетельствовал бы о совершенном Михайловым преступлении, Ваннер так и не привел в доказательство. По сути, его речь была некой устной статьей – бездоказательной, но полной пафоса и призывов покарать зло. Пожалуй, с наибольшим вниманием слушали Рене Ваннера лишь присяжные – впервые перед ними предстала фабула дела, по которому им предстояло вынести вердикт, в столь подробном изложении. Президент суда тем временем что-то читала, а прокурор Кроше за своей трибуной проявлял явные признаки нетерпения – он, видимо, не ожидал от свидетеля обвинения такого красноречия, которое грозило вызвать у судьи и присяжных откровенное подозрение. Но вот наконец Рене Ваннер умолк, стороны получили возможность приступить к вопросам. Уже через пятнадцать минут, буквально после нескольких вопросов адвокатов, стало ясно, что к «спетой песне» полицейскому добавить нечего. Вопросы самого Сергея Михайлова полностью развенчали показания этого свидетеля. Поднявшись со своего места, Михайлов обратился к Антуанетте Сталдер:
– Госпожа президент суда, я прошу вас прочитать вслух, чтобы напомнить свидетелю и довести до сведения присяжных, документ дела за номером 4112.
По рядам прокатился ропот. Под рукой у Михайлова не было никаких документов, следовательно, номер нужного ему эпизода дела он назвал по памяти. Судье подали соответствующий том дела, она, полистав его, извлекла документ № 4112 и зачитала вслух:
Женева
28 ноября 1997 года Доклад Ваннера (S7312)
Начальнику сыскной полиции Документ № 97-711-086.19
Обратить внимание г-на Зекшена, судебного следователя Касается: Михайлова Сергея, 07.02.58, русский
9 июня 1997 года представитель судебной власти, ответственный за это дело, попросил нас сообщать о всех полезных сведениях по поводу общества “Оригон ЛТД”. В дополнение к докладу от 17 апреля 1997 года инспектора Шора мы можем внести следующие элементы:
Мы получили от англичан сведения:
“Аригон ЛТД” – это общество, которое действовало с 1991-го по 1995 год… Оно стало объектом следствия, которое позволило осуществить обыск 16 мая 1995 года. В результате было изъято 250 килограммов документов, состоящих из 116 досье. За 20 месяцев 80 миллионов долларов прошли через счета этого общества.
В приложение мы передаем таблицу, показывающую часть финансовых операций между обществом “Аригон” и банковскими учреждениями нашей страны. Отметим, что имя “Михайлов” выделяется несколько раз в этих операциях».
Собственно, после прочтения этого документа показания Ваннера можно было бы причислить, мягко говоря, к искаженным. Дело в том, что Рене Ваннер только что пытался убедить суд в том, что английская фирма «Аригон» никакой коммерческой деятельности не вела и нужна была Михайлову только для использования трансфера денег. И вдруг такой удар. Наверняка Ваннер и предположить не мог, что Михайлов не просто запомнит, а попросит судью извлечь на свет его же собственный рапорт, написанный им ровно год назад. Какой пассаж! Ведь не кто иной, как сам Рене Ваннер расписался в том, что оборот фирмы за 20 месяцев составил 80 миллионов долларов, а документация фирмы, якобы не ведущей никакой деятельности, содержалась в 116 кляссерах и потянула аж на 250 килограммов. Тем временем Сергей Михайлов продолжал методично расправляться со свидетелем обвинения. Ровным голосом, в котором отсутствовали какие-либо эмоции, подсудимый задавал вопросы:
– Можете ли вы подтвердить, что мое молчание и нежелание отвечать на вопросы следствия объяснялись отсутствием адвокатов?
– Можете ли вы подтвердить, что все перечисленные вами здесь лица не подвергались уголовному преследованию в своих странах?
– Можете ли вы подтвердить, что в моих операциях с использованием кредитных карточек не было никаких нарушений?
– Можете ли вы подтвердить, что после множества проверок спецслужбами ни одна страна, в которой проводились проверки, не потребовала моей выдачи?
– Можете ли вы подтвердить, что, хотя закон об уголовном наказании за деятельность организованных преступных группировок существует в России с 1997 года, российская сторона не подтвердила официально существования «Солнцевской» ОПГ, так как нет решения суда, подтверждающего наличие этой группировки?
Вопросы Сергея Михайлова были сформулированы таким образом, что на них можно было отвечать либо «да», либо «нет». Ваннеру не оставалось ничего другого, как утвердительно ответить на каждый из вопросов. Только после вопроса об использовании кредитных карточек он попытался как-то свой ответ прокомментировать. Дело в том, что после ареста у Сергея Михайлова при обыске было обнаружено несколько кредитных карточек разных банков. И именно это обстоятельство полицейский инспектор пытался поставить в вину подсудимому, патетически вопрошая: «Ну зачем обычному человеку столько кредиток?» Вот и теперь, во время суда, Ваннер пытался пояснить всем, что десяток обнаруженных у Михайлова кредиток не что иное, как свидетельство его преступной деятельности. Но Михайлов так же спокойно, не меняя тона, уточнил:
– Господин Ваннер, я прошу ответить на мой вопрос. Я не просил вас пересчитывать сейчас количество моих кредитных карточек, а только подтвердить или опровергнуть тот факт, что при их использовании с моей стороны не было допущено никаких нарушений.
– Подтверждаю, что следствие не выявило никаких нарушений при использовании кредитных карточек господином Михайловым, – вынужден был ответить Ваннер.
Начавшийся в 9 утра, этот первый допрос завершился в 11 часов 45 минут, после чего судья объявила перерыв. Первыми выскочили из зала журналисты. Они помчались к полицейским службы безопасности Дворца правосудия, чтобы забрать изъятые при входе в зал телефоны. Уже через несколько минут я услышал, как один из репортеров передает в свою редакцию:
– Первый раунд остался за Михайловым. Я вообще не понял, был ли господин инспектор полиции свидетелем обвинения или защиты. В своих показаниях он подтвердил только то, что Михайлов ни в чем не виноват. Но самое главное нас ждет через несколько минут. Будут допрашивать русского полицейского. Этот допрос решит все. Я думаю, Михайлову не вывернуться. Мы наверняка услышим немало интересного.
Незадолго до суда в прессе появились публикации о том, что Упорова-де в Женеве усиленно охраняют, ибо его жизни действительно грозит опасность. Опасность эта вызвана тем, что на суде Упоров пообещал дать показания не только по конкретному делу Михайлова, но и поведать всему миру о коррупции высших чинов правоохранительных органов и даже правительственных чиновников. Понятно, что показаний экс-майора ожидали с особым нетерпением. Прокурор Кроше обратился к суду с ходатайством, чтобы нескольким свидетелям обвинения – Упорову, Шранцу и Абрамовичу – разрешено было давать показания не в зале суда, а в закрытой комнате перед телекамерой. Адвокаты опротестовали это ходатайство. Окончательное решение оставалось за Антуанет-той Сталдер. Когда после перерыва все вернулись в зал, то там уже было установлено несколько телемониторов. Стало ясно, в чью пользу принято решение. И президент суда это подтвердила, зачитав постановление о том, что в целях обеспечения безопасности свидетелям Упорову, Абрамовичу и Шранцу разрешено давать показания из закрытой и защищенной специальной охраной комнаты. В зале же будут транслироваться их показания. При этом судья постановила, что на телеэкране, установленном перед президентом суда и присяжными, изображение каждого свидетеля будет четким, но на телемониторах перед прокурором, адвокатами и подсудимым это изображение будет сканированным, или, проще говоря, размытым до той степени, что невозможно идентифицировать личность.
Вслед за этим объявлением началась процедура подготовки свидетеля обвинения Николая Упорова. Антуанетта Сталдер покинула зал суда и вернулась через несколько минут. Она объявила присяжным, прокурору, адвокатам и подсудимому, что лично удостоверилась в том, что в изолированной комнате находится человек по имени Николай Упоров, допущенный к суду в качестве свидетеля обвинения. Было также подтверждено, что комната, где находится свидетель Упоров, надежно охраняется и доступ туда посторонним исключен. Адвокат Алек Реймон с места бросил реплику:
– К чему все эти фокусы? Да к тому, что пьеса дрянная. В ней нет ни сюжета, ни сценария. А посему ее пытаются спасти красочными декорациями.
Госпожа председательствующая лишь улыбнулась в ответ на этот выпад и, придвинув к себе микрофон, обратилась непосредственно к Упорову:
– Господин Упоров, хотите ли вы видеть на своем экране изображение господина Михайлова, чтобы удостовериться, что именно он находится в зале в качестве подсудимого?
– Да, – раздался из динамиков хорошо слышимый голос.
В зале многие привстали со своих мест, чтобы разглядеть, что изображено на телеэкранах. Но, кроме разбитого на разноцветные мерцающие квадраты мужского силуэта, ничего больше рассмотреть не удалось.
– Подтверждаете ли вы свои прежние показания? – продолжала госпожа Сталдер, обращаясь к свидетелю.
– Подтверждаю.
– Какие вы занимали должности в России и когда вы познакомились с «Солнцевской» группировкой и Михайловым?
– В уголовном розыске я начал работать с 1981 года и был инспектором по борьбе с карманными кражами. С 1988 года я стал инспектором уголовного розыска Гагаринского района Москвы и занимался борьбой с распространением наркотиков и мошенничеством. С 1989 года я стал работать в том подразделении МВД России, которое занималось непосредственно борьбой с организованной преступностью, и с этого периода я занимался только этим. С 1993 года я работал в том отделе РУОПа, который занимался нейтрализацией лидеров преступных группировок и «воров в законе». К этому же периоду относится и начало моей конкретной деятельности по борьбе с «Солнцевской» преступной группировкой. А вообще впервые я услышал о солнцевских еще в 1987 году, они тогда занимались картежным мошенничеством, среди них было много наперсточников. Позже они стали заниматься рэкетом. Тогда же я впервые услышал о Михасе как о лидере этой группировки.
Дальше Упоров поведал о целой серии преступлений, совершенных солнцевскими. Он называл десятки фамилий, утверждая, что уже к концу 1980-х годов преступная группировка насчитывала более двухсот человек.
– Однажды я участвовал в задержании нескольких членов
«Солнцевской» группировки, – продолжал рассказывать Николай Упоров. – Их дело передали в суд, но судью, молодую женщину, запугивали. Мне даже пришлось ее охранять. И все же она не решилась вынести обвинительный приговор, а под угрозой физической расправы признала подсудимых невиновными.
– Вы назвали несколько фамилий, в частности – Аверин, Люстарнов, Шаповалов, Тамм, – обратилась судья к Упорову, с трудом произнося русские фамилии. – Есть ли у вас подтверждение тому, что вышеперечисленные лица являются членами «Солнцевской» организованной преступной группировки?
В динамиках раздался явственный смех Упорова.
– Солнцевским удостоверений не выдавали, но, по оперативным данным, именно эти люди наряду с Михайловым были руководителями группировки.
– Это оперативные данные вашей группы? – уточнила судья.
– Нет, я ссылаюсь сейчас на оперативные данные московской милиции. Именно эти оперативные данные мы собирались использовать на процессе, который был возбужден в 1997 году по факту существования «Солнцевской» ОПГ.
– Но ведь в 1997 году вас уже не было в России, откуда же вам все это известно? – спросила госпожа президент суда.
– Я вынужден постоянно звонить в Россию. Так как мне и моей семье грозит физическая расправа, я должен быть постоянно в курсе того, что происходит с солнцевскими.
– Уточните, пожалуйста, все, что касается угроз в ваш адрес и в адрес вашей семьи.
– Впервые я заметил, что за мной следят, в 1989 году. Это было вскоре после того, как я участвовал в задержании членов «Солнцевской» и «Ореховской» преступных группировок. По телефону стали передавать угрозы, потом мне предложили деньги, чтобы я не мешал. Когда я ответил отказом, мне устроили дорожно-транспортное происшествие. Дело было так. Я ехал на машине, и меня неожиданно резко обогнала другая машина, создав такую ситуацию, когда я не мог затормозить. В результате я врезался в столб. Мои преследователи, вероятно, решили, что я мертв, и уехали. Преступники хотели похитить мою дочь, и только случайность предотвратила это похищение.
– Что послужило причиной вашего отъезда в Женеву? – спросила судья.
– Впервые я приехал в Женеву в начале 1997 года. После возвращения в Москву из разных источников стала поступать информация о том, что меня хотят убить, также информация о том, что хотят расправиться и с моей семьей. Об этом мне говорили мои сослуживцы.
– Какие конкретные причины побудили вас покинуть навсегда Россию и выбрать местом жительства Швейцарию? – попыталась уточнить госпожа Сталдер. – Расскажите, что произошло с вами.
– Общая обстановка была нагнетена до предела, – начал пространно отвечать Упоров. – Один из информаторов сообщил, что видел на столе у моего начальника бумагу, на которой были записаны мой домашний адрес, а также подробный распорядок моего дня, время и маршруты моих поездок на работу и с работы, места, где я чаще всего бываю. Такая бумага могла означать только одно – меня хотят устранить физически. К тому же я имел информацию, что Аверин дал указание Пограмкову, чтобы тот подключил все свои коррумпированные связи для моего увольнения из милиции. Вскоре мне передали устный разговор, который произошел между Авериным и Таммом. Аверин сказал: «Его надо стереть в порошок». Речь шла обо мне. А буквально через несколько дней эту фразу, как сообщил другой информатор, дословно повторил один из моих начальников, который тоже сказал, что меня надо стереть в порошок. У меня не было оснований не доверять моим источникам, так как их информация всегда подтверждалась. Так, один информатор сообщил, что в обмен на мое молчание мне хотят предложить роскошную квартиру. И действительно, через несколько дней начальство предложило мне квартиру. Но я отказался. Особенное напряжение я стал ощущать с августа 1997 года. Я получил информацию о том, что солнцевские лидеры дали распоряжение своим людям сделать все, чтобы не допустить меня до показаний в суде. Это означало, что они получили разрешение на мое физическое устранение.
– Скажите, свидетель, а вы лично от кого-нибудь получали угрозы? – последовал вопрос судьи.
– У нас говорят, что солнцевские не угрожают. Они уничтожают. Я знал, что в среде нашей милиции есть люди, связанные с солнцевскими. Один из таких людей подошел ко мне и сказал напрямую, что если я не откажусь от дачи свидетельских показаний, то меня убьют. Я сменил место жительства, стал осторожнее, но вскоре опять обнаружил за собой слежку. Через несколько дней я убедился, что следящие за мной люди хорошо знают мой новый адрес. Я попросил у себя на работе обеспечить меня охраной, но мне было отказано.
– Когда вы уехали в Швейцарию?
– 14 октября 1997 года.
– Один?
– Вместе с членами семьи.
– Но кто-то из членов вашей семьи остался в Москве.
– Остались мои родители, которые по состоянию здоровья и в связи с работой не могут уехать из России.
– А они тоже подвергаются угрозам?
– К счастью, солнцевским не известны ни домашний адрес, ни места работы моих родителей. Хотя отцу уже звонил какой-то неизвестный, интересовался, где я нахожусь. Я очень за них боюсь. Но я понимаю, что здесь, на суде, я должен сказать всю правду.
– Почему вы думаете, что этот неизвестный действовал по поручению солнцевских?
– Этот номер телефона не был известен никому у меня на работе, его не знали даже мои друзья. Понадобиться он мог только тем, кто желал моего устранения.
– У меня больше нет вопросов к свидетелю, – провозгласила госпожа президент суда. – Прошу вас, господин прокурор.
– С какого момента солнцевские приобрели вес в Москве? —
приступил к своим вопросам прокурор Жан Луи Кроше.
– Как рэкетиры они стали известны в 1988 году, а уже в 1991 году мы классифицировали их как устойчивую группу, а в 1992 году – как организованную преступную группировку.
– Значит, вы заметили эволюцию?
– Все заметили.
– Чем вы можете подтвердить, что вам угрожали именно солнцевские?
– В 1989 году со мной в одном отделе работал Александр Едунов. Его уволили за связь с криминалитетом, в частности, он был связан с солнцевскими. Этот Едунов выкрал из отдела кадров мою фотографию и передал ее солнцевским. Позже он предлагал мне деньги, а когда я отказался, стал мне угрожать. В остальных случаях угрозы поступали от анонимных лиц. Но чаще всего солнцевские предпочитали действовать. Так было, и когда они хотели похитить мою дочь. Солнцевские передали мой домашний адрес ореховским, и те направили в мою квартиру несколько человек. К счастью, в квартире оказалась бабушка моей жены, она подняла крик, и бандиты вынуждены были покинуть квартиру, чтобы не привлекать внимание соседей, которые могли вызвать милицию.
– Вы вели оперативно-разыскную работу против солнцевских и поэтому думаете, что угрозы исходили именно от них?
– Я убежден в этом.
– Расскажите о деле председателя кооператива «Фонд» Вадима Розенбаума.
– В кооперативе «Фонд» несколько лидеров солнцевских занимались, по сути, рэкетом. Они не работали, но получали ровно в два раза больше, чем любой сотрудник кооператива.
– Откуда это известно?
– Я читал об этом в материалах дела, возбужденного в 1989 году против Михайлова, Аверина, Люстарнова и других.
– Почему они тогда не были осуждены?
– Ну, это вопрос не ко мне, а к заместителю прокурора Москвы, который, по моему мнению, развалил дело.
– На допросе во время предварительного следствия вы сказали, что солнцевских сейчас насчитывается 500 человек. Вы подтверждаете это?