Владимир Владимирович Васильев
Страшный суд над богом и дьяволом
– За упокой России! – поднял бокал Роман. – Не чокаясь!
– Вы не поняли, – нахмурился Иеремиил. – Россия жива!
– Без злобы, глупости и серости? – удивился Монтеков. – Что же от нее осталось?
– Люди, – многозначительно сказал архангел.
– Ой, не напоминайте! – вздрогнул Роман. – Я люблю Веронию! А я простой веронский безработный и мой товарищ – травоядный волк!
– Вы ведь хотите вернуться на родину, – констатировал архангел.
– Да, хочу в Париж, – согласился Роман. – Скучаю по Катрин, по Жюстин, по Копыловой, на худой конец! Но не обратно, а туда!
– Страшный Суд приговорил вас к руководству Русской Империей, – сказал Иеремиил. – Вы мудры и талантливы, возродите страну!
– Откуда ее возрождать? – нахмурился Монтеков. – Она всегда такой была!
– Приблизьте ее к своему идеалу, – предложил Иеремиил.
– Она мне не нужна! – возмутился Роман. – Не надо навязывать мне родину! Она мертва, что я с ней буду делать? Я не некрофил и не стервятник! Зачем, для кого оживлять и любить холодный, уродливый труп?
– Либо вы безымянный безработный, либо спаситель России, выбирайте! – потерял терпение архангел. – История наконец-то вас востребовала, а вы куражитесь!
– Вы хотите назначить меня Призоновым? – понял Монтеков.
– Я хочу назначить вас правителем России, Романом Олеговичем Монтековым, – объяснил Иеремиил.
– За отчество – благодарю. В помощь что дадите – магию, ангелов, деньги? – спросил заинтересовавшийся Роман. – Деньги – возьму! Можно их взять без бремени власти?
– Ничего не дам! – отрезал Иеремиил. – Не имею права.
– Вы даже меня не размножите? – изумился Роман. – Я один должен буду спихнуть Россию с особого пути на путь истинный? А говорили, что не пьете…
– Дьявол, бог, Христос и прочая нечисть уничтожена, вам ничто не может помешать, – сказал Иеремиил.
– Полностью уничтожена? – не поверил Роман. – Вы изгнали ее из землян?
– Мы ее изгнали вообще, а избавить от нее землян, – ваша задача, – сказал Иеремиил.
– Научите как, святой архангел, – попросил Роман.
– Культурой и едой, наверное, – неуверенно предложил архангел.
– Вот и я не знаю, как, – ответил Монтеков. – Но в архангелы не лезу!
– Вы хоть попробуйте, – попросил архангел.
– Вы думаете, что я откажусь, – отпил узы проницательный Роман.
– Очень надеюсь, – сознался Иеремиил. – Откажитесь, пожалуйста!
– А я согласен, – осушил бокал Монтеков. – Хочу быть Призоновым! Жизнь пресна и коротка, поиграю в избавителя отечества! Хотя пьеса предсказуема и бездарна, роль интересная. Согласен.
– Бедная Россия, – закатил глаза Иеремиил.
– Да, небогатая, – подтвердил Роман. – То ли еще будет! Ну что, полетели?
Безумно-лукавая улыбка исказила лицо потенциального спасителя России.
– Святой Иеремиил, – прошептал Роман. – Хоть мне-то признайтесь! Ведь это я придумал вас, Асмодея, Илмез, свой портал? Почему этот дом – копия моей московской квартиры?
– Я не знаю, – с тревогой посмотрел на Монтекова Иеремиил.
Монтеков черкнул что-то на бумажке и растопырил руки. Иеремиил обреченно щелкнул пальцами и исчез вместе с новой надеждой России в лице Романа Монтекова.
Через несколько минут после исчезновения Романа в дверь его маленького домика постучали. Не услышав ответа, в жилище Романа вошли самозваные гости – Антоний Капула, Джули Капула и Велирий Влеяда.
– Роман, здравствуйте! – позвал Антоний.
– Увы, пусто, – бегло обследовал домик Монтекова Влеяда. – Он нас не дождался…
– Обидно, если вы так никогда не и встретитесь, – грустно сказал Антоний, обращаясь к Джули.
– Тебе виднее, пала, – пожала плечами мун Капула.
Велирий Влеяда осмотрел записку Романа и искренне захохотал. Записка гласила «Улетел спасать Россию. Вернусь не скоро».
– А он, мятежный, ищет бури, – вытер слезы смеха Велирий. – Как он поглупел под лучом солнца! Антоний, он не вернется.
– Мы нуждались друг в друге, – проговорил Капула. – Зачем ему Россия?
– Если я в нем не ошибся, – ответил Влеяда. – Он ее приговорил. И хочет привести приговор в исполнение.
– Или приговорили его самого, – высказала догадку мун Капула.
– Одно другому не мешает, – сказал Велирий.
***
Планета Земля, Русская Империя,
Россия, Новый Призоновград
(бывший Санкт-Петербург)
– Что будем делать с Илмезом, Александр Аркадьевич? – почтительно спросил Свинюгин. – Продолжаем доить исподтишка, или будем взрывать для престижа? Если победить –денег меньше, но перспективы больше.
– Нарушена территориальная целостность Земли! – гаркнул Призонов. – Голову мне! На пике!
– Насчет голов не ко мне, а к Николаю Платоновичу, – улыбнулся Дмитрий Анатольевич.
– Чью голову? – лаконично спросил Пастухов.
– Всех! – отрывисто сказал Император. – Будем торговать свиными мозгами! Сами с собой! Впихивать сразу в горло! Нам голов не нужно, у нас свой путь! Забыли – напомним! Власть ради власти! Зачем наручники, когда есть топор? Дайте мне этот топор! Пепел отца стучит в мою печень! Вылечу! Всех залечу до своего уровня!
Призонов, смеясь, зарыдал. Члены правительства переглянулись. Падловский протянул Императору щепотку кокаина, Гиенов налил абсента. Призонов выпил, занюхал, и снова заговорил.
– Где мое кресло? Почему столько больных? Кто выпустил? Заговор! Где ваши рубашки, зачем не в изоляторе? А? Всем танцевать польку, никакого тустепа! Тишина на ристалище! Сходитесь!
– Александр Аркадьевич, подпишите, – поднес какую-то бумагу Загрызлов.
Призонов взял документ, скомкал, откусил и выплюнул.
– Требую сатисфакции, милорд! – расхохотался Император.
– А где Брудастый с Бурчеевым? – спросил Миноров.
– Пропали вслед за Полыхаевым, – зевнул Падловский. – Ничего страшного, никто и не заметил. Нам больше достается. Александр Аркадьевич, мы их будем, наконец, менять по-настоящему или хотя бы виртуально? Возможности телемонтажа не бесконечны…
– Ложь бесконечна, лишь истина имеет пределы! – взвыл Император. – А истину кастрировали, обкололи и спрятали! Ты зачем украл правду, карликовый хрячок?
– Долго еще? – спросил Свинюгин, зажимая уши и обращаясь в пространство.
– А в чем проблема? – заинтересовался Загрызлов. – Он всегда такой, просто в этом сезоне обострение излишне бурное.
– Но так нельзя управлять! – взвизгнул президент России. – Война, кризис, золото падает, рубль лежит, нефть всю выкачали! Даже я начал нищать физически! Духовно уже все, в смысле, в порядке…
– Так ты и до этого не управлял, чего волнуешься? – удивился Гиенов. – Денег не хватает – подпечатай еще. Ты не нищий, ты мясо ешь, а граждане великой Русской Империи уже месяц живут только подножным кормом. Успокойся, романы попиши. Я пробовал, помогает.
– Особенно читателям, – скучающе протянул Глеб Падловский. – С туалетной бумагой сейчас перебои…
– Что мы здесь делаем? Зачем мы сейчас вместе? – простонал Свинюгин.
Призонов начал заливать глаза абсентом не только себе, но и другим. В дверь робко постучали.
– Мы заняты! – крикнул Пастухов, выдирающий бутылку у Императора.
– Вы уж извините, товарищи, – робко сказал высунувшийся из-за двери седовласый мужчина, одетый в дизайнерскую военную форму. – Только у нас революция. Либерте, эгалите, фратерните, причем полные.
– Мало вам нас, войны и кризиса? – залаял Загрызлов. – Я тебе сейчас так твое эгалите прищемлю, никакого фратерните не потребуется!
Дверь широко распахнулась и на пороге возник Монтеков.
– Ну что, душители свободы? – приветливо сказал он. – Я пришел дать вам волю!
– Только попробуй, за это можно и в морду, – недружелюбно спросил Пастухов. – Где охрана?
– Я здесь, – в зале возник Иеремиил. В помещении засверкали молнии. Членам правительства впервые за пять лет стало неуютно.
– Я, конечно, посланник небес и представитель ангелов, но пришибить могу, – предупредил Монтеков.
Гиенов, как наиболее догадливый, раньше всех встал на колени. Это его не спасло.
– Меняю правительство! – сообщил Монтеков и притворно нахмурился. – Верхи захотели, низы смогли, все получилось.
– Александр Аркадьевич, – шепнул Императору Пастухов. – Товарищ Антихрист, наших бьют! Пальчиками-то щелкните!
Призонов послушно защелкал пальцами. Ничего не произошло.
– Давно пора! – громко сказал Николай Платонович. – Режим прогнил, тиран – безумец! Вы гениальный человечище, господин Монтеков! Я первым вас заметил и оценил. Простите, как ваше имя-отчество?
Свинюгин внимательно оглядел Иеремиила и задумался. Через две минуты он позеленел, качнулся и горько заплакал.
– Эне, бене, ряба, – театрально расхохотался Падловский. – Сожру прохиндея! Где мое малиновое ружье?
– Не старайтесь, у вас так, – Пастухов кивнул на безмолвного Призонова. – Все равно не получится.
Глаза Призонова были чисты, прозрачны и бессмысленны. Его лицо потеряло всю демоническую привлекательность, обретя черты разумного умалишенного.
– Бессовестные, нечестивые безумцы! – крикнул он. – Встать в новый строй! Мертвые, хороните мертвецов! Гнутся звуки, тает медь…
Император обхватил собственные виски и закаменел.
– Страной управлял сумасшедший! – заявил Пастухов.
– Тоже мне, секрет Полишинеля, – хмыкнул Монтеков. – Святой Иеремиил, оцените, пожалуйста, Призонов сошел с ума полностью или еще симулирует разум?
– Я нормален, – прохрипел Император. – А тебя еще вылечат, Надин братик…
– Я не понимаю, – лицо Иеремиила выражало крайнее удивление. – Это действительно сын архидемона, из плоти и крови! Он – не доппельганнер, он – душевнобольной! Параноидная шизофрения с приступообразно-прогредиентным течением…
– Это диагноз Императора, членов правительства, или всей России? – спросил Монтеков.
– Лечите, Роман, – торжественно сказал Иеремиил.
– Вылечить не вылечу, но пилюлями попичкаю, – сказал Роман. – Итак, Императора в дурдом, притворных придворных под суд, войну с Илмезом прекратить, Европу восстановить, Россию возродить, духовность поднять!
– Сделаем, Роман Олегович! – вытянулся мужчина в декоративной форме. – Какие сроки?
– Святой Иеремиил, – попросил Монтеков. – Вы заодно и этого обследуйте…
***
Планета Земля, Русская Империя,
Россия, Тула, частный аэропорт «Клоаково»
Гладко выбритый длинноволосый блондин, нетерпеливо постукивая о грязный пол кожаным чемоданом, выжигал взглядом узоры на затылке таможенника.
– Все в порядке, Давид Голиафович, – паспорт был возвращен. – Ваш самолет ждет вас на выходе из тринадцатых ворот.
Блондин чуть ли не вприпрыжку одолел путь до самолета. Деловитый мужчина в форме пилота проводил его на борт.
– Господин Свободин, все готово, – уважительно сказал он. – Особые пожелания?
– Телевизор, коньяк, не беспокоить, – привычно приказал блондин. Пилот открыл завлекательный бар, включил телевизор и молча вышел.
– Итак, в прямом эфире телекомпания «Хрентиви», с вами Любовь Холуйская, – улыбка намертво примерзла к отмороженному лицу телеведущей. – Мы присутствуем при событии века – новый руководитель Русской Империи Роман Олегович Монтеков провожает на заслуженный отдых главу государства Александра Призонова…
– Где мой любимый дождь? Папа, когда будет потоп, ты же обещал! Мне надо помыться, я весь в крови! – на экране появился хныкающий экс-Император.
Блондин удовлетворенно улыбнулся, выключил телевизор и неумело сплясал чечетку. Налив стакан коньяка, он залпом выпил и расплылся в счастливой улыбке. Закусив сыром, он достал из чемодана новую книгу Велирия Влеяды «Менеджер по закупкам душ» и погрузился в давно ожидаемое блаженство.
***
Планета Земля, Русская Империя,
Россия, Новый Призоновград
Комдив Ваня, неся на могучих плечах солдатскую котомку, бодро шагал к дому. Ваня был счастлив и спокоен. Котомка была заполнена тугими пачками тысячерублевых купюр, полученных от продажи военных трофеев. Какая-то старушка перекрестила его и угостила крынкой молока. Ваня смачно поцеловал ее и пошел дальше. Позвонив в знакомую дверь, он неловко отряхнул сапоги. Открывшая ему женщина радостно завизжала и бросилась целовать героя войны.
– Да ладно, Катька, – скромно сказал бравый комдив. – Теперь на Земле мир, теперь я с вами!
Катерина вынесла мужу маленькую дочку. Дочь Маша мирно сопела.
– Ути, путя какая! – обнял дочку Иван. – Маленькая такая вся. Ну что, Катя, жрать будем?
– Будем, Ванюша! – поцеловала его жена. – Ты потом куда?
– Как всегда, охранять покой страны, – вздохнул Ваня. – Как там наш любимый Император?
– В психушке, – вздохнула жена. – Теперь у нас новый. Морда жидовская, говорит непонятно, противный, жуть…
– Надорвался наш Александр Аркадьевич, не выдержал, – завздыхал Ваня. – Вот и Серого с Федькой взорвало…
– На войне, да? – спросила Катя.
– Зачем на войне? – удивился Ваня. – У нас на войне все было спокойно. Это у вас чуть что, ядерные взрывы.
– Маму тоже взорвало, она тогда в Призоновград к тете Моте ездила, – всхлипнула Катя.
Ваня радостно заулыбался, но вскоре тактично убрал улыбку.
– Ничего, Катька, – похлопал он жену по жирному заду. – Прорвемся. На таких, как мы, вся Россия стояла и стоит.
– Стоит, это хорошо, – сказала успокоившая Катя. – Много на войне блудил?
– Да ты что, мать? – оскорбился Ваня.
– Сейчас проверим, – похотливо сказала Катя.
– А пожрать? – попросил Ваня.
– Потом, – непреклонно сказала Екатерина.
***
– Встать! Я иду! – громко и хладнокровно произнес Монтеков. Сидящие в зале неторопливо приподнялись. Новый Император не вызывал у народа уважения, то есть страха, подверженного делами и рейтингом. Все остальные чувства были давно выхолощены во имя комфорта.
– Даю слово прокурору, – отстраненно сказал Роман.
Прокурор взглянул на подсудимых и вздохнул.
– У меня нет слов, вопросов и обвинений, – сказал он и сел.
– Даю слово адвокату, – сказал Монтеков, скользя взглядом мимо людей.
– У меня нет слов, вопросов и аргументов защиты, – механически повторил адвокат и тоже сел. За ним сели все остальные.
– Тогда я буду обвинять подсудимых сам, – сказал Роман.
– По какому праву? – взвизгнул Гиенов, поднимаясь со скамьи подсудимых. – Кто вы такой, чтобы судить нас?
– Я был судим вами, поэтому буду судить вас. Я представитель человечества, и буду судить вас за преступления против человечества. Мне дали силу и полномочия. Ведь вы ничего больше не признаете, не так ли?
– Что вы хотите? – провыл Загрызлов.
– Я хочу добиться пожизненного заключения для вас и свободы для страны. Одно невозможно без другого, – ответил Монтеков.
– Мы и есть свобода России! – воскликнул Гиенов. – Не мажьте нас одной краской, все намного сложнее! Мы вам не шаржи!
– Мудило еврейское! – с ненавистью проорал Пастухов. – Мы таким, как ты, в подъезде головы рихтовали!
– Вы – грубые шаржи, не более, – констатировал Монтеков. – Мне всегда было жаль людей, судорожно искавших в вас мнимую сложность и многоплановость. Ваше главное оружие – не власть, не сила, не деньги, а звериная примитивность. Вы победили Россию, но вы не победили меня. Я, Роман Олегович Монтеков, приговариваю вас к пожизненному заключению!
Суд молчал. Прокурор глотал валокордин, адвокат нюхал героин.
– Я – сумасшедший! – заныл Падловский. – У меня пять справок!
– По меркам этого мира вы абсолютно нормальны, даже чересчур, – поморщился Монтеков. – Конвой! Вывести, посадить, охранять!
Молодые конвоиры зачесали бездумные затылки.
– А кто главный? – робко спросил один из них.
– Я! – засверкал глазами Монтеков.
Конвоиры затоптались на месте.
Роман встал с судейского места и дал одному из охранников в зубы.
– Я! – грозно повторил он.
Суд привычно продолжал безмолвствовать.
– Вы, так вы, – потер многоопытную челюсть конвоир. – Ребята, он теперь главный! Давайте этих того…
Миноров вдруг поднялся и попытался ударить одного из конвоиров, но Монтеков перехватил его руку.
– Я! – лязгнул голосом он. – Теперь я!
Конвоиры заломили холеные лапы экс-членов правительства и потащили их к дверям. Роман обвел взглядом суд.
– Бить будете? – заныл прокурор. Его глаза слезились.
– Вам нужно? – переспросил Монтеков.
– Очень, – всхлипнул прокурор.
Роман пожал плечами и выбил прокурору и без того шатающийся зуб.
– Шпашибо, Роман Олегович! – прокурор вытер слезы и затряс руку Монтекова. – Вы великий шеловек, наш новый Император! Я ваш люблю, обошаю, увашаю…
– Довольно, – брезгливо обтер руку Монтеков. – Дальше сами, сами!
Он вышел из зала суда. На полпути к машине к Роману подошел человек, беспородный и важный. Змеиная улыбочка, по-холуйски протянутая рука и помпезный костюм сразу вызвали предубеждение Монтекова.
– Вы кто? – не протягивая руки, спросил он.
– Платон Николаевич Отаров, новый директор ФСБ, – представился человек. – Роман Олегович, пойдемте, вас все ждут.
– Меня наконец-то ждут? – притворно изумился Роман. – Кто же?
– Как кто? – искренне удивился Отаров. – Новое правительство! Альду Лабрадорович Тявкин, Анатолий Дмитриевич Скотинкин, Юрий Владиславович Липовицкий и прочие…
– Я их не назначал, – покачал головой Монтеков.
– Лучше их нет, и не будет, – ответил Отаров.
– И хуже тоже? – спросил Роман.
– У нас других нет! – отрезал Отаров. – Выбирайте сами, все перед вами!
– Уйди, Платончик, – попросил Роман, оглядев инкурабельный пейзаж.
– Вы меня еще позовете, – предупредил Отаров.
– Потом, потом, – отмахнулся Роман и зашагал к машине. Открыв дверь, он увидел за рулем Иеремиила.
– Вы плохо рулите, Роман, – мрачно сказал архангел. – Пока поведу я. Вы не против?
– Не меняйте шофера, меняйте механизм машины, – ответил Роман. – Нет праведников! Воруют друг у друга меньше, стараюсь. Но сытость не возрождает душу! Хорошо, я заменю крупных воров мелкими подлецами. Сожгу все творения тошнотворной псевдокультуры, направлю бюджет от чиновников к обывателям. И что? Теперь они будут резать друг друга не из-за куска колбасы, а из-за виллы на Мальдивах. Здесь нет людей, здесь одни Тявкины.
– Земля – планета сектора 0-21-28-28! – непреклонно сказал архангел. – Ваша планета стала бы вторым Илмезом, если бы не Люцифер!
– Если так, то под моим руководством они возродятся, – согласился Монтеков. – Еще раз предлагаю – размножьте меня! Компания Монтековых будет получше стада Отаровых…
– Не имею права, – вздохнул Иеремиил. – Я лишь временно исполняющий обязанности куратора. Но ваш постоянный куратор сможет размножить вас, и даже дать вам силу архангела. Дождитесь его!
– Сколько ждать? – спросил Роман.
– Не знаю, – опустил голову архангел.
– Отдайте руль, Иеремиил, – потребовал Монтеков. – Я чище их, поэтому дам им шанс, которого они лишили меня. Но я не буду жить надеждой на лучшее. Если они пренебрегут своим шансом, я не буду сидеть слюнявым желе, ожидая вашего куратора! Я не Христос, я не позволю себя распнуть. Во мне есть праведность, разум и жажда справедливости, но нет миража, называемого милосердием. Этот мираж остался в бесконечной пустыне.
– Делайте, что хотите, – перекосился Иеремиил. – Только не смейте трогать Илмез. Я защищал свою планету, сделав все возможное и невозможное. Я не так праведен и безопасен, как вам кажется, господин Монтеков!
– Не путайте меня с Призоновым, – сказал Роман.
– Постараюсь, хотя это становится трудно, – ответил архангел и растворился.
Монтеков самостоятельно доехал до своей резиденции. Зайдя в особняк, он рухнул на диван.
– Отаров! – позвал он.
Платон Николаевич возник ниоткуда.
– Да, господин Монтеков, – сухо сказал он. – Что желаете – экономическую ревизию, реинкарнацию индивидуальности, реставрацию метафизики?
– Бутылку коньяка и блондинку, – попросил новый Император.
– Сделаем, Роман Олегович! – повеселел Отаров. – Сейчас все будет, родной вы наш! Самую, бля, элиту приведу!
Директор ФСБ появился через две минуты, ведя под руку сексапильную блондинку, держащую бутылку французского коньяка семидесятилетней выдержки.
– В губы не целуюсь, анал не практикую, минет без резинки не делаю, – нежно прощебетала жрица любви, со злобой и презрением глядя на нового Императора.
– Это элита? – спросил Роман.
– Что есть, – развел руками Отаров. – Зато, какая фактура!
– Если бы правительственная элита была такой брезгливой! – размечтался Роман. – Замени эту чистюлю второй бутылкой.
Отаров вынул из-за пазухи вторую бутылку, протянул ее Монтекову и деликатно увел блондинку. Монтеков отпил, сладостно зажмурился и продекламировал свой экспромт пустоте:
Бессмысленен спор и шаблонна борьба,
Мудрец никогда не поборет раба,
Уйти, отстраниться, зарыть и заснуть,
Вино, пустота и она – тоже путь.
А если в обход, по крови – но на кой?
Грызня и резня не дадут мне покой.
В тюрьму из тюрьмы мне не стоит бежать.
Здесь крысы, шипы, но тут можно лежать.
– Лежать, лежать, лежать, – отозвалось эхо голосом то ли Монтекова, то ли Отарова.
***
– Что значит – «все тонет в фарисействе»? – взвизгнул главный редактор издательства «Душа России» Эдуард Эрастович Дубовик. – Вы в своем уме? В великие дни, когда наша великая страна наконец-то получила долгожданную свободу, когда две великие цивилизации – земная и илмезийская идут рука об руку к светлому будущему, когда тирания злодея, удушившего русскую литературу и заменившего ее набором плакатных эрзацев, навсегда уничтожена, когда идет возрождение таланта и духовности – что вы пишете? А бездарная фразочка – «сады тошнит от верст затишья» меня просто возмущает. Сад состоит из растений и деревьев, которых априори не может тошнить, а затишье не может определяться верстами! Русский подучите, книжки надо читать! Что вы все сюда ходите?
– Вы сами меня вызываете, – ответил посетитель и начал растворяться в воздухе.
– Постойте, – попросил Дубовик. – А поговорить?
– О чем? – с недоумением спросил посетитель.
– О жизни и смерти, – севшим голосом произнес редактор.
– С вами? – вежливо засмеялся посетитель и исчез.
– Хам и бездарь, – нахмурился Дубовик и нажал кнопку селектора. – Маша, что у нас с культурой?
– Варваров в предбаннике, – ответила секретарша.
– Причем здесь культура? – удивился Дубовик.
– Нет у нас другой культуры, кроме Варварова. Остальные пишут только шняги неприкольные. Графоман какой-то, Велирий Влеяда, задолбал просто! Как будто с луны свалился! Звонит, спрашивает серьезно, обалдеть! Вот только что прочла его лабуду «Страшный суд над Люцифером и Иеговой», на уровне школьного сочинения написано.
– Почему школьного? Ах, да, ты же еще в школе училась, – вздохнул редактор. – А чего-нибудь такого, чтобы ух, как говорится, не приходит?
– Бутыренко прислал роман «Бешеный против Призонова». Прикольно по типу.
– Нет, Бутыренко теперь – паленый бренд. Ладно, запускай Толика, он хоть мужик правильный…
– Сколько у вас изменений, Эдуард Эрастович, – в кабинет ввалилась туша Варварова. – Касса теперь на четвертом этаже!
– Повышаем общий уровень, – кивнул редактор.
– На хрена его повышать? – удивился Варваров. – Ваше издательство и так всегда стояло на страже культуры!
– Теперь велели отпустить культуру на свободу, – ответил Дубовик. – Но культура не хочет, и свобода тоже!
– А они вообще у нас существуют, культура со свободой? – спросил Варваров.
– Стихи принес? – закрыл тему редактор.
– Бабки пришли? – переспросил Варваров.
– Бабки были и будут, – ответил Дубовик. – Кончай философию, давай план.
– Это за Дристаллова, – сказал Варваров, протянув листок.
Великий Монтеков нас всех озарил,
На битву с тираном он всех вдохновил.
Сквозь бури сияет нам солнце свободы,
Земной с илмезийским едины народы,
Дружба планет – наш надежный оплот,
Нас к доброте и культуре ведет!
Все четче мы видим грядущее нашей страны,
Идеям Отчизны мы вечно верны!
– Толя, у тебя что-нибудь свое есть? – поднял голову редактор.
– Только банковский счет, – честно ответил Варваров.
– Тебе хватает? – спросил Дубовик.
– Не всегда, – отрезал Варваров. – Берешь?
– Беру, ты же раскрученный, – успокаивающе сказал редактор. – Народу нравится. Только вот с тираном ты палку перегнул. А вдруг он вернется?
– Так он же псих, душевнобольной, кто же его из дурдома вернет? – удивился Варваров.
– Порядок в стране навел, денег давал впятеро больше этого Монтекова, теперь душой за нас болеет, а ты сразу отрекаешься, Иуда, – укоризненно сказал редактор.
– Нашел Христа! – заржал Варваров. – Да он настоящий Антихрист!
– Не сметь клеветать на нашего Императора! – стукнул кулаком по столу Дубовик.
– Расстучался тут, я тоже стучать умею, – огрызнулся Варваров.
– Кто же тебе твои гнилые яйца позолотит, если ты петуха зарежешь? – взвыл редактор.
– Прошу прощения, Петух… Ох, извините, Эдуард Эрастович, – извинился Варваров. – Тирана уберу.
– Тоже мне, певец свободы, тирана он уберет, – добродушно ответил Дубовик. – Не надо его убирать! Оставь тирана на своем месте, Толя. На, возьми квиток и сгинь.
Варваров осторожно забрал гонорар за творчество и вышел из кабинета, не попрощавшись. Дубовик воровато оглянулся, смочил водой трехцветную тряпочку и перевернул портрет Монтекова, украшавший кабинет редактора. Тщательно протерев светлый лик Александра Призонова, находившийся на обороте, Эдуард Эрастович вновь вернул портрет в его нынешнюю позицию.
– Он ведь вернется, Кунопастон? – умоляюще спросил он у ястреба с кроваво-красными глазами, царапающего спинку его кресла.
Ястреб молча взглянул Дубовику в глаза.
– Не было духа! Не было! – взвизгнул Дубовик. – Это мое глупое подсознание! Я знаю, что это вы меня выдумали, а не наоборот! Знаю!
Ястреб одобрительно кивнул.
– Спасибо, Кунопастон, – со слезой благодарности сказал редактор.
***
– Этот Монтеков – агент ЦРУ! – рявкнул полупьяный толстяк. – Что выдумал, мразь – вести бизнес по-европейски! Значит, все прозрачно, все для клиента, закон, твою мать! У меня закона нет, у меня Степан Богданович, Григорий Данилович и Косой с Черепом! Мы друг друга знаем, ненавидим, понимаем, связаны и повязаны навечно! А он, тварь либеральная, нас хочет разлучить, заменить связи совестью! Ну не мудак ли?
– Гнида он, – согласился его собеседник, молодой человек с лицом провинциального сантехника, одетый в дорогой, но дурно сшитый костюм.
– Правильно, Понырев! – толстяк похлопал парня по плечу. – Всегда у тебя свое мнение есть, уважаю. Слушай, мне что-то жарко. Тут в округе пива нет?
– Откуда, Михаил Александрович? – удивился Понырев. – Война кончилась, кризис стабилизировался, новый Император начал реформы, все обанкротилось и закрылось. Рядом есть один гадюшник, но там только абрикосовая, да и то теплая…
– Ваня, мне грустно, – поник толстяк. – Станцуй мне, а?
– Как-то не того, – забормотал Иван.
– Танцуй, сука! – взвизгнул Михаил. – Я твой босс! Уволю! Быстро, лезгинку вприсядку!
Ваня заплясал непрофессионально, но с энтузиазмом.
– Да! – заколыхался толстяк. – Я главный! Я шеф! Я всех имею! Всех!
– Благодетель! – щелкал каблуками Понырев.
– Все под контролем! – убеждал себя Михаил Александрович, страшась, гордясь и самоутверждаясь. – Всех подставлю, с грязью смешаю! Я главный! Быстрее танцуй, Ваня!
Понырев тяжело дышал, пот заливал ему глаза, но ритм бешеного и безумного танца не снижался.
Что-то беззвучно полыхнуло, и почти под ноги Ване свалился высокий человек с элегантной бородкой. Изысканный костюм человека был грязен и разодран. Откуда-то сверху на человека упала эбонитовая трость с набалдашником в форме земного шара.
Высокий мужчина поднялся, открыл свои хитрые глаза с восточным разрезом, и начал осматриваться.
– И ты танцуй! – заорал Михаил Александрович. – Все должны танцевать, я сказал!
Мужчина с бородкой начал рыться в собственных карманах. Понырев продолжал танец.
– Ваня, заставь его! – взвизгнул толстяк. Понырев толкнул мужчину с бородкой.
– Все танцуют, сука! – крикнул Иван. – Урою! Танцуй со мной!
– Нет оружия – нет силы, – закончил осмотр собственных карманов мужчина с бородкой. – Все украли, святые архангелы! Нужно ждать…
– Ты глухой или ебанутый? – крикнул Михаил Александрович. – Я сказал, танцуй!
Мужчина с бородкой неспешно подобрал трость, повертел ее в изящных руках и опустил тяжелый набалдашник на голову толстяка. Эбонитовый земной шар обагрился настоящей кровью. Мужчина с бородкой вынул набалдашник из черепа Михаила Александровича и черным шелковым платком стер кровь с земного шара.
– Гад! – завизжал Понырев. – Меня ведь без него нет! Убью!
Иван бросился на мужчину с бородкой. Из пустоты на Понырева упал ястреб. Ястреб быстро сориентировался в ситуации и заплясал на лице Ивана. Когти ястреба сдирали живую кожу, клюв тянулся к глазам Понырева. Полумертвое тело Ивана пустилось в последний танец. Ястреб и Иван танцевали в одинаковом ритме. Наконец, ястреб слетел с черепа Ивана и сел на плечо мужчины с бородкой. Труп Ивана крест-накрест прикрыл труп Михаила Александровича. Мужчина с бородкой одобрительно потрепал ястреба по крошечной голове и взглянул на часы.
– Грезиль опаздывает, – неодобрительно сказал он.
Черный «линкольн» с тонированными стеклами, визжа тормозами, остановился напротив
мужчины с ястребом на плече. Атлет с тяжелым подбородком сошел с места шофера и открыл дверцу «линкольна».
– Прошу прощения за опоздание, Асмодей Адамович, – сказал он. – Я сегодня первый день без мигалки, еще не привык быть человеком, да еще и бесправным.
– И не привыкай, Грезиль, – с достоинством сказал Асмодей Адамович, удобно устроился в «линкольне» и вынул из ободранного кармана гаванскую сигару. Грузный человек неопрятного вида щелкнул зажигалкой, давая прикурить Князю инкубата.
– Благодарю, Надзиратель, – сдержанно сказал Асмодей.
– Когда? – спросил Надзиратель.
– Позже, чем планировалось, – ответил Асмодей.
– Почему?
– Один кусочек мозаики откололся. Я хочу, чтобы все было красиво, гармонично и, главное, естественно…
– Мне нет дела до ваших эстетических пристрастий. Мы договорились.
– Для Надзирателя канцелярии Вневременья вы слишком нетерпеливы. Подождите, фатум от нас никуда не убежит. А мы от него – тем более.
Надзиратель промолчал. Он прикрыл глаза, вынул из кармана фляжку коньяка и глотнул.
– Мерзкая замена атману, – констатировал он.
– Грезиль, где мой костюм? – с легким раздражением спросил Асмодей.
– Под сиденьем, – ответил Грезиль и нажал на газ.– Куда едем, Асмодей Адамович?
– Естественно, в сумасшедший дом, – приказал Асмодей.
– А где это? – спросил Грезиль.
– Кунопастон укажет тебе дорогу, – сказал Князь инкубата и выпустил ястреба из машины. Ястреб взмыл над «линкольном». Автомобиль с Надзирателем, Асмодеем и Грезилем последовал за Кунопастоном.
***
Черный «линкольн» с тонированными стеклами остановился напротив пары унылых домов грязно-желтого цвета.
– Катафалк за психами приехал, – оценила ситуацию старушка, сидящая на скамейке у одного из домов.
Асмодей, выйдя из автомобиля, внимательно осмотрел дома. Не найдя опознавательных знаков ни на одном из них, Князь инкубата решил обратиться к народу.
– Какой из этих домов – сумасшедший? – спросил он у старушки.
