Владимир Владимирович Васильев
Страшный суд над богом и дьяволом
– Вас обвиняют именно в том, что розы растут, а вы пропалываете почву, – напомнил Судья.
«Не заходи за черту, краснобай», – подумал он.
– Розы? – усмехнулся Асмодей.
«Черты, за которые нельзя заходить, складываются в решетку», – подумал Князь инкубата.
Перед Судом пронеслись дети, калечащие друг друга, промчались зверолюди, грызущие тела других во имя фантомных верований, твердых кусков еды, золота и престижа.
– Остановите! – побледнел один из Присяжных, на мгновение принявший человеческий облик. – Брезгую! Пренебрегаю!
– Вы хотите сказать, что все это возможно на Илмезе? – переспросил Асмодей. – У меня неисчерпаемый запас подобных сюжетов!
– У вас есть также сюжеты, которые возможны лишь на Илмезе, – вновь напомнил Судья. – А быть не должно!
– У нас – есть, – смиренно признался Асмодей. – Но у них – нет! Вернее, нет своих. Копируют наши, порой бессознательно.
– Вы хотите сказать… – удивился Судья.
– Архидемоны по природе творцы, – развел руками Асмодей. – Мы, именно мы, не терпим однообразия! Мой покойный брат Астарот известен землянам под псевдонимом Гомера, я известен на земле под псевдонимом Шекспира, великий Люцифер под псевдонимом Иеронима Босха писал прекрасные картины с натуры. Архидемоны – истинные создатели прогресса, науки и культуры! Остальные – лишь самодельные мифы и плагиаторы. Бывает, что подобным мифам верят и даже поклоняются. Но битва с собственной природой всегда кончается плачевно. Особенно для тех, кто создает миф из себя самого.
– Но ведь вы зачем-то потворствуете выдумке этих мифов, – нахмурился Судья.
– Исключительно из соображений, приведших к созданию сектора 666-18-9-13, великий Демиург, – поклонился Асмодей.
– То, что все благородные таланты – лишь маски архидемонов, нелепость! – крикнул с места Пифон.
– У вас есть документальные подтверждения? – вкрадчиво спросил Асмодей. – Вы лично следили за героями-одиночками, поэтами, философами? Вы можете доказать, что Сальвадор Дали – реальность, а не псевдоним Вельзевула?
– Кто такой Сальвадор Дали? Не знаю таких! И почему это я никогда ничего не творил, не пользовался земными псевдонимами? – запальчиво вскричал Пифон.
– Ваша бездарность – ваш диагноз, а не наш вердикт. А невнимание к талантам глупо, однажды они могут быть ох как полезны, – усмехнулся Князь инкубата. – У меня все, великий Демиург.
– У кого-нибудь есть вопросы к Оправдателю? – спросил Cудья.
– Как вы объясните то, что в Небесной Канцелярии отсутствуют документы об увольнении Иеговы, документы, подтверждающие брак Земли и свидетельство о передаче прав куратора Иеговы Люциферу? – вкрадчиво спросил Иеремиил.
– Увы, мои объяснения пока бездоказательны, – вздохнул Асмодей.
– Суд готов их выслушать, – сказал Судья.
– Учитывая тот факт, что нынешняя Помощница Надзирателя состоит с Иеремиилом в любовно-плотской связи, а заявление Иеремиила написано еще до начала войны, я рискну предложить, что отсутствие документов в Небесной Канцелярии и заявление Иеремиила связаны между собой, – кротко сказал Асмодей.
– Мелкий клеветник! – взорвался Иеремиил.
– Я всего лишь привел факты, – улыбнулся Асмодей.
– У кого-нибудь еще имеются вопросы к Оправдателю? – сошел со скользкой почвы Судья, сам состоящий в аналогичной связи с Помощницей.
В Суде был слышен лишь шум конвейера богов.
– Если вопросов к защите нет, нет ли вопросов у защиты? – спросил Судья.
– Вопросов нет, есть просьба. Я прошу разрешения вызвать главного свидетеля защиты – архидемона Иисуса Христа, – попросил Асмодей.
– Разрешаю, – кивнул Судья.
***
Планета Илмез, Пангея, Верония.
– Наша поддержка Илмеза – не добродушный дар сытых богачей, – вещал прессе Болотов, натянув державный оскал на толстые щеки. – Мы не принадлежим к тем людям, которые нарочито и цинично демонстрируют варварскую культуру потребления. Это наш долг перед великой планетой, прогрессивной страной и собственной совестью! Я – патриот Пангеи, и потому смотрю на все происходящее вокруг моих партнеров и меня лично, в первую очередь, с точки зрения интересов и ценностей моей страны. Речь идет не о законности, а о справедливости – категории, которая всегда была и остается важнейшей для Пангеи и всего илмезийского народа.
Под вяло-кислые хлопки Болотов раскланялся. Подошедший к нему Фемидий скептически оглядел брюхо потенциального спасителя Илмеза, умеренно поблагодарил неожиданных союзников и нацепил несколько орденов на смокинги Болотова, Подболотова и Камышова.
– Теперь кормушка в авторитете, – довольно сказал Болотов после ухода илмезийцев. – Рейтинг, слава, а какая милая девушка мне номер своего видеофончика дала! Да и вообще, у них сатрапов за заслуги выбирают или как у нас?
– Успокойся, Миша, – дружески предупредил Подболотов.
– А что? Я исключительно ради блага многострадального илмезийского народа. Я, конечно, не питаю иллюзий, что граждане Илмеза выберут своим сатрапом землянина, но надо же куда-то девать свой руководящий опыт? Райком, обком, банк, филиал дьявола, партийное руководство опять-таки… У них ведь сатрапы во дворцах живут! Хотя, еще не время. Теперь главное – выстоять и победить. Внизу охрана, наверху законы – мы в безопасности. Но предчувствия у меня нехорошие…
– У меня тоже, Миша, – кивнул Леонид. – Я, многоликий ты мой, помню эту речь. Ты ее в девяносто четвертом на суде толкал. Помнишь, чем кончилось?
– Так ведь потом отмазали, – пожал плечами Болотов. – Молчал бы насчет многоликости, Янус бессмертный! Кто привел Призонова?
– Он, – Подболотов указал на Камышова.
– Я его привел вообще, а вы – к власти! – возмутился Камышов. – И потом, я не его, а его брата привел! Или его самого? А кто финансировал оппозицию, состоя в партии?
– А кто эмиграцию зомбировал? – взревел Болотов. – Удавить бы тебя, совесть нации!
Выяснение степени бесчестности и бесчеловечности компаньонов прервали автоматные очереди внизу.
– Как? – побледнел Болотов. – У нас же охрана! Мы же на справедливой и сильной стороне, совместили, наконец!
– Причем здесь справедливость? – пожал плечами Подболотов. – Борьба идет между двумя силами. Кто из сил справедлив, неважно. Главное – квалификация и везение.
– Но у нашего зверья нет, и не было квалификации! – вскрикнул Болотов. – Откуда?
– Зато везения – через край, – грустно сказал Леонид. – Им везет воистину чертовски. Если фатум не на твоей стороне, профессионализм не спасет. Не судьба нам спасти Илмез! Давайте хоть Призоновград взорвем напоследок…
– Все-таки у меня там жены, дети, – стал мямлить патриот Пангеи.
– Вот именно! – пресек его метания Подболотов. – Давай скорее, а то не успеем. Представляешь, если твои Серые выживут, а ты умрешь? Жил грешником, так хоть часть своих грехов уничтожь!
– Зачем уничтожать, если умру? – спросил Михаил. – Все равно всех Серых не перебьешь.
– Откуда столько милосердия перед смертью? – с презрением взглянул на него Подболотов. – Стольких обобрал, обхамил, уничтожил – а город взорвать жалко? Кого тебе жалко?
– Себя, – беспомощно ответил Болотов. – Только себя. А где Валя?
– Здесь, здесь, – послышалось у входа. – Проходите, товарищи! Эти предатели Родины не уйдут от ответа. Осторожно, здесь ступенечка. Я сразу же заявил свой протест, но они взяли меня в заложники, сказали, что взорвут вместе с Призоновградом. Я не отделяю себя от России, поэтому решил спасти нас обоих. Осторожнее с толстым, он больно дерется…
Камышов приглашающе распахнул двери, и в зал слаженно вошла боевая группа. Болотов и Подболотов были профессионально взяты в кольцо. Командир группы крякнул, взглянул на Камышова, разбил его нос прикладом и пихнул к компаньонам.
– За что, господа? – заныл Камышов. – Что за нецивилизованное поведение по отношению к союзникам?
– Не любите предателей? – спросил командира Подболотов, с наслаждением пройдясь по ребрам Камышова.
– Я вообще никого не люблю! – рявкнул командир. – Мишка, где ракета?
– Сам продал и еще спрашивает! – возмутился Болотов. – Витька, мы же ее вместе в подвал ставили!
– Значит, там же, – закурил Виктор. – Давно наш любимый Призоновград взорвали, подонки?
– Мы не успели, – процедил Леонид.
– Мы не смогли, – вздохнул Михаил.
– Мы не хотели, – заскулил Камышов.
– Как не взорвали? – изменился в лице Виктор. – Все уже бабки на понижение подогнали, средства вывели, бюджеты по-черному секвестрировали, фонды кастрировали, музейные ценности экспроприировали, а вы еще не готовы? Вы что, сдурели? Я уже всюду вложился, а дорогая моя столица еще не взорвана? Меня же и сверху, и снизу и сбоку уроют! А ну, пошли!
Втащив в подвал троицу, боевая группа синхронно щелкнула затворами.
– Великий Люцифер, спаси и сохрани, – зашептал Камышов. Виктор тщательно осмотрел ракету, портал, а также панораму отремонтированной квартиры с храпящим мужчиной в полосатом пиджаке, надетом на грязную тельняшку, и одобрительно кивнул.
– Код какой? – спросил он у Болотова.
– Без слов, только отпечатки, – икнул Михаил. – Вить, там целый город!
– Да, зверь ты, – равнодушно сказал командир. – Такую пакость родной стране сделать, сердца не иметь надо. Лапу дал, быстро!
Болотов протянул дрожащую руку. Виктор приложил его пальцы к панели управления ракетой и привычно защелкал клавишами.
– Точно в Призоновград попадем? – переспросил он. – А то смотри, я питерский! Если что, не расстреляю, а запытаю. Медленно, но верно.
– Тварь ты, Витя, – устало сказал Болотов.
– Идея не моя, – ответил командир. – Ты решил! А кто выполнил, неважно.
Он без вдохновения ударил Михаила в глаз и нажал финальную кнопку.
– Ребята, там десять миллионов человекообразных, – обратился Подболотов к солдатам. – И людей, может быть, человек сто! Вам не жалко?
– Нам без разницы, – равнодушно ответил один из них.
– Что без разницы? – взорвался Леонид.
– Все, – ответил солдат. – Сказали – делаем. И все.
– Действительно, все, – с горечью сказал Болотов.
– Пуск через минуту, – отрывисто сказал Виктор. – Валим, пацаны! Этих здесь оставьте.
Бросив пленников, боевая группа затопала к выходу. На другой стороне портала появилась динамика. Мужчина в полосатом пиджаке медленно встал, двигаясь подобно сомнамбуле. Его глаза, в этот раз подернутые красноватой пленкой, медленно открылись. Он запустил руку под тельняшку и выудил ключ, болтающийся на цепочке. Ключ идеально подошел к неприметному шкафчику. Мужчина открыл шкафчик, вынул элегантный домашний халат, бутылку выдержанного бордо, бокал, лупу и томик с надписью «Los Caprichos».
– Сон разума рождает чудовищ, – вслух сказал мужчина. – До боли справедливо… Подболотов остервенело застучал кулаками по клавишам управления порталом. Панорама московской квартиры дернулась и сменилась на панораму зарешеченной камеры.
– Миша, Валя, это наша судьба! – поймал мгновение Леонид. – Быстро, пока есть куда!
Болотов, Подболотов и Камышов прыгнули в портал. Панорама камеры вновь дернулась и сменилась на панораму российской столицы. Эту картину размыл тихий, но всемогущий ядерный гриб, в котором погибли Призоновград и изобретение Монтекова – первый в истории человечества межпланетный портал.
***
Вневременье, Страшный Суд
– Не нравится мне эта его бородка, – прошептал Иегова. – Глазки кроткие, а морда жидовская! Я их всех терпеть не могу, но этих – особенно! Весь в мамочку! Это у них в роду – упиваться собственной сакральностью…
– Я пытался любить их, даже когда они приписывали мне измышления жестокого фанатика, мытаря и ловкача, называвшего себя моим учеником. Я терпел выдумки о том, что я отрекся от своих родных во имя учеников, призывал отречься от домашних, не ласкать и презирать женщин, калечить собственное тело, слепо поклонятся Отцу Небесному. Я верил, что смогу изменить мир, безжалостно покроенный моим отцом. Я разуверился в мнимых достоинствах Иеговы, но, к сожалению, слишком поздно. Когда я пытался рассказать об истинной сущности Творца, точнее, о ее отсутствии, паства временно глохла. Единственная моя искренняя фраза «кто друг разуму, тот враг Богу», попавшая в Завет, была искажена. Я не нашел и не воспитал праведников. Пастве не нужна была вера, им нужен был пастырь и покровитель, поддерживаемый чем-то могущественным и сильным. Я полагал, что если их души пусты, то я смогу наполнить их верой. Но я ошибался – они с самого рождения наполнены скверной. Я возопил: «Род прелюбодейный и грешный, доколе буду терпеть вас?». Ученики не слышали мыслей, но услышали оскорбление. И папа его услышал. Мои ученики возненавидели меня, из зависти, из страха, из алчности, а один – за то, что я исцелил его тещу. Дальнейшее вы знаете.
Я умирал счастливым. Что такое телесные муки в сравнении с ежедневной пыткой – быть среди людей? Когда я искал уединения, мне кричали «Ведь ты пророк! Лечи нас, корми нас, указывай нам!». С тем же азартом меня били, оскорбляли и распинали. Понял я, что если пытаться терпеть и любить людские пороки – унизишься, уподобившись, а начнешь их искоренять – распнут. Когда я понял людей, мне стало легко, бремя избранности больше не тяготило. Но среди ликующей толпы я узрел женское лицо. Я любил эту женщину. Она была похожа на мою мать, даже имена их были одинаковы. Лицо было печально, омыто слезами. Только ради этого лица я вернулся. Все повторилось. И вот тогда дьявол…
– Архидемон! – грозно вскрикнул со своего места Люцифер.
– Все мама, опять эти еврейские штучки, – проворчал Иегова. – Человек, рожденный человеком, а не конвейером – что может быть пошлее? Мать! Что за мерзкое понятие!
– Согласен, великий Иегова, – мрачно сказал Асмодей, рассматривая Творца в обличье толстой старушки.
– Дьявол Асмодей, – невозмутимо продолжил Иисус. – Вновь просветил меня. Я прочел мысли этой женщины. Она горевала обо мне не как о Спасителе, а как о мужчине. Я явился к ней, поговорил с ней. Как же глуп и скучен был тот разговор! С этого дня я принял титул архидемона…
– Пижон! – прошипел Иегова. – Как же он себе нравится! Вот что делают с неокрепшей детской психикой дурные книги! Кто вообще накалякал этот Ветхий Завет?
– Я, – коротко ответил Асмодей. – Вы же сами велели.
– Ах, да, все время забываю, – поморщился Иегова. – Графоман ты, вот что я тебе скажу! И переводчика ты себе выбрал отвратительного…
– Какого же сорта литературу вы предпочитаете, великий Иегова? – полюбопытствовал Асмодей.
– Мне недавно с Земли хорошую книжку прислали, «Сыны великой Отчизны», некто Варваров написал. Понравилось, думать заставляет! Сделай так, чтобы этот писатель был в райских кущах, независимо от души и грехов, как идеальный человек, соответствующий моему образу и подобию!
– Постараюсь, чтобы он появился в раю как можно скорее, – поклонился Асмодей. – Если вернемся, прослежу лично.
– Не пугай, лукавый! – вздрогнул Иегова и закрестился. – Великий Люцифер, спаси и сохрани…
– Сейчас его самого требуется спасти и сохранить, – промолвил Асмодей.
– Ты уж постарайся, внучок, – умоляюще сказал Иегова.
– Постараюсь, бабуля, – кивнул Асмодей и встал. – Я прошу больше не истязать и без того полумертвую душу сына Божьего дальнейшими расспросами. Мы все видели и слышали его воспоминания, Судья и Присяжные – впервые. Я спрашиваю вас, великий Демург, могут ли представители сектора 0-21-28-28 распять собственного Спасителя, не легенду, не шарлатана, не нашу пешку, а единственного возможного Спасителя, и в то же время искренне поклоняться своим мучителям?
– При грамотном управлении – могут! – резко произнес один из астральных сгустков.
– Вопрос был обращен не к вам, – недоуменно сказал Асмодей.
– И зря, – сказал Судья. – По-моему, главный свидетель обвинения лучше знает ответ на этот вопрос, нежели я. Суд вызывает главного свидетеля обвинения!
Астральный сгусток трансформировался в человеческую фигуру. Левая бровь Асмодея резко вздернулась вверх, что означало крайнюю степень удивления. С места главного свидетеля обвинения скалился Офис Полыхаев.
***
Планета Земля, Русская Империя,
Россия, Восточная Сибирь, Краснокаменск,
исправительная колония ИК-10 ЯГ 14/10
– Фатум не проведешь, – завздыхал Камышов, улегшись на нары. – Зато живы!
– Это не жизнь, а удел, – взглянул в завьюженное окошко Болотов. – Приговор! Вечно серый вид из вечно серого окна в вечно серой камере…
– Стабильность, – мрачно сказал Подболотов.
– В тюрьмах у нас всегда стабильность, – ответил Михаил Иванович.
– Да, их действительно нет, но вы же сами велели, – послышался далекий голос Квакина.
– Я велел? – взвизгнул в ответ голос начальника колонии. – Не было этого! В двадцать четыре часа пойдешь под расстрел!
Железная дверь с воем и скрежетом распахнулась.
– Они на своем месте, – облегченно вздохнул Квакин. – Все в порядке!
– Где ты видишь порядок? – набычился начальник колонии. – Эти как положено, а это кто?
– Не узнал? – с издевкой спросил Леонид.
– Не узнал, никогда не знал и знать не хочу! – отчеканил начальник колонии. – Убрать! Свободных помещений нет!
– Действительно, откуда в тюрьме свободные помещения, – согласился Леонид. – Но если вокруг свободы нет, следовательно, свободен я сам?
– Это как сказать, – присмотрелся к нему Квакин. – Снаружи, где свобода, кошмарный мороз и ничего живого в радиусе пятисот километров.
– Тулуп одолжи, – попросил Леонид.
– Не зарывайся, – сквозь зубы процедил Квакин.
– На мне дорогой костюм и золотой перстень, – умоляюще попросил Подболотов. – Меняю на тепло и свободу! Или оставляйте. Вы же знаете, я международный преступник.
– Это еще заслужить надо, – расхохотался начальник колонии. – И доказать.
– Владимир Георгиевич, вы? – с ужасом всмотрелся в лицо начальника колонии Камышов. – Какая дивная пластика! В Швейцарии делали, да?
– Во Франции, зятек, – не оборачиваясь, бросил начальник колонии. – Когда же вы мимикрии обучитесь, пауки баночные…
– Кристаллов, отпусти Леню, – умоляюще попросил Болотов. – Он же наш, мы – единый организм!
– Миша, ты меня удивил вторично, – Подболотов пристально взглянул на Болотова. – Я был убежден, что это невозможно.
– Перстень и костюм хорошие, – Квакин стал расхаживать вокруг Леонида.
– Обойдешься брюками, – сказал начальник колонии.
– Как скажете, – кивнул Квакин и опустил свой мощный кулак на затылок Подболотова.
Леонид очнулся от жуткого холода. Стуча зубами от непереносимой боли, он сжался в комок. Укутанный в какую-то легкую дырявую рванину, он лежал в снегу и сплевывал кровь.
– Милая Эрота, – прошептал он. – Вам пастух не требуется?
Равнодушный мороз продолжал бить и кусать.
– Наконец-то по настоящему, – прохрипел Леонид и закрыл глаза. Открыл он их, уже очутившись в пустыне. Двое невозмутимых существ с вилами наперевес подняли его и окунули в раскаленную лаву.
– Я замерз, но не настолько! – завопил Подболотов.
– Мы не спасители, а мучители, – заметило одно из существ.
– Мучители, мы можем договориться? – вскрикнул Леонид.
– Раньше надо было! – захохотало второе существо и игриво ткнуло Подболотова вилами в бок.
***
Вневременье, Страшный Суд
– Протестовать будешь? – шепотом осведомился Иегова.
– Нет оснований, – шепнул Асмодей.
– Как это нет? – взвился Творец. – Ему нельзя верить, он один из нас!
– Расскажите это Суду, и Судья отправит вас в Геенну до приговора, – отрезал Асмодей.
– Мне нельзя в Геенну! – громко зарыдал Иегова. – Я еще так молод! Я же так старался! Это все они! Люди – для бога, но бог – не для людей!
– Прекратите истерику, Вседержитель! – гаркнул на Творца Князь инкубата.
– Мне была противна кровавая купель, в которую то и дело окунали Землю, – говорил Офис. – Я сочувствовал и жалел. И следил за теми, кому сочувствовал и жалел!
В Суде появился мальчик с не по-детски мудрыми и добрыми глазами.
– Ты что у меня, дурачок? – раздался визгливый рев и рядом с мальчиком возник щуплый человечек с ассиметричным лицом. – Все твои сверстники слушают ВИА «Стразы», а ты? Где ты достал кассеты этого хриплого мудака? Бред! Слушает этого актеришку, наркомана, предателя, Гамлета херова, будто что-то понимает! Прекрати играть в свои детские игрушки, ты так всю жизнь проиграешь! Немедленно выключи, перед ястребом стыдно!
– Перед каким ястребом? – удивился мальчик.
– Ты не видишь ястреба? – прорычал человечек. – Ты у меня еще и псих?
Мощный удар в лицо сбил мальчика с ног.
– Нет ястреба! – взвыл мальчик, вытирая кровь. – Для меня – нет!
Человечек снова ударил мальчика. Мальчик с трудом поднялся и дал человечку вялую пощечину. Человечек радостно оскалился и вновь повалил ребенка.
– Теперь вижу, – простонал мальчик и бросился на человечка, пытаясь его задушить. Но у ребенка не хватило моральных и физических сил совершить справедливое убийство.
– Истинный талант всегда выстрадан, а не выхолен, – продолжил Офис. – Пресыщенный архидемон может создать что-либо лишь по образу и подобию Люцифера, но не Христа. Поэтому и абсурдна идея о том, что талант – оборотная сторона демона.
Серость. Злость. Кусочек радуги мелькнул.
Тянут. Бьюсь. Пролез, отгрыз, вдохнул.
Радуга – мираж, дышать нельзя.
Прыгнул в желоб, полетел, скользя.
Скука. Плесень. Тина. Наверху – луна.
Тянут. Бьюсь. Достал. Картонная она.
Настоящая – в болоте, но не для меня.
Сон. Покой. Тюрьма. Я греюсь у огня.
Тянут. Бьюсь. Согреться все хотят.
Жизни полумертвыми комочками летят.
Глупость. Ложь. А за решеткою – звезда.
Тянут. Бьюсь. Беру. Стеклянная она.
Гонка. Клоны. Сюр. Стекло. Картон.
Озерцо. Туман. Единственный мой дом.
– писал повзрослевший мальчик.
– Но эти самозваные кураторы не шлифуют талант страданиями. Они убивают его бытом, ловушкой интеллектуального благородства и невостребованностью.
– Эврика! – совсем взрослый мальчик блаженно прикрыл глаза. – И все-таки я не зря вертелся! Что же дальше? Дальше – тишина…
– Их десятки, максимум сотни, а могли бы быть миллионы, – продолжил Офис. – Да, неразумных младенцев часто тянет открутить хвост коту. Но эту страсть можно запретить, а не пестовать! И тогда души младенцев останутся целы…
– Не говоря уже о кошачьих хвостах, – усмехнулся Асмодей.
– Куратору планеты Илмез, мудрому Иеремиилу, достаточно греться в тепле, исходящим от нетронутых душ его безгрешных подопечных. А Люциферу и его пособникам нужна неограниченная власть, поэтому они сжигают души землян в своем костре, и насыщаются не теплом, а огнем! Миллиарды людских существ живут без души, в маленьких и ограниченных мирках лишь потому, что каждый архидемон имеет парочку собственных астралов! Цена астралов Люцифера и Иеговы – потоки горя и крови…
– Этот мальчик – не архидемон, а обладает душой и талантом. Это ведь он изобрел межпланетный портал, не так ли? – спросил судья.
– Нет-нет, – рассмеялся Асмодей. – Этот мальчик по имени Роман – всего лишь орудие, он сам себя придумал. Это я внушил ему идею портала! Этот человечишко – мерзкий и заносчивый убийца, грешник, от души которого остались обломки!
– У вас есть доказательства? – спросил судья.
– С собой нет, но я могу слетать за ними на Землю, – сказал Асмодей. – Дайте мне это мгновение!
– Не дам! – резко сказал Судья и вгляделся в Монтекова. – Нет, этот человек не мог появиться в секторе 666-18-9-13…
– Судья, не стоит спешить с выводами, – вкрадчиво сказал Асмодей.
Астральный сгусток Судьи завертелся быстрее, все остальные участники Страшного Суда застыли.
– Приговор! – раздался бесстрастный голос великого Демиурга. Иероглифы завертелись вокруг участников. В сознании каждого отпечаталось:
«Страшный Суд признает Землю представителем сектора 0-21-28-28 и полностью удовлетворяет иск архангела Иеремиила. Суд приговаривает:
* Лже-куратора Земли Люцифера и его наместника Иегову за лжесвидетельство и подлог к Геенне. Без права воскрешения;
* Всех архидемонов, архидемониц, инкубов и суккубов, за содействие Люциферу, а также Надзирателя Общегалактической небесной канцелярии сектора 0-21-28-28, за проявленную преступную халатность – к пожизненному заключению на Земле. Наделить приговоренных правами, внешностью и способностями обычных людей. Оставить без средств к существованию, полностью лишить магических сил. Данный приговор не распространяется на архидемонов Офиса, Пифона и Маммона, оказавших услуги по установлению истины;
* Архангела Иеремиила назначить временно исполняющим обязанности куратора Земли, на время поиска постоянного куратора;
* В кратчайшие сроки заменить людских правителей Земли, предать справедливому земному суду. Во главе правительства Русской Империи поставить талантливого праведника Романа Монтекова.»
Зал Суда очистился, остались лишь Судья и Присяжные.
– Кто следующий? – устало спросил Судья.
– Иск Юпитера к Лилит. Умышленное разрушение духовной ауры, фальсификация документов на брак, – сказал Присяжный.
– Как они мне все надоели! – изогнулось астральное тело Судьи. – Предлагаю сделать перерыв на пять вечностей.
Предложение великого Демиурга было единогласно принято.
***
Планета Илмез, Пангея, Заверонье
Хрустальный, высокотехнологичный, свободный и красивый город действительно существовал. Но, как ни странно, в нем не было места для Романа Монтекова. Вежливым, мудрым и спокойным илмезийцам были симпатичны человеческие качества Романа, но доверить какую-либо работу технически отсталому землянину никто из них не решался. Женщины, с юности прирученные своими до тошноты идеальными сожителями, видели в Монтекове лишь собеседника. Илмезийцы, как на подбор, были утонченны, милы, прохладны и добродушны. Пособия по безработице Роману впритык хватало на аренду скромного домика и однообразное пропитание. Жизнь удалась, но восторг от совершенства дивного мира неожиданно прошел. Объевшийся цивилизацией Монтеков заскучал. На остро стоявший половой вопрос он ответил регулярным приемом спиртного, убедив себя, что всегда любил Бахуса больше Амура. Периодически он вспоминал милое детское лицо сорокалетней Юли Копыловой, но тут же вспоминал ее растительные речи, и мрачно глотал узу. Больше всего Монтеков тосковал по своей тоске. Яркая, терпкая и злая, она делала Романа сильным. На Илмезе не было повода для такой тоски. Грусть посерела и поблекла. Война была лишь в видеофоне, боль осталась лишь в воспоминаниях. Величественный Антоний недоумевал.
– Роман, к сожалению, у меня самого нет лишних сольво, – извинился он. – Все конфисковали, изъяли, обложили, да еще и моя дочь вернулась с вашей родины – печальная, уволенная и ограбленная. К тому же я не вижу для вас деловых перспектив. Вся торговля уже сгруппирована и поделена, Илмезу не нужны новые дельцы.
– Илмезу не нужен межпланетный портал? – переспросил Роман.
– У Илмеза он уже есть, Брейн оставил его в качестве прощального подарка. Портал исследуется, но без вас. Почему-то он ведет только на Землю, а Илмезу нужен прогресс, а не регресс.
– Я опять не нужен, – понимающе кивнул Роман.
– Как вы и хотели, – ответил Антоний. – Вы ведь об этом мечтали всю жизнь! Вы, коренной веронец, вернулись на родину! Вы сыты, пьяны и свободны. Неужели вы не счастливы?
– Я землянин, – ушел от больного вопроса Роман. – Поэтому я и нелюбим Илмезом.
– Ерунда, – отмахнулся Антоний. – Вы – коренной веронец! Посмотрите на наш глобус, неужели вы до сих пор ничего не поняли?
– Я понял, что ошибся в расчетах, – мрачно сказал Монтеков. – Я хотел найти дорогу в бесконечность, в лабиринт, а нашел лишь тропу в тупик, в антимир! Да, ваш мир прекрасен. Когда я понимаю, что географически Пангея – это Россия, а Верония – примерно в Санкт-Петербурге, завыть хочется! Я мог бы родиться тут, но я родился там! Мне уже поздно менять прошлое. Я – творение Люцифера, а не Иеремиила. Я слишком много страдал, чтобы быть понятым Илмезом. Вас жизнь не била, а гладила, поэтому я для вас – чужой. Жалость унижает человека, Антоний, а я имею счастливое несчастье быть человеком. Земным, а не илмезийским человеком! Так что не оскорбляйте меня вашей безгрешной мудростью!
– Обиженный ребенок, вы очаровательно нелепы! – присоединялся к беседе толстяк уютного вида. Бездна сарказма в его красивых глазах резко контрастировала с его обманчивой внешностью плюшевого медведя. – Хотите страданий от утопии, мудрости от любящей женщины, справедливости от мироустройства? Чего вы хотите – битвы или покоя?
– Спокойной битвы, – ответил Монтеков. – Приемный покой вашей гостеприимной утопии – не для меня.
– Вы еще не выдавили из себя перфекциониста, это прекрасно – засверкал выщербленными зубами толстяк.
– Наоборот, слишком рано выдавил. Вдавливаю обратно, – улыбнулся Роман.
– Позвольте автограф, сан Влеяда, – попросил Антоний.
– Позвольте того же, сан Капула, – обернулся толстяк.
Роман неторопливо встал, вежливо кивнул собеседникам, и пошел к своему автомобилю.
– Что с ним, сан Влеяда? – удивился Антоний.
– Климатизируется помаленьку, это пройдет, – беззаботно сказал Влеяда. – Первые годы я чувствовал то же самое. Как мне сейчас нужны эти чувства!
– Зачем? – осведомился Капула.
– Для моего нового романа, – объяснил Велирий. – Сан Монтеков – это моя удача. Мне нужен слепок его тоски. Я решил сделать его своим временным соавтором, и понял, что не ошибся в своем решении. Мое равнодушие растет вместе с животом, и вскоре убьет во мне писателя. Сан Капула, мне нужен этот тощий, недокормленный талант! Вы сможете мне помочь?
– Безусловно, тем более что это будет большей помощью ему, нежели вам, – сказал Капула.
– Самое лучшее для него – превратиться в меня, – сказал Влеяда.
– Вы знаете, что для него лучше? – саркастично спросил Антоний.
– Конечно, ведь я сам был им, – ответил Велирий.
***
Избранник Страшного Суда, лежа на удобном диване, поил призраков своего прошлого, настоящего и будущего, не забывая и себя. Счастье искрилось в бутылке узы.
– Роман, не расплескивайте себя! – раздался трубный глас, и перед Монтековым возник седовласый мужчина в белых одеждах.
– Надо же, архангел! – икнул Монтеков. – А то все черти, демоны… Хоть какое-то разнообразие. Присаживайтесь, святой Иеремиил, узы с сырком не желаете? Бодрит и мудрит!
– Я не пью, – вежливо отказался архангел.
– Оно и видно, – помрачнел Монтеков. – Сотворить Илмез мог только рьяный трезвенник.
– Вам не нравится Илмез? – удивился Иеремиил.
– После жизни с отцом мне все нравится, – ответил Роман. – И Илмез тоже. Хотя в Париже было лучше! Коньяк там был не в пример изысканнее, а женщины доступнее! Неидеальный город, согласен. Но как же скучен ваш идеал!
– Вы не рады мне? – спросил архангел.
– Я хотел видеть не вас, а Асмодея Адамовича, – сказал Монтеков. – Нам есть о чем поговорить.
– Тем не менее, Роман, у меня для вас радостная весть, – Иеремиил игнорировал нападки пьяного праведника. – Злоба, глупость и серость России навсегда уничтожены!
