Момент борьбы за существование доминировал в мировоззрении интеллигента-разночинца. На этом основании Писарева далеко нельзя считать типичным выразителем идей и настроений разночинской интеллигенции. Человек совершенно другой психической организации, вскормленный среди совершенно иной материальной обстановки, чем такие истинные разночинцы-интеллигенты, которые, например, фигурируют в романах Шеллера-Михайлова, Писарева лишь отчасти воспользовался сокровищницей идей и настроений разночинской интеллигенции: он взял от нее лишь догмат сильной личности и личного совершенства, оторвал этот догмат от его исторической почвы, другими словами, оставил в тени идею борьбы за существование и развил этот догмат в культ крайнего индивидуализма.
Г. Михайловский, в свою очередь, провозглашает догмат сильной, цельной, всесторонне развитой личности, но, провозглашая этот догмат, он заимствует его уже не из первоисточника, не от самых его творцов, а из вторых рук, заимствует его преломленным сквозь призму писаревского миросозерцания. В его доктрине догмат «личности» окончательно оказывается отделенным от своей исторической почвы. Если «личность» у разночинцев черпала свои силы в борьбе за существование, если совершенствование личности для разночинцев-интеллигентов означало лишь совершенствование в борьбе за существование, лишь единственный верный путь к «приспособлению» в этой борьбе, то у г. Михайловского развитие и совершенство «личности» совершается вовсе не по законам борьбы за существование. Кроме борьбы за существование, г. Михайловский знает другой род борьбы, управляющий ходом человеческой истории: его «личность» борется за свою индивидуальность. Эта борьба за индивидуальность диаметрально противоположна борьбе за существование: в то время как последняя ведет к «приспособлению к общественной среде, первая знаменует победу личности над обществом».