Владимир Фёдорович Власов
Наш эксперимент
Внизу горели огни города, надо мной светились звёзды. Я висел в невесомости как ночная птица. Я уже ничего не боялся. Что же это за город? И всё же, мне казалось, что когда-то очень давно я был в этом городе. Я попытался понять расположение его улиц, но всё равно не мог в темноте определить, над каким местом в городе я завис. Что–то было знакомое в его облике. Интересно знать, как долго я ехал в машине, и в какую сторону направлялся? Мне, почему-то казалось, что я мчался на восток. А куда ещё можно мчаться от темноты ночи, если ни к восходу солнца? И всё же, если я ехал на восток, то это должен быть уже совсем другой город. Впрочем, это может быть один и тот же город, только его восточная часть. Как в том городе, где я родился. Основной город располагался на западе, а моё предместье на востоке, и чтобы попасть в мой родной посёлок, нужно было проехать какое-то время по пустырю. Нет. Я же всё-таки ехал на восток. В этом я уверен.
Но почему я не могу сдвинуться с места? Что меня держит в этом пространстве. Меня, как будто, приклеили к чему-то невидимому. Это напоминает мне один давний сон. Впрочем, я думаю, что это был самый первый сон в моей жизни, когда я пребывал ещё в младенчестве. Очень странный сон, который определил всю мою дальнейшую жизнь. В этом сне я смотрел на себя как бы со стороны. Видел того маленького мальчика, почти младенца, который сидел на высоких воротах, став центром внимания народа. Кругом этих врат собралась огромная толпа, все смотрели на меня, показывали пальцами, о чём-то тихо говорили, смеялись, но я ничего не понимал и не мог спрыгнуть с этих ворот. Я сидел на вратах как маленький ангел, или как странная птичка, залетевшая в этот мир. И ничего не мог с собой поделать. Мне не хватало только лиры. В таком виде я мог походить на лепного ангела на портале театра, подыгрывающего танцующим музам. Позднее, я много ломал голову над тем, что бы мог означать этот сон. Ведь есть же вещие сны. Может быть, мне была уготована какая-то очень высокая миссия в жизни, большая роль, которую мне не довелось сыграть. Надо же было такому присниться! И потом, всю жизнь я вспоминал об этом сне. И он наполнял меня какой-то ответственностью. Временами я твердил себе: «Ты – избранный, раз видел такой сон. Соберись, сосредоточься. Соответствуй своему предназначению на земле». Сон, растянувшийся длиной на всю жизнь. Жизнь как сон, а сон как жизнь. Но где в этом мире границы сна и жизни?
Кажется, алеет восток. Наступает новый день, а я никак не могу проснуться, потому что, каким-то образом, расстался с телом и завис над этим городом. Странно на небе встречать восход солнца. День будет ясным – на небе ни облачка, как будто эфир кто-то вымыл и протёр сухой тряпочкой. Видимость прекрасная. На земле продолжают гореть огни. Обычно это время суток я просыпаю. Сплю сном младенца. Да и всё спят утром сладко, никому не хочется отходить от сна. Во снах есть определённая прелесть, и порой пробуждение бывает не очень приятным. Легкий туман на горизонте. Он возникает всегда от смены температур, но потом рассеивается. Это как утренний предрассветный сон. Звёзды на небосклоне бледнеют, они всегда днём прячутся за синюю занавеску. Почему солнце скрывает от нас звезды? В открытом космосе, говорят, этого не происходит. Там звёзды и солнце находятся в единстве, в гармонии, в констелляциях. А на земле днём солнце властвует над всем, и даже когда небо затянуто тучами, всё равно мы чувствуем его присутствие. Солнечные лучи, рассеиваясь в воздухе, заполняют его всеми цветами радуги. Но наш глаз способен видеть только соединённый вместе пучок белого свет, и ещё цвета предметов, по-разному поглощающих солнечный цвет. Поэтому что-то выглядит зелёным, что-то – красным, а ещё что-то – синим. Как сложен и многообразен физический мир! Мир, где все мы имеем свои тела. Все, кроме меня. Не нужно мне забывать, что я стал бесплотным духом. Внизу всё ярче белеют крыши домов. Некоторые огни гаснут. Город просыпается и начинает жить своей жизнью. Моё зависание в пространстве кажется мне нереальным. Но ничего не поделаешь. Такова данная сущность этого явления. Или как правильно сказать? Феномена! Это по Хайдеггеру. А-а! К чёрту забивать голову всякими философскими глупостями. Сейчас мне уже не нужна философия. Зачем бестелесной сущности нужна философия? Земная философия мне уже не пригодится. Я попал в другую реальность. Но я ещё не покинул этот мир. Внизу всё чётче вырисовываются очертания города. Он как бы возникает из мглы и выглядит сосем по-новому, не так как ночью, когда были видны одни пунктиры огоньков. Это – время, когда все ещё спят, а на улицу выходят дворники, чтобы поднять немного пыли. Люди наивно полагают, что очищают планету, на самом деле ничего не происходит. Если планета решит от чего-то очиститься, то она сама это сделает. Она может очиститься даже от людей. Таковы силы природы. Но я думаю, усилия дворников не напрасны, они хоть как-то подметут мусор. Кстати, мусора с такой высоты даже не видно. Вот весь город уже виден в предрассветных сумерках. Не очень-то он уж и большой. С высоты он кажется похожим на объёмную географическую карту.
Но что это? Этот город знаком мне до боли в сердце. Ах, забыл. У меня уже больше нет сердца. У меня уже ничего нет кроме зрения и мыслей. Этот город я хорошо знаю, ведь в этом городе я родился и вырос. А потом я его покинул и всю жизнь мучился ностальгией по нему. Меня охватывает чувство радости и душевного подъёма. Что касается радости, то я весь трепещу, как нагреваемый солнцем воздух, а душевный подъём – я и так парю в воздухе как бесплотный дух. Все детство и юность я мечтал подняться в небо на воздушном шаре и посмотреть на свой родной город с высоты птичьего полёта. И вот моя мечта осуществилась. Может быть, немного поздно. Но всё равно я оказался в воздухе над своим собственным городом.
Боже! Сколько воспоминаний нахлынуло на меня сразу! Этот город – карта моей жизни, где я впервые открыл глаза и научился что-то понимать. Первые лучи солнца упали на просыпающийся город. И я увидел два дома: один двухэтажный деревянный, где я родился, и где прошло моё детство, другой – пятиэтажный кирпичный с тремя подъездами, где проходила моя юность и взросление. Деревянный дом с двумя подъездами стоял на пригорке, и зимой я частенько катался на санках прямо от крыльца по снежному накатанному склону, который заканчивался у ворот яслей, куда впервые трёхмесячным младенцем я тогда попал. Отец с матерью тогда работали на заводе и по вечерам учились в вечернем институте и техникуме. Времени у них было мало, поэтому они и отдали меня очень рано в ясли. И так как я был крупный младенец, то воспитательница посадила меня на стульчик. Нянечка, знавшая мою мать, закричала: «Что ты делаешь?! Ему же всего три месяца. Ты ему сломаешь спинку. Он должен лежать в кроватке». Так я оказался в своём первом общественном учреждении. Возможно, что, в той кроватке мне и приснился тот первый сон, когда я очутился на высоких вратах.
С двухкилометровой высоты ясли кажутся небольшим белым прямоугольным пятнышком. Все крыши моего городка крыты шифером, поэтому сверху они кажутся белыми с полосками посредине. Ясли почти такие же по размеру, как и мой деревянный дом. В доме восемь квартир и два подъезда. В каждой квартире по три комнаты. И в каждой комнате по одной семье. Трижды восемь – двадцать четыре. Двадцать четыре семьи влезло в этот маленький домик. Не сказка ли?! В каждой семье от двух до четырёх человек, поэтому всех обитателей боле полусотни. Туалет общественный, на улице. До сих пор он стоит на том же месте. И воду носят вёдрами из колонки. Только раньше колонка размещалась в маленьком деревянном домике, где жила большая семья, откуда из окон постоянно пахло жареной картошкой. Потом этот дом сгорел. На улицу выходил кран, и из него-то все жители окрестных деревянных домов набирали воду. Когда же этот дом сгорел, все удивились, ведь он сам был источником воды. Кое-кто поговаривал, что пожар случился по Божьей милости, как наказанье за то, что бабка в этой семье была колдуньей. Ведь на свете есть какая-то справедливость, иначе бы не было заслуженного возмездия. Я уже не помню, пострадал кто-то во время этого пожара или нет. Не знаю, куда делась та бабка. Вероятно, умерла, как все мы умираем, когда приходит наше время. Вот и моё время, по-видимому, пришло.
Этот домик стоял на обочине дороги. Сейчас на его месте растёт только кучка тополей. О! Прекрасные воспоминания детства! Возможно, для кого-то это было плохое время, но для меня оно было замечательным. До сих пор я испытываю радость, что появился на свет именно в этом месте. Здесь ещё витают души моих родителей, во всём чувствуется их присутствие. Вероятно, скоро я с ними соединюсь на небесах, но сейчас мне так не хочется покидать землю. Моя любовь удерживает меня в родных краях, я вновь хочу пережить всё прошлое, чтобы понять, что же происходило со мной в жизни…
Я вижу свой многоквартирный кирпичный дом, куда мы переселились втроём, когда мои родители выучились и заняли на заводе соответствующее их образованию положение: мои родители и я, когда нам дали в нём большую благоустроенную квартиру. Когда мои родители погибли, в квартиру вселилась бабушка, и занялась моим воспитанием. Вот он этот дом. Дом, где я был по-настоящему счастлив. Он находится не очень далеко от деревянного дома. Если пойти по улице от колонки на юг и пройти мимо торцов двух таких же домов близнецов, как наш, и ещё мимо небольшого садика, примыкающего к яслям, то попадаешь на широкую улицу. Затем нужно повернуть направо и выйти на другую большую улицу. Вся прелесть этих улиц заключена в том, что они не имеют сквозных перекрёстков. Эти улицы соединены буквой Т, иными словами, одна улица, носящая название Гастелло, упирается в середину другой улицы с названием Советская. Этот «Тэ»-образный перекрёсток создаёт определённое ощущение уюта от искривлённого зигзагообразного пространства, застроенного добротными пятиэтажными домами времён сталинской ампирной эпохи с её помпезностью. На стыке этих улиц когда-то давно и возник старый центр маленького городка. Если идти дальше на юг мимо фасадов двух больших зданий – слева и трёх таких же зданий – справа, то непременно попадаешь на открывающееся справа пространство начинающегося сквера, на котором установлен небольшой памятник Ленину. На сквер выходят фасадами по три дома с двух сторон. В одном из них жил я, а другом – моя любовь, Наташа. Окна и балконы наших квартир выходили на улицу, и зависали почти на одном уровне, только немного наискосок друг от друга. На противоположной стороне сквера через дорогу, проходящую по касательной, на небольшом пригорке стоит кинотеатр, где мы впервые встретились с Наташей. Я влюбился в неё после девятого класса. До этого мне нравилась одна девочка из нашего класса Галя, но у меня так и не хватило храбрости признаться её в любви. Я даже боялся приблизиться к ней, полагая, что она будет всегда недоступной для меня. А Наташа первая позвонила мне и назначила встречу в этом кинотеатре. Это произошло, когда я приехал домой к бабушке на каникулы из другого города, где я учился в институте иностранных языков. Помню, как с бьющимся сердцем я шёл через сквер, чтобы встретится с ней в кинозале. Она позвонила мне днём и сказала, что купила себе билет в кинотеатр на такое-то место и попросила прийти к началу сеанса.
В городке у нас было два кинотеатра. Один из них, называемый ранее клубом «Рассвет», располагался в каменном очень красивом здании и имел танцевальный зал, украшенный лепным потолком в стиле рококо с дорийскими колонами и двумя парадными входами. По рассказам моих родителей, по бокам первого парадного входа в торце здания когда-то стояли две статуи вождей пролетарской революции. Затем, когда Сталин впал в немилость у народа, и его статую убрали, и Ленин долгое время сиротливо маячил подобно сторожу, ожидая своей участи, затем и его не стало. Напротив второго парадного входа был разбит небольшой сад со скамейками и фонтаном посредине. В центре фонтана размещалась довольно странная скульптурная композиция – ангелочек сидел на лебеде и подставлял ладонь под струйку воды, текущую из клюва птицы. Сейчас от этого фонтана и от самого клуба остались только живописные развалины, открытые солнечному свету со своими испанскими портиками, дорийскими колонами с ещё оставшейся местами лепной штукатуркой на стенах в стиле рококо. Разрушение этого клуба, как и стоящего рядом с ними деревянного магазина произошло странным образом. Сейчас я уже не могу объяснить его причины. Но в ту ночь они были разрушены после налёта на город японской авиацией. Во всё это сейчас трудно поверить, потому что сам этот клуб и стоящая рядом поликлиника, был выстроены руками японских военнопленных. Как так получилось, что после войны шесть японских истребителей «Зеро» напали на наш городок, этого в посёлке никто так и не смог объяснить. В ту ночь сгорела ещё одно деревянное здание тридцать шестой школы, в которой я учился до пятого класса, и которую строили те же японские военнопленные. Тогда, вообще, в нашем городке происходили разные странные необъяснимые события, возникающие, возможно, по вине моих физических экспериментов. Но об этом я не хочу говорить. Так, что сейчас я видел под собой развалины кинотеатра «Рассвет». А когда-то под его крышей, которой сейчас уже не было, кроме показа кинофильмов устраивали постановки пьес, играл местный духовой оркестр. В детстве на сцене этого театра состоялся мой театральный дебют. Другой кинотеатр, где мы впервые встретились с Наташей, был построен позже. Он уже не имел никаких архитектурных излишеств и соответствовал строгому современному стилю. Его фасад, выходящий на сквер, смотрел на наши с Наташей дома, стоящие на сквере друг напротив друга. Во времена единственного кинотеатра, было трудно купить билеты. Всегда находилось много желающих попасть на дневные и вечерние сеансы. С открытием же нового кинотеатра и появлением телевидения люди утратили интерес к этому виду развлечения и перестали ходить в кино. Я без особых хлопот купил билет на соседнее с Наташей место…
Наташа была на год старше меня, и выглядела настоящей красавицей. В тот день осуществилось одно из моих самых страстных желаний – я с ней познакомился. До этого она окончила школу на год раньше меня и уехала учиться по направлению от завода, кажется, в Харьковский авиационный институт. Целый год я не видел её, затем ушёл в армию, а, вернувшись, повторил последний класс в средней школе. И, наконец, сам поступил в институт, где изучал французский и японский языки. Я приехал на каникулы к родителям с определённой целью – за два летних месяца я должен был на спор самостоятельно выучить английский язык. Обложившись учебниками я с утра до вечера зубрил английские тексты, слушал магнитофонные записи с их речью, ничего не замечая округ. Мне удавалось за день выучивать активно до шестидесяти слов. Так проходило время в кропотливом труде, лето кончалось. И вдруг раздался телефонный звонок, и я услышал незнакомый голос. До этого я ни разу с ней не разговаривал. Как потом она призналась мне, её приятно поразил тембр моего голоса, когда мы говорили по телефону. Мне же вначале не очень понравился её голос. Он был несколько глуховатым, к тому же, она не очень хорошо выговаривала какой-то согласный звук. Но когда я понял, кто со мной говорит, небо спустилось на землю, и её голос показался мне слаще ангельского…
Воспоминания! Прекрасные воспоминания юности! Место, где я был безгранично счастлив…
Всё здесь напоминает мне об тех временах.
Когда я жил на чужбине или подолгу пребывал за границей, то постоянно устремлял свои мысли сюда. Впервые я научился совершать мысленные путешествия по улочкам родного города, будучи ещё на службе в армии. Это произошло тогда, когда мы, солдаты, привыкшие к своей униформе и служебной рутине, вдруг выбирались в ближайший город. Дико озирались по сторонам, мы пялили глаза на разряженных мужчин и женщин, припоминая, что есть ещё другой образ жизни, от которого мы давно отвыкли. Вернувшись из увольнительной вечером и лёжа на солдатской койке, я пытался представить, куда бы я пошёл, если бы оказался дома. И перед моими глазами возникали милые моему сердцу улицы, дома и скверы, где я прогуливался, как будто попадал в иную реальность. Такие путешествия мне настолько понравились, что позднее не только в армии, но и в другом городе, где я обосновался, придаваться таким мысленным путешествиям вошло в мою привычку. Напрягая память, я припоминал малейшие детали родных мест, которые были мне дороги, и настолько в этом преуспел, что создал в своём воображении некую виртуальную географию своего города, которая, являясь одним из новых опытов моей духовной практики, стала некой моей новой реальностью.
Сколько раз я мысленно прогуливался по этим улочкам, вдыхая давно забытые запахи родины. Но, странное дело, во время этих прогулок я никогда не видел на улицах людей. Улицы были всегда пустынны, как ночью, когда все спали. Ни образы давно знакомых людей, ни их лица не представали перед моим мысленным взором. Но лицо Наташи часто возникало в моей памяти. Я хорошо помню, как произошла наша первая встреча. Я вошёл в полупустой зал за несколько минут до сеанса. Моё сердце колотилось так, что я физически слышал его биение. Мы поздоровались, и я сел рядом с ней. Некоторое время я не мог обрести дара речи. Я робел. Я удивлялся всему, что со мной происходило. Я чувствовал себя юношей, тем самым маленьким пареньком, который влюблёнными глазами провожает понравившуюся ему девочку, и готов бежать со всех ног прочь при её приближении. И это был я, который в то время уже настолько преуспел в ухаживании за девушками, что своими советами и примером взывал восхищение у своих товарищей. Наташа была одета очень просто. На ней была юбочка кремового цвета и в тон её блузка. На ногах чёрные туфли на невысоком каблуке. Но вначале я ничего этого не видел, а разглядел её одежду лишь позже, когда мы встречались, и она постоянно носила одну и ту же одежду. Единственное, что у неё потом прибавилась – это мягкая желто-коричневая кофточка. Наташа была шатенкой. Мы смотрели с ней фильм, который я уже не помню. Всё это время я тихо радовался своему счастью, ощущая, что она сидит рядом со мной. После окончания сеанса мы пошли с Наташей в парк. Уже смеркалось. От волнения я плохо соображал, и поэтому не очень хорошо помню, о чём мы говорили. Но основную канву нашего разговора я хорошо запомнил. Я признался, что люблю её с четырнадцати лет. Но, как выяснилось, в том возрасте я никогда не привлекал её внимания. Она просто не замечала меня. Вернее сказать, я ни разу не попался ей на глаза, что, возможно, и соответствовало истине, так как я боялся её как огня. Обратила она внимание на меня лишь тогда, когда мы стали соседями, и наши окна смотрели друг на друга. Она мне призналась, что я тоже нравился ей, и она ждала от меня первых шагов, но так и не дождалась, уехав на Украину. Затем она спросила меня: «Смог бы ли я на ней жениться»? Я сказал, что это было мечтой всей моей жизни. Мы поднялись по лестнице летнего парка и сели в тени зарослей акации на скамейке. Я взял её руку и поцеловал. Она улыбнулась и сказала, что поступила очень легкомысленно, задав мне этот вопрос. Но, как ни странно, призналась она, она тоже любит меня.
– Когда я увидела через окно, – сказала она мне, – как всё время ты сидишь за книгами, и никуда не выходишь, меня это очень заинтересовало, и я решила тебе позвонить. Наверное, ты осуждаешь меня за этот поступок.
Я стал говорить ей о том, могу ли я осуждать свою богиню, на которую молился всё это время. И то, что она сделала, было как сошествие небес на землю. В то время я не был ещё косноязычен и мог наполнять свои речи таким чувственным изяществом, что сам поражался своему таланту.
Она улыбнулась и спросила меня, что я так усердно изучал. Я признался ей, что по спору обязался выучить за лето английский язык.
– Зачем? – удивилась она.
– Хочу стать дипломатом.
Моё заявление её поразило.
В это время я уже оставил мысль стать лётчиком, и страстно мечтал о карьере дипломата.
– Ты учишься в МИМО? – спросила она.
– Нет, – ответил я, – в простом институте иностранных языков.
– Но как же тогда ты станешь дипломатом? – удивилась она.
– Думаю, что всё зависит от желания, – рассудил я. – Если очень захотеть, то можно стать кем угодно. Важно в своём стремлении иметь цель, желание и сосредоточенность.
Она похвалила мою целеустремлённость. И я рассказал ей, что французский язык выучил тоже самостоятельно.
И это была сущая правда. В школе я изучал немецкий, и знал его довольно неплохо. Моей первой учительницей немецкого языка была совсем молоденькая симпатичная женщина, с вьющимися длинными волосами и очень тонкой талией, которую все ученики звали Валерия Ивановна. Все, кроме меня. Только я называл её для себя просто Валерией, обращаясь к ней всегда meine gnodige Frau (моя милостивая государыня). Она жила со своим мужем-юристом в одной коммунальной квартире с нашей семьёй. Впервые в своей жизни я услышал из её комнаты неаполитанские песни в исполнении Робертино Лоретти, и другие божественные голоса итальянцев, записанные на пластинках с ариями из опер, которые я полюбил всей душой. Божественный музыкальный язык Италии и нежная немецкая речь из её уст создали в моей детской душе представление о высокой красоте, которая, как мне казалось, спускается с небес и растворяется в нас. С самого первого дня, как только она появилась в школе, я полюбил её, да так, что увлёкся немецким языком, пытаясь временами даже говорить с ней по-немецки. Конечно же, моё отношение к ней походило на любовь к старшей доброй сестре, которая не только согревала теплотой своего сердца такого дикаря как я в том возрасте, но и могла чему-то научить. Вначале я говорил коряво на чужом языке, и она всё время поправляла меня. Но затем её замечаний становилось всё меньше, а моего нахальства в желании употребить этот язык – всё больше. Я смело заучивал немецкие песенки и распевал их под её носом, вызывая у неё улыбку. Мне нравилось потешать её, и как бы в шутку я стал за ней ухаживать, а она с чувством юмора принимала эти ухаживания. Заучивая целые фразы и даже речи, я специально искал повода и стечений обстоятельств, чтобы употребить их в разговоре с ней. Когда у неё родилась дочь, я предложил свои услуги, и она доверяла мне ребёнка, выходя ненадолго из дому за покупками. Её поручения наполняли меня особой гордостью. Мне казалось, что я, как рыцарь, бескорыстно служу своей избранной благородной даме сердца. Вскоре они переехали в город. Её муж получил там квартиру. И я с большим сожалением простился с ней. Но с того времени в моих дневниках по немецкому языку были одни пятёрки. Возможно, в то время и возникло у меня серьёзное желание заняться изучением иностранных языков.
Одно время я хотел даже самостоятельно изучать английский язык. Но произошло чудо, и я встретился с тремя мушкетёрами. От них я впервые услышал французскую речь и загорелся жгучим желанием изучить этот язык, однако вскоре эти мушкетёры исчезли из нашего посёлка, и так никто из жителей посёлка и не успел хорошо овладеть этим прекрасным языкам. А я влюбился во французский язык по уши. Я нигде не мог достать самоучитель, но всё же завёл тетрадку по французскому языку, куда выписывал все встречающиеся в литературе выражения и их переводы, тем более что русская литература изобиловала подобными отрывками. Французский язык я учил в тайне от всех, поэтому заучивал слова так, как они писались, и только позднее, купив самоучитель, обнаружил, что все французские слова транскрибированы, и сам язык не такой простой, как казался мне на первый взгляд. Но возникшая трудность ещё больше придала мне увлечённости и усердия. При поступлении в институт иностранных языков я сдавал французский, чем вызвал удивление принимающей экзамен преподавательницы, когда она узнала, что в школе я изучал немецкий. В институте в то время только что начали преподавать японский язык, и я, не раздумывая, записался на курсы и целый год усердно его штудировал, тем более что на занятиях по французскому языку у меня имелся некоторый запас знаний. Так что, встретившись с Наташей в тот вечер, я мог более-менее говорить уже на четырёх иностранных языках, и в какой-то степени считать себя полиглотом. Несомненно, это льстило моему самолюбию, и я считал, что я, будучи студентом, уже кое-чего достиг. В тот вечер я впервые поцеловал Наташу в губы. Мне казалось, что всё в моей жизни ясно, как божий день. Я вырвался из этого городка, обрел некий социальный статус, что меня отличало от простого рабочего парня, и, наконец, я обрел своё счастье, к которому стремился всю свою жизнь. Но радоваться было рано. На третий день нашего знакомства Наташа призналась, что она вышла замуж за парня со своего курса в институте там, на Украине.
Это признание произошло здесь, во дворе новой школы, недалеко от наших домов. Стоял тёплый августовский вечер. Смеркалось. У меня из носа пошла кровь. Наташа вытащила из сумочки кружевной платочек и приложила к моему носу. Этот платочек так и остался у меня. Долгие годы я хранил его как самую дорогую реликвию. Её признание, что она замужем, нисколько не охладило моего любовного пыла. Я продолжал её любить по-прежнему. Мы вместе ездили в город, пили пиво в каком-то баре, и Наташа пыталась заплатить за угощение, ссылаясь на то, что я студент и у меня не может быть денег. Но я гневно отверг её попытку. Помню, как она хотела нанести визит одной подруге и представить меня в качестве своего мужа, но потом раздумала. У нас не было с ней близких отношений. Я пытался сблизиться, но она остановила меня, сказав, что лучше пока оставить всё, как есть, чтобы не испортить наших отношений своей поспешностью, и спросила меня, буду ли я ждать её. Я поклялся ей ждать всю свою жизнь. Она грустно вздохнула, сказав, что, к сожалению, знает, как всё случится.
– Пройдёт некоторое время, и ты женишься на какой-нибудь обыкновенной девушке, которая окажется девственницей.
Так оно потом и случилось. Но в те минуты, я гневно отверг её предсказание, заявив, что буду ждать её развода, и она сделает меня самым счастливым человеком на земле.
Подходило время нашего расставания. Ей нужно было уезжать. На кануне мы, печальные, пробродили весь день по нашему городку. Она сказала мне, что не боится никаких сплетен в городе и только опасается одного, чтобы не увидел нас вместе её отец, который был очень строгим человеком. Мать у Наташи умерла, и они жили вчетвером: отец, она, её старшая сестра и младший брат. На следующий день, когда она уезжала, то упросила своих родных не провожать её. Вероятно, ей стоило больших хлопот это сделать. Она хотела, чтобы только я один был рядом с ней при расставании.
Мы обнялись и поцеловались на перроне. Поезд уносил её на запад, а в моей голове звучали печальный голос Азнавура и грустная мелодия французской песни «Жёлтые листья». И больше я ни разу не видел её в моей жизни. Послав ей письмо в Харьков на главпочтамт «до востребования», я не получил ответа. Зимой того же года умер её отец, и она приезжала на похороны, но до меня весть дошла слишком поздно. Когда я приехал в наш городок, Наташа уже отбыла на Украину. Один из моих друзей, живущий в моём дому, сказал мне, что она, несмотря на мороз, часто выходила на балкон покурить и подолгу смотрела на наши окна. Я хорошо помнил, что во время наших встреч она не курила. На следующий год летние каникулы я провёл в том городе, где учился. У меня была переводческая практика в очень престижном информационном агентстве, куда попасть было очень трудно даже после МИМО. Я начинал, будучи ещё студентом, осуществлять свою мечту, делая карьеру журналиста-международника, что считалось тогда круче карьеры дипломата. В то время я жил в комнате общежития с одним другом. И каково было моё удивление, когда мой друг как-то сказал мне, что ко мне заходила очень симпатичная девушка, и что мы разминулись с ней буквально полчаса назад. Девушка не оставила ни записки, ни адреса, сказав лишь свою фамилию и имя, и добавила, что уезжает сегодня же. Это была она. Непостижимо, как она могла меня разыскать? Я бросился в аэропорт и попросил объявить по радио, что жду её у справочного бюро, но никто не подошёл. То же самое я проделал на вокзале, но всё было напрасно. Ещё одна возможность увидеть её и изменить свою судьбу – провалилась. После этого я частенько приезжал к родителям, но Наташа больше никогда не появлялась в нашем городке. Намного позже я узнал, что она обосновалась с мужем в Киеве, и у неё родилась дочь. Так мечта моей юности и не осуществилась.
Как-то вечером я стоял на балконе моих родителей. Город отдыхал после жаркого дня, и на всём лежала такая изнеженная умиротворённость. Казалось, что весь мир преобразился, любуясь закатом дня. Из динамика, висящего на столбе со стороны рынка, неслась серенада. До моего слуха долетали такие сладостные слова, от которых замирала душа и всё моё существо охватывала радость, переполняя чувством ожидания близкого счастья. Тенор пел божественным голосом:
Ночь светла,
Но тени густеют,
В объятьях немея,
Спит наш городок…
Когда позвучали слова: «Выйди на балкон», и ещё «стан твой гибкий обниму, любя», я обратил свой взор на её окна, и мои глаза увлажнились. Никогда в жизни я не забуду этого возвышенного момента. Это мгновение моей жизни навечно запечатлелось в моей памяти.
Весь день я просмотрел сверху вниз на мой милый городок, но не замечал никакого движения. Может быть, я завис очень высоко, откуда не видно ни одного человека? Но, это не так. Я не мог себе сказать, что не встретил там внизу никого. Город был заселён образами из моего прошлого. Только что я опять пережил встречу с Наташей и провожал её на вокзале, зная уже о нашем вечном расставании. Я попал в своё прошлое и находился в нём столько, сколько хотел. Ведь наше прошлое состоит из страниц пережитого и картинок наших воспоминаний. В этом я преуспел. Пытаясь вспомнить детство, я постоянно ловлю себя на одной мысли, что в то время я как будто специально запоминал картинки из моей жизни. Картинки, которые нравились тому краснощёкому малышу, который только что научился говорить.
Однажды, сидя у побелённой печки на полу в этот самом деревянном дому, что примостился на пригорке, я смотрел на окно и видел кусочек голубого неба. В комнате никого не было. Мать готовила на кухне обед. Отец сидел в заводской библиотеке, готовясь к экзаменам. Было воскресенье, и мне захотелось стать ангелом, и вылететь в окно, в ту лучезарную небесную даль, по которой проплывали лёгкие белые облачка. И вот сейчас я оказался на небе, и уже отсюда пытаюсь заглянуть в окно той комнаты и увидеть того розовощёкого малыша. Но там никого нет, тот малыш уехал из этого дома, вырос, а может быть, уже превратился в ангела или ещё какую-нибудь небесную сущность.
