Владимир Чакин
Школьные годы чудесные
Поэзия в моем детстве
Поэзию нельзя не любить, но вот понимать дано далеко не каждому. Сказано как будто второпях, слишком категорично, прямолиниейно, в итоге попросту неубедительно. Что там понимать в поэзии, если написано, например, у Пушкина «Зима!.. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь; его лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь..» или Есенина «… я по-прежнему такой же нежный и мечтаю только лишь о том, чтоб скорее от тоски мятежной воротиться в низенький наш дом…», куда уж яснее и понятнее. Да, спорить сложно да и не нужно, поэзия конечно понятна всякому, остановимся на этом уточненном варианте. Для меня же лично поэзия в жизни началась с «Евгения Онегина». Да, именно с романа в стихах Александра Сергеевича. По утверждению матери я рассказывал всего «Евгения Онегина» наизусть еще в дошкольном возрасте. Была книжка с отдельным изданием романа, которую я мусолил круглые сутки, вот невзначай и выучил. То, что помнил наизусть длинные отрывки и рассказывал родственникам и на детских утренниках, встав на стул, это, кажется, помню, но чтоб целиком наизусть целую книжку, это уж вряд ли. Но видно что-то от великой Пушкинской поэзии в сознании все-таки отложилось, если в первом классе сам начал писать свои собственные стихи. Записывал в тонкую тетрадку рифмованные строчки, запомнилось, что писал, в основном, басни, во какое дело! Понятно, дедушка Крылов был на слуху, «Стрекоза и Муровей», «Мартышка и очки», вот, видимо, в подражательной манере и пошла рифмовка слов. Но ведь в конце басни должна быть мораль, это я понимал и всегда последние одно-два четверостишия, как говорится, резюмировал вышеизложенное. Ничего из той давней писанины, естественно, не сохранилось, однако во втором классе наша учительница Анна Георгиевна узнала, по-видимому, от матери о моих поэтических опытах и записала меня на участие в слете юных поэтов города Ишимбая, который проходил ежегодно во Дворце культуры имени Кирова. Написал я какие-то стихи по этому случаю, и мама повела меня во Дворец.
Вот первое поэтическое соревнование мне почему-то уже запомнилось хорошо, видимо, действительно все было тогда необычно, вот и врезалось в память. Помню, смотрю на сцену сзади, из-за кулис. Стоим с матерью, вокруг другие дети, участники конкурса, все намного старше меня, главное, никого больше из родителей, только я один с матерью. Выходят по очереди на сцену, в основном, конечно, девочки, правда, мальчик, кажется, был еще один или, может, два, – и рассказывают парочку стихотворений собственного сочинения. Это 1965 или 1966 годы, вот какие интересные поэтические конкурсы проводились в городе Ишимбай в те давние советские времена. Осторожно выглядываю из-за кулис в зал, а там чернота, никого не видно, мало освещения, только сцена вся в свету. Лишь в первом ряду сидят несколько дядей и тетей, это жюри, как потом объяснила мне мама, они оценивают, кто лучше или хуже читал свои стихи.
Долго все тянулось, много участников детей было, я уж и уставать начал, конца края не видно выступлениям. Но вдруг раз и меня зовут на сцену. Я ничего не пойму, головой верчу туда-сюда, мама говорит, иди, не бойся. Я топ-топ, выхожу на центр сцены, там микрофон на железной стойке, а он высоко, чуть не над головой. Мне тетя поправила пониже, чтоб перед лицом был. А вот как я читал стихи, как отрезало из памяти. Потом уже мать рассказывала. Мол, я смело вышел к микрофону, увидел, что микрофон высоко, оглянулся на тетю за кулисами, она вышла, поправила. Я таким четким голосом, смело, безо всякого смущения объявил название стихотворения, потом рассказал его, объявил второе, опять отбарабанил и тут же ушел за кулисы. Мама говорила потом, что я декларировал со сцены отрывистым голосом – бум-бум-бум, потом в зале хлопали и смеялись, вот ведь какой смелый мальчик. В общем, объявили в конце, что я занял второе место, а почетную грамоту уже в школу прислали, черз недельку. Почему-то запомнил, что первое присудили девочке за стихотворение о Пушкине, что-то там было про Черную речку, то есть дуэль. Предполагаю, что вторых и третих мест было несколько, я занял одно из них.
В меня в школе вцепились, кажется, заводилой была наша школьная библиотекарша, и отправляли меня на конкурс юных поэтов еще несколько раз, каждый год, класса до пятого или шестого. И всегда почему-то занимал вторые места в этом конкурсе, ни разу первого или третьего, или никакого. Дело закончилось неожиданно. Немного повзрослев, я однажды, после того как мне сказали, что конкурс будет через одну-две недели, так и не смог сочинить новое стихотворение для выступления на конкурсе. Как ни напрягался, так ничего и не получилось. И ведь запомнилось, что камнем преткновения стала невинная игрушка, небольшой пластмассовый олень, который стоял на комоде. Что-то сочинял про него, этого бедного олененка, но так и не выдюжил на этот раз. И вынужден был отказаться на этот раз от участия в очередном поэтическом конкурсе, как меня не уговаривали в школе. Уже гораздо позднее, став взрослым, я придумал даже стихотворение про тот давний творческий затык:
Когда мальчишкой был, я верил,
Что в мире можно всё объять.
И горизонты были рядом –
До них до всех рукой подать.
Скользил по жизненному морю
В прекрасной лодочке своей.
Вокруг сиянием объята
Царила сказка детских дней.
И в изумлении восторга
Пытался из души излить
Каких-то строчек хороводы
И на бумагу положить.
Там были строчки про собаку,
Про развеселый месяц май,
Про руки мамы, про ракету,
Про хлеба пышный каравай.
Но я не мнил себя поэтом,
Не фанфаронился, отнюдь,
Я просто любовался жизнью,
Не проникая в жизни суть.
И вот однажды хмурый, серый,
К концу ползет осенний день.
Воображение мытарю –
Нейдет. ПЛАСТМАССОВЫЙ ОЛЕНЬ.
Не обойти два этих слова,
Весь мир заполнили собой.
Как сформулировал бы хакер –
Произошел системный сбой.
И вдруг из тех глубин сознанья,
Что где-то прячутся в ночи,
Всплывает ясно указанье –
Ты, милый, лучше помолчи!
Я проклинаю странный символ,
Хочу забыть про страшный день.
Но почему ж КО МНЕ явился
Тогда – ПЛАСТМАССОВЫЙ ОЛЕНЬ?
Он вечен, он избегнет тленья,
Он будет жить среди веков,
Проклятый зверь.И пораженье
Я потерпел в той битве слов.
И замолчал. Десятилетья
Летели поступью иной.
Но понял как-то на рассвете –
Олешек, миленький ты мой,
Ты оказался вновь со мной!
Живи, пластмассовый ты мой,
Роднее всех ты мне на свете!
Сейчас понятно, творчество не переносит насилия над собой, сознательных услий, успеть к сроку, к конкурсу, сочинить на потребу дня. Это все не то, не так и не потому. Рифмование строчек не поэзия, хотя в этом занятии ничего плохого нет, скорее, наоборот, много хорошего. Но вот что такое поэзия для меня осталось загадкой до сих пор.
Но все же те детские стихи, писавшиеся от случая к случаю к конкурсу юных поэтов, сыграли свою меркантильную роль. Как-то вдруг в шестом классе вызывают меня к директору школы, и Павел Иванович Селезнев объявляет, что городской комитет ВЛКСМ выделяет мне путевку во всероссийский пионерский лагерь «Орленок», причем с формулировкой за отличную учебу и успешное участие в городских слетах юных поэтов. Вот и думаю, интереснейшее событие в моей детской жизни произошло благодаря сочинению стихов или и без сочинительства присудили бы мне комсомольцы ту путевку? Что-то мне подсказывает, что без стихов, сочиненных конкурса для, не видать бы мне «Орленка» как своих ушей.
Спектакль по Шиллеру на немецком языке
Почти все подробности стерлись из памяти за давностью времен ушедших, но нечто все же осталось, и это оставшееся любопытно. Первый и последний опыт моего выступления на самодеятельной театральной сцене, нет, вру, был еще один, в общаге на Ленина, 3 в Димитровграде, уже гораздо позже, в послестуденческом возрасте, но все же был еще один опыт, это да.
Итак, наш преподаватель немецкого языка Ольга Ивановна уходила на пенсию в конце нашего 9-го класса, то есть в последней четверти 1973-1974 учебного года. Как пишет выше Галя Марченко, старшие классы совместными усилиями решили организовать нечто вроде утренника или даже вечернего представления по немецкой классике, литературной и музыкальной. Придумали несколько номеров, участниками которых были мы сами. Я в организаторах конечно не был, но меня почему-то взяли и пригласили в качестве исполнителя роли Фердинанда в пьесе Шиллера «Коварство и любовь». Роль Луизы играла Оля Фейлер. Интересно, что я не помнил ни поставленной пьесы (конечно, играли не полностью, лишь выборочные фрагменты), ни имени партнерши до момента, когда Галя прислала свои воспоминания о школьной жизни. Помнилось лишь, как мы целым коллективом ходили в кинотеатр «Строитель», чтобы выпросить у руководителя театральной студии костюмы для нашей постановки. Кажется, с начала переговоров были какие-то нюансы, но потом костюмы нам все же были дадены, и мы торжественно отнесли их в десятую школу. Костюмы аккуратно упакованы в коробки, чтобы не испачкать и не повредить. Насколько помню, их требовалось вернуть сразу же после нашего представления, поскольку в «Строителе» тоже готовился спектакль, где использовались эти костюмы.
А костюмы, надо сказать, были такие красочные, просто слов нет. Поначалу мы репетировали, естественно, без костюмов, в обычной школьной форме. И у меня не очень хорошо запоминался немецкий текст пьесы. Учительница говорила, что не нужно зубрить, постепенно все само запомнится. Так и получилось. Долго на репетициях я читал роль по написанному листу бумаги, но в какой-то момент вдруг немецкие слова и фразы улеглись в памяти надежно и уже сами выскакивали на язык в нужный момент по ходу пьесы. По-моему, роль получалась у меня не очень убедительно, и учительница показывала сама, как нужно произносить фразы, с каким выражением и как громко. Но в конце репетиций что-то начало получаться, а когда надели на себя костюмы, тогда вообще пошло все отлично. Помню ощущение, что одетый костюм как будто создал некий защитный барьер между мной и зрителями. Меня это успокаивало на сцене, как будто я говорю откуда-то из укрытия, не под пристальными взглядами толпы зрителей.
С каким успехом прошло мероприятие или был ли вообще успех у зрителей, этого не помню. Вспоминается лишь облегчение, с которым торопливо стаскивал с себя довольно громоздкий и неуклюжий театральный костюм, кажется, жарковато в нем было выступать.
Немецкий язык, что было особенного на уроках, вот это почему-то напрочь выветрилось из памяти. Отложилось лишь, что, в основном, мы учились писать и читать. Маловато было пересказов или в принципе разговорной речи. Выполняли упражнения по учебнику, а, если дело доходило до пересказов, то это происходило в индивидуальном порядке и не часто. Диалоги, кажется, были на уроках, но довольно простые. Тем не менее, когда в возрасте хорошей зрелости я уехал работать в Германию по контракту, немецкий у меня был явно не нулевой. Хотя работа, особенно поначалу, требовала знания английского, постепенно всплывал в памяти и немецкий язык. Полгода ходил на языковые курсы, остальное довершила практика общения в немецкой среде. Когда дошло дело до получения постоянного вида на жительство, там необходимым условием было сдача языкового экзамена уровня В1. Пришлось готовиться целенаправленно по программе экзамена. Ушло чуть больше месяца, и я почувствовал, что должен сдать. Так и случилось, но в разделе восприятия речи на слух случались неточности, которые привели к снижению набранных за экзамен баллов. Но не критично, экзамен был сдан успешно. А вот дальнейший прогресс по немецкому языку под вопросом. Это уровни В2 и С1. Сомнительно, что подтянусь до них. И причина, нет особого стимула прогрессировать. Текущего знания языка достаточно с лихвой для обыденной жизни в Германии, все понимаю и поддерживаю разговор в бытовом общении. А более сложная монологичная немецкая речь, получается, не особо и требуется в обычной жизни.
Вот так уроки немецкого языка в восьмой и десятой школах пригодились в последующей жизни буквально в прямом смысле. В восьмой школе вела немецкий у нас Галина Васильевна Журавель, прямо с пятого по восьмой классы. Ведь целых четыре года, а опять же как мало осталось в памяти обстоятельств тех уроков. Но опять же, мало запомнились обстоятельства уроков, зато сам немецкий очень даже в жизни пригодился. А раз не особо запомнились уроки немецкого, значит, все на них было нормально и укладывалось в хорошую норму преподавания со стороны учителей.
Прервавшаяся дружба
Как уже писал выше, лучшим, а, пожалуй, и единственным в начальных классах восьмой школы другом был для меня Володя Едыкин. Переход из десятой в восьмую школу во втором полугодии первого класса, вероятно, как сейчас понимаю, дался мне не так уж и легко с моральной, эмоциональной точки зрения. К сожалению, не помню практически никаких подробностей о 1 «а» классе десятой школы, в памяти лишь ощущение радости, полноты жизни в том классе. Как долго ждал я поступления в школу, начала учебы! И вот учеба началась, все шло хорошо, просто замечательно, мы решили не переходить во второй класс, как настаивала сделать Надежда Федоровна, моя первая учительница, остались в своем родном 1 «а», чтобы продолжить учебу среди уже знакомых одноклассников. Но вмешиваются семейные обстоятельства, переезд в другой городской район, и случается вынужденный переход в другую школу, на этот раз в 1 «б» класс восьмой школы. Полностью поменялся коллектив класса, не говоря уж об учительнице. С учительницей опять повезло, а вот с классом возникли вполне естественные нюансы, о чем писал выше.
Как-то сразу сдружились с тезкой, с котором были знакомы еще с детского садика № 3. В этот садик ходило, как выяснилось, еще много мальчишек и девчонок из нового для меня класса. Что было вполне естественно, так как садик находился практически напротив школы, то есть коллектив клааса целиком из одного городского района, а именно Новостройки. Почему такое название района, это вопрос на засыпку. Вероятно, название прилепилось с прошлых послевоенных времен, когда здесь началась застройка, появились новые дома, отсюда и название Новостройка, которое приклеилось навсегда. И сегодня спроси горожанина, ты откуда, если ответит с Новостройки, всем понятно, о каком районе речь. Хотя новых домов и новых районов в Ишимбае появилось приличное количество, никто больше не претендует на это старое название района вокруг улицы Горького на севере Ишимбая.
С Володей ходили друг к другу в гости, но чаще почему-то случалось, что бывал у него я. Хотя вспоминаются игры и у нас дома. Это в войну играли, в военных летчиков, как на самолете летали в небесах на боевом задании и сбивали немецкие «мессеры» и «юнкерсы». Дома стоял стол с пузатыми резными темно-коричневыми ножками, залезали под него, брали в руки плечики из шкафа и воображали, что мы в кабине летящего истребителя. Справа на хвосте враг, сходу делаем мертвую петлю, освобождаемся от преследователей, заходим на него сверху и метким огнем подбиваем немецкие самолеты. Вся эта воздушная битва проходит с нашими подробными комментариями, чтобы было понятно, как, какими средствами достигается победа в воздушном бою. Мы уже знали трижды Героев Советского Союза Покрышкина и Кожедуба, сколько вражеских самолетов они сбили, какие приемы воздушного боя использовали – горка, бочка, пике, таран. Вот какие военные игры были у нас с Володей во втором-третьем классах начальной школы.
Еще играли часто в шахматы. Меня игре научил отец, как также и его отец Володю. Поначалу играли на равных, однако, через некоторое время мое преимущество стало подавляющим и играть в шахматы стали значительно меньше.
У Володи мама была учительницей, она преподавала у нас историю, начиная с пятого класса. У них в доме была хорошая библиотека, которой, не сразу, но разрешили мне пользоваться. Только осторожно, чтоб не испортить читаемые книги, часто это были редкие экземпляры, красивые издания.
Ходили летом на Тайрук купаться, благо речка была от Володиного дома гораздо ближе, чем от моего. Да, в саду у Володи росло несколько яблонь, помнится, перед сараем высилась яблоня, которая называлась ранетка Санина. Очень урожайная, такие вытянутые плоды красного цвета, сладкие, рассыпчатые на вкус, каждый год множество плодов, в отличие от многих других яблонь, у которых урожайные годы всегда чередовались со скудными на урожай. Много позже я узнал, что действительно был такой самарский купец Иван Санин, который еще в конце девятнадцатого века вывел этот сорт яблок из диких ранеток. А дикие ранетки, как мы все прекрасно знаем, очень кислые на вкус, к тому же, мелкие и поэтому никому не нужные. Вот мы этими ранетками Санина и отъедалис, правда, преимущественно уже опавшими плодами, кажется, рвать с дерева нам не разрешали.
Но все это лишь позитивная преамбула того, о чем все же хочу здесь рассказать. Дальше началось нечто непонятное, тот самый негатив, по причине которого появляются эти строки. В третьем классе некоторые мальчики и девочки из нашего класса поступили в музыкальную школу, все по классу баяна. Лишь Надя Богданова еще со второго класса начала заниматься в музыкальной школе на пианино. Так вот, все остальные заделались вдруг баянистами. Мой отец немного играл на аккордеоне, в доме даже был трофейный инструмент, на котором и я периодичски пытался подбирать какие-то известные мелодии. В том числе, поступил и Володя Едыкин. А я почему-то не захотел, хотя родители и пытались меня уговорить, хотя и не очень настойчиво. Куда-то ходить по вечерам, через весь город тащиться во Дворец культуры, даже зимой, по темноте и в любую погоду. Как-то не захотелось мне изучать музыку, тем более, почему-то на баяне, который совсем мне не нравился как музыкальный инструмент. Какие-то кнопочки, на которые правильно жать, чтоб получилась музыка. Так я отстал от наиболее передовых одноклассников, которые постепенно больше сдружились и, не то чтобы совсем откололись от всего коллектива класса, но все же были как бы уже чуть в стороне, пусть не физически, а больше на духовном плане.
Еще летние пионерские лагеря, в которые некоторые родители сдавали своих чад сразу на все лето, то есть на три смены подряд. Сбагрил с глаз долой и занимайся своими делами все лето, а за детьми там, в лагере посмотрят, накормят, напоят, в игры поиграют, здоровья наберутся на свежем воздухе. Все так, в лагерях многим очень нравилось, но совсем не мне. У меня было два опыта пребывания в пионерских лагерях, сначала после второго класса в лагере «Искорка», потом, уже после пятого – в лагере «Орленок». И в первом, и во втором не продержался я больше двух недель, до первого родительского дня. А там просил родителей забрать меня до срока, поскольку не нравилось, когда день и ночь вокруг снуют чужие люди, все регламентировано и расписано до мельчайших деталей. Жесткий распорядок дня, по десять-двадцать человек в комнате, необходимость спать днем, так называемый тихий или мертвый час, кормежка три раза в день, да еще четвертая, полдник. Ну, куда столько жрать! Про «Искорку» помню мало, а «Орленок» как сейчас перед глазами. Так сложилось, что в наш пятый отряд попало много одноклассников, чуть ли не целиком отряд из наших мальчишек и девчонок. И, поскольку я уже был в школе председателем совета отряда 5 «б» класса, и в лагере меня избрали командиром отряда. Поэтому главными моими обязанностями стало на пионерских линейках организовывать приветствия от отряда и еще что-то делать, что скажут из совета дружины лагеря. В самом начале, на первом собрании мы долго обсуждали, какое название взять отряду, потом остановились на названии отряда – «Солнышко». Необычно звучало, когда мы на линейках хором выкрикивали это слово, когда очередь приветствия доходила до нашего отряда. Обычно звучали какие-то банальные названия типа «Гагарин» или «Кибальчиш», а тут на тебе, «Солнышко»!
С одной стороны в «Орленке» было конечно интересно. Со спортом все в порядке, даже футбольные тренировки проводились, игры между отрядами. У нас капитаном был Леня Ургачев. Вот действительно спортивный парень, человек, рожденный для спорта, а именно для футбола и хоккея. Отличная реакция, резкий, мощный спурт, на первых двух-трех метрах он уже отрывался от тебя чуть не на метр. А сколько голов назабивал Леня, как точно бил по воротам, лучший наш центрофорвард, центральный нападающий! И, конечно, музыкальная школа, игра на все том же баяне. А в «Орленке» Леня начал нас, желающих, тренировать футбольным премудростям. Помню, отрабатывали удар головой в падении. Партнер подбрасывает невысоко мяч, а ты ныряешь вперед, дотягиваешь до мяча и лбом бьешь его что было силы. Травка мягкая, падать не больно, тем более на руки. Даже наша вожатая, кажется, Таня заинтересовалась происходящим, подбрасывала мяч, когда Леня показывал, как нужно бить. Ну и вот, оказывается, Лени Ургачева уже давным-давно нет с нами. Чуть не сразу после школы что-то произошло, то ли несчастный случай, то ли болезнь, но Леня очень рано ушел. Как жаль, очень неординарная личность, веселый, разносторнний парень, память о нем осталась навсегда.
И вожатая хорошо помнится. Таня училась в Стерлитамакском педагогическом институте, на каникулах подрабатывала вожатой в пионерских лагерях. Добрая эрудированная девушка, которая придумывала нам разные игры, забавные и необычные. Однажды организовала литературный конкурс на тему новых приключений Мюнхаузена. Придумать короткую историю про Мюнхаузена за час, записать на тетрадной странице, а она оценит, у кого вышло лучше. Я написал о том, как барон каким-то хитрым образом попал на Луну, а потом оказалось, что он вовсе не на Луне, а уже на Земле, причем я толком не смог объяснить, как он оказался одновременно сразу в двух местах, на разных планетах. Кажется, разделил первое место с моим соседом по парте Колей Жиляевым, котрый тоже придумал нечто необычное про того же неординарного барона.
Да, в лагере временами было интерсено, но все равно скучно без дома, брата, книжек, привычных игр. И я отпросился у вожатой и уехал домой с родителями в наступивший родительский день. А Володя Едыкин остался и пробыл там все три смены. Вернулся лишь в конце августа, перед самой школой. Возможно, он приезжал между сменами, но я не виделся с ним все лето.
И вот увиделись, и он говорит, что обнаружил у себя хорошие способности к шейку. Кто не знает, это такой быстрый танец, пришедший в шестидесятых на смену твисту. И говорит эту сентенцию таким странным тоном, что я не могу понять, в чем дело, не улавливаю подспудного смысла его слов. Кажется, что-то в том плане, что у тебя никогда так танцевать не получится, и вообще, ты какой-то не такой, отсталый, не модный, не тебе со мной дружить. И все, дружеские отношения закончились, Володя взял и ушел в сторону. Я конечно не подал виду, навязываться не стал, но обида осталась, даже сработал тот случай на формирование моего комплекса неполноценности. Что со мной не так, если меня так прямо посылают подальше, и не кто-нибудь, а лучший друг. Потом, через несколько месяцев у Володи умирает отец, и он до похорон живет у нас, ночует. Очень расстроенный, совсем уже без того непонятного апломба отчуждения, день-другой общались с ним нормально, почти как прежде. Но потом он ушел к себе домой, а дружба так больше и не возобновилась.
В более поздние времена, прочитав много книг, набравшись кое-какого жизненного опыта, я неоднократно возвращался к той давней ситуации. Обида, но, главное, непонимание, чем заслужил такого резкого изменения отношения к себе. С обычной, общечеловеческой точки зрения все это, конечно, труднообъяснимо. Как это может быть в детстве, сегодня дружить, а завтра безо всякого конкретного повода взять и самому разорвать дружбу? Но с возрастом немного познав самого себя, я, в конце-концов, пришел к выводу, что Володя имел основания охладеть к дружбе со мной из-за моих черт характера. Надвигался переходный возраст, и начали меняться отношения между вчерашними детьми из-за меняющейся собственной самооценки. На горизонте начали маячить девочки, умение общаться приобретало особенное значение. И пионерский лагерь подвигал на установление более тесного общения, к которому я, похоже, не особо склонен и оказался не готов. Не склонен открывать душу нараспашку не только встречному-поперечному, но и близким знакомым, и кому это может понравиться? Вот и, следуя инстинктивно внутреннему чувству, один мальчик посчитал, что другие друзья-приятели более соответствуют его обновившемуся мироощущению.
Сегодня Володи Едыкина уже нет с нами. Что было, то быльем поросло. Пусть земля будет ему пухом. Во всех бедах, лишениях, жизненных неудобствах, виноваты только мы сами. Из этого надо всегда исходить и не бояться признавать свои особенности характера, тем более, совершенные ошибки в отношении других людей. Нужно встать на точку зрения другого человека и взглянуть на себя со стороны. Это сложно, кто спорит, но только так возможно некое подобие объективности в оценке той или иной жизненной ситуации.
