Владимир Андерсон
Борьба: Пленники Тьмы (книга первая)
На воре и шапка горит
Болгар встречала 42-ая бура СЧК. Прибывшие с лесопильни не были в красных одеждах, и командир их вовсе не в чёрном берете. Вроде всё как обычно, но что-то не то. Нельзя сказать, что именно, но что-то есть.
Их сразу включили в работу: к месту погрузки из сектора очистки уже доставили полтонны угля.
Командир болгарской 336-ой сомы, Виктор Валиков тут же дал всем указание на работу, а сам принялся смотреть.
Спустя три минуты пришёл Гавриил Железнов. С утра он не был под впечатлением своего сна, но стоило ему увидеть лицо Валикова: какое-то всё искарёженное и искажённое неведомой болезнью, и все опасения вернулись назад. Вид революционера, а в глазах никакого волевого стремления. Факел без огня. Революционер без факела. Такой зовёт людей вперёд, а сам стоит в стороне.
«Меня зовут Гавриил», – представился командир 381/253-ей сомы.
«Виктор», – ответил тот, не проявляя никакого интереса.
«Я командир 381-ой сомы», – Гавриил попытался внести каплю ясности в разговор, давая понять ,что он не просто так пришёл.
Валиков попробовал сделать почтительный вид, но у него это не получилось: «Очень приятно». Его глаза думали о чём-то другом: здесь его не интересовали ни его подопечные, ни чумы, ни работа – его интересовало что-то, что находится где-то на другой планете.
В ситуацию вбился, вернее вбилась, как клин, его зам. Гавриил уже мечтал увидеть зама у «такого» революционера, и ей оказалась довольно приятная, даже красивая, женщина. Она улыбалась, делала вид, что ей важен каждый шахтёр, создавала впечатление, что она им нужна, а не наоборот. И всего этого в действительности не существовало. В новом человеке она видела потенциального союзника, которого в случае чего можно будет ловко бросить. Подчинённые представлялись ей хорошим защитным щитом, на который в случае чего можно будет всё удачно свалить. А взоры её, хоть и не были в том же, что у её начальника, направлении, но простирались столь же далеко, словом на другую планету №2.
«Юлия Грнифенко», – приятно улыбнулась она.
«Она их всех и угробит», – подумал Гавриил и представился ей тоже.
«Вы что? По какому-то делу?» – продолжила Гринифенко, в то время как Валиков в своих мыслях обитал уже недалеко от Луны.
Гора видел их слабости и их желания. То, что отговорить их от восстания мотивацией бесполезности не удастся – они сами чётко знали, что толку от этого не будет, им нужно было что-то другое.
«Им нужна не Свобода. – говорил про себя Гавриил. – Им нужно то, что нужно им. Они не страдают за своих подчинённых. Они не хотят их сделать счастливыми. Их это не интересует». Ему стало понятно, что они поднимут восстание в любом случае, и единственное, что можно от них получить, так это немного времени.
«Да, я по делу. – объяснился Гавриил. – По поводу вашего восстания».
У Грнифенко глаза полезли на лоб, а Валиков «парашутировался» на Землю. Гора не продолжал свою речь, просто ждал их реакции. Они молчали. Затем, переглянувшись друг с другом, изобразили вопросительную пантомиму, вылившуюся в слова зама: «Кто вам это сказал?»
«Ой, давайте мы не будем заниматься ерундой… – кивая головой, вывел Гавриил. – По мне что, не видно, какие у меня намерения? Так что сделайте одолжение, поломайте комедию перед чумами. У меня серьёзное предложение».
Гринифенко изменила выражение лица, но до конца решила этот факт ещё не уступать: «Какое предложение?»
Теперь Гора мог вертеть любые фразы – его собеседники заинтересованы в абсолютно определённом варианте развития событий направленностей «предложения».
«После взрыва, о которым вы, наверное, уже слышали погибли почти все, кто был рядом. Примерно триста человек. Мои люди разгневаны этим. Я считаю, время пришло… Но для того, чтобы всё устроить… Вы понимаете, да?» – сыграл он на уязвительной для них ноте, отчего те закивали.
Гавриил продолжил: «Вот. Мне нужно время».
Разговор закончился достаточно удачно: удалось получить главное на данный момент – время.
Командир «ударной» сомы двинулся к своим, размышляя о том, что же всё-таки на самом деле нужно Валикову и Гринифенко. Что они такого особенного могут получить от этой самой акции. Понятно, что гибнуть они там не собираются, но после этого они потеряют власть хоть над кем-то. Они останутся одни…
Последняя мысль интересным образом вклинилась в рассуждения. «Они останутся одни. – подумал Гавриил. – Вернее единственные, кто выжил… Но для чумов они будут мертвы. Чумы не станут пересчитывать их и тем более сравнивать номера. Хотя эти двое, скорее всего, натянут на погибших свою одежду. И тогда, чтобы понять, кто убит придётся смотреть лица… Нет, ну у Валикова хоть и примечательное лицо, сомневаюсь, что кто-то из чумов сможет различить его с кем-нибудь другим».
В общем-то, смысл понятен, но не до конца: на воле тоже деваться некуда, только маки. Может быть, они как-то договорились с ними?
Пока удалось отодвинуть восстание на два дня, что делать потом, разберёмся. В любом случае, восставать, не согласовавшись, они, по всей видимости, уже не будут. Теперь они считают, что можно свалить всю вину восстания на «третье лицо» – другого командира. Нужно это им, вообще говоря, только для перестраховки – мало ли как именно они договорились с маки или с кем-то ещё. К тому же в качестве помощи Гора пообещал им пять автоматов.
Удостоверившись в том, что с работой всё в порядке, Гавриил направился в 1-ый сектор, проверить спрятанное позавчера оружие.
«Да нет, как они могли договориться с маки? – подумал Гавриил. – Чтобы Валиков договорился с маки? С Хмельницким он договорился? Не поверю я в такое. А Гринифенко вряд ли способна вообще с кем-нибудь договориться. Её лицу не поверят. Её глазам не поверят. И кто же поверит ей самой, учитывая всё это… Они договорились с кем-то другим».
Добравшись до места, Гавриил стал потихоньку добираться до правды, но теперь предстояло немного покопаться.
Тайник представлял собой закрытое дощечкой и зарытое землёй углубление в стене санитарного угла. Санитарный угол состоял из ряда душей и нескольких кабанок туалета. Как бы чумам ни казалось, но против существования подобных кабинок они не выступали.
Что касается тайников, то их можно было и не делать – чумы всё равно никогда не заглядывали в 1-ый сектор. Но никто судьбу не испытывал: книги просто закапывали в землю, в основном там, где спали сами, а об оружии и говорить нечего – прятали из принципа.
Перерыв кусок стены, Гавриил увидел то, что ему пришлось не по душе: автоматов лежало только четыре. А он точно помнил, что их было пять. Сколько обойм исчезло и исчезло ли вообще определить было нельзя, но одного АК-74 точно не хватало.
Земля вздрогнула. Издали грохнул звук взрыва. И стало тихо.
Верящий и любящий
Затемнённая отсутствием света фигура медленно продвигалась по широкому и протянутому через всё здание коридору. На слабых лучиках отблескивал автомат Калашникова.
Где-то в самом конце прохода мыл пол человек в рваном комбинезоне. Со временем на каменно-керамическом полу появлялись блики даже при подобном освещении. Человек тщательно и упорно делал свою работу.
Послышались тяжёлые неуклюжие шаги.
Фигура замерла в чернеющей пустоте тени. Человек, ничего не меняя, продолжал водить тряпкой то вправо, влево.
Через несколько секунд из-за угла вышел беспечный, но немного уставший от чего-то прошедшего навсегда чум и двинулся вниз по коридору: вдаль от человека и напрямую к фигуре. Человек за спиной его вовсе не интересовал, не существующая ни в чьём сознании тень у самой стенки тоже. Миновав тень, чум скрылся за нужным ему углом.
Фигура столь же осторожно двинулась дальше. Где-то неподалёку должен быть склад. О нём ничего неизвестно, кроме как то, что он на поверхности, то есть в этом здании.
На следующей двери был нарисован зачёркнутый треугольник. Собственно, это ничего не говорило. На прошлых встречались и квадраты, и круги, и зачёркнутые, и подчёркнутые, и ещё Бог знает что – в итоге никаких складов.
Ручка этой двери, как и все предыдущие, являлась серой и обшарпанной и поворачивалась также – с трудом и без толку. Но дальше всё пошло немного по-другому – раздался скрип. И он, как будто застрял в ушах. Но никто не отреагировал на это: человек вдалеке не обращал внимание и делал свою работу.
Фигура решительно распахнула дверь, издав при этом достаточно тихий звук, и проникла внутрь. Закрывшись, помещение потеряло хоть какой-то свет.
Чернее ночи.
Подождав примерно полминуты, ни тишина, ни темень своего состояния не изменили. Пальцы щёлкнули на рычажке на стене, и зажёгся свет.
Рафаил улыбнулся – это склад.
Весьма просторное помещение: широкий зал и небольшая комнатка в самом конце. Вдоль правой стены частично аккуратно, частично небрежно разложены мешки и несколько висячих полок с консервными банками и где-то даже с икрой; вдоль левой – лотки, полки и шкафчики с разными видами вооружения пехоты: в самом конце всего этого даже противотанковое ружьё «Копьё».
Рафаил ступил вперёд, почувствовал, что это громко, и сделал следующий шаг ещё тише. Ему казалось, что у чумов нюх на такие случаи. Что чум почувствует, когда человек окажется здесь. Что чум по своей природе не может позволить человеку узнать то, что еды хватает, что людей можно кормить гораздо лучше, что жизнь людей можно облегчить, что всего этого нет исключительно из-за внутреннего уклада чумов.
Горняк приблизился к правой стенке, совсем осторожно и неторопливо, и в этот самый момент почувствовал, что что-то существует рядом. Каждая клетка его тела кричала об этом. Внутри, прямо в сердце, неведомый неслышимый голос шептал: «Смерть совсем близко».
Рафаил не вздрогнул, не забеспокоился. Собственная смерть вообще его не интересовала: ни сейчас, ни позднее. Ему лишь надо было накормить жену и весь остальной человеческий мир.
Сзади него, в двадцати сантиметрах, скрипнул пол.
Мысли, сомнения, раздумья – всё вылетело из головы в один миг. Рафаил рывком развернулся, готовясь дёрнуть за спусковой крючок.
Автомат выбился из рук, и тут же в шею воткнулась чумная рука. Чанхр злостно и жадно сдавил лапу и потянул её вверх.
«Это ж надо, – думал Рафаил, пока чум держал его на весу. – Чум подобрался ко мне незаметно. Да он весит полтора центнера… Что со мной было?»
Чум отбросил горняка в дальнюю, разделяющую комнатку от зала стенку и двинулся вперёд.
Отлетев от стенки и приземлившись на спину, Рафаил перевернулся на живот и начал упорно подниматься вверх. Где-то глубоко в шахте ждёт жена. Из-за взрыва никаких свадебных мероприятий не получилось (обычно молодожёнов поднимали на руки и держали так, пока священник освещал их брак): возлюбленные просто заснули, а проснулись мужем и женой.
«Жена – это прекрасно, верил Рафаил, выплёвывая кровь и цепляясь за дощатый пол. – Это, в общем-то, тот же я, но другого рода. С ней я могу говорить о чём угодно, ей я могу смотреть в глаза и видеть любовь. Она всегда пожалеет, когда мне будет плохо. Она всегда думает обо мне. Она сделает всё возможное и невозможное, чтобы у меня всё было хорошо… И я сделаю всё это для неё».
Чанхр вдавил свою ногу в спину ещё лежащего Рафаила. Чум опёрся на него и покрутил лапу сторону. Затем подпрыгнул и врезал в спину ещё сильнее.
Внутри, у самого основания всего организма, что-то хрустнуло. Некоторые позвонки сдвинулись со своего места, часть из них рассыпалась на мелкие части. Боль куда-то пропала. И не только боль. Все ощущения, кроме зрения, исчезли.
Рафаил потерял пространство: что вокруг происходило потеряло значение. Осталась одна единственная мысль о жене. Она скоро родит. Скоро будет ребёнок.
Нечеловеческая сила задвигала Рафаилом. Он упёрся рукой в пол рядом с животом, подтянул колено, поставил мысок и устремился вверх. Суставы почти не двигались, но движение происходило только вверх. Вот он поднялся на колени, выпрямил спину и, выждав долю секунды, поставил ногу с колена на ступню. Затем, поднявшись ещё немного, поставил вторую ступню. Оказавшись на ногах, Рафаил повернулся в сторону отгороженной комнатки.
Чум стоял там и рылся в каком-то ящике; что-то внутри интересовало его гораздо больше, нежели беспорядочные шарканья сзади. Он не верил, что человек способен что-нибудь сделать после такого.
Шарканья следовали одно за другим. Короткий последовательный звук. И какой-то нескончаемый как часы, только звучит немного по-другому.
Чанхру стало смешно. Он подумал, что этот обезумевший человек от удара вовсе сбрендил: лежит и барахтается на полу. Словно от этого что-то будет.
Но звуки сделались сильнее. Сильнее и сильнее. Последовательнее и последовательнее. И вдруг остановились. Замолчала даже тишина.
Чанхр прислушался ещё сильнее. Ничего. Ни шарканья, ни дыхания, ни ударов сердца.
Половина непонимания и половина беспокойства. Чум развернулся назад.
Зрачки, расширенные до самого края радужной оболочки. Бездонные и непроницаемые они съедали своего противника. Изо рта по красным губам капал кровь. Руки не тряслись: они сжимали оружие. Снизу прямо в глаза смотрело дуло пулемёта.
Открыв рот Рафаил сказал первое, что пришло на язык: «Твой здоровье» и плавно лёг пальцем на спуск.
Пулемёт взорвался громом и, выпустив строй пуль и взмывшись ввысь, изрешетил зверя.
Рафаил опустил оружие и повернулся направо, к полке с едой. Он подошёл поближе, чтобы разглядеть написанное на банке – «Лососевая Икра».
«Нет, совсем не важно, что ей есть, – подумал муж. – Лишь бы ей было хорошо».
Рафаил закрыл глаза и увидел свою суженую. Она стоит, улыбается, смотрит на него, говорит: «Я тебя люблю». Прикасается к его щеке кончиками своих пальцев, и он понимает, что он счастливый человек.
«Мария, – тихо сказал Рафаил. – Я тебя люблю».
Горячее сердце
Уже светло. Снежный покров простирается на необъятные просторы. К реке Солёная подъезжал измученный, но полный воли Александр Ручьёв.
«Сейчас двадцать восьмое марта, – подумал он, глядя на заледеневшую реку. – С какой стати такие морозы? Какая-то январская погода… Снега намело…»
Стоило этим мыслям вырваться наружу, как вдруг срочно потеплело: ветры дуть перестали, Солнце засветило пуще прежнего, температура повысилась градусов на десять разом.
Оглядев всё окружающее и ещё раз взглянув на реку, повстанец проявил свой внутренний оттенок иронии: «Не хватало ещё и провалиться… Ледовое побоище номер два… Нет. Ледовый маки номер один».
Каменка была пройдена ночью, там проблем не было: даже если бы лёд и был тонким, при таком сильном морозе всё равно бы не сломался – просто крепче.
Река Солёная. Александр слез с лошади и медленно пошёл вперёд. «Надеюсь солёной её назвали не по вкусу», – чуть ли ни вслух сказал Ручьёв. Он где-то слышал, что из солёной воды получается гораздо более хрупкий лёд, чем из пресной.
Шесть ног целеустремлённо ступали на свежий пушистый снег: раздался ласковый скрип. Когда снег скрипит при таком шаге, это приятно ушам, это приятно душе, ведь это природа. Сейчас каждый такой скрип проносился в ушах и следовал дальше по всем нервным окончаниям Александра. Что последует за следующим шагом?
Русло, впрочем, не такое уж и широкое – пятнадцать или двадцать метров. Не Днепр. Повстанец вспомнил, как он с Владимиром переходил замёрзший Днепр в районе Каневского водохранилища, к юго-востоку от Киева. Вообще Днепр на всём своём протяжении имеет целый ряд водохранилищ: Киевское, Кременчугское, Днепродзержинское, Каховское. Ручьёв слышал, что Волга и больше, и полноводнее. Он верил этому, но Днепр его уже покорил. Днепр – та река, где самые первые славяне объединялись, воевали, жили. И у них был центр. Древний город Киев. Поляне, Древляне, Дряговичи, Северяне, Кривичи, Вятичи, Уличи, Радимичи, Тиверцы, Белые Хорваты, Дулебы – вот те союзы племён древних славян. И это только основные. Племён были сотни. И все они стали со временем под главенством Киева единым.
«И кто убо не возлюбит Киевъскаго княжения, понеже вся честь и слава и величество и глава всем землям Русским – Киев! И от всех далних многих царств стихахуся всякие человеки и купци и всяких благих от всех стран бываше в нём…»*
Русские, Белорусы и Малоросы. Нет не украинцы… И кто придумал так называть тех, кто живёт в Малороссии. Это ведь от слова «окраина». Да какая окраина в самом сердце? Киев – «Мать русских городов»*.
Мы всё время жили вместе, и мы одна семья.
Александр думал обо всём этом и шёл вперёд: сейчас ему не надо волноваться за объединения славян, сейчас ему надо делать всё, чтобы сохранить их этническое существование.
Была пройдена примерно половина пути. Ступни плавно входили в гладкий снег: звучал всё тот же приятный хруст.
Громадное количество лучиков Солнца засверкали на белой глади. С виду ничего не изменилось, но как будто что-то треснуло.
Ручьёв закаменел, его лошадь тоже. Он прислушался всеми своими нервами ко льду и реке Солёной. Его глаза не шевелились, боясь закроить своим движением искомый звук. Всё затихло вокруг.
Скрежет звенел в ушах. Он распространялся везде: и под водой, и на земле, и в воздухе. Лёд зашумел и содрогнулся. Повсюду пошли трещины.
Александр, подтягивая за собой скакуна, рванул вперёд. Снег до сих пор казался столь же ласковым, но лёд. Лёд трещал и проламливался везде.
Преодолев несколько метров, повстанца зацепило и повалило на землю что-то тяжёлое, что-то сзади. Он обернулся и увидел свою лошадь, возившуюся в сломленной яме. Вода и лёд – всё летело в стороны. От неимоверных ударов копыт о края льдины окружающее представало ещё более душераздирающим. Лошадь обречена на холодную смерть.
Александр, кивнул головой, простился со своим другом и побежал дальше. Тонкий растаявший лёд вертелся с места на место и казался теперь каким-то лютым зверем, поджидавшим свою добычу.
И вот до берега осталось всего каких-то два метра… И в следующий шаг лёд под ногами рухнул, удалился в глубь. Ручьё попал в воду.
Сложно описать состояние ледяной воды. Во-первых, дыхание ускоряется до собственных пределов. Сердце бьётся как при первой встрече с любимой. И это во-первых. Во-вторых, конечности. То, что в воде в первые мгновения перестают слушаться: дрожит, двигается, но не слушается. Но через пару секунд всё нормализуется.
И этот момент наступил. Александр уцепился за самый дальний для себя кусок поверхности и подтянулся вперёд – теперь главное, чтобы лёд не сломался ещё раз, уже при выходе из воды.
Но именно это и произошло.
Твёрдая гладь сломалась. Тоже и во второй, и в третий раз. Полтора метра до берега!
«Я должен доставить это письмо»№ – вскричал в уме повстанец и принялся долбить и пробивать всё, что мешало ему добраться до цели.
Руки покраснелы и немного замёрзли, костяшки поцарапались, и потекла кровь. Бесконечная белая гладь становилась красноватого цвета. Красный – цвет Победы.
Всё немело. Берег всё ближе. Куски льда и мокрый снег разлетались в стороны. Александр стремился вперёд, остальное его не интересовало.
После продолжительного упорства Ручьёв выбрался на сушу. Твёрдое пространство, но такая же белая гладь. Вокруг хоть и солнечно, но холодно. До Никополя осталось примерно двадцать пять километров.
«Двадцать пять километров мокрым и при такой погоде, – шептал сам себе повстанец. – Нет, не это, конечно, возможно… Но только, если Иисус совсем близко. Ведь я должен дойти до конца».
Идти было тяжело, поэтому Александр побежал. Одежда прилипла к телу, со сторон поддувал ветерок, вокруг полным-полно снега. Как правило, для того, чтобы замёрзнуть насмерть этого достаточно. Только не в этот раз.
Дорога длина и трудна, но есть цель, воля и вера, и этого достаточно, для того, чтобы не умереть раньше времени; это и есть Сила.
«Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Я дойду. Нет, добегу. Добегу до Никополя. Отдам письмо. И тогда могу умирать со спокойной душой», – мыслил Александр и неустанно двигался к намеченной цели.
Когда ничего другого больше нет
Затемневший тоннель раскрылся широкой пещерой. В двух километрах шахты №3 к шахте №4 сектора Донецк-Макеевка произошёл взрыв. Ещё никто не успел установить отчего это: от маки или от метана, но пути надо было восстанавливать. Для этого отправили командира 381-ой (381/256-ой) сомы Гавриила Железнова с частью его группы и десять чумов из 9-ой буры СЧК.
Пещера, через которую проходила дорога, являлась чуть ли ни уникальной в этом регионе Империи: порядка 15-ти метров в высоту и с площадью в 12000 квадратных метров. Никто толком не знал, когда она появилась, но, поскольку чумы приписывали себе её существование – якобы здесь им захотелось сделать красивый пейзаж, пещеру назвали в честь них: «Пещера чума». Некоторые в шутку говорили, что чумы, до того как напасть сидели именно здесь.
Рельсы шли с запада на восток. К югу от них, то есть справа от движения, возвышался достаточно высокий пригорок (приблизительно в двенадцать метров), чуть ли ни до самого потолка. Ближе к концу пещеры, но к северу, то есть слева, находился ещё один пригорок, но поменьше (метра 2 высотой).
Взрыв случился примерно в центре пещеры и прямо на пересечении вершин пригорков с дорогой. Всего не хватало четырёх рельсов – по два с каждой стороны.
Половина чумов сразу выскочила из мини-поезда и побежала осматривать окрестность. Вокруг никого не оказалось, и они закрыли проходы из пещеры по двое с каждой стороны. Остальные шестеро чумов выволокли горняков из вагона и начали орать на своём чумном языке непонятные вещи. Из них никто ни русского, ни вообще человеческого языка явно не знал, но это и не требовалось. И так ясно, что им надо починить дорогу.
Гавриил махнул рукой своим, показав, что надо идти за ним, и двинулся в сторону воронки, образованной прямо посередине дороги. Тут уже не надо было мучаться с вопросом, почему здесь что-то взорвалось. Рельсы разлетелись достаточно ровно и, главное, на одинаковое расстояние и вправо и влево, то есть взрыв произошёл прямо между рельсами да ещё и там, где они сцеплялись друг с другом.
Работы виднелась куча: во-первых, нужно заделать воронку глубиной в полтора метра. Откуда брать материал неизвестно – есть только запасные рельсы.
Гора приказал рыть по бокам и ссыпать со стороны ц центру. Рядом с ним стоял командир 9-ой буры Ёгнхр. Он очень внимательно наблюдал за тем, кто говорил людям, что делать.
Никто досье на людей у чумов не составлял, даже на тех, кто у них непосредственно работал в СЧК. Чумы считали для себя недостойным составлять какие-то бланки и списки на людей. Вроде того, что и без этого нормально работается. А то, что в случае надобности брать информацию даже на командира сомы неоткуда в голову приходило только в такие моменты. Единственные списки о людях существовали лишь для учёта: указана сома и номера к ней принадлежащие.
Вот и сейчас Ёгнхр стоял и глядел на этого даже для чума внушительного вида человека, широкоплечего, с властным твёрдым голосом, с умением видеть не только вопрос, но и его решающий ответ и не знал, представляет ли он опасность. Чум непрестанно ломался в собственных колебаниях: или этот человек стремится выполнить работу из чувства покорности, или же он делает это помышляя о скором восстании. Но в любом случае получалось, что этот человек сильный. А значит он опасен.
Сейчас, как и всегда, у Ёгнхра имелись чрезвычайные полномочия. Ведь он командир буры СЧК. И он поставил для себя этот вопрос: «Стоит ли казнить этого сильного человека на всякий случай?» Решение зависело от одного: «Вдруг он восстанет… Если нет, можно будет посоветовать его продвинуть повыше. Там он будет также верно служить, и повысят и его, Ёгнхра, за удачный совет… А если да, то ему придётся подавлять восстание, а затем, возможно, получать что-то вроде выговора за то, что «не доглядел»…» На этот вопрос эсчекист решил ответить самому себе в конце работы в этой пещере.
Гавриил чувствовал: сегодня произойдёт что-то не то. Его даже не столько тревожил взрыв или исчезновение автомата из тайника. Рафаил куда-то делся, а здесь им «пахнет». С виду ничего особенного, но что-то есть, что является им.
Гора оглянулся в сторону тоннеля, из которого они выехали – двое чумов беседовали о чём-то так увлечённо, что можно было подумать, что это их здесь охраняют, а не наоборот.
«И это наши враги. – подумал Гавриил. – Элитная бура, а на посту стоять, как подобает не могут. А вообще… Может, у них так принято стоять на посту?.. Кому мы проиграли?»
Вокруг было тихо, спокойно и даже мирно.
Командир посмотрел себе под ноги – земля. Вот уже пятьдесят три года он ходит по этой земле. Она твёрдая и упругая, не такая, как на поверхности. И цветы и трава на ней не растут. И вообще ничего не растёт. Кто-то может утверждать, что она мёртвая, но это не так. Она питает ту землю, что над ней, передаёт ей свою силу, свою сущность, свою жизнь. А под ней есть ещё земля, ещё более твёрдая и упругая. И кажется она ещё более мёртвой. И является она ещё более живой. И та дальше к центру Земли. А самая лучшая та, что ближе, та что совсем рядом с магмой. Эти раскалённые металлы движутся рядом с ней и дают ей свой кусочек Солнца. И светит он изнутри, и питает оттуда. И живёт Земля как кусочек Солнца, бесконечно питаемый им. И это жизнь, и она вокруг нас.
Гавриил нагнулся и взял горсть земли – такая рыхлая и сухая, а кое-где и мокрая. Пальцы аккуратно размяли её в ладони, затем стряхнули. Отдельные кусочки остались рядом с линиями руки. «Как интересно? – подумал Гора. – Рядом с линиями, но нигде не в них…» Командир чувствовал, что вот-вот доберётся до истины, что она совсем близко. Это странное ощущение, когда не знаешь, что ищешь, но чувствуешь где-то внутри себя, что это близко.
Ёгнхр смотрел на обтирающего руки землёй человека и чего-то странно боялся. В действии не было ничего необычного – шахтёры постоянно перед работой сыпали горсть земли из руки в руку, но в этот раз это выглядело как-то по-другому. Чум ещё не знал, как на это реагировать – просто стоял и смотрел.
И тут горняк поднял глаза и посмотрел в сторону.
Страх, необъятный страх охватил Ёгнхра – этот сильный, волевой взгляд, который он увидел.
В них не было ни покорности, но смирения, ничего другого, кроме силы. Зрачки медленно передвигались и буквально овладевали всем, на что попадали.
Чум отвернулся и прижал к себе пистолет, обычно властно удерживаемый в руках: «Нет!.. Только бы эти глаза не смотрели на меня! Это страшный человек».
И тут Ёгнхр почувствовал как некий безжалостный взор остановился на нём, на его затылке. Он хотел развернуться и выстрелить в Гавриила, но ничто его не слушалось. Страх овладевал им. И чем больше он стоял на месте, тем больше хотел убить этого человека. И тем больше он не мог это сделать. Зелёные когтистые лапы затряслись: пистолет вылетел и тихо ударился о землю.
Гавриил поднялся с земли и ощутил что-то знакомое до глубины души. Подул мягкий ветерок и всё вокруг будто заглохло.
Гора скакнул глазами в сторону тоннеля, из которого они выехали – двое чумов сидели на земле спиной к пещере и прижавшись друг к другу. Они не шевелились и ни о чём не говорили.
«Они мертвы?» – сам себя спросил командир.
Ответ казался очевидным, но это мгновение замерло – время, как и присуще ему в этом случае стало не течь, а капать.
Где-то совсем близко веяло ненавистью и одновременно с этим – любовью. Какая-то непонятная смесь. Существуют два элемента, но не понятно, в каком отношении друг к другу.
Чувства веялись от того высокого пригорка, расположенного в пятнадцати метрах к югу от дороги.
Гавриил повернул голову – сильный запах добра, теперь было ясно, что в чувстве преобладает любовь. Она прямо освещает всё вокруг. Всё светлее, и становится тепло где-то внутри, где дышат самые тонкие ниточки.
А другая часть света кого-то ненавидит, кого-то хочет убить. Причём не получая при этом удовольствия и даже «ранясь» при этом.
Какая-то сила готовилась показаться. Гавриил чувствовал: весь пригорок сейчас встанет на ноги и начнёт топтать виновных…
Но ничего не происходило. Совершенно ничего. Ничего не двигалось.
«Почему всё это так долго?» – подумал Гора и повернулся в сторону шахтёров, загребавших яму. Командиру и в голову не пришло, что смотрел он на этот пригорок всего каких-то десять секунд.
Горняки что-то кричали друг другу. И не понятно почему Гавриил ничего не слышал. Слух пропал, а зрение поплыло в стороны светлыми пятнами.
Пули прошили двоих стоявших у ямы чумов – стрельба не начиналась только что, она шла уже несколько мгновений.
Не слыша сам себя, Гавриил крикнул всем лечь на землю и сделал этот сам прыжком вперёд.
Кто-то орал, кто-то бежал, кто-то отстреливался, но никто не мог понять, что происходит.
Командир огляделся: спереди, рядом с воронкой, лежало уже пятеро мёртвых чумов, сзади двое давно сидящих у входа, валяющийся на земле Ёгнхр и двое ещё живых, прячущихся в канаве.
Неожиданно стрельба с пригорка прекратилась; последовал другой весьма непонятный и тревожный звук. Металл о металл. Скребущийся и стукающий.
Чумы вертели головами и о чём-то шептались. Из-за пригорка раздалось быстрое шарканье, даже «передёргивание» металла друг о друга.
Эсчекисты рванули из своего укрытия к выходу, поочерёдно отстреливаясь. Их настиг всё тот же мощный удар из-за пригорка. Бой закончился.
Командир поднялся на ноги и взглянул в сторону воронки, где ещё прятались его подчинённые. Там было много крови: и красной, и тёмно-бардовой. А последняя так вообще стекала с краёв в яму. Чумы СЧК разодранные пулями, глядели вверх жадными и шокированными глазами.
Но этот запах! Гавриил развернулся к пригорку и быстро, но осторожно двинулся вперёд. Этот родной запах! Поднявшись чуть выше, слух уловил чьё-то ровное и спокойное дыхание. Оно тоже было знакомо.
Гавриил понёсся вперёд, к самой вершине. Камни и пыль, грязь, воздух – всё летело в стороны. Там, наверху, что-то родное. Ноги срывались вниз, назад, но нет. Вперёд… Вперёд, туда! Наверх!
Рафаил…
Сын командира. Скала. Рафаил лежал на земле, ровно дыша и не двигаясь.
Гавриил подбежал и развернул сына на спину. Рядом лежал пулемёт: лента с патронами вилась в коробочный магазин, а из дула вываливался дым.
Спокойные и мирные серые глаза. Всё такие же стеклянные и непроницаемые. Такая же белая кожа. Такой же сын Земли. Из левого краешка уст текла кровь, веки изредка моргали.
Сквозь тишину сильно и живо билось сердце. Так ярко и стремительно, что хотелось жить.
«Рафаил», – прошептал Гора сыну.
Зрачки, чуть расширенные, двинулись в сторону и посмотрели на папу.
«Смерть в бою – высшая честь», – ответил Рафаил тихим угасающим голосом.
