Владимир Андерсон
Борьба: Пленники Тьмы (книга первая)
Где-то совсем глубоко и низко
Манхр – карак группы Донецк-Макеевка. «Карак» – чиновник звена чуть выше среднего.
Наивысший титул – «рох». Он один и принадлежит Кронхру. Этот ранг позволяет встречаться с Черным Камнем; он единственный, кроме жрецов-выроников, кто может это делать.
Далее, в пределах Земли, идёт «прох». Они расписаны по континентам, то есть всего их трое.
Европейская группировка, где главным является прох Бринхр, делится на три колонии: Восточно-Славянскую, Центрально-Славянскую и Западно-Европейскую.
После «проха» стоит «броз». В Центрально-Славянской колонии обязанности броза временно исполняет Блух. Ключевым словом выступает слово «временно». Дело в том, что прошлый броз Кринхр заболел чем-то особенно тяжёлым, и его отстранили от работы, назначив в замен его заместителя.
Для того, чтобы остаться на этом месте Блух и стал искать всякие недочёты в предыдущей работе, среди которых и нашёл воровство Манхра. Не то, чтобы ему было так это мерзко, он и сам приворовывал, но чтобы «показаться» перед центром можно «накрыть» другого. Он послал ему ультиматум, а спустя день узнал о его убийстве.
Новому брозу эта ситуация показалась серьёзным шансом для установления своего влияния в Восточно-Малоросском регионе, и он, действуя согласно «Кодексу Броза» созвал совещание по причине «убийства имперского чиновника».
Зал совещаний дворян-примов «Чёрного Камня» за время восьмилетнего руководства Кринхра собирался два раза, оба в первый год – похоже Блух решил пойти точно по его стопам (хорошо видно, как чумы отказывались от поддержки со временем получая власть и укрепляя её).
Совет дворян0примов всегда включал в себя начальника имперской армии колонны (Донхр), начальника СЧК колонны (Закинхр), начальника по транспорту колонны (Ненхр), начальника по материальному обеспечению колонны (Окинхр), начальника по добыче колонны (Венхр) и начальника финансов колонны (Убинхр).
За исключением начальника СЧК, все остальные назначались действующим брозом. Правило не действовало в случае болезни броза, тогда изменений происходить не могло (только по приказу роха).
Заседание Блух начал с пессимистичных громких слов: «Над нами нависла угроза, братья-чумы».
Никто, кроме Ненхра, и глазом не моргнул – фраза большая, а смысла мало. Ненхр же был тихим, но очевидным союзником Блуха, потому что над ним самим нависла некоторая угроза: Кринхр как раз перед болезнью собирался уволить его и отправить под трибунал за неумелое управление железными дорогами – мало того что графики соблюдались крайне редко, так ещё и перестала работать комиссия по проверке состояния дорог (ПСД) (на бумаге она ещё была, а на самом деле средства, выделяемые ей не доходили по причине откровенного казнокрадства*).
Начальник транспорта, сидящий рядом с брозом, демонстративно покивал головой и пододвинул стул к столу поближе, как бы предвкушая серьёзную работу.
«Сегодня мне доложили, что на карака группы Донецк-Макеевка Манхра совершено покушение. К сожалению, успешное… Братья-чумы, надо действовать!» – восклицая, продолжил Блух, но в конце был прерван начальником СЧК Закинхром: «Позавчера вы направили ему ультиматум с требованием отдать то, что он украл. Позавчера вы обвиняли его в воровстве, кстати, вполне верно. А сегодня вы говорите слово «к сожалению»… Что там у вас «к сожалению», брат-чум Блух?»
Больше всего из всех присутствующих Блух ненавидел именно его, и только потому что с ним ничего нельзя было сделать – он назначен из центра, а значит лишь центр способен его убрать.
«Эээ… Поймите меня правильно, я сам не люблю воров… нет, я ненавижу их. – в момент этой речи броза Ненхр нервно поёрзал на стуле. – Но это не значит, что какие-то люди могут их отстреливать! Жаль, что вам это непонятно. Лучше коррумпированный чум, чем трудолюбивый человек! И вам, брат-чум Закинхр, особенно это скажу, у нас не должны работать люди».
«Замечу, специально для вас, – ответил начальник СЧК – что именно люди раскрыли воровство Манхра».
«Во! А с чего вы взяли, что они не врут?!»
«Мы проверили другими источниками… Не будьте дураком, из людей модно вытащить много пользы».
«Они рабы!»
«А кто с этим спорит? Они рабы, но это не значит, что они не могут быть нам полезны. Мы же используем их при добыче», – в конце реплики эсчекист кивнул на Венхра.
«Знаете, брат-чум Закинхр… – Блух уже было собрался сказать, что тот может показаться предателем, но очень вовремя посчитал это для себя чересчур вызывающим и опасным – нельзя забывать, кто здесь ставленник центра.
«Что, брат чум Блух?» – понимая, происходящее спросил начальник СЧК.
«Мне иногда может показаться, что вы церемонитесь с ними».
«Напрасно. Это проверенная тактика СЧК».
Блух уже отлично понял, что с этим диалогом пора заканчивать и вернуться к сути: «Ну, ладно, это не имеет значения… Нам надо решить, что делать в сложившейся ситуации… Брат-чум Ненхр, вы что думаете?»
Начальник транспорта словно с цепи сорвался после длительных ожиданий: «Я считаю, пора действовать! Люди открыто делают нам вызов. Я считаю, они знают о болезни нашего достопочтеневшего брата-чума броза Кринхра. Они хотят дестабилизировать и десбалансировать текущую ситуацию наглыми выступлениями в ключевых районах и точках! Братья-чумы! Они уничтожили более трёхсот километров пути! И это только за прошлый месяц. Уверен, комиссия ПСД порвёт моё сердце в этом месяце своей статистикой!»
Наблюдающий весь этот спектакль, как жалкое зрелище, Закинхр получил возможность обозначить границы дозволенного скрытыми обвинениями: «Комиссия ПСД смогла узнать о таком количестве уничтоженных путей? Насколько мне известно за весь прошлый месяц туда в общей сложности поступило 11 килограммов золота, то есть пять процентов от положенного… Вы мне не расскажете, каким образом они смогли показать такие результаты при таком финансировании?»
«Мои люди работают не покладая рук. Они ожидают зарплату, а пока честно выполняют свой долг ради Империи».
«А, по-моему, ваши люди приписывают себе не свои заслуги. По мои данным, в прошлом месяце уничтожено пятьдесят три километра путей. Плюс-минус пять километров».
«Ну, это долгий разговор, брат-чум Закинхр… Мы, скорее всего, говорим о разных местах проверки…» – сразу же попытался уйти из неудобного положения Ненхр.
«Я говорю обо всей Центрально-Славянской колонне».
Видя, что обстоятельства идут не в верную пользу, Блух снова сменил тему: «Братья-чумы, давайте вы решите свои служебные вопросы где-нибудь в другом месте. У нас здесь серьёзный вопрос… Брат-чум Донхр, лично вас я попрошу заняться местной группой маки».
При любом удобном случае Блух обвинил бы его в предательстве, а потом, ссылаясь на сложность обстоятельств, расстрелял бы, но суть дела в том, что действующий броз всё ещё Кринхр, а обстоятельства не настолько сложны, так что в случае обвинения начальника имперской армии его повезли бы под Главный Имперский Трибунал, где расстрел выдали бы не ему, а Блуху.
«Возражаю, брат-чум Блух. – начальник СЧК заговорил как нельзя белее твёрдо. – Там действует группа Богдана Хмельницкого. Она недостаточно крупная для серьёзного сопротивления, кроме того мои люди как раз сейчас получили точные данные о её местонахождении. В течение четырёх дней мы способны с ними покончить, если получим такой приказ. Предлагаю отдать это дело в ведение СЧК».
Сказал своё слово долго молчавший начальник финансов Уринхр: «Одобряю. Армейская операция снова вдарит по финансам, которое за последние полгода и без того не показывает утешительных результатов».
Этого чума Блух мечтал расстрелять за какую-нибудь несуществующую ерунду ещё больше чем начальника имперской армии: Уринхр активнее поддерживал Кринхра и ещё более был предан ему. Всё из-за того, что тот прикрыл его во время одного происшествия: в отдел финансов поступило три четвёртых тонны золота, которые бесследно исчезли (на самом деле они и не прибывали – начальник транспорта изменил маршрут, и состав ушёл в другое место).
«А вы, что думаете, брат-чум Окинхр?» – использовал свой последний шанс исполняющий обязанности броза.
Начальник материального обеспечения не был Блуху ни другом, ни врагом; он просто выполнял свою работу, считая главным имперские интересы: «Сектор Донецк-Макеевка мы можем снабдить всем необходимым в течение восьми дней. Но для этого нам понадобится содействие службы транспорта».
Начальник транспорта тут же ощутил на себе выжидающий взгляд шефа СЧК, и то что следует от него ожидать в случае удручающего ответа. «Мне очень жаль, но службе транспорта сейчас лишняя нагрузка не нужна», – не удручил Ненхр.
«Предлагаю отдать дело в ведение СЧК, – окончательно сделал свой выбор начальник имперской армии. – и покончить с этим вопросом».
Блуху ничего не оставалось, кроме как согласиться: «Ну, раз, брат-чум Закинхр так хочет заняться этим вопросом, не станем ему мешать… Осталось решить вопрос о назначении нового карака в сектор Донецк-Макеевка».
«Чтобы не осложнять дело, я временно назначу туда своего человека», – решил Закинхр.
«Вы же знаете «Устав». Вы должны назвать конкретного чума», – Блух не совсем ожидал такой настойчивости от своего главного соперника, потому что подобный ход разламывал все его надежды на обретение влияния в том регионе. Он считал, что чум, служащий в СЧК не способен на столь поспешные действия.
Но у Закинхра всё было готово: «Сестра-чум Анахр. Она отлично знает эту группу. Сама там работала на протяжении шести месяцев. У меня нет сомнений в её компетентности. Она поставит там всё под контроль».
Из присутствующих, кроме эсчекиста, Анахр никто не знал, а Закинхр говорил без тени сомнения, так что и спорить было не с чем.
«Если все согласны…» – почти смирился Блух.
Все были согласны.
«Тогда совещание закончено», – окончательно смирился Блух и подумал о том, что противника можно победить не только за столом, но и вне его пределов.
Промах в нужную сторону
У чумов выявилась какая-то чумовая болезнь на кабинет карака Манхра: там убили карака, там они утроили пытку над вольным человеком, и там же они произошёл «особый» разговор с Тихомировым.
Двое чумов схватили его во время работы и, ничего не спрашивая и не объясняя, приволокли туда. Его посадили на стул, на котором ещё совсем недавно сидел Владимир, и задали один простой короткий вопрос: «Ты будешь на нас работать?»
Отвечать на подобные вопросы Гавриил учил не сразу: он хоть и простой, но неожиданный.
Вокруг стояли двое чумов, Принхр и Чанхр, и один предатель, Дмитрий. Все смотрели на Тихомирова, но думали друг о друге, причём в крайне отрицательных тонах: Чанхр хотел убить Принхра за то, что тот мешает ему «держать людей в узде», Принхр хотел убить Дмитрия за то, что тот предатель, и ему не важно было, кого он предаёт, Принхр ненавидел это качество, а Дмитрий хотел убить Чанхра за то, что тот недооценивает его важность.
«Буду. – ответил Иван. – За «свехр-норму» питания».
«Хорошо… Вот твой шеф», – Принхр помахал большим пальцем левой лапы в сторону Дмитрия и подумал о том, можно было бы найти «шефа» и получше, хоть это и только слово.
Тихомиров кивнул.
«Тебе не интересно, куда делся Пожарин?»
Иван отлично понял, что, если он сейчас ответит положительно, самое меньшее, что ему сделают, так это скажут, что с ним случилось: «Нет. Не интересно».
«Мы казнили его. Он нас предал», – в конце этой фразы Принхр снова подумал о Дмитрии: «С кем же мне приходится иметь дело».
Тихомиров сидел на стуле, заляпанном кровью вольного человека, и ждал, когда ему дадут полномочия, хоть какие-то, когда ему дадут повышенную норму еды, чтобы он смог отнести её голодающим в шахте, он ждал, потому что знал, что это лучшее, что он может сделать.
«Так что первое правило, – продолжил чум. – никогда нас не предавай. Никогда. Или с тобой случится тоже самое».
Тихомиров кивнул и опять вспомнил командира: «когда тебе начнут рассказывать, что можно и что нельзя, кивай головой… задумывайся, медленно крути глазами и кивай. Они могут попробовать тебя сбить с толку какой-нибудь фразой вроде «… обо всём докладывай своему шефу…». Ты невольно можешь вспомнить меня и выпустить из себя правду. Запомни главное правило. Когда ты разговариваешь с тем, кто может тебя сдать и особенно с чумом, никогда не расслабляйся… Расслабишься и сболтнёшь чего-нибудь лишнего… Можешь в некотором роде показывать, что ты расслаблен, но никогда не делай этого».
«Второе. Не обманывай нас», Принхр говорил настолько серьёзно, что можно было подумать, что он сам живёт по этим правилам.
Тихомиров кивнул в очередной раз, а Гавриил намертво засел в голове: «Не смотри подолгу им в глаза. Они примут это за наглость и могут просто убить. Сам их знаешь. Лучше мелькай по углам, но не много, и особенно когда говорят они».
В реальности Иван и не стал бы пристально в них вглядываться. Когда он смотрел на чума, его начинало трясти и немного тошнить: зелёная кожа, стекающие сопли с головы до ног, какая-то отвратительная слизь, выделяемая во множестве мест в произвольном порядке – картина для привыкших и только.
«Теперь то, что тебе нужно делать… Во-первых, если внизу ты услышишь хотя бы слово про восстание, немедленно сообщай нам. Поговори с кем-нибудь на вышке или ещё что-нибудь… как хочешь, но информация должна быть у нас… Второе. Если услышишь от кого-нибудь что-нибудь про нас или наш великий камень, немедленно сообщай нам. Нечего этим людям нас обсуждать. И третье. Маки. О них особый разговор. Информацию о них сообщай нам своевременно. Если срочно, сообщай срочно. Нет, так нет. Промахнёшься, получишь камнем под рёбра. Всё понятно?»
Тихомиров, задумавшись ненадолго, твёрдо кивнул головой.
«Хорошо. Дмитрий объяснит тебе остальное», – под конец вывел Принхр и, мрачно шагая, поплёлся к двери. Чанхр точно также вслед за ним.
В походке чумов было что-то неестественно. Словно их тела кто-то долго делал, а потом бросил незаконченным.. Они показывали себя твёрдыми, решительными и бескомпромиссными. А походка была прямо противоположной: лапы будто боялись делать следующий шаг из-за того, что за это их кто-то накажет, голова раскачивалась как подрубленная, а спина то сгибалась, то выпрямлялась обратно.
Когда звери ушли, Дмитрий подош1л к Ивану и присел на стоящий рядом с ним стул – пару часов назад на нём лежали «инструменты для допроса».
«Я Дмитрий», – возвышенно возвестил предатель и величественно уставился на Тихомирова.
«Иван», – ответил Иван.
«Значит так, Ваня. – Дмитрий откинулся на спинке и забросил ногу на ногу. – Делать ты будешь то, что я скажу. Я говорю идти, ты идёшь. Я говорю ползти, ты ползёшь. Это понятно?»
Тихомиров спокойно кивнул: с ним разговаривал уже не чум, а его жалкий слуга.
«Дальше. Кроме еды, они тебе ничего не дадут, если не попросишь. Так что… Скажи им, что тебе нужен героин».
«Я даже не знаю, что это».
«Ты разве не понял мою предыдущую фразу?» – Дмитрий хотел было ударить его по щеке, как он это делал со всеми предыдущими, но не смог: ощутил какую-то опасную для себя силу, что-то большее, чем просто желание выжить.
Иван увидел это, увидел, с кем имеет дело, чего стоит его собеседник, и почему он здесь до сих пор находится.
Дмитрий – слабый человек, и именно поэтому чумы держат его возле себя. Он всегда будет подчиняться им, или тем, кто окажется сильнее их, а сильнее их вокруг никого нет.
«Так ты понял меня?» – злостно спросил предатель.
Тихомиров уже всё решил и начал действовать. «Да», – ответил он и со всех своих сил, со всех сил шахтёров, которые сделали бы это за него, ударил Дмитрия в челюсть свои окаменевшим от вырасти кулаком.
Предатель не свалился, а отлетел назад, будто знал, что этого недостаточно, для всего того, что он сделал.
Иван медленно встал, поднял валяющийся стул «инструментов допроса» и уверенно подошёл к Дмитрию: «Да. Я понял. Я очень хорошо понял, что ты сказал». Тот лежал, не двигаясь, и бешеными глазами глядел на стоявшего.
«Я здесь не на тебя пришёл работать, – Иван говорил грозно, но не кричал. – Я не буду ничего для тебя делать. Чумы сказали, что ты мой шеф… Ты с этим согласен?»
Дмитрий лежал и молчал.
Согнувшись и присев на корточки, Иван жестоко взял его за одежду: «Ты согласен?»
Дмитрий отрицательно закачал головой, совсем как чумы при ходьбе, только быстро.
«Вот и хорошо», – Тихомиров поднялся на ноги и вышел из помещения.
Дмитрий остался лежать на полу; он не вставал, он не мог встать, он не мог даже поверить в возможность это сделать.
Размышления резиденто
Три года назад группа Богдана Хмельницкого собиралась (вернее собирались командующие отдельных подразделений и, конечно, Виктор Хмельницкий) в Харькове для разработки новой тактики войны против чумов. Один из повстанцев во время этого нашёл здание Харьковского Университета, включая библиотеку.
Практически все из маки любят изучать историю человечества ещё до нашествия чумов, и данное событие стало настоящим подарком не только для участников собрания, но и для большинства «несогласных», получивших часть, разумеется, хоть и совсем малую из того, что было, в своё распоряжение.
Сейчас Виктор Хмельницкий находился в городке Зализничное, близ Кривого Рога. Вместе с ним его сопровождение численностью порядка трёхсот человек именуемое «Отряд 14».
В городке для них был оборудовано нечто вроде ДЗОТа.
Вечер. 11:38. На дозоре десять человек. Связками по двое. Михаилу Живенко и Александру Ручьёву достался дозор пути, ведущего на юго-восток, в Радушное.
Кроме как о прошлом на дозоре не было принято разговаривать.
«Сегодня морозит, – после небольшого затишья сказал Михаил, посматривая на сугробы, завалившие дорогу. – Интересно, а раньше… сто лет назад… люди не научились обогревать всю Землю, а не отдельные здания?»
В отличие от Михаила Александр был в Харькове.
«Научились», – ответил он.
«Серьёзно?»
«Да. Они загрязняли воздух углекислым газом, и температура поднималась».
«А летом? Они что? Уменьшали его содержание?»
«Миш… Не обольщайся древними. Они управляли большинством процессов только в одну сторону… Ты думаешь, они так уж хотели сменить климат? Да ничего подобного. Просто не могли не загрязнять и всё тут. А то, что это поднимало температуру, стало занимать их уж потом. Когда стало видно, что это».
«Не понял. Как это? Хотели, но не могли. Не делали бы это и хватит с них».
«Коротко говоря. Одни люди дальновидные, другие нет. Одни считают, что надо жить так, чтобы не получилось во вред окружающим, другие – что надо так, чтобы было как можно лучше себе, а остальные обойдутся».
«Это Соединённые Штаты?»
«Можно конечно и всё на них свалить, но они далеко не первые. До них такими была Великобритания. Ещё раньше Хазария. Ещё раньше Карфаген. Это такое дело, «самого виноватого» не найдёшь. Есть тот, кто придумал. Есть тот, кто развил. Есть тот, кто добился наибольших результатов».
«Я про них больше всего из всех этих читал…»
«Я тоже», – грустно ответил Александр и вздохнул.
«Чего?»
«Знаешь фраза «наибольшие результаты» не должна значить такой перебор, что глаза на лоб лезут… Карфаген проводил свою политику в Средиземном Море. Хазария паразитировала на Волге. Великобритания колонизировала весомую часть мира. И никто из них не заставлял жить по своим правилам. Но эти… Припираются в чужую страну, которая вообще в другом полушарии Земли и мало того, что разваливают, что ни попади под руку, так ещё живи ты, как они скажут. Вот не хотят те жить так. Так нет их заставляют. Объясняют, выводят всякие формулы, показывают на многолетнем развитии Западной Европы, что это так, как они говорят, и снова заставляют. Вот неужели трудно понять, что если человек хочет жить в юрте, а не тридцатиэтажном блочном доме, не стоит его от этого отговаривать. Захочет – сам переедет, не захочет – не переедет. Это его дело, тем более, что он сам никого не заставляет селиться в юртах. Так нет. Им надо поселить всех в эти свои блочные дома, чтобы потом снимать с них плату за свет, воду и отопление».
«Что всё прям так и было?»
«Если говорить по существу, то да».
«А я читал, что США – бывшая колония… Великобритании. Потом они отсоединились и… им же никто не помогал… они сами и развивались…»
«Это всё так и было, но, к сожалению, только вначале. У них был лидер. Монро. Он провозгласил доктрину, согласно которой они не вмешивались в дела Восточного полушария, а Старый Свет – в дела Западного».
«Ну, так же ведь и было?..»
«Было. Понимаешь… У них, в Западном полушарии, конкурентов, в принципе не было. Они и починили там себе всё. Только сделали это так, чтобы никто не видел. Экономикой. Сначала они заключили с властями остальных стран выгодные только себе договоры. А потом, чтобы эти договоры никуда не делись, они начали влиять на эти власти, менять их. Выбирать только тех, кто будет делать то, что им нужно».
«Но это же ведь только способ ведения международной политики и не более того».
«Вот именно более того. Они обворовывали не просто какие-то власти. Они обворовывали целые народы, которым нечего было есть, которым нечего было носить, которые заслуживали нормальной жизни не меньше, чем те, что жили в Соединённых Штатах».
«Но ведь их «отцы-основатели» не предполагали ничего такого, когда создавали всё это. А последствия – лишь амбиции отдельных правителей».
«Вообще говоря термин «отцы-основатели» никак для подобных людей не подходит. Это насочиняли те, кто пытался отмыть своё прошлое и прошлое своей страны. Нет, это, конечно, все делали. И мы в том числе. Скажем в отношении Владимира «Красное Солнышко», когда принимали во внимание его заслуги и потом каконизировали, но всё же здесь есть принципиальные различия. Наши «редакторы» никогда не касались политики в этих вопросах, либо это была настолько внутренняя и сугубо личная вещь, что её можно было простить. Ты никогда не наёдешь о Владимире или Ярославе что-то вроде того, что они стремились для мирового счастья, распространения высших моральных ценностей по всей Земле нашей и ещё чего-нибудь в этом роде. Они выступают в роли нужных правителей для своей собственной страны и не более того. А вот, если в какой-нибудь американской прессе зайдёт речь о Джордже Вашингтоне, сразу добавят, как много он сделал для развития демократии во всём мире и так далее и тому подобное. Если они скажут об Александре Гамильтоне, то тут же влепят, какой он превосходный мыслитель капиталистического развития страны, что он чуть ли ни «родоначальник» «подобной мудрейшей» системы распределения продуктов производства. Когда упомянут Томаса Джефферсона, за одно напомнят о его способности сформулировать права человека в составе государства и то, что благодаря ему образовалась совершенная юридическая база, позволившая людям легче реализовывать их законные возможности. И про Мэдисона, и про Адамсов, и про Франклина ты услышишь не меньше всего хорошего. И никто вспомнит, что все они были рабовладельцами, что после восстания в 1776* году военные чины раздавались в соответствии с величиной имущества, что Вашингтон стал главнокомандующим исключительно потому что, кроме него среди плантаторов никогда из военных толком и не было, что Гамильтон был его адъютантом и стал состоятельным женившись на дочке одного из крупнейших плантаторов, что его способ обогащения никак не вяжется с капитализмом, что Конституция Джефферсона плевала на всех негров и простых американцев, защищая права имущества и незаконности его отъятия даже в том случае, если оно добыто нелегально, но этот факт не доказан, что давало плантаторам возможность прикрываться тем политическим объединением, которое они сами создадут, что и само-то восстание было из-за плантаций, и войну-то за них выиграли французы. Где они нашли здесь «отцов» или «основателей», я не знаю. Чем здесь можно восхищаться, я тоже не знаю. Можно признать их ум, способность зарабатывать деньги, возможность действовать дипломатично, когда это понадобиться – да. Это, конечно, всё очень хорошо и признать можно. Но те же качества я могу признать и в Гитлере, и в Наполеоне, и даже в целом ряде террористов, которые умеют и то, и это. Вот только это не значит, что все эти их способности послужили на благо планете. Более того, лучше бы и Гитлер, и Наполеон, и тот ряд террористов были бы полными дураками, и тогда бы не было много чего такого, о чём и подумать-то дорогого стоит. И пока мы восхищаемся их боевыми качествами кто-то с таким же успехом ставит их в пример. И ещё кто-то может с них взять этот пример, а поскольку и умным и способным в торговле и дипломатии, и ещё многом другом, быть тяжело, они начинают брать всю «дурь», какая у них только была, потому что её-то уж повторить не сложно. В процессе учёбы в людях всегда надо разделять две принципиально важные вещи: что хорошего было в человеке, и что он хорошего сделал для всех. Вот, на мой взгляд, «отцы-основатели» для всех сделали гораздо меньше, чем для своих».
«Ладно, допустим. А чего ещё плохого они сделали? Во Вторую Мировую они же воевали за нас…»
«Нет, ну во Вторую Мировую они, разумеется, воевали за себя. Чего там говорить… Правда, меня здесь больше интересует их тогдашняя оценка всего этого…»
«А что там такого интересного?»
«Мне как-то случайно попался их учебник истории. Не знаю, уж как он попал в Харьков… Ну так вот. Суть дела в том, что там написано, что именно они победили во Второй Мировой Войне, то есть внесли самый большой вклад… И именно им мир обязан в спасении от фашизма».
«Как это так?»
«Так там было написано».
«Не пойму… Ну сравнили бы, сколько, где погибло. Сравнили бы силы. Да что там сравнивать? Советский Союз только потерял тридцать миллионов!»
«Им не надо ничего сравнивать. Просто им надо было убедить своих собственных граждан, что они лучше.
Они это и делали. А так ли это на самом деле, их уже не волновало. И переспаривать их бесполезно: когда человек в чём-то фанатичен, никакие аргументы тебе не помогут – пусть там будет хоть сто миллионов, тебя и слушать не станут».
«А у тебя кто-нибудь там погиб?»
«У кого из нас там кто-нибудь не погиб? Папа говорил мне, один мой родственник погиб под Курском, другой – дошёл до Берлина… Если бы не дошёл, меня бы здесь не было».
«А мой в самом начале попал в окружение под Вязьмой. Вот… Потом его, наверное, расстреляли… Точно не знаю, но живым он не остался».
«Если бы Россия воевала бы только во Второй Мировой Войне, это ещё было бы хорошо… А то у нас здесь всё разваливали десятками раз… Войн больше, чем мира».
«А Украина? Мне папа говорил, что я украинец».
«Миш… Ну что Украина?.. Россия, Украина, Беларусь – всё одна страна. У нас всегда были одни и те же враги. И воевали мы всегда вместе… Вот у нас группа названа в честь кого?»
«Богдана Хмельницкого».
«Да, а кто это?»
«Сань, ну что ты думаешь, я не знаю?»
«Ты скажи, кем ты его считаешь».
«Героем».
«Почему?»
«Ну, он погиб за свою страну».
«Он являлся подданным Речи Посполитой. Выходит, он повстанец?»
«Нет. Нет. За Украину он умер».
«Так вот не было её тогда. Получается он из состава одной страны эту территорию вместе с людьми вывел и ввёл в другу. Своей страны-то не было».
«Но люди же были, которые там жили. Он ради них это и сделал».
«Вот. Молодец. Он умер за людей. ОН понимал, что лучше для этих людей. Это уже цивилизационные ценности. Запад и Восток… Украинцы же славяне, при том восточные, как и русские, как и белорусы. А для того, чтобы их приняли в Запад, для того, чтобы в Речи Посполитой и король, и магнаты признали их, как равноправных подданных, им, украинцам надо стать именно такими, как все на Западе… Это же невозможно. Невозможно взять и переделать сознание целого народа, нельзя переделать все обычаи и традиции, нельзя забыть всё то, что было «до». Нельзя забыть, сколько голов было сложено за эту землю. Такие вещи делают из нас людей, пропитывая собой. Именно поэтому Богдан Хмельницкий – национальный герой. Национальный герой – это тот, кто спасает нацию от исчезновения, растворения в слоях других наций… Если бы, того, к чему он стремился, не произошло бы, Украина просто исчезла бы. Её бы просто не стало, потому что не может быть нации без лица».
Финал речи определил заместитель лидера группы Александ Зубрилов: «Вы тут всё о прошлом беседуете…»
Его голос звучал ещё громче шагов, продавливавших растаявший днём и заледеневший вечером снег. Такой снег сверкал под Луной ни чуть не хуже, чем под Солнцем, а при его проламывании производился шум чуть ли ни на километр. Вот и сильнее этого разносился его голос.
Через полминуты заместитель уже стоял у пункта дозора – небольшая возвышенность с тремя тополями и кучей кустов: место не идеально, но, по крайней мере, дорогу видно на десяток километров.
«Сань, я понимаю, что ты зам, – тихо сказал Ручьёв. – но это не значит, что чумы сделают вид, что ничего не было».
Зубрилов был и грустный и радостный одновременно: голос довольный, лицо – нет: «Сейчас они никого не услышат. Они все не здесь».
«А где? Все домой поехали? Им всё надоело?»
«Нет. Нет… Они просто все в другом месте, не здесь… У командира к вам персональное задание… Город Никополь знаете, где находится?»
«Тот, который у водохранилища? У которого N разбросал свои слюни и сопли?»
«Да. Так вот вам надо добраться туда и передать вот это», – Зубрилов вручил Ручьёву конверт и продолжил: «Место ты знаешь. Сейчас там должны быть 77-ые».
«А голуби. Я знаю, у нас есть один, который туда летает».
«Эхх… Разобрался бы я с этим делом, откуда ты это знаешь… Нет, уже у нас его… Умер две недели назад».
«Что-нибудь особенное?»
«Да. Именно для тебя. Помнишь мы отправляли Никиту и Владимира в Макеевку?»
«Угу».
«Они мертвы».
Ручьёв отвернулся в сторону и, посмотрев на снег, взял его немного и растёр по лицу.
«Они геройски погибли… Судя по всему Владимир направил их по ложному следу. Всё в порядке, но чтобы было ещё лучше, надо доставить это письмо. К утру завтрашнего дня».
Ручьёв кивнул: «Да… Хорошо… Мы сделаем это».
Ручьёв был учителем Владимира; именно он учил его двигаться быстро и незаметно, стрелять точно и сразу, верить сильно и навсегда. Никого, кроме Владимира, у Александра не было, и них обоих была одна общая цель – Победа.
«Сань», – сказал Ручьёв уходящему Зубрилову.
«Что?» – не поворачиваясь, ответил тот.
«А куда нам идти потом?»
Заместитель понял, куда тот клонит и, не медля, ответил: «Если хочешь, иди к своим… Я бы на твоём месте тоже сделал это».
Маки – люди свободные, вольные. Лидер только руководит ими; для того, чтобы делать атаки сильнее и организованнее; для того, чтобы собрать мощь в единый кулак; для того, чтобы победить.
