Владимир Андерсон
Борьба: Пленники Тьмы (книга первая)
Кто о свободе, а кто о жене
Вернувшись в первый сектор, Мария помимо восьми престарелых людей заметила своего жениха с уже замотанной бинтами рукой. Рафаил в это время читал что-то коричневатого цвета.
Мария медленно подошла к нему сзади и, сев на колени, прикрыла его глаза ладонями.
Рафаил не стал высчитывать варианты вероятности возвращения кого-либо в «зал отдыха» (или просто «спальню», как его все называли), вдыхать и распознавать запах и нежность рук, а просто сказал «Мария». Любимые чувствуются сердцем, а не органами чувств.
Они обнялись и на мгновение забыли о том, что вокруг ещё что-то есть. Но лишь на мгновение, больше не смогли: вокруг всё слишком мерзко и противно.
«Как твоя рука?» – спросила Мария, поглаживая ряд бинтов, намотанных от локтя до пальцев.
«В порядке», – ответил Рафаил и погладил её по косе, свисавшей с головы и до середины спины.
«Да знаю я твоё «в порядке»… Болит?»
«Да нет, любимая, не болит?.. Тебя сюда мой батя отправил?»
«Да».
«Ты ему сказала?»
«Он уже знал, когда пришёл ко мне. Я только подтвердила. Не надо было?»
«Надо, надо, Маш… Про ребёнка сказала?»
«он сам понял… Меня прямо перед ним вырвало…»
«О, а ещё меня спрашиваешь о здоровье».
«Любимый. При беременности это обычное дело…»
«Да я знаю, но всё равно».
«Вот всё равно, Гавриил Владимирович меня сюда и отправил».
«Дошла без приключений? Из вышки не интересовались?»
«Нет. Они там спали».
Рафаил немного посмеялся, потом ответил: «Это ж надо, кому мы проиграли».
«Знаешь, я подумала… По-моему, ты слишком много об этом думаешь…»
«Маш, об этом все думают».
«Да, но ты по-особенному… Вот, что ты сейчас читал?»
«Рафаил не хотя протянул ей книгу. «Терроризм XX века».
«Ну и что это?»
«Тут же написано».
«Да я вижу… Любимый».
«Что?»
«Я боюсь за тебя».
«И я боюсь за тебя и не хочу, чтобы ты жила здесь».
«И что ты предлагаешь?.. Мы же не виноваты, что всё так. Нам просто надо это пережить».
«Нет. Хватит это переживать. Мы уже четвёртое поколение только это и делаем. Пора всё изменить».
«Любимый, пожалуйста, не делай этого. Ты же знаешь, чем заканчиваются восстания. Пожалуйста, любимый, не оставляй меня… У нас же скоро будет ребёнок. Подумай о нём. Пожалуйста… Не иди умирать», – Мария говорила это от той части сердца, которым можно говорить только с тем, кто дорог тебе больше, чем любой другой на свете; вот уже пять дней она видела его как-то по-другому, не знала как, но точно по-другому, и не было ничего, что было бы страшней этой формы.
Резиденто-диссиденто
Что из себя представляет «несогласны» с чем-то человек, проживающий у себя «дома», представить нет проблем – как правило, внешне от «согласного» он ничем не отличается; может, он даже мыслит так же, только в «другую» сторону.
А вот, если этот «несогласный» взял в руки оружие, и не потому, что он так привык, а потому что его довели до этого, облик его меняется до «неопределённой узнаваемости». А значит это следующее:
Первое – сбежавшие рабы (причём из совершенно разных мест: лесопилка, шахта, буровая – всё, что угодно), становящиеся самими собой в рамках свободного бегства;
Второе – люди из разных мест, в основном прибывшие по одиночке, входящие в состоявшуюся там субкультуру, при этом приобретая те качества, о которых они раньше могли и не думать;
Третье – убежав из рабства, люди, попадающие под воздействие нового себе незнакомого харизматичного лидера, стремящегося к одной единственно верной, в первую очередь для него самого, цели – свободе всего без исключения человечества.
В целом, все отдельно взятые группы маки объединены на энергетиках определённых лиц – лидерах. Не мало было случаев, когда по смерти лидера группа разваливалась, и уже отдельные частички вливались в те, где находился «похожий» лидер: собственно, в основном, народу, если он народ, а не развязная на политике масса, всё равно какого роста глава, и какие у него взгляды на устройство Мира, лишь бы вёл к той цели, которая для них жизненно важна – освободить Землю от чумов.
Так было с группой «Волк», которая не так давно вошла в группу «Богдан Хмельницкий». Теперь общая территория давления этого объединения распространялась на всю бывшую Восточную Украину плюс Курская, Белгородская, Воронежская и Ростовская области.
По поводу их лидера Виктора Хмельницкого разговоров ходило не мало. Во-первых, был ли он потомком национального героя Украины, в честь которого и назвали группу. Во-вторых, откуда он сам, то есть из какой зоны добычи и какого рода занятия. В-третьих, какие контакты у него налажены и существуют ли они вообще.
Ни по каким поводам Виктор диалогов не вёл, а третий пункт и вовсе вызывал у него недоумение. «Да каким же я буду дураком, – резко, но спокойно отвечал он. – если расскажу про свои связи. Или вы считаете чумов откровенными бездарями, неспособными подкинуть в нашу группу агента? Нет… Даже, если бы это и было так, говорить об этом всё равно было бы глупо».
Выступал он перед повстанцами часто, каждый раз придавая им сил одним только своим выдержанным и твёрдым голосом, отлично сочетавшимся с его рослой фигурой и невозмутимым лицом.
Вот краткий пример его речи (2 июля 2168 года, после нападения на ж/д состав, перевозивший 22-ую имперскую буру чумов):
«Три часа назад я отдал приказ атаковать состав чумов, направляющийся из Волгограда в Донецк. Спустя час я наблюдал, как тридцать пять наших братьев дрались за свободу. Сейчас они мертвы. Мертвы все до одного. Но свободны… Господь дал на эту возможность. Так или иначе, оставаясь в живых или погибая, но сражаясь мы всё равно будем свободны.
Наши братья погибли как герои, сражаясь за свободу… наших родных, умирающих сейчас на шахтах и рудниках. Я никогда не скрывал от вас правду. Не сделаю этого и сейчас… В результате нападения погибло всего два чума. Всего лишь два… Да, кто-то скажет: «Наши братья умерли за ерунду. Они убили всего двоих». Но это не так. Потому что это война. И на войне без потерь не победить. И без больших потерь не будет больших побед – в прошлую атаку, потеряв троих, мы уничтожили сорок. И это не единственный пример.
Преуменьшать цену сегодняшних потерь значит быть слепым. Одним из убитых чумов был Руминхр. Все его знают? В первую задачу этой группы я поставил его уничтожение. И они сделали его. Владимир Краснов, забравшись в состав, подорвал его вместе с собой. Наш брат погиб, но выполнил задачу. Кто теперь скажет, что подвиг тридцати пяти сынов Земли ничего не значит? Мне, как и всем вам, жаль погибших. Но эта операция была нужна как воздух… Наше время скоро придёт. Погибшие дети Земли приблизили её как никогда близко, и мы не забудем как их жизни, так и их смерти.
Не смотрите на цифры. Они ничего не значат, когда свобода так близка».
После этой речи повстанцы поверили в Победу не только из-за харизматичной личности Хмельницкого. В его речи прозвучало имя Руминхр. Это один из лучших специалистов Империи Чёрного Камня по организации безопасности и обороны. Таких чумов по пальцам одной руки пересчитать можно. Если бы он прибыл в Донецк, сектор превратился бы в крепость.
Вечером 25 марта 2170 года Виктору прибыло послание от одного из командиров сомы, работающей в группе Донецк-7 по новому ещё, только что созданному каналу («нитка»).
После приказа изучить «нитку» Виктор принялся за сообщение:
«Лично и строго секретно Виктору Хмельницкому.
Я, командир сомы, решил довести до вашего сведения ряд следующих факторов.
Первое. Активное казнокрадство карака нашей группы Манхра раскрыто, и к нему пришло требование возвратить украдено сырьё и выплатить штраф. По нашим данным средств у него не хватает, поэтому вместо штрафа он намерен уничтожить группу маки, по всей видимости вашу.
Далее. Для увеличения добычи угля Манхр сократил время отдыха всем нам до четырёх часов.
И, наконец, самое главное. Он предвидит восстание, поэтому, по сведениям наших источников, вызывает в группу Донецк несколько дополнительных бур.
Своё имя я назвать не могу по понятным причинам возможности перехвата данного письма».
«Саня!» -позвал лидер своего помощника. Тот явился спустя пятнадцать секунд.
«Саня, завтра к утру мне нужна вся информация о Манхре. В том числе и о его разногласии с Центром. Второе. Вызови мне Орлова».
Василий Орлов, командир спецотряда ликвидации, прибыл спустя сорок шесть секунд.
«Вася, тебе особое задание. Собственно, как всегда. Завтра у тебя весь день на подготовку. Если после завтра я отдам тебе приказ, Манхр должен быть мёртв».
Наверх из 381-ой сомы отправили троих: Евгения Севера, Сергея Большакова и Ивана Тихомирова. Особую надежду Гора возлагал на последнего. Этого человека он готовил уже довольно давно (порядка семи лет) и особенно тщательно. Именно через него и прошло то письмо Хмельницкому.
26 марта Тихомирову поручили работу в качестве уборщика главного коридора. С одной стороны вроде ерунда, с другой – коридор-то главный, и, если взять в расчёт содержимое, например, всего лишь мусорок, картина меняется на противоположную.
Сам коридор оказался настолько длинным, что к середине дня отмыть его удалось только на три четверти.
В 15:32 проходящий по коридору человек остановился в двух шагах от Ивана и шепнул в сторону, словно и не ему: «Я от маки. Хмельницкого. Надо связаться с вашими».
Время для подобных разговоров смотрелось как нельзя лучше – ровно полчетвёртого дня чумы шли уходили на обед вплоть до пяти.
На самом деле этот человек мог оказаться аж одним из четырёх, и это минимум.
Вариант номер 1.
Самый что ни на есть простой и провальный. Он служит имперской службе по защите Чёрного Камня (СЧК).
Вариант номер 2.
Он занимается самодеятельностью, то есть хочет сдать кого-нибудь чумам за возможную помощь или вознаграждение (мало кто знал, но таких чумы после получения информации, как правило, расстреливали вместе с обвинённым; исключения были в тех случаях, когда их использовали по несколько раз, но потом всё равно убивали – ну у кого же предатель может вызвать симпатию?)
Вариант номер 3.
Его послал кто-нибудь вроде Горы из шахты, чтобы проверить подготовку или что-либо в этом роде.
Вариант номер 4.
Он и правда является тем за кого себя выдаёт.
Первое, чему учил Гавриил своего ученика при возникновении контакта, так это ни в каком случае не «играть свою роль» сразу, то есть проверить и определиться, прежде чем выполнять истинную задачу.
«Лучше упустить какую-нибудь информацию, чем завалить полсети на пустяке», – говорил Гавриил.
Так Тихомиров и поступил.
«По-моему, – ответил Иван. – ты обратился не по адресу».
«Да как не по адресу? Слышь, там все зашумели. Говорят тяжко будет…»
Гавриил не вылезал из головы со своими наставлениями: «Постоянно. Постоянно пытайся определить, с кем ты говоришь. Порой даже не важно, на чьей он стороне, главное каков он сам. Может, он слабак… Ну что стоит заставить слабака поменять сторону? А, если он силён духом, смотри, насколько он твёрд в своих собственных убеждениях. Какова его степень доверительности. Где его черты предела… Всё это, конечно, придётся чувствовать, иногда на анализ нет времени».
С первого вида незнакомец весьма неконролирующим себя человеком и не знающим свои собственные желания. Но после второй фразы почувствовалась его натренированное умение оказывать давление путём постановки собеседника перед немедленным выбором.
Единственно, что безошибочно сейчас мог Тихомиров, так это уходить от ответа благодаря занижению собственной значимости: «Я же сказал. Я ничего не могу. На шахте я никого не знаю… Знаю чумов и их беспокоить уж точно не хочу. Спроси кого-нибудь ещё».
«Да кого ещё-то? У меня срочное дело».
«Ну у тебя срочное дело, а мне надо пол мыть. Ещё куча работы. Дай Бог справиться».
«Короче, да или нет?»
СЧК. Он оттуда и это точно. Во-первых, он совершенно не беспокоиться в данный момент времени, как будто это игра, а не вопрос жизни и смерти. Он под носом у чумов, которые разорвут его, если что, а чувствует себя раскованно и непринуждённо. Главное именно раскованно, словно знает, что из-за угла сейчас никто не выйдет, его не убьёт или ещё чего похуже, словно он делает то, что ему официально разрешено. Иван на своей работе должен мыть пол, а он вести разговоры о восстании.
Тихомиров теперь даже ощутил тот падальный тусклый запах, который от него исходит, и решил наконец полностью избавить врага от подозрений: «Нет, я уже сказал. Хочешь быть расстрелянным, можешь им быть, но без меня».
Незнакомец усмехнулся и, плюнув в сторону, пошёл прочь.
В середине дня Гавриил Железнов получил письмо от Хмельницкого по наружному каналу, а именно через Большакова. Ему не стали, как Тихомирову, задавать наводящие вопросы, а сразу сунули посылку. У маки есть свои хорошо осведомлённые люди в самой шахте, и кому можно доверять им известно заранее.
Гора распечатал конверт без записей на лицевой стороне и увидел отнюдь не чисто оформленный документ (маки специально пачкали подобные вещи, чтобы сбить с толку чумов; в этот раз он был заляпан коричневой землёй и немного опилками, совсем чуть-чуть, и экспертиза показала бы, документ писали в районе города Красный Луч, на самом деле землю из разных мест носили с собой, надо-то немного – хоть малый, но всё равно обман противника).
«Секретно. От маки.
До меня дошло ваше письмо. Не буду скрывать, его содержание меня очень заинтересовало и даже взволновало. Поэтому я думаю, вы поймёте мою к вам просьбу предоставить конкретные подтверждения.
Надеюсь на вашу поддержку.»
Комбинация Горы и заключалась в том, чтобы не предоставлять никаких доказательств своей версии. «Пусть там испугаются до смерти. – думал он. – Обычно в таких ситуациях всплывают такие факты, которые по своей сути ничего не значат, но в совокупности приобретают ясную и ощутимую форму».
В ответном письме Гавриил сослался на сложность получения «дополнительных» подтверждений, а отказ в предоставлении уже имеющихся у него мотивировал возможностью раскрытия своих людей. Разумеется, всё это ерунда: никаких фактов толком нет, а «своих людей» всего трое, да и они совсем не глубоко в системе.
В 16:48 Тихомиров, продолжая мыть пол, снова заметил приближающегося к себе незнакомца. На этот за он не смог не взглянуть ему в глаза.
Мелькнув взглядом, Иван чётко рассмотрел одну выпирающую наружную черту – надменность. Такая наглая и высокомерная надменность. Она светилась совсем непонятным серым самолюбивым цветом.
Из остальных особенностей строения лица выделялась его абсолютно треугольного вида форма.
Иван решил, что в этот раз его убьют, и, продолжая выполнять свою обязанность, вспомнил Гавриила: «Много. Очень много раз тебе будет казаться, что это конец. Что всё кончено. Тебя просто убьют, и на этом всё кончится. Вспоминай, как своих товарищей. Вспоминай, как они трудятся под землёй, как они живут здесь, как они здесь страдают. Вспоминай своих родителей. Вспоминай, как они растли тебя, как голодали неделями для того, чтобы ты мог жить. А главное, вспоминай Землю. Ты же не раз был на поверхности, видел как там красиво, как там хорошо. Когда тебе станет тяжело, думай о плохом, о хорошем, но главное, самое главное о том, что всё, что ты ни делал, всё к лучшему».
«Помнишь меня?» – спросил незнакомец с треугольным лицом.
«Я не закончил работу», – ответил Тихомиров, неустанно продолжая водить тряпку из стороны в сторону.
«Так ты собираешься помогать маки?»
«Нет, не собираюсь».
«Вот и молодец».
Последние слова громом обрушились на сердце Тихомирова. Он был готов к ним, он знал, что возможно что-то подобное, но в сам момент его сердце стукнуло с такой силой, что в глазах потемнело.
Словно по сигналу двое чумов вышли из-за угла и направились к людям, а надменный эсчекист окончательно раскрылся: «Ты молодец, что не стал помогать маки. Теперь будешь помогать СЧК. Меня, кстати, зовут Дмитрий».
Иван остановил уборку и целиком развернулся к предателю: «Я буду с СЧК?.. Только, если мне дадут еды… сверх нормы».
Дмитрий рассмеялся: «Будь уверен, поесть тебе дадут. И сверх нормы. И сколько хочешь». Затем он перешёл на более серьёзный и деловой тон: «Только сдай пару своих друзей. И всё получишь».
Тихомиров первый раз в жизни настолько возненавидел человека. Он стоял и смотрел на него, на его жадные смеющиеся глаза, его аморальную беспощадную рожу, и вспоминал тех, кто сейчас задыхается от пыли под землёй на глубине в полкилометра, тех, кто мечтает о том, чтобы, если уж не самим себе, то своим детям дать нормальную, возможную жизнь.
Тихомиров второй раз в жизни видел этого человека и уже хотел впиться ему когтями в горло, разбить его голову о стенку и разодрать тело на части.
И этого было бы мало!
«Господи! – вскричал в уме Иван. – Да как его Земля носит?!»
К этому времени чумы подошли и уставились прямиком на Тихомирова.
«Ну так что? – громким голосом спросил один из них. – Ты будешь сотрудничать?»
Тихомиров взглянул им в глаза, пытаясь показать процесс обдумывания выбора (который был сделан ещё вчера), и, открыв рот, кашельнул.
«Что ты думаешь? – недоумевал Дмитрий. – Соглашайся».
«Мне точно дадут поесть сверх нормы?» – подняв брови, спросил шахтёр.
Тут вместе с предателем рассмеялись и чумы, затем дружно покивали головами: «Да-дут. Дадут, не волнуйся за это».
«Тогда согласен. Кого надо сдать? Я никого пока не знаю…»
Чум положил ему мерзкую ленивую руку на плечо: «На самом деле ты не заслуживаешь того, чтобы дотронуться до меня, но я хочу, чтобы ты почувствовал нашу силу».
Чум сжал свою лапу, как только смог. Зверь, который спит восемнадцать часов в сутки, весит в среднем сто пятьдесят килограммов, ест по сорок килограммов мяса в день, посчитал, что он всесилен и способен на всё.
Ногти впились в плечо, и кровь плеснула во все стороны. Иван чуть выдохнул воздух, но тут же захлопнул рот и, согнувшись, сквозь зубы издал слабый звук.
«Видишь, кто здесь сильный?» – улыбаясь, спросил зверь. Другой ухмыльнулся, а Дмитрий нехотя заулыбался: в глазах предателя мерцал страх, что, если он сделает что-нибудь не так или, наоборот, слишком так, как надо, ему не придётся испытать то же.
Тихомиров же в этот раз действительно сделал всё «слишком так»; за колебание его наказали, но именно благодаря этому, ему будут доверять особенные вещи – чумы подумали, что этот человек согласился из-за алчности, а не из-за страха, как большинство.
Тьма кромешная
26 марта 381 сома отрабатывала у угольного пласта. Вчера им порядком досталось (впрочем, всё прошло по плану), но никто не погиб.
Опасность смены у забоя заключается в «мастерстве» сохранения инвентаря в ходе добычи: чумы любили попинать пару раз за сломанную лопату или кирку (официально 5 ударов за кирку, 3 – за лопату), поэтому наблюдали за этим с совсем близкого расстояния, хотя и было их там немного. А некоторые даже утверждали как видели чумов специально подпиливающих инвентарь.
Но присутствовал также и плюс. За самими инструментами они не следили – только за процессом их порчи. Ярким примером этому был Евгений Романин, который за свою жизнь разбил три кирки и две лопаты и замечен при этом не был, соответственно и наказания удачно избежал.
После вчерашнего вся сома сбилась с толку (ощущение боли перемешалось пополам с усталостью, и, в частности, руки отказывались слушать «до конца»).
Основа успешной работы в правильных взаимоотношениях в коллективе. В подавляющем большинстве сом так и было: впереди волевой и целеустремлённый командир, а остальные, не отставая, за ним.
Гора стоял в самом центре добычи, то есть и справа и слева от него ровно одинаковое количество горняков (представителей его сомы остальные только так и называли) и долбил киркой по минералам.
Сильно, эффективно, со всего размаха инструмент, пронзая воздух, летел сверху вниз по красивой дуге, потом мягко отлетал и не сваливался вниз, как у уставшего или отчаявшегося человека, а снова поднимался в высь – нижней точки просто не существовало.
И все поочерёдно повторяли это за ним – весь ряд, вся сома играла как оркестр, причём предыдущая «волна» ещё не успевала дойти до конца, как последующая начиналась снова.
И так до бесконечности, и каждый боялся приостановиться или вообще встать: не сбиться с ритма, войти в темп – вот до чего дошла работа.
Все мышцы буквально разом забыли о том, что где-то ещё есть слабость и утомление: есть только сила и скорость и отставать от Горы горняк не должен. Просто не должен.
Подвести его значило бы не просто подвести себя, нет это ещё было бы нормально; подвести его, значило бы плюнуть во всё, что было «до». В 381-ой соме таковых не нашлось ни одного.
Каждый думал о каждом из этих слов, но Владислав Светлевский как-то незаметно для самого себя погрузился в размышления чересчур далеко от действительности.
Ему казалось, что сейчас он делает что-то, что отзовётся в веках, что примет новую неведомую силы, способную на всё, и именно эта сила решит всё.
Владислав как никогда захотел почувствовать себя личностью, выделиться из толпы, хотя и сделать это исключительно из идей самореализации и желанной помощи людям.
Он собирался помочь, но сделать это по-своему и только.
Раздался треск звонкий и протяжный, заедающий в ушах и продолжающий там бегать ещё некоторое время после того, как всё уже вроде бы кончилось.
Ударник кирки вместе с куском палки отлетел назад и, несколько раз провернувшись вокруг своей оси, упал прямо к ногам чума.
Никто не хотел смотреть на того, кто это сделал, никто и работу не хотел заканчивать, но что сделаешь, когда всё настолько очевидно.
Все оглянулись на Владислава – он стоял на месте , склонив голову и не поворачиваясь, и не мог понять, что же произошло; затем на чума – им был молодой командир 45-ой буры Чёрного Камня Зунхр, не жестокий – бесчеловечный.
Такому как он было наплевать на все уставы и правила: всё, что он знал, так это то, что чум – хозяин, а человек – раб, и отсюда все остальные выводы.
Первое, что появилось на его лице после неожиданности, так это удовлетворение. Удовлетворение возможности самоутверждения.
Зунхр поднял часть кирки и направился в сторону виновного.
Гора снова вдарил инструментом по пласту: ждать больше было нельзя, а то вся сома окажется в подобном Светлевскому положении.
Горняки снова застучали, снова помещение наполнилось звуком, и Владислав чуть пришёл в себя, но продолжая слышать тот треска в застенках своего разума: «Что… Случилось?»
Он обернулся и увидел идущего на него метрах в десяти командира буры.
Владислав сжал кирку в руках и, почувствовав небывалую лёгкость, взглянул вниз: сломанный кусок палки – теперь это только палка.
«Господи, да что же это?» – спросил себя Светлевский, когда враг был уже в пяти метрах.
Чум улыбнулся, но как-то не по-настоящему: для него это было естественным с точки зрения его садистских наклонностей.
«Ты, кажется, это уронил?» – подойдя, задал вопрос он и пару раз помахал вверх-вниз непригодным для работы предметом.
«Я… я просто работал…»– ответил виновный сквозь шум всего окружающего и содрогнулся собственным словам: он же говорит с этим животным, которое считает свои права на управление людьми непоколебимыми – Бог знает, за что он примет это высказывание.
Для Зунхра было не важно, как воспринимать этот ответ: «Ну, вот больше я тебе такой возможности не дам…»
Он размахнулся обломком кирки и всадил его Владиславу прямо в плечо.
По всему помещению раздался треск, глухой и мрачный. Металлическая часть кирки проломила кость насквозь и встала прямо на её место, пройдя через руку.
Кровь брызнула, она выбила фонтаном из этих мест.
Светлевкий вытянулся и согнулся назад и испустил достаточно тихий пронзающий звук.
«Тебе не легче, нет?» – поинтересовался изверг и тут же ударил виноватого в челюсть. Тот, отлетел назад, распластался на стене угля, которую он ещё пять минут назад из последних сил обрабатывал.
Чум развернулся к своим и, изобразив страдающее выражение лица, что-то пробурчал на своём языке: охранники рассмеялись как над философским анекдотом.
Заметив, что Владислав уже валяется на земле и выплёвывает кровь, Зунхр пнул его ногой, брезгливо и сильно. Затем, улыбнувшись, сделал это ещё раз и ещё… и ещё…
«Работать!» – заорал Гавриил, чувствуя как горняки начинают звереть от ярости – командир только и делал, что направлял этот поток на уголь: восставать нельзя, сейчас мы слишком слабы, сейчас мы проиграем.
От каждого последующего удара Светлевский стал стонать, он уже не чувствовал юоли, ему просто было обидно за то, что он больше не сможет помочь людям, разделить с ними то, что ему суждено, почти безрезультатно покинуть этот мир.
Чумы хохотали ещё сильнее: их смех уже заглушал удары инструментов об уголь и принял характер истерики, чумной аморальной истерики.
Стоявший в шаге справа от помирающего Владислава Константин Зацепин заплакал. Он продолжал вбивать металлический клин в угольный пласт, а по его щекам катились слёзы. Он хотел убить этого чума, другого, всех их, но не мог, потому что знал, что придут другие и не только он и все восставшие (это было бы ещё терпимо), но и остальные шахтёры будут казнены без всяких разбирательств.
Это ещё один чумной устав, который они «срисовали» с одного древнейшего документа*, созданного завоевателем многих восточных и западных земель. Согласно ему в случае восстания человека смерти подвергалась семья (10-15 человек), восстания семьи – бригада (40-60 человек), восстания бригады – сома (150-300 человек), восстания сомы – группа (500-2000 человек).
В данной ситуации из сомы вряд ли бы хоть кто-нибудь не восстал, если бы не командир. Это произошло бы стихийно, без осознания последствий, такое всегда случается, когда людей достают до последнего, когда терпеть уже нет возможности.
Терпеть и правда уже никто не мог – все дрались, но благодаря Горе делали это с углём, а не с врагом, которого ещё нельзя победить.
В этот день независимо от всего остального сома добыла 34 тонны (по плану 17). Сегодня Гавриил не хотел перевыполнять работу, но «сильные чувства» надо было куда-то девать.
Напряжения для остальных не было, тем более что 253-яя тоже на добыче с выполнением на 76 процентов, то есть 13 тонн (по плану те же 17).
Главное, что сейчас нужно было Горе, так это убавить чувства разъярённых шахтёров; уже второй день он думал о своей новой идее, о том, как можно победить чумов и получить не то чтобы свободу, а жизнь, просто жизнь, которую заслуживает человек.
Мысль и сложна и проста одновременно. Надо заставить чумов поверить людям в их беспрекословной преданности, ослабить режим, а затем, набравшись сил и объединившись с другими группировками, ударить со всей мощью и получить свою Землю обратно.
Но для того, чтобы чумы поверили в покорность людей, надо её показать хоть в какой-то мере, а для этого надо убедить в этом самих людей. А как это сделать, если они убивают нас за то, что мы время от времени ломаем инструменты (кто же не знает, что ничто не существует вечно, а уж тем более материя), не выполняем план (человек – не машина, ему свойственно иметь большой разброс в результатах работы) и ещё Бог знает какие менее значительные вещи?
Вечер закончился, началась ночь – время сна и отдыха.
Гавриил как всегда последним вернулся в 1-ый сектор после расчёта во 2-ом.. 1-сектор состоит из большого прямоугольного зала размером в 100х60 метров с прибавлением четверти этого прямоугольника, то есть 50х30, с боку и делится на пять частей: по одной на каждую сому и коридор.
381-ой принадлежит тот самый дальний уголок.
Прибыв в отделение (каждое было огорожено от другого стенкой земли и камня) и устроившись на «своёи» месте (поближе к выходу, чтобы не будить всех с утра раньше времени) Гавриил заметил очевидное изменение обычной ситуации: Рафаил и Мария, обнявшись, лежали в полуметре от него и тихо спали.
«Во романтики! – подумал Гора. – Думают, раз здесь ничего не видно, и сюда никто не ходит, значит можно делать, что хочешь… Я был такой же…»
Командир устроился по-удобнее и снова задумался о дальнейшем развитии событий: «Помню великого китайского полководца, жившего ещё до рождения Иисуса Христа. Его звали Сунь-Цзы. Так он говорил, что в основу войны кладут пять явлений: первое – Путь, второе – Небо, третье – Земля, четвёртое – Полководец, пятое – Закон.
«Путь – это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений».
Так говорил Сунь-Цзы, живший в конце VI – начале V веков. За это время изменилось многое, но война осталась, а значит и остались способы её выигрывать.
Сейчас мне верит только одна сома, и этого, разумеется, мало. Для победы нужно гораздо больше.
Так, пойдём по порядку. Мысли у нас с ними, действительно, одинаковы. Дальше. Они готовы вместе со мной и жить, и умереть. Да. Как и я с ними. Хорошо, но последнее…
Ну, допустим, страха они и лишены, но вот сомнений… Их в данный момент не лишён и я.
Для этого надо объединиться. И поэтому нужно облегчить режим.
Аххх… Снова я приехал к этому…
Хорошо, попробуем скакнуть немного вперёд.
Сунь-Цзы сказал:
«Полководец – это ум, беспристрастность, гуманность, мужество, строгость.
Закон – это воинский строй, командование и снабжение».
Итак, что по этим явлениям?
Насчёт Полководца всё в порядке, а вот Закон придётся подровнять. Это означает, что не только правила и приказы выполняются. Если бы дело заканчивалось этим, это не было бы проблемой. Главное, это правильно ли награждают и наказывают.
Люди должны видеть справедливость. Разве они видели её сегодня? Разве заслужил Светлевский себе смерть в награду?
В соме никого не найдётся, кто ответит на этот вопрос положительно.
Для того, чтобы исправить это положение необходимо, чтобы такие вещи больше не повторялись…
Надеюсь мне удастся поговорить с новым караком нашей группы…»
Гавриил открыл глаза, и вдруг всё ему показалось совершенно и точно видимым.
Вокруг не было ни лучинки света, ничего, что помогло бы показать обитающее в этих глубинах, но Гавриил всё видел, абсолютно всё. Как, если бы он был на поверхности ярким днём.
«Вот то, что называется человеческим феноменом. Человек – единственное существо на Земле, способное делать невозможное. Ни животные, ни растения… ни тем более эти дикие неземные звери не способны делать это в такой мере. Нам это дал Господь Бог, и мы должны оправдать его ожидания», – подумал командир и, повернувшись на бок, заснул.
