Виталий Иванов
Многовластие
Глава двадцать девятая. Братание
В этот день, довольный встречей с самим главой Правительства, Василий Кириллович остался с ночевкой на передовой. Повезло с погодой. Было тепло и сухо. Настоящее лето. Ряды траншей и ходов сообщения протянулись на десятки километров, так что терялись за горизонтом. Хорошо были видны ряды колючей проволоки, разделявшие своих и чужих. Василий Кириллович рассматривал укрепленные стволами деревьев защитные сооружения передовой. Прапорщик Авдеев согласился быть его провожатым в окопной жизни. Всё осмотрев, они вошли в блиндаж, где из земли и досок были созданы столы и нары.
– Здесь даже уютно, – сказал Василий Кириллович, указывая на накрытые деревянными досками земляные скамейки и лежанки. За столом сидели молодые офицеры, обсуждая какие-то вопросы. Они замолчали, когда вошли посторонние.
– Познакомьтесь, Василий Кириллович. Это мои боевые друзья Виктор, Степан и Руслан, – представил Авдеев своего преподавателя сидевшим за столом. – Это мой наставник и воспитатель из военного училища Василий Кириллович, – с гордостью сказал офицерам прапорщик.
Все привстали, приветствуя капитана.
– Помогаете друг другу? – участливо спросил Василий.
– По-другому тут нельзя, – был ответ
– А как отношения с личным составом?
В ответ было неловкое молчание. Никто не брался отвечать. Наконец, один из офицеров сказал:
– Сейчас солнце сядет, и все увидите.
Летний вечер наступал медленно и лениво. Почти не было характерной для передовой ленивой перестрелки. Солдаты неторопливо передвигались по ходам сообщения. Несмотря на то, что многие не отдавали чести офицерам, ходили с расстегнутыми до нельзя пуговицами, да еще и ленивой походкой, замечания со стороны офицеров они получали редко.
Сумерки дали о себе знать, прежде всего, переливами гармошки. Гармонист совсем недалеко играл завлекательно, игриво. Это была какая-то озорная песня. Вскоре послышались и низкие звуки подпевавших солдат. Было понятно, что песни звучат назло начальству, назло надоевшему военному порядку.
Василий Кириллович прошел вдоль наполненной рядовыми траншеи. Через некоторое время музыка утихла. Послышался шепот:
– Идут. Мимо нас идут!
Несколько солдат в сопровождении офицера прошли мимо Василия. У него дух захватило: на них была немецкая форма! Четверо высоких немцев в начищенных сапогах и с ними унтер-офицер прошли вперед. Никто их не задержал. Наоборот. Раздался одобрительный шепот. Все двинулись вслед за ними. Они остановились в самом широком месте. Собралось много солдат. Тут был и тот с гармошкой. Немцы были без оружия. Один из них говорил на ломаном русском языке.
– Привьет, камрад. Мы можем быть мало час.
– Гуд, гуд! – закивали русские солдаты. – Братание. Мы и вы браться, – сказал один, слегка обнимая ближайшего немца. – Не стреляем! Два часа не стреляем.
Старший немец закивал, понимая:
– Не стрельят! Два час. Мы вам принести подарок. Давай, Шульц!
Шульц поставил ранец на доску. Под радостный шепот солдат извлек одну за другой несколько бутылок немецкой водки. Солдаты доставали кружки и протягивали в сторону немца.
– И мне шпанса! Наши генералы зажимают спиртное. Молодец немец. Зер гуд. Давайте выпьем за дружбу. Ты солдат и я солдат. Мы не хотим воевать друг с другом. У тебя дома фрау и у меня тоже. Меня понимаешь?
Голоса становились пьяными. Говорили, что придется, в том числе и то, что военнослужащие не имели права произносить вслух. Наконец, приняв в качестве ответного подарка сало и домашнюю колбасу, немцы отправились в обратный путь. Снова заиграла гармошка. Василий Кириллович чувствовал себя предателем: он не остановил это братание. И никто не остановил, хотя почти все знали, как следовало поступить.
Глава тридцатая. Перед боем
Все дни, пока Василий находился на передовой, он наблюдал не утихающие хлопоты. Подвозили оружие и боеприпасы. Перегруппировывались войска. Несколько раз проходили заседания войсковых комитетов. Решали вопросы, связанные с отношением к наступлению. И происходило все это не случайно. Достаточно было читать газетные отчеты о работе Всероссийского съезда Советов. Там на съезде было достаточно выступлений, в которых этот вопрос обсуждался. Говорили, что успех русских войск усилит власть Правительства, которое, как ни крути, буржуазное. Значит, успешное наступление – это плохо.
Василий с отвращением наблюдал эту подозрительную активность комитетов. Не понимал, как солдаты, защищающие свою Родину, могут рассуждать: нужно бороться с противником, или нет?
Керенский почти не сомневался в успехе. На юго-западном фронте удалось создать численное превосходство наших войск. Против примерно одного миллиона русских штыков и сабель Австро-Венгрия выставила менее трехсот тысяч. Больше, чем у противника было орудий, пулеметов и аэропланов. Такое превосходство крайне редко удается создать на фронте.
Приказ о наступлении был получен войсками Юго-Западного фронта восемнадцатого июня. Как стало впоследствии известно Василию, германо-австрийское командование получило данные о предстоящем русском наступлении. Об этом сообщали многочисленные немецкие шпионы, почти свободно работавшие в объятой революцией стране. О том же говорили перебежчики, а так же разведчики, которых предприимчивые немцы отправляли на так называемые «братания». Для парирования предполагаемого русского удара на угрожаемых участках были сосредоточены контрударные группы, в которые были выделены восемь дивизий. Для усиления австрийских войск направлялись немецкие дивизии. Так что неожиданного удара уже никак не могло быть.
За два дня до наступления артиллерия Юго-Западного фронта открыла огонь по позициям австро-германских войск. Это случилось неожиданно для Василия. Он как раз собрался уезжать домой. Снаряды посыпались на позиции неприятеля непрерывным потоком. Австрийская артиллерия отвечала более слабым огнем, что подавало надежды на успех предстоящих боев.
События на передовой нарушили планы Василия. Все внимание офицеров было направлено на предстоящие передвижения войск. Отъезд откладывался.
В день наступления армия была поднята рано. Офицеры проверяли линии окопов. Солдаты заняли позиции, готовясь к предстоящему рывку. Однако как раз перед началом наступления артиллерия противника нанесла неожиданный удар по пристрелянным накануне позициям. Огонь не прекращался три часа подряд. Потери были большие. Полевые госпитали наполнились ранеными. Снаряды разрывались и в непосредственной близости к Василию. Комья сырой земли сыпались на его одежду.
Стало ясно, что противник извещен о времени начала операции. Офицеры гадали, будет ли отменен приказ о наступлении. Настроение в войсках, и без того не высокое, опускалось еще ниже.
Глава тридцать первая. Вперед!
Приказ был отдан. Российская артиллерия начала артподготовку. Со значительным опозданием вдоль распаханных снарядами траншей раздались крики офицеров. Понимая, что сейчас не время ехать назад, что его возраст накладывает определенные требования, Василий попросил разрешения приписать его на время в медицинскую роту. Возражений не было. В задачи роты входило оказание первой медицинской помощи, сортировка раненых и тому подобное.
Волны атаки покатились вперед. Грохот взрывов вражеских снарядов постепенно становился все более отдаленным. Зато росло напряжение работы медицинского персонала. Скоро Василий стал забывать, где он находится. Потерялся счет минутам и часам. Перетаскивал носилки. Перевязывал раны. Накладывал бинты. Приходилось и относить трупы. Все, как на войне.
Бросалось в глаза большое количество ранений в голову. Чаще всего они приводили к смерти. Василий сказал об этом работавшему рядом врачу, но как обычно, получил ответ:
– Что мы можем поделать? Вы в Питере ближе к начальству будете. Вот и обратитесь, куда следует, по поводу защиты солдатских голов.
Прапорщик Авдеев с немалым трудом построил свой взвод и назвал предстоящую задачу. Он все время чувствовал недостаток жизненного опыта, понимал, что младшие чины это видят и чувствуют. Но для себя он взял за правило бороться с темными мыслями, отбрасывать прочь неуверенность. И если Родина по каким-то причинам доверила ему командную должность, то нужно это доверие оправдать. В том, что будет трудно, он не сомневался.
– Приготовились! – крикнул он. – Вперед! В атаку!
Как и положено, он первым поднялся на склон траншеи. Это оказалось не легко. Было ощущение, что липкая ткань обволакивает тело и не дает подняться во весь рост. Пришлось преодолевать ее сопротивление. Сначала испугался, что остался один, что его не поддержали. О таких случаях нередко рассказывали офицеры. Это стало обычным явлением после Февральской революции и последующего разложения войск.
Но теплое чувство скоро согрело его. В атаку поднимались целыми десятками его подчиненные. Они бежали вперед, обгоняя его, держа наперевес винтовки.
– Ура-а-а! – катилось в сторону австрийских позиций.
Он обернулся назад. В траншее никого не осталось. Это была первая робкая удача. Что будет дальше? По пути вперед, то здесь, то там падали на землю атакующие. Уцелевшие после артиллерийского обстрела вражеские пулеметы, косили наступавших. Бойцы залегали, переводили дыхание и вновь бросались в атаку.
Тяжелее всего было преодолеть проволочные заграждения. С русской стороны они были только для видимости. Всего один ряд созданных впопыхах заграждений. Зато неприятель настроил местами по пять рядов. Добротно. На крепких опорах. Нет у нашего человека основательности. Да и колючая проволока в дефиците. Но и нет худа без добра. Меньше хлопот со своей колючкой.
Русские снаряды местами сделали разрывы в рядах колючей проволоки. Там где их не было, подползавшие саперы резали проволоку ножницами. Этот короткий миг задержки перед колючкой ловили австрийские пулеметчики. Ряды убитых указывали места проволочных заграждений.
Авдеев в этот раз видел, что несмотря на потери, дело у его роты шло успешно. Удалось преодолеть ряды заграждений. Первые бойцы с ходу врывались во вражеские траншеи. Он был с ними! Видел, как выпрыгивают наверх, убегая, солдаты в австрийской военной форме. Те, кто не успели, поднимали руки, сдаваясь в плен.
К нему подбежал рядовой, кажется, его фамилия была Федотов.
– Господин прапорщик, посмотрите только, как эти немцы все обустроили! – в его голосе было непритворное изумление.
Авдеев побежал вслед за солдатом. Только теперь он огляделся по сторонам. Места пребывания солдат и офицеров были отделаны крепкими досками. Их явно доставили сюда с лесопилки. Они плотно прилегали одна к другой. Над траншеей с русской стороны была закреплена с наклоном сетка для защиты от гранат. Под ногами было твердое сухое дерево.
Зашли в блиндаж. Его стены были выполнены из железобетона, отделанного досками. Помещение оборудовано так, словно здесь управлялась опытная хозяйка. Уютная чистота. На полочке стоит недопитая бутылка немецкого шпанса и несколько рюмочек. В углу совсем домашний патефон. Но больше всего поразило то, что стены поклеены хорошими обоями, а на потолке – электрическая лампочка с плафоном. Немцы только что спешно покинули помещение.
Рассказы о подобных окопах можно было иногда услышать, но мало кто в России им верил.
– Чудесно! – сказал он. – Такого я нигде не видел.
– А что у нас, – сказал Федотов, – топкая грязь, да неухоженность. Вот у кого учиться надо. Здесь и вшей, наверное, нет. Нас они заедают.
– Век живи, век учись. Немцы, они от природы вояки, ответил Авдеев. – Нам бороться надо с тифозной вошью, – сделал он окончательный вывод, – уютом и чистотой.
И сказано это было не только окружающим, но и себе.
Глава тридцать вторая. Июньская демонстрация
На проходившем в Петрограде Съезде Советов было принято решение отменить назначенную Большевиками на десятое июня демонстрацию в поддержку решений съезда. Социал-демократы из заводской партийной ячейки были крайне раздосадованы отменой демонстрации. Секретарю партячейки Уличанскому стоило немалого труда убедить своих партийцев в вынужденном характере откладывания начала шествия.
– Товарищи, – говорил он партийцам, когда те собрались обсудить эту новость, – вы должны понять, что это ультимативное требование к нашей партии Съезда Советов.
– Чем же объяснили делегаты свое требование?
– Тем, что это может привести к вооруженным столкновениям с нашими противниками. В результате погибнет дело революции.
– Мы же готовились. И морально, и технически.
– Ничего, – успокаивал Председатель. – Принято решение провести демонстрацию под лозунгами самого Съезда восемнадцатого июня в воскресенье.
Такое перемещение даты вызвало положительный отклик. Рабочие привыкли проводить время на улицах, участвовать в демонстрациях и различных акциях в этом бурном году.
– В выходной очень удобно. Не надо останавливать производство, – говорили партийцы. – Только что с лозунгами?
– Не волнуйтесь, лозунги оставим старые. Пусть вразрез с другими социалистами. Но за нами решающая сила!
С утра Невский был заполнен людьми. По призыву социалистических партий на предприятиях, во дворах казарм, а иногда в переулках и тупиках, группами собирались участники демонстраций. Они разворачивали свои, заранее принесенные активистами знамена и транспаранты, и колоннами вливались в общий поток. Крупные предприятия и партии часто шли под музыку своих духовых оркестров.
Шествие открывали видные представители Съезда Советов. Шли колонны меньшевиков, эсеров. Ярко выделялись своей организованностью заводские колонны, руководимые большей частью большевиками. Особенно выделялись одетые в белые халаты женщины, медперсонал больниц и госпиталей. Задорные революционные песни летали над площадями, создавая особое, восторженное настроение. На время забывались пустые прилавки, полупустые желудки, недовольные домашней скудостью дети.
Виктор Андреевич, не причислявший себя ни к каким партиям, вышел на Невский вместе со своей женой Антониной Ивановной, чтобы посмотреть на шествие. Он часто наклонялся к жене, высказывая свои соображения.
– Я вижу сплошь транспаранты большевистской фракции Совета, – говорил он. – Вот опять: «Долой десять министров-капиталистов!», «Власть Совету рабочих и солдатских депутатов!», «Долой империалистическую войну!», и другие.
– А я вижу, что в демонстрации принимают участие и средние слои населения. Может быть, их не много, но они есть, – заметила Антонина. – Ну, а этих ребят узнаешь?
Она радостно замахала Алексею и Елене. Те, увидев родителей Алексея, запрыгали в ответ, замахали руками, заулыбались.
– Ой, привет! И вы вышли на улицу. Мы скоро придем, – донеслось до них.
Среди манифестантов, проходивших по булыжной мостовой под палящим июньским солнцем, можно было заметить людей в модных котелках и шляпах. Ораторы выкрикивали лозунги, а толпа их повторяла. Гулкое эхо носилось по проспекту. Особенно громко выкрикивал «кричалки» Уличанский Борис, бодро шагавший впереди одной из заводских колонн.
– А вот и наши знакомые, как же без них, – безрадостно сказал Виктор Андреевич.
– Ты о ком?
– О солдатах. Эти горе-вояки на каждом шествии первые. В то время, когда другие на фронте гибнут, эти по мостовым расшаркиваются.
Мимо проходили одетые в потертую военную форму солдаты Петроградского гарнизона. Шли толпой, не соблюдая строя.
– А это кто? – с удивлением воскликнула Антонина, указывая на людей, гордо идущих под черным знаменем.
– Наверняка подумала, что это пираты, – пошутил Виктор Андреевич. – Это подоспели господа анархисты. Развелось их немало. А как лихо вышагивают! Простые путешествия по проспектам не для них. Думаю, не ошибусь, если они еще какую-нибудь шутку не выкинут сегодня.
Глава тридцать третья. «Кресты»
К ним приближалась колонна под черным знаменем. «Против любой власти!» было написано на баннере, который несли два молодых человека. «Власть рождает паразитов», написано на другом. От демонстрантов веяло, как показалось Виктору, религиозной одухотворенностью. Все политические силы бьются за власть, а эти – против любой власти. Необычно как-то.
– Долой суды, долой тюрьмы, долой полицию! – скандировала анархическая группа. – Смерть буржуазии!
От этих возгласов мурашки пробегали по телу непосвященных. Как же так: без суда, без полиции и прочего. Все долой?
– Хорошо, что их пропорционально мало, – сказал Виктор Андреевич грустно.
– Но их количество и влияние быстро растут, как и большевиков, – в тон ему ответила Антонина, провожая глазами немногочисленную колонну.
Часть анархистов – демонстрантов, человек семьдесят, отделилась от основной колонны и двинулась в направлении Финляндского вокзала. Толпа была возбуждена. В ней чувствовалось присутствие уголовного элемента. Эти нахлобученные фуражки, взгляды исподлобья, крепкие выражения, несдержанность.
Первые демонстранты подошли к тюрьме «Кресты». Ее название было связано с четырьмя четырехэтажными зданиями, построенными в виде двух крестов. Все здесь, в том числе высокая стена, пятикупольный храм, административные и хозяйственные постройки было сложено из красного кирпича. Качественно, как умели делать в восемнадцатом веке при Екатерине Великой. Тюрьма охотно принимала как политических заключенных, так и уголовников. Все они размещались в уютных, светлых камерах с деревянными полами. Каждая камера имела просторное зарешеченное окно. Политические из этой тюрьмы, бывало, становились даже министрами. Так что охрана с ними была осторожна.
Заметно выросшая толпа анархистов вела себя шумно под окнами здания администрации. В конце концов, делегация была допущена в кабинет начальника тюрьмы.
– Вот список наших товарищей, – заявил один из демонстрантов. – Их семь человек. Они невиновны, и мы требуем их освобождения. Немедленно! Иначе мы не ручаемся за последствия.
Под окнами толпа ревела, напирая.
– Открывай! А то двери выломаем!
«Сейчас бы солдат, – думал начальник. – Да где их взять! И вояки сейчас ненадежные. А, будь, что будет! Недолго и жизни лишиться». Он подозвал своего помощника.
– Вот список. Семь человек. Освободить.
Делегация в сопровождении охранников двинулась в здание. Они были встречены оглушительным шумом. Заключенные били мисками и кружками о двери, раскачивали их и скандировали:
– Свободу! Открывай! Долой!
Были слышны и другие крики. Когда перед первым освобожденным открылась наружная дверь, толпа ворвалась внутрь и растеклась по коридорам. Появились перепуганные охранники с ключами. Все вместе, и заключенные, и анархисты, и пришедшие с ними уголовники отпускали на свободу узников. К концу дня выяснилось, что были освобождены шесть или семь анархистов и четыреста уголовников. «Кресты» ненадолго опустели.
Глава тридцать четвертая. Штурм дачи
Выход на свободу сразу четырехсот заключенных должен был создать крайнюю напряженность в городской жизни. Старая полиция, знавшая многих нарушителей закона в лицо, была разогнана. Новая не имела ни знаний, ни опыта. Поговаривали, что в создаваемую милицию записывались все больше карьеристы, да люди с темным прошлым. Анархисты же не избегали общения с преступными элементами. Пошли разговоры, что многие беглецы из «Крестов» нашли прибежище на даче Дурново. Алексей, как участник рейда по освобождению газеты «Русская Воля», чувствовал потребность быть на месте событий, чтобы при необходимости сделать сообщение в Совете.
Он знал, что Керенский, находившийся на фронте, где началось наступление, телеграфировал командующему войсками Петроградского военного округа Половцову о необходимости борьбы с анархистами. Того же требовал и министр юстиции Переверзев. Приказ о захвате дачи отдал заместитель Керенского Якубович.
Заботой Половцова было найти верные воинские части. Войска были ненадежны. На совещании с командирами желание пойти с Половцовым выразили роты Преображенского и Измайловского полков. Всегда готовы были казаки. Но они просили командующего не выставлять их напоказ, потому что на них давно точат зубы Советы. Половцову нужно еще было получить одобрение этого Совета. Он знал, что это будет очень сложно, может быть, невозможно добиться. Потому пошел на хитрость. Он договорился, притом устно, только с небольшой частью лидеров Совета.
Алексей был у Литейного моста в три часа ночи. Скоро туда же туда прибыл Половцов с войсками и министр Переверзев. Все спешили. Опасались, что настанет утро, и неизвестно, как поведут себя рабочие Выборгской стороны, где тон задают большевики. Договорились, что пехота будет штурмовать, а казаки нести дозорную и караульную служу.
Бесшумно сняли часового. При подходе к зданию в парке подняли десяток спавших бомжей. Солдаты окружили дом. Броневик занял позицию на набережной. Половцов с Переверзевым подошли к входу в здание. Навстречу вышел высокий статный человек в матросской куртке. Лицо казалось интеллигентным. Это был Железняков.
– Временное правительство просит вас освободить здание, вами незаконно захваченное. Вот ордер, – Переверзев протянул анархисту бумагу.
Изучив ордер, Железняков потянул его назад.
– Здание было пустующим к моменту реквизиции. Теперь оно принадлежит трудовому народу, и мы его не отдадим.
– По нашим данным вы укрываете бежавших из Крестов заключенных. Прежде всего, нас интересуют рецидивист Еремеев и немецкий шпион Мюллер.
– Еремеев вчера покинул здание. Он ушел к большевикам во дворец Кшесинской. Мюллер никакой не шпион. Он здесь, но мы его не отдадим!
– В случае неподчинения, мы возьмем дом штурмом.
– Вы, товарищ министр, войдете в дом только через наши трупы. Мы будем биться насмерть до последнего патрона!
При этих словах Железняков вбежал в дом. Послышался стук молотков. Это двери заколачивали гвоздями.
Переговорщики слегка отступили. Обещания анархистов могли быть значимыми. Все опасались, что в доме находится арсенал оружия. Нельзя было терять время. Половцов махнул рукой. Послышался звон разбитого стекла. Сбоку, недалеко от входа в разбитое окно запрыгнули несколько офицеров.
Ожидавшихся выстрелов не последовало. Защитники растерялись, отхлынули внутрь. Однако напуганные солдаты стояли, как вкопанные, пока их не устыдили офицеры. Тогда воины устремились в дверь и в окна с противоположной стороны здания. Алексей с ними. Неожиданно под ноги полетели гранаты, которые называли бомбами. Они покатились по полу. Взрыв даже одной привел бы к страшным результатам. Увидя их, солдаты устремились прочь из здания, вмиг очистив пространство. Но ни одна не взорвалась. Один из солдат, осмелев, осмотрел бомбу и сказал:
– Господа-товарищи, они предохранители не вынули!
– Может, испугались, а может, и не знали, что надо, специалисты хреновы, – рассмеялся другой солдат.
– В любом случае, и им, и нам повезло, – сказал Алексей, устремляясь в следующий зал.
Солдаты небольшими группами выводили арестованных. Все вглядывались в их лица. Один из офицеров, повернувшись к Алексею сказал негромко:
– Ну и лица! Таких и в ночлежках не встретишь!
– Особенно анархи женского пола! – откликнулся Алексей. – Просто красавицы!
Оба усмехнулись, видя людей в грязных, рваных шинелях, с испитыми лицами, немытыми и давно нечесаными бородами. Полтора десятка женщин можно было с трудом отличить от лиц мужского пола.
– А вот на того матроса прошу обратить внимание, – сказал офицер. Его многие знают.
– Кто же это?
– Матрос Железняков. Свои его обычно зовут Железняк.
Облик этого анархиста с высоко поднятой головой надолго впечатался в память Алексею.
Между тем, обещанной борьбы насмерть не последовало. Все комнаты были очищены. Закрытой оставалась последняя. Оттуда раздался одиночный выстрел. Солдаты взяли ружья на изготовку. Выдавленная дверь раскрылась. На полу лежало окровавленное и неподвижное тело анархиста. На оголенных участках рук и шеи различались следы татуировки, какую делали обычно уголовники.
– Кто-нибудь стрелял? – спросил Половцов, глядя на подошедших преображенцев.
Они переглянулись. Все дали отрицательный ответ
– Не истратили ни одного патрона, господин генерал. Можете проверить.
– Значит, самоубийство. Это кто? – спросил он одного из задержанных.
– Асин, – ответил тот и неожиданно, вырываясь из рук конвоиров, стал кричать в сторону Половцова: – Он не самоубийца! Это вы его застрелили! Вы!
– Отведите арестованных в Таврический дворец. На съезд Советов. Пусть ими полюбуются, – спокойно отдал приказ Половцов. – Охранять здание поручаю отряду семеновцев.
Столица успешно прекратила деятельность гнезда анархистов. Правда, утором к освобожденной даче стали приходить рабочие соседних заводов. Большевистские лидеры требовали от семеновцев ответа, кричали, что так не оставят, грозили забастовкой. Посланного с объяснениями корнета толпа вытащила из машины и избила до полусмерти. Подобравшие его прохожие отвезли в госпиталь. Половцов приказал солдатам покинуть дачу.
Всего было арестовано пятьдесят девять человек. Некоторые из них только накануне бежали из «Крестов». Половцову и Переверзеву пришлось оправдываться за свои действия перед съездом Советов. Сработала фотография убитого Асина. По характерной татуировке удалось выяснить, что Асин был известный вор-рецидивист, записавшийся в анархисты.
Матросы – кронштадцы устроили помпезные похороны уголовнику Асину. Много черных и алых знамен, оркестр. Над могилой красовался баннер со словами «Смерть палачам Половцову и Переверзеву». Несколько раз матросы врывались в приемную Переверзева, заплевывая ее шелухой от семечек. «Убьем, убьем, убьем!», – звучало на весь этаж. Защищать было некому. На убийство все же не решились.