Виталий Иванов
Многовластие
Глава тринадцатая. Немецкие агенты
Три пушечных выстрела вселили немалый страх в ряды демонстрантов. Но их не слышали и не видели матросы и солдаты, напиравшие на Таврический дворец. Нужно было ввести в действие еще какое-то мощное средство. И этим оружием оказалось слово.
Было уже около пяти вечера. Натиск на Таврический все не уменьшался. Переверзев, находившийся недалеко от Никитина, вдруг спросил:
– Борис Владимирович, не будете ли возражать, если часть материалов ваших расследований об измене большевиков будет опубликована? Отправить в печать хотя бы то, о чем вы сегодня докладывали Половцову. Рабочие и солдаты поймут, кто ими руководит.
После недолгого колебания Никитин ответил:
– Абсолютно верно. Считаю опубликование своевременным. Эти материалы могут играть решающую роль в прекращении мятежа.
– Но подписывать вашим именем нельзя. Такое управление, какое возглавляете вы, не пользуется сейчас доверием в массах. Можно опубликовать от имени журналистов, например, Алексинского, депутата Первой думы, и старого шлиссельбуржца Панкратова. Они согласятся. Как вы думаете, создаст эта публикация благоприятную обстановку для ареста большевиков?
– Безусловно. Но дело срочное. Можно позвать моих людей и сразу приступить к арестам.
Неизвестно по какой причине, но в это время начали стрелять по дворцу. Огонь был открыт из задних рядов. Солдатам показалось, что к дворцу на его защиту шли Литовский и 176-й полки. Выстрелами они решили предотвратить помощь. Беспорядочная стрельба длилась не более получаса. В первых рядах стали падать раненые. Их несли во дворец. Началась паника. Кто был ближе к дворцу, устремились в него.
Зазвонил телефон. Никитин снял трубку:
– Якубович у телефона. Скажите, какое у вас положение?
В это время зазвучали выстрелы с улицы.
– Что у вас происходит? Кто стреляет?
Никитин не успел ответить. Раздался звон стекол выламываемого окна. В помещение влезали солдаты с винтовками. Среди них несколько матросов. Никитин подумал, что идут его брать. Но у пришельцев был помятый вид. Они влезали и спрыгивали на пол, пока их не стало человек тридцать. На лицах был страх. Уж не испугались ли они выстрелов сзади?
– Вы что же так поздно! – отругал их Никитин, делая вид, что принимает их за своих. – Мы вас ждем с утра. Кто же будет защищать верховную власть!?
Солдаты выражали послушание.
– Вот что, вы двое, – указал он на солдат, – защищайте окно, не допускайте более никого, а то нас всех передавят. Остальные пойдемте со мной.
Застигнутые врасплох солдаты и матросы предпочли подчиниться. Он расставил их на боевые места. Выстрелы неожиданно смолкли. В окно было видно, как разбегались в разные стороны группы людей. Среди них замешались и те, кто стрелял. Небо тоже подыграло защитникам. Начался дождь, настоящий ливень. Все искали укрытие от дождя.
Члены Воинской секции Совета собирались в зале. Настроение у них было подавленное. По-прежнему, у них не было защиты. Они понимали, что случайно получили передышку.
Между тем, по приглашению службы контрразведки в Генеральный штаб были приглашены представители нескольких полков гарнизона. Прибыло большое количество журналистов. Перед собравшимися выступил Алексинский.
– Мы имеем достоверные сведения, а также соответствующие документы о сотрудничестве большевиков с Германским генштабом. – В зале наступила гнетущая тишина. – Прежде всего, это показания прапорщика Ермоленко. Находясь в немецком плену, он согласился сотрудничать с германской разведкой. Ему было поручено агитировать за немедленное заключение мира с Германией. После переброски его через линию фронта он сообщил российскому командованию о своем задании. Он сказал, что такая же задаче была поручена немцами большевику Ленину.
Позже были обнаружены документы о получении большевиками от немцев крупных денежных сумм, – продолжил Алексинский. Деньги поступали по двум каналам. Первый – через немецкого банкира и социалиста Парвуса или Гольфанда. Другой – через швейцарского социалиста Карла Моора. В Стокгольме большевики имеют своих доверенных лиц. Роль посредников в переводах денежных средств принадлежит Якову Фюрстенбергу, другая фамилия Ганецкий, а также присяжному поверенному Козловскому и родственнице Ганецкого Суменсон.
Репортеры записывали все в свои блокноты, временами уточняя фамилии и цифры.
– Вы дадите нам возможность ознакомиться с документами? – спросил один из них.
– Безусловно. Хочу сказать, что это только часть тех материалов, которыми мы располагаем. Следствие продолжается.
Присутствовавший в зале Алексей был потрясен услышанным. Он поспешил назад в Таврический. Здесь уже получили разоблачительные материалы. Многие были шокированы. Но в целом, на лицах присутствующих заиграли улыбки. Было получено мощное оружие против большевиков.
В перерыве Алексей поделился своими мыслями с Еленой, которая почти не отлучалась из Таврического дворца.
– Теперь мне понятно, как небольшая партия в кратчайшие сроки превратилась в одну из сильнейших, – задумчиво сказал он.
– Конечно, – поддержала она его, – на выпуск огромного количества газет и журналов, печатание листовок, содержание партийного аппарата, многочисленных партийных помещений нужны большие деньги.
Между тем, приходили сведения о столкновениях на улицах. Огонь открывался отдельными шайками по толпе и прохожим. Стреляли у Николаевского вокзала, на углу Литейного и Невского. На Обводном канале и Литейном проспекте стрельба не прекращалась весь вечер. На Воскресенской набережной большевики дважды обстреляли Управление контрразведки. Кронштадские анархисты с чёрными значками стреляли из пулемета, установленного на автомобиле. Говорили, им померещились вдали казаки. Много было убитых и раненых. Все безвинно пострадавшие.
Правительственных войск нигде не было видно. Только Первый Донской казачий полк вышел на улицу. Из него иногда выезжали отдельные отряды. В один их них на углу Невского и Маховой была брошена бомба. Убито и ранено шесть человек и двадцать лошадей.
Большевики были фактическими хозяевами улиц в этот день. И что же? Партийное руководство явно не имело плана. С утра и до вечера носились по городу машины, наполненные вооруженными людьми. Куда? Зачем? Это было бестолковое броуновское движение. Огромные массы матросов, солдат и рабочих простояли на улицах и у Таврического дворца. Они не выставили ясной программы. День завершался.
Глава четырнадцатая. «Буржуины»
В эти тревожные дни Андрей все больше стал общаться с представителями деловых кругов Петербурга. Темой для разговоров была, конечно, экономика. Андрей любил свое дело, активно включился в программы правительства по милитаризации. Осваивал новое производство. Проводил в цехах целые дни, а иногда и ночи. Но вот теперь, когда его практически отстранили от своего дела, появилось больше времени для общения. В доме на Садовой он встречался со своим приятелем Никитой.
– Ну, садись, Андрюша, пообщаемся, – пригласил друга в кресло Никита. – Как жизнь в новом ранге? На тачке не вывозили?
– Пока бог миловал. Работаю по мере сил. Фабзавкомовцы взялись хозяйничать.
– И как, получается у них?
– Завод последние дни доживает. Каждый тянет к себе. Живут одним днем. О производстве не думают. Одни громкие слова.
– Чем хуже дела в стране, тем больше красивых слов.
– Мы оказались между двух огней. При царской власти мы, предприниматели, не имели равных прав с дворянами. Ничем не лучше теперь. Мы являемся гонимыми со стороны крепнущих социалистов.
– Признайся, положение при царизме было более благоприятным.
– Наш бизнес держится на базе частной собственности. Социалисты, особенно коммунисты, стоят за запрет её. Мало того, для них предприниматель, буржуй, враг номер один.
– И вот мы между двух огней. Причем второй огнь жарче. В нем и сгореть можно. – Никита разлил в бокалы легкое вино. – У меня почти такое же положение, как у тебя. Но у меня пока в моем подчинении бухгалтерия. Поэтому перечисляю некоторые суммы на поддержку Союзу офицеров и Торгово-промышленной партии.
– Как я понимаю, слой предпринимателей в нашей стране очень тонкий. Отстали мы от Запада по темпам развития. Разрушить предпринимательство не составляет труда. Разрушение уже началось. Мы встретили Февральскую революцию с восторгом. Надеялись на благоприятные изменения. Но реформы пошли не творческим, а разрушительным путем.
– Теперь в головы обывателей вдалбливается мысль, что мы – враги человечества. Какие же мы враги, если в отсталой России создали промышленность. За годы войны производство вооружений мы увеличили в два с половиной раза.
– Рабочие, которые выступают против буржуазии, всего лишь исполнители. А мы – творческая созидающая сила.
– Полностью согласен с тобой. А теперь хвост виляет собакой. И чтобы остаться живым, нужно думать о том, как пережить окаянные дни.
Выпив легкого вина, друзья на некоторое время погрузились в молчание. Пьяные крики и стрельба доносились с улицы.
Глава пятнадцатая. Сила слова
Журналисты поспешили в свои редакции. Новость была срочная и ошеломляющая. Однако, никто не известил о ней министров Некрасова и Терещенко. Как только они узнали о поступке Переверзева, они буквально подняли бурю. Терещенко не находил себе места.
– Как так! Дело находится в состоянии разработки! Преждевременное опубликование части документов вспугнет преступников. Почему он не посоветовался со мной!
Его возмущению не было предела. Некрасов соглашался с ним.
– К тому же, говорил он, ожидается приезд Ганецкого в Петроград. Тут бы мы его и накрыли вместе со своими помощниками.
– Я придумал, – сказал Терещенко. На публикацию нужно время. Следует в течение ночи обзвонить, а если нужно, объехать редакции тех газет, представители которых были сегодня в Таврическом.
– Здесь нужно найти авторитетного человека. Нас могут не послушаться. Что, если вы это возьмете на себя? – обратился Некрасов к Председателю правительства скромному князю Львову.
– Действительно, это выход, – ответил Львов, придвигаясь к телефону.
Вскоре стало слышно, как князь доверительно общается с редакторами. Прошло немало времени в эту бессонную ночь.
– Ну как? – спросил Терещенко усталого Львова.
– Все согласились не печатать. Только одна вредная газетка запротестовала. Редактор Уманский.
– Как же, знаем такого! Газета называется «Живое слово». И запретить не можем. Свобода печати!
Переверзев стоял перед Львовым с бумагой в руке.
– Прошу подписать мое прошение об отставке. Знаю, многие в правительстве недовольны моей работой.
– Что же, задерживать не буду. Куда собираетесь после работы в министерстве?
– На фронт. Надеюсь там принести пользу Родине.
– Что же, спасибо за службу! Сами видите, время такое. Приходится принимать отставку ночью и без должного уважения.
Никитин перестал отвечать на телефонные звонки. К ночи преступность в городе многократно возросла. Но выслушивать все равно приходилось.
– Таврический? – взволнованный голос в трубке. – Я звоню из Гостиного двора.
– Да. Что у вас?
– Ради бога! Грабители выломали замок. Выносят товары. Помогите!
– Вы в милицию звонили?
– Всюду звонили. Никакого ответа. Хоть вы чем-нибудь помогите.
– Сейчас попробую. Он положил телефон и тут же, сняв трубку, обратился к оператору:
– Барышня, соедините меня с отделением милиции.
Через некоторое время он услышал ответ телефонной барышни:
– По заказанному вами телефону не отвечают.
– Черт! Выразился Никитин и положил трубку.
Обращался дважды в штаб. Потом снова в отделение милиции. Нигде не могли помочь. Раздавались новые вызовы. Сообщали о грабежах, звонили с Апраксина рынка, из банков. Женщины просили защитить их от насильников.
– Что я могу сделать в этом бардаке! – воскликнул генерал, перестал отвечать и, ничего не говоря, клал трубку.
Хотя газеты еще молчали, слухи о большевиках разнеслись по улицам. Цигурия ворвался в Таврический дворец с перебитым пулями эфесом шашки и закричал:
– Мы спасены! У Временного правительства есть точные данные об измене большевиков. К нам на помощь идут войска!
Весть разлеталась по дворцу. Люди бросались друг другу в объятия. Алексей наблюдал комичную картину. Депутат Соколов с повязкой на голове, избитый недавно юнкерами за большевистскую агитацию, бегал в сопровождении товарища Нахамкеса от телефона к телефону, пытаясь кого-то вызвать, и в панике восклицая:
– Неужели Переверзев позволит дискредитировать целую политическую партию!?
Около девяти вечера прибыли по собственной инициативе на защиту дворца солдаты Гвардейского саперного дивизиона. Потом прибыл Измайловский полк. Члены Совета встречали подходящих торжественными речами, примерно так:
– Временное правительство имеет сведения, что Ленин продался немцам!
– Ура!!! – кричали войска, – Обещаем впредь поддерживать государственную власть.
Глава шестнадцатая. Распутье
– Выстрелы, кажется, затихают, – сказал Почайкин, подходя к окну. – Можно створки открыть. Душно. – Он запустил аромат июльского вечера в дом.
– В такой вечер гулять бы с любимой, – размечтался Милов. – А мы все сидим, решаем.
– Не до гулянок сейчас, – грустно сказал Пронин. – Нужно сначала определиться, с кем мы. Я приготовил сообщение в продолжение вчерашнего разговора. Попробуйте выслушать и сказать свое мнение.
Друзья сосредоточились.
– Как и договаривались, я сделал обзор партий и их программ. Очень кратко. Прежде всего, часть партий приказала долго жить после Февраля. Правые почти не показываются наружу. Они поддерживали самодержавный строй, монархию. В результате революции они фактически были запрещены. И если существуют, то полулегально. Это не значит, что в обществе нет уважение к монархии. Многие тайком ее ждут. Но правление Николая Второго было настолько неудачным, что сама монархия была дискредитирована. Согласны со мной?
– Боюсь, что Советы и революционные организации в момент свернут шею всякому открытому монархисту, – сказал Почайкин.
– И это тоже причина, – продолжил Пронин. – То же касается бывшей крупной партии правого центра «Союз семнадцатого октября». Впрочем, ее распад начался задолго до Февраля. Эта партия была нацелена на парламентскую деятельность, но парламента у нас фактически давно уже нет. Активно участвуют в политике только осколки этой партии, такие как Гучков и Родзянко. Что касается левого центра, «Конституционно-демократической партии», то она благополучно существует, хотя и подвергается атакам социалистов. Ее бессменный лидер Милюков известен как историк и организатор.
Партия ставит целью утвердить либеральные ценности, такие как свобода слова и собраний, свобода предпринимательской деятельности, демократичный способ формирования власти. В последнее время выступает за республиканский строй, даже за справедливое наделение крестьян землей на основе частной собственности. Представители партии постоянно включаются в состав Правительства. Кадеты считают необходимым для России продолжить участие в мировой войне.
– Прошу прощения, – вставил Афанасий Милов. – У меня заготовлены замечания по поводу понимания слова «демократия» разными политическими группами. Когда Вячеслав завершит свое выступление, я попрошу слова.
– Прекрасно, – продолжил Пронин. – Теперь мой взгляд на партию эсеров. Она стремится соединить народнические идеи с марксистскими. Объявить социализацию земли, сделать ее, как воздух, общественной собственностью – давнишняя мечта большинства небогатых крестьян. Их противники заявляют о прекращении в таком случае заботы о земле, об ее улучшении, прекращении конкуренции в деревне. Кроме того, нынешние собственники, столетиями заботившиеся о земле, боятся ее потерять. Неизвестно, за что выскажется большинство населения, это должно решить Учредительное собрание.
– Большевики на этом и ловят эсеров. Они уверены, что крестьяне хотят социализации и собираются осуществить ее немедленно в результате захвата власти, – добавил внимательно слушавший Милов.
– Старая привычка всех революционеров считать, что их мнение – мнение народа. Эсеры считают, что власть должна принадлежать всем «трудящимся», говоря иначе, социалистам. Но в переходный период, они считают, она должна принадлежать умеренной буржуазии под контролем социалистических Советов. В этом их расхождение с кадетами и большевиками. В отношении войны их взгляды окончательно не сформированы. Значительная часть относит себя к оборонцам. Категорически против захватнических целей, никаких аннексий и контрибуций. В партии идет непрерывное размежевание, появляются новые группировки. Это ослабляет ее.
– Самая активная, даже агрессивная партия на данный момент – большевистская. Она устроена как боевая организация со строгой иерархией и дисциплиной. Состоит из последователей Маркса, но сильно искажающих его учение, как мы знаем.
– Извини, я перебью тебя. – Прервал его Михельсон. – Нужно обязательно сказать несколько слов о меньшевиках.
– Это правильное замечание, продолжил Милов. – Как раз меньшевиков и следует считать принципиальными марксистами, следующими духу и букве учения. Большевики склонны приспосабливать марксизм к потребностям политической борьбы. Надо сказать, что большевики и меньшевики сначала были одной партией, и сегодня делают попытки вернуться к объединению. Но безуспешно. Партия большевиков, я продолжу, имеет целью установить диктатуру пролетариата. Власть должна принадлежать пролетариату, что подразумевает диктатуру большевистской партии. Привилегированным слоем населения должны стать рабочие. Буржуазия, дворянство и духовенство – должны быть ликвидированы. Интеллигенция должна служить интересам пролетариата. Власть они готовы как получить, так и захватить. Партия имеет свою Боевую организацию, активно работает на заводах и в казармах. Главными козырями большевиков является то, что они готовы немедленно провозгласить мир с Центральными державами, социализацию земли и переход фабрик в руки рабочих.
– Еще роспуск армии и замену ее всеобщим вооружением народа, что явная фантастика.
– Прямой безденежный товарообмен. Наслышаны.
– Да, немало фантастики у идеологов этой партии, – продолжил Пронин. – И она хочет навязать свою политику измученному войной народу. Не спрашивая разрешения у этого народа. Плохо то, что такая политика приведет Россию к первобытному строю. Разорит предприятия, разрушит банковскую систему и разорвет связи с развитыми странами. Эта партия единственная из всех призывает радикально изменить национальную политику. Всем народам России она готова предоставить право на самоопределение вплоть до отделения.
– То, что складывалось тысячелетиями, нельзя разрезать одним декретом, – философски заметил Савва. – Каждое вновь появившееся государство потребует предельно больших границ. Начнется дележ общей собственности. Споры из-за государственных языков, месторождений, транспортных путей. Боже ты мой! Это междоусобная война на десятилетия с привлечением других стран мира.
– Конечно, это не государственный подход. Но время вновь нас ограничивает. Есть предложение обдумать каждому и продолжить в другой раз.
Стали расставаться. Шли группками, так как было очень небезопасно.
Глава семнадцатая. Аресты
Петроград было не узнать. Большевики перестали быть кумирами. Появилось много желающих оказать помощь контрразведчикам, хотя за несколько часов до этого от них шарахались в стороны. Троцкий в доме на Садовой говорил в трубку:
– Все кончено! Мы совершенно уничтожены!
Автомобили с солдатами разъезжали по городу, накрывая боевые отделы большевиков. Их было около тридцати. Удалось арестовать несколько человек. Конфисковывалось оружие, взрывчатка, пропагандистская литература. Ящики с документами переправлялись в Штаб округа. Самую большую работу проводили дружина «Георгиевского союза», инвалиды и юнкера.
Юнкера ворвались в здание редакции большевистской газеты «Правда». Все происходило с шумом и треском. Печатники разбежались. Юнкера крушили мебель и перегородки, разбрасывали шрифты.
– Вот и свежие номера этой прогерманской газетенки! – кричал обнаруживший их лихой юнкер.
– В реку их, понесли, ребята!
Газеты и попавшаяся под руку печатная продукция разрывались, скидывались в Мойку, с ожесточением растаптывались.
Юнкера не заметили, как с их приближением из здания редакции выскользнул мужчина и быстрым шагом, почти бегом устремился прочь. Это был главный среди большевиков, Ленин. Он скрылся, никем не замеченный.
Генерал Никитин подъехал к зданию контрразведки. Он знал, что это ведомство ненавистно организаторам восстания более всего. Все окна и рамы выбиты. Тротуар белый от разбросанных листов, вырванных из досье на преступников. Мебель переломана. На втором этаже окна кабинета начальника пробиты пулями. Сотрудников и охраны не было. Они разбежались, опасаясь расправы толпы.
Генерал послал своего сотрудника Коропчинского в Павловск арестовать Суменсон. При этом солдаты, под наблюдение которых он ее оставил, устали ждать, изрядно избили ее и доставили в штаб к Половцову. На допросе она полностью подтвердила информацию о переводе денег. Нужен был главный свидетель – Ленин. Выяснилось, что он один из первых покинул дом Кшесинской, как только понял, что восстание проиграно. Пятнадцать Преображенцев во главе с товарищем прокурора приехали к нему на квартиру на улице Широкой. Встретила жена Ленина Крупская. Она устроила крикливую сцену:
– Нет товарища Ленина дома. Что вы тут выискиваете! Уходите!
– Вы знаете, где ваш муж? Куда он ушел?
– Жандармы! Ничего я не знаю и не обязана знать! Вынюхивают!
Несмотря на крики, квартира была тщательно обыскана. Ничего существенного не удалось найти. И не удивительно, они попали к настоящим конспираторам. Как потом выяснилось, Ленин перебирался с одной подпольной квартиры на другую, сменив пятнадцать мест.
Козловский был взят у себя на квартире. При нем было несколько коллег, но уличающих документов найдено не было. Никитин знал, что Козловский также снимает комнату в доме «сенатора» Соколова. Туда он направил Коропчинского.
– Возьмите с собой юриста и поезжайте вдвоем без караула, наставлял он Коропчинского.
– Понимаю, – сказал тот. – Ох, и раздухарится: обыск у депутата Совета! Ничего, мы все сделаем как надо!
Несмотря на вежливо проведенные действия, Соколов на каждом углу доказывал, что к нему ворвалась банда и грозилась его убить.
В приемной Главнокомандующего было все время людно и шумно. Высокий штабс-капитан Гвардейской конной напирал на Гоца:
– Нужно разорить главное гнездо мятежников, дом Кшесинской. Если вы этого не сделаете, я приведу два орудия и прикажу всадить две гранаты в этот гадюшник!
Половцов снарядил два грузовика с волонтерами для захвата дома Кшесинской и Петропавловской крепости. С ними поехал и усталый Алексей. В покинутом в панике доме балерины захватили шесть пулеметов и горы литературы. Петропавловские сторонники большевиков тотчас сдали оружие.