Виталий Иванов
Многовластие
Глава восемнадцатая. Отчаяние
Борис Уличанский не вошел, а влетел в кабинет. Следом за ним спешила Надежда.
– Не надо так бежать, Борис, – говорила она, едва успевая за ним.
– Боюсь, как бы ни все потеряно, – в расстройстве проговорил он. Нужно уничтожить документы, какие у нас есть.
– Оформлением наших документов занимаюсь я на правах секретаря.
– Согласен. Садимся и перебираем все. Что опасно хранить, сжигаем.
– Что именно нужно уничтожить?
– Все указания на восстание. Если этим будет заниматься следствие, все должно выглядеть как стихийная мирная демонстрация. Никакого оружия. Никаких намеков на захват власти.
Работа закипела. Документов было немного, но все требовали просмотра и внимательного обзора. Собрав все в большой пакет, Уличанский отправился в цех, где стояли огромные печи, предназначенные для обжига металла. Некоторые излучали жар. Убедившись, что никого из рабочих рядом нет, Борис бросил в одну из них свой пакет. Пачка документов занялась огнем, и стала быстро исчезать в раскаленном чреве. Борис вздохнул с глубоким облегчением.
Теперь нужно было подготовить товарищей. Они стали приходить к назначенному часу. Лица обескураженные, лишенные прежней одухотворенности.
– Я вас собрал, чтобы обсудить наше положение. Оно не простое. Считаем наш разговор частной беседой, а не партсобранием. Вижу, что имеете ко мне вопросы. Что у вас, Анатолий Иванович, – обратился он к возбужденному партийцу.
– Скажу прямо, я этого не ожидал. Мы действительно служим немецкому Генеральному штабу, как об этом говорят теперь на улицах? Наши вожди предатели!
– Ну, Анатолий Иванович! – осуждающе ответил Уличанский. Вы говорите таким тоном, словно поверили всем этим контрреволюционным сплетням! Согласно нашей информации слухи о сотрудничестве с немцами – это провокация.
– Не знаешь, кому верить. Допустим, вопрос о сотрудничестве с немцами отбросим как провокационный. Но получение крупных сумм от германского правительства вполне доказано документально. Так ли это? Или «деньги не пахнут»?
– Начнем с того, что у нас мало достоверной информации. Во-вторых, от кого обвинения исходят? Они вброшены службой контрразведки с разрешения министра Переверзева, который на данный момент уже не министр. В-третьих, кем эти материалы опубликованы? Только одной бульварной газетенкой «Живое слово», доверие к которой весьма невелико. Надеюсь, она доживает последние дни. Хотя в ее подзаголовке есть слова «Газета внепартийных социалистов», социалистической ее не назовешь. Типичная буржуазная мерзость! Другие издания никаких разоблачений пока не опубликовали.
– Но идут аресты. Как нам правильно организовать свою деятельность? Не пора ли распуститься? – спросил Николай Иванович.
– Об этом мы еще поговорим. Думаю, что как на поле боя после неудачной атаки нам нужно залечь на дно. Не афишировать свою принадлежность к партии большевиков. Помалкивать о попытке восстания. Вести себя, как говорится, вежливо.
– По моим подсчетам четверо наших не пришли на совещание, – сказал Игорь Игнатьевич. – Передавали, что они решили больше не участвовать в партийной работе.
– Мы в свою партию никого не затаскиваем силой. Будем разбираться. Если что – скатертью дорога! – опережая Уличанского, сказала резко Надежда.
Завершая собрание, Уличанский напутствовал участников:
– Короче, помним. Сегодня не наша взяла. Оружие – под особый контроль. Опасные документы уничтожить. И ждать дальнейших распоряжений.
Оставшись вдвоем с Надеждой, он неожиданно спросил:
– Ты знаешь, что означает партийная дисциплина?
– Как не знать! Но почему ты спрашиваешь?
– Я ухожу в подполье на несколько дней. Дома ночевать не буду. Есть явочная квартира. Перекантуюсь, пока не уляжется кутерьма. Будешь со мной на связи. Как меня следует теперь называть и где меня искать, сейчас выучим. Но не забывай, что все это ты обязана хранить в тайне. Поняла?
– Конечно, поняла. Партийная дисциплина. Я одна буду на связи?
– Для связи с партийной ячейкой только одна. Тебе доверяю больше всех.
Надежда была горда таким доверием и сказала себе, что не разочарует Уличанского.
Глава девятнадцатая. Пора сделать выбор
Следующая встреча друзей состоялась уже через несколько часов. Было очевидно, что всем хотелось как можно скорее продолжить взаимный обмен мнениями. Уж очень актуальными были темы. Безусловно, разладившийся быт, трудности выживания, выросшая преступность – создавали поводы для таких разговоров. Но друзьям хотелось прежде всего решить вопросы, ставшие вдруг для них центральными. Поэтому кое-как дождавшись окончания рабочего дня и пообедав, они уже сидели в креслах и на стульях, страстно желая продолжить начатую беседу.
– Так вот, я продолжаю, – сказал Пронин, косясь в блокнот со сделанными накануне записями. Я давал краткую характеристику партии большевиков. Это в определенном смысле боевая организация, готовая в любой момент захватить тем или иным способом власть и начать создание коммунистического общества. В этом обществе все обязаны будут трудиться, не будет капиталистов, помещиков, богатых и бедных, войн, угнетения и т. д. Будет всеобщее счастье.
– Все народы хотят счастья. – Глубокомысленно вставил Почайкин, видимо, много думавший над этим вопросом. – Но идеального общества никогда не будет, как бы того не хотелось. За каждое из названных благ надо долго бороться. Иногда столетиями. А тут как-то все на блюдечке. Только дайте нам власть.
– С вашего позволения я продолжу, – сказал Пронин. – Особый интерес представляет позиция большевиков по вопросу о войне. Ленин выдвинул оригинальный способ выхода из ситуации. Он утверждает, что войну ведут капиталисты разных стран из своих эгоистических интересов. Предлагает поднять пролетариат на революцию во всех воюющих странах. Заменить войну империалистическую на войну гражданскую. Настоящие пролетарские революции произойдут в самых развитых странах, где много пролетариата. Особые надежды на революцию в Германии. Революция в России, если случится, станет спичкой, которая зажжет Германию. В результате установится справедливый общественный строй, война прекратится сама собой, установится братство народов, потому что пролетариям война не нужна.
– Простите, что перебиваю, – не вытерпел Курганов, – войны ведутся с тех пор, как появилось общество. В первобытном мире капиталисты были? Спросить бы коммунистов. А вот войны были: за пастбища, за пещеры, за места под солнцем.
Всем хотелось вставить свое возражение.
– А с чего это большевики решили, что в Германии вот-вот начнется та самая социалистическая революция? А если не начнется? А если начнется и плохо кончится? – удивился Милов.
– Еще наивнее ждать революцию сегодня в Великобритании, а тем более, в Соединенных Штатах. Ну, фантазеры!
– Понимаю вас, – продолжил Пронин, – делаем вывод, что большевики далеки от реальной политики. Но им верят.
– С голодухи поверишь. Думаю, ухудшающееся экономическое положение в воюющих странах способствует вере в скорый приход коммунизма. Войны с их тяготами всегда усиливали веру. На фронте, да и в тылу все много молятся. А какой социальный состав партии большевиков?
– Точных данных у меня нет. Знаю только, что во всех советских партиях большую часть составляют выходцы из дворян и интеллигенции. Много инородцев. Рабочих и крестьян мало, хотя и руководство и старается их привлечь, так сказать, для оправдания своего существования. Материал для обдумывания есть, завершил свой доклад Пронин.
– Вы обо мне не забыли, – напомнил о своей заготовке Николай Почайкин.
– Давай, давай, Николай, – подбодрили его товарищи.
– У меня вопрос о демократии. Слово это такое затасканное, что поначалу кажется вполне наивным говорить о нем. Но если копнуть глубже, мы увидим, что разные люди по-разному понимают это слово.
Власть демоса, то есть незнатного и свободного народа, вот что подразумевали под этим выражением в Греции. А знать, она разве не участвовала в народных собраниях, не участвовала в принятии решений? Участвовала, очень активно. Так вот демократией называли власть народа, как бедного, так и богатого. Власть высших чиновников при демократии выборная. Выборы открытые, прозрачные. Народ имеет возможность выразить свою волю на представительных собраниях.
Возьмем современные, так называемые, капиталистические страны. Политическую систему самых передовых из них, таких как Англия, Франция, США считают демократической. Есть выборность высших чиновников. Выборные парламенты. Политические свободы. Все, конечно, понимают, что такая демократия имеет много несовершенств. Но она, хоть и в ограниченном виде, присутствует.
Что у нас? Если вы заметили, демократическими называют только левые организации и партии. Центристские и правые партии и организации называют «буржуазией», даже если они никакого отношения к предпринимательству не имеют. К так называемей «буржуазии» отношение крайне нетерпимое. Властью хочет владеть только «демократия». Она в данный момент лучше организована, вооружена и агрессивна. Но она не представляет интересы всего населения.
– Заставляешь ты нас задуматься, – сказал Милов. – Какая это, к черту, демократия, если о свободных выборах власти после Февральской революции даже не говорили.
– Кажется, Учредительное собрание будет избрано демократическим путем, – робко сказал Пронин
– На него вся надежда. А пока…, – Почайкин разочарованно вздохнул.
– Не пора ли нам перейти к выработке какого-то решения? – спросил Милов
– Думаю, что рано, – ответил Курбатов. – А как вы думаете? – обратился он к участникам. – Все его поддержали. – Материала для решения не достаточно. Да и свободного времени. Меня жена уже запилила, не знаю, как с этим у вас. Поэтому предлагаю еще один раз разойтись. Тем более, что нужно обсудить и особенности июльского восстания большевиков, а на это нужно время.
Они распрощались, хотя многое еще хотелось сказать и сделать.
Глава двадцатая. Савелий
Путешествие в поезде за мукой Насте вспоминалось часто. Но более всего ей хотелось вновь увидеть солдата по имени Савелий. Как у него сложилось? Побывал ли он дома и вернется ли в строй? Сейчас дезертиров больше чем солдат. Не захочет, так и не явится на службу. Такие мысли набегали и быстро исчезали.
Но вот принесли почту. Разбирая ее, Настя нашла конверт на ее имя от Савелия. Она, как и большинство женщин, очень любила получать письма. Распечатала конверт. Савелий, хотя и не без ошибок, «не шибко грамотный», писал Анастасии, что сейчас отдыхает дома.
– В семье непорядок, потому остановился у матери. Короткий отпуск для выздоровления скоро закончится. Уже собираюсь назад на службу. Здесь с селе не буду оставаться, хотя родители уговаривают. Написал, что не может забыть Анастасию, скучает по «своей санитарке».
– Скучаю я по тебе. Все вспоминаю госпиталь. Там все были ко мне так добры. Не сможешь ли ты встретить меня на вокзале? Хочется увидеться, поговорить.
Он указал номер поезда и время прибытия.
В назначенный час Настя пришла на вокзал. Поезда страшно опаздывали, пришлось долго ждать прибытия. Однажды, выйдя из душного зала ожидания, она увидела подходивший к перрону поезд. Никаких объявлений сделано не было. Но это оказался тот самый поезд, которого она ждала. Если бы не вышла подышать, то вряд ли бы состоялась ее встреча с Савелием.
Вагоны были полны. Посыпались, как горох, мешочники обоих полов. Наконец, показался Савелий. В руках у него были огромные старинные чемоданы и сумка на шее.
– Как добрался, воин? – насмешливо спросила она.
Он неловко обнял ее и скромно приложился губами к ее щеке.
– Лучше не рассказывать, – сказал он. – Поездов мало, проводники сажают с билетами и без них. У меня место сидячее, но скажу, что и на мне сидели. Да я привычный. Главное, что доехал. И еще главное, – он озорно взглянул на Настю, – что меня ты встретила.
– Что-то ты много вещей захватил. А я не позаботилась взять с собой кого-нибудь из мужчин, чтобы донести. Давай хоть сумку возьму.
– Тяжёлая, – он с недоверием передал сумку Насте. – Но полезная. В ней то, за чем ты на товарнике ездила. Мука. И в чемоданах есть кое-что ценное. Куда поедем? У меня на извозчика деньги есть.
– Поедем уж ко мне. Не в гостиницу же!
Они погрузились в карету, немного поторговались с извозчиком, и скоро были дома. Настя накрыла на стол. Савелий открыл чемодан и сумку. В них было то, что стало так дорого в больших городах: мука, крупа, большой кусок мяса и даже мед.
– Теперь выживем, – сказала радостно Настя. – Сейчас все расфасуем, мясо засолим. Ты это все мне привез?
– Тебе, родимая. Как-то получилось, что домой приехал, и вроде как тебя с собой привез. Все про тебя только и думал.
– А как же твоя Зина в деревне?
– Понял я, что она не моя. И не ждала она меня особо. Есть у нее… Да, что говорить! Если ты меня примешь, никуда не уйду!
– А поцеловать!
Они несколько раз поцеловались.
– Ты моя самая сладкая.
Настя ощутила теплую радость. Так остро ее не хватало в последние годы.
Глава двадцать первая. Корнилов
Прапорщик Авдеев вместе со своим верным Федотовым прошли еще некоторое расстояние.
– Господин прапорщик, я слышал выстрелы. Пулемет, – солдат приостановился и прислушался.
Авдеев, погруженный в мысли, не слышал ничего. Но когда услышал слова, то тоже остановился. Были явно слышны звуки стрельбы.
– Там должны быть наши позиции. Идем в том направлении, – принял решение он.
Вдруг, словно из-под земли, перед ними выросли капитан и сержант.
– Стой! Кто идет? – прозвучало грозно. – Документы.
Авдеев увидел замаскированный окоп, направленный в их сторону пулемет и грозные лица солдат, притаившихся в окопе.
Авдеев рассказал кратко свою историю. Федотов подтвердил. Младший унтер за походным столиком все записал.
– Сказать можно все, что угодно. Проверять будем, – недоверчиво сказал капитан.
Писарь отлистал несколько страниц и сказал:
– Разрешите обратиться, господин капитан. Слова прапорщика Авдеева дважды подтверждаются. Мы задержали сегодня с утра двух других офицеров. Они называли фамилии Авдеева и Федотова.
Капитан вспомнил:
– Да, да, были. Ваши товарищи. Хорошо, подтвердили. Возьмите свои документы.
– Может, знаете, где мои беглые подчиненные?
– Вас туда проводят. Там не все, но значительную часть собрали.
– Как вам это удалось, если не секрет?
– Приказ Корнилова. Открывать огонь по бегущим, в том числе, из пулеметов и орудий.
– Поддерживаю, – сказал Авдеев. Но такой приказ не пройдет через комитет.
– Митинговщина запрещена. Ситуация не позволяет.
– Давно бы так, – сказал с облегчением Авдеев.
Ефрейтор проводил Авдеева на позиции, где окапывались войска. В конечном итоге его возвратили в свою роту.
– Вот и ваш командир, – сказал, представляя роте прапорщика, штабс-капитан. – Как в глаза ему смотреть будете, герои!
Солдаты действительно стояли понуро, никто не смел взглянуть в глаза офицеру. Молчание продолжалось несколько секунд. Наконец, самый смелый сказал:
– Простите нас, господин прапорщик, видно черт попутал.
– Что встали, – грубо одернул их штабс-капитан. – За работу! Скоро фриц в гости заявится.
Закипела обычная военная суета. Федотов был произведен в ефрейторы. Армия почувствовала твердую руку Корнилова. Солдаты реже митинговали. За оставление позиций жестко наказывали. Примолкли нытики. Окопавшиеся русские войска остановили катившийся на восток немецкий вал. Но Авдеев чувствовал, что это не навсегда. Глухие реплики солдат, ропот недовольства строгостью начальства и поступавшие из столицы сведения не давали уверенности в завтрашнем дне.
Глава двадцать вторая. Колебания
Алексей наблюдал, как для борьбы с мятежниками подходили новые войска, присылаемые Керенским. На Дворцовой площади к прибывшим войскам обратился Чернов:
– Мы надеемся, – сказал он, – что никто больше не посмеет действовать против воли большинства революционной демократии.
Однако мятежники не сразу сложили оружие. Подошли Самокатный батальон, бригада пехоты и кавалерийская дивизия с дивизионами артиллерии. В городе были еще слышны винтовочные, и даже пулеметные, выстрелы. При вступлении в Петроград сто семьдесят седьмого Изборского полка его головную роту матросы обстреляли с крыш домов на Невском из пулеметов. Погибли или были ранены 18 человек.
Керенский отсутствовал в столице, пока шло восстание. В армии ему показали немецкий еженедельник «Товарищ» на русском языке, предназначавшийся для российских военнослужащих. Из текста Керенский сделал вывод, что о выступлении в Петрограде немцы знали заранее. Он поспешил домой. Но когда в Полоцке он сел в вагон, недалеко взорвалась бомба. Сам военный министр не пострадал, но настроение было испорчено.
Он прибыл с фронта шестого числа к вечеру. Выступая перед скоплением публики из окна Генерального штаба, он заявил:
– Революционная власть не допустит, чтобы какая-либо группировка выступала против завоеваний народа с оружием в руках. Большевиков и анархистов мы будем преследовать не только за связь с немецким командованием, но и за покушение на существующий строй, на завоевания революции!
Пока он выступал, офицеры снизу держали его за ноги.
– Обещаем, обещаем, обещаем обещать… – передразнил кто-то рядом. И Алексей внутренним чувством согласился с этим. Уже все знали, насколько не последователен министр-председатель.
Борис Никитин собрал совещание в штабе. Присутствовали Якубович, Балабин, Туманов и Барановский.
– В выступлении участвовало много большевиков. Но не все имели равное влияние на события. И не всех мы можем сейчас привлечь к ответственности. Я попрошу вас сказать свое мнение о том, кого следует изолировать в первую очередь. Пусть каждый составит свой список, а потом мы сведем к единому знаменателю.
Все получили листы бумаги. Прошло несколько минут. Никитин собрал листки и долго читал каждый. В конечном итоге он поднял голову и сказал:
– Вот что у нас получилось. Шестнадцать фамилий. Ленин и Троцкий у всех на устах. Задача не из легких. Эти ребята знают толк в конспирации.
– И крепкие гнезда свили по всей России, в том числе и столице, – поддержал Якубович. – Нужно применить все наше искусство.
На этом разошлись. Вскоре появились сведения о местонахождении Троцкого. Немедленно были выписаны ордера на аресты его и Нахамкеса. Никитин отправился сообщить об этом Половцову. В зале, где он его нашел, было немало людей. Едва только они отошли в сторонку и заговорили о задержании, как возле них оказался Чернов.
– Как, вы арестовываете Троцкого? – удивленно спросил он, вероятно, подслушав разговор.
В планы Никитина не входило оповещать социалистов о своих планах. Он сказал:
– Нет, мы просто разговариваем о влиятельных большевиках, – ответил он с нарочито равнодушным видом.
Однако провести Чернова не удалось. Тот сделал вид, что не придал значения услышанному, повертелся в зале минут пять и исчез.
Ночью Никитина разбудил звонок. Звонили из Совета.
– Мы узнали о попытке арестовать Троцкого с Нахамкесом и отослали им на защиту три броневика.
Сообщение было похоже на издевательское.
– Что вы от меня хотите, – спросил Никитин, с трудом сдерживаясь.
– Какую помощь вы можете оказать?
– Какая нужна помощь, если отправлено три бронемашины?
– Опять банда! – прошептал он и раздраженно положил трубку.
В пять утра вернулся Соколов, посланный для ареста Троцкого.
– Где арестованные? – спросил Никитин, глядя на мрачного подчиненного.
– Я вошел в дом, где живет Троцкий, и встретил Чернова. Он велел передать, что Керенский и Временное правительство отменили арест Нахамкеса и Троцкого.
– Люди сбились с ног в поисках преступников. Нашли. А тут им по рукам! Хорошо, – обратился он к Соколову. – Идите отдыхать.
Сдерживая внутреннюю дрожь, Никитин, не спавший четвертую ночь подряд, пришел в кабинет к Половцову. Тот только что устроился вздремнуть на маленьком диване. Никитин разбудил его словами:
– Прошу сейчас же меня уволить в отставку. Я больше служить не могу и не хочу!
Половцов не мог сразу уловить суть дела.
– Подожди. Подожди. Да ты объясни сначала, в чем дело.
Никитин рассказал историю с неудачным арестом Троцкого.
– Вот как! – воскликнул главнокомандующий. – Что я могу сделать, если это приказ министра! – Поезжайте к генерал-прокурору и обжалуйте это распоряжение. Более того, я вам скажу. Все знают, что в город вошли правительственные войска. Ими командует прапорщик Мазуренко. А кому он подчиняется?
– Вам, конечно. Кому же еще? – уверенно сказал генерал.
– Не угадали. Не мне, не правительству. Совету!
– Снова банда!
– Что вы сказали? – не понял Половцов.
– Так я называю тот бардак, что у нас творится. Войска должны подчиняться правительству, иначе они – бандитские формирования.
– Скажу вам по секрету. Когда Керенский прибыл с фронта, я сразу пошел к нему с вашим списком большевиков, организаторов июльского мятежа. Он список взял, сказал, что передаст дело на решение Совета. Через двадцать минут возвращается: «Правительство одобряет предложенную вами меру. Можете приступить к арестам». В два часа после обеда Главный штаб получил сообщение министра юстиции, что правительство отказалось от намерения арестовать лидеров большевиков. Что вы прикажете сделать мне? Тоже просить отставки? Впрочем, я об этом уже подумываю.