Виталий Иванов
Многовластие
Глава восемнадцатая. В войсковых частях
В Ставке уже знали о направлении Василия Кирилловича в те части, где проходили службу воспитанники училища. Здесь с пониманием отнеслись к его миссии. Автомашины ему не дали, сказав, что идет подготовка к наступлению, каждая машине на счету. И действительно, дороги за Могилевом были наполнены движением транспорта. Везли боеприпасы. На грузовых автомобилях проезжали военнослужащие. В легковых спешили по делам офицеры. Много было и повозок. Одну из таких выделили Василию Кирилловичу. Он был доволен: у повозки был крытый верх на случай непогоды. Возницей был немолодой солдат Ермолай. Они сразу нашли общий язык. Василию хотелось много узнать о местных порядках.
Они направлялись на позиции Юго-Западного фронта, которому предстояло участвовать в операции, которую уже называли «наступлением Керенского».
Дорога была дальняя и тряская. Их постоянно обгоняли, скрипя тормозами, автомобили. Лесные запахи были так очаровательны, что будоражили мозг. То были ароматы сосны, то неуловимые запахи березы, а то и полевых цветов. Они взывали к жизни и беззвучно сопротивлялись настроениям войны.
Всюду попадались отряды солдат. Бросалось в глаза, что двигались они как-то подчеркнуто вразвалку. Иногда свысока поглядывали на встречавшихся им на пути офицеров. Почти никто не отдавал чести при встрече. Несколько раз педагогу казалось, что он слышал ядовитые замечания себе в спину. Если бы он не жил в Петрограде, он бы возмутился. Но он привык к подобному поведению нижних чинов. Когда он сказал об этом ефрейтору Ермолаю, тот ответил:
– Все переменилось, когда в начале марта из столицы прислали Приказ номер один. Что тогда началось! Солдаты стали говорить, что они теперь главные. Офицеров – в расход! Стали создавать солдатские комитеты. Я многих своих сослуживцев тогда перестал узнавать, словно их подменили. Спали, сколько хотели. Койки перестали заправлять. Лошади стояли нечищеные и некормленые.
– А сам-то как? Тоже разленился?
– Я не так воспитан. Отец мне с детства вложил уважение к старшим по званию. Даром, что обычный крестьянин. Он дело понимал. Его в деревне все уважали. Здоровались по-особому. Думаю, и до сих пор уважают. Я, конечно, тоже вздохнул с облегчением. Но не опускался. Знаю, что это ненадолго. Все встанет на свои места. Не для того Россию столетиями создавали да укрепляли, чтобы все немцу отдать. Порядок на фронте – первое дело. Иначе – крах.
Дорога прошла в разговорах. Прибыли в штаб дивизии, который располагался в добротном белорусском доме. Принял сам начальник штаба. Он посмотрел бумаги Василия Кирилловича и, не выпуская папиросы изо рта, уточнил имя и отчество, заглядывая в справку. Потом сказал заботливо:
– Вижу, что не обедали. Сходите на кухню, а я за это время подберу вам необходимые бумаги.
Он распорядился, и Василий Кириллович с большой радостью поел горячей офицерской пищи. Когда он вновь предстал перед полковником Вербицким, тот осторожно спросил:
– Как там, в Питере, все бунтуют тыловые крысы? К нам бы их! А то набрали себе отсрочек!
– Бунтуют, – согласился Василий Кириллович. – И не столько рабочие и интеллигенция, сколько военные. Мобилизованные. В основном, старших возрастов. Нагнали их полный Петроград. Учить ни чему не учат, кадров не хватает, все на передовой. А они и рады. Разбаловались. На фронт ни ногой.
– Разложил ваш Питер всю армию. Была бы моя воля, я бы им показал!
– Сила то у них немалая. Вот первый пулеметный полк. Одиннадцать тысяч человек, сотни пулеметов. И все это без дела, когда этой техники на фронте не хватает.
– Вижу, мы с вами имеем много общего во взглядах. Но не мы решаем. Я послал за несколькими прапорщиками, вашими выпускниками, сейчас подойдут. Побеседуете. Ведь это одна из ваших задач, как я понимаю?
Глава девятнадцатая. Без аннексий и контрибуций
Теперь Алексей не только слушал рассказы своей возлюбленной подруги Лены, но и читал отчеты о Съезде Советов, напечатанные в разных газетах. Отношение к войне было одним из главных вопросов Съезда. Дома в кругу своих друзей Алексей все чаще вступал в политические разговоры, иногда переходившие в споры. Оказалось, что даже те, кто раньше не интересовался политикой, теперь следили за всеми событиями.
– Читал отчет о Съезде Советов? – обратился он к собеседникам, когда в очередной раз они собрались в его гостеприимном доме. – У меня ощущение такое, что лидеры политических партий изощрялись в выдвижении оригинальных взглядов на характер данной войны. Много протестов против захватнического характера этого мирового конфликта. Меньшевики и эсеры выдвинули лозунг «мир без аннексий и контрибуций». Большевики тоже его поддерживают.
– Что же в том плохого? – спросил Володя Пронин. – Это же новое слово в международной политике. Все грезят захватами, а наши социалисты говорят о справедливости.
– Они же понимают, что такой мир практически невозможен, потому что Центральные державы успели захватить огромные территории России. Просто так они их не отдадут. Зачем тогда цепляться за такой призрачный мир? Скажем, наше неустойчивое правительство согласно будет не претендовать на проливы Босфор и Дарданеллы в Турции, как того хотели Милюков и Гучков, отчего эти два министра уже ушли в отставку. А вот согласится ли Германия вернуть Польшу, захваченную часть Прибалтики и другие земли России? Это еще вопрос.
– Я тоже задумывался над этим, – сказал Андрей. Он теперь раньше возвращался с работы и охотно говорил по разным темам. – Те, кто говорит об отказе от аннексий, лукавят. По большому счету не только Германии и Австрии нужно отказаться от завоеваний, сделанных в этой войне. Но и всем сильным странам вспомнить историю. Разве та же Польша не была когда-то аннексирована Александром I? То же касается Прибалтийских стран, насильно присоединенных Петром. Австрия должна предоставить независимость многим стремящимся отделиться от нее государствам. И так далее до бесконечности. Разве воюющие страны готовы пойти на это?
– И не следует забывать, – продолжал Алексей, – кто является зачинщиком. Россия не нападала в этой войне на Германию. Благодаря вторжению Германии в Россию погибло около миллиона наших соотечественников. Разрушены города и села. Множество искалеченных людей, а так же оставшиеся без кормильцев семьи погибших, должны получать пособия от государства. Виновники – германцы – должны возместить нанесенный ею ущерб. Это и входит в понятие контрибуции. Иначе агрессор не будет никак наказан. Разве это справедливо!
– Да и где взять огромные средства на восстановление разрушенного, на выплаты пострадавшим! – поддержал эти слова Андрей. – Если заплатят агрессоры, так может быть, неповадно будет в другой раз нападать.
– Я с вами не вполне согласен, – глубокомысленно сказал Владимир. – Николай Второй можно сказать, провоцировал войну, проводя мобилизацию, несмотря на протест Вильгельма. Конечно, мобилизация – не объявление войны, но имеет к ней отношение.
– Ну, если на то пошло, то стоит вспомнить, что писала пресса в те дни накануне войны. Газеты были полны негодующими выступлениями против притеснения сербов австрийцами. Писали о необходимости нам, русским, встать на защиту братьев сербов. Разве не так?
– Скажу вам, – поддержал Алексей. – Царя в войну втягивали. А какие демонстрации проходили! Мы сами там бывали, помните? Портреты царя в руках. На колени вставали. Было же такое! А теперь участники этих демонстраций говорят о вине царя и России в начале этой войны.
– Вы эти мысли не выражали в Петросовете? – спросил Владимир. – Интересно, каково отношение депутатов к этому вопросу?
– Еще как выражал! – ответил Алексей. – Выступал, доказывал, убеждал. Да все бесполезно. Шумели, окрикивали и даже грозились лишить права на трибуну. Это я с вами могу говорить как со своими людьми. А там меня не понимают.
Глава двадцатая. Политические споры
Виктор Андреевич, смирно сидевший в своем потрепанном кресле в глубине комнаты, вступил в разговор:
– А меня при знакомстве с материалами съезда более всего заинтересовало выступление знаменитого Ленина. Что он говорит: причиной этой войны являются эгоистические интересы мирового капитала, интересы буржуазии, делающей на войне деньги. Поэтому большевики выступают за войну против капиталистов всех стран. Это я своими словами, как понял прочитанное. Получается, крайние социалисты не видят того, что в продолжение мировой войны заинтересована не только милитаристическая буржуазия, но и представители других слоев населения. Может быть, даже всех классов. Те же рабочие стран германского блока мечтают чем-то разжиться за счет дележа Английской и Русской империй. В конце концов, не всегда же оставаться малооплачиваемым грузчиком, к примеру. Можно будет отправиться в колонию, командовать темнокожими.
– И все же, можно согласиться с тем, что капиталисты наращивают капиталы в годы войны, производя оружие и обмундирование? – спросил Володя.
– Да, это особенно меня касается, – с сарказмом согласился Андрей, имея в виду свое отстранение от управления предприятием. – Говорим о сверхприбылях. Не забудьте, в годы войны их все равно поглощает разными способами государство. А сколько близких людей погибает на фронте. Или становятся калеками, бесправными пленниками. Мало тех, кого осчастливила война. Много тех, кого она сделала несчастными, в том числе среди так называемых капиталистов. Сколько предприятий разоряется, закрывается. Тысячи!
– Хорошее рассуждение, – сказал Виктор Андреевич. – Что вы на это скажете? – посмотрел он в сторону Владимира.
– Отчасти вы правы. От затяжной войны страдают все. Но кому-то улыбается удача, он богатеет. Ведь практически вся военная продукция является срочной, более дорогой. Обильные доходы позволяют найти способ отмазаться от службы на передовой, ответил тот.
– В таком случае нужно винить государство в том, что не поставило всех в примерно равные условия, – продолжил Андрей. – Но говорить, что войны служат интересам капиталистов, в целом не верно. Мирная жизнь еще больше обогащает удачливых предпринимателей. Как вы считаете, Виктор Андреевич?
– Меня выводит из себя восприятие общества, как арены классовой борьбы. Марксизм так воздействовал на умы интеллигенции, что все теперь только и видят бесконечные примеры этой борьбы. Никто не говорит о классовом мире, классовом сотрудничестве. Буржуа помогает пролетарию, дает ему работу для самовыражения и зарплату для поддержания существования. Разве это преступление? Случается, договор между буржуа и рабочим нарушается. Тогда борьба. Но не для уничтожения одним классом другого, а для восстановления справедливости.
– Я вас поддерживаю! – радостно воскликнул Андрей. – К тому же, классовую борьбу по-разному воспринимают разные политические силы. Если присмотреться к выступлениям на съезде, борьбу многие понимают как войну. Один класс должен уничтожить другой. Зачем? Ведь он приносит много пользы обществу. К тому же, они – люди. Где же гуманизм? Этот класс – творец. Конечно, общественные организации и суды должны останавливать тех, кто нарушает правила взаимоотношений как с одной, так и другой стороны.
– Так в идеале, – сказал Владимир. – В реальности сила экономически господствующего класса намного превосходит силу класса эксплуатируемого. Как говорится, плетью обуха не перешибешь. Это приводит к использованию последним особых методов борьбы, таких, например, как забастовка. А иногда – восстание.
– Когда я пыталась распределить всех своих знакомых по классам, – сказала Антонина, – просто измучалась. Думаю, и другим это не легко дается. Просто только с заводскими рабочими. Тут все ясно. А куда девать домохозяйку, Дусю, которая нам по утрам приносит молоко коровы? Живет в городе, имеет корову, огород. Уж не буржуйка ли она? А миллионы крестьян? А Ванечку – изобретателя, нашего соседа, который все самолеты собирает. Получается, что две трети нашего населения не вписываются в классовую схему.
– Есть еще студенты, школьники, писатели и артисты, композиторы, учителя и воспитатели. Море таких, кого не втиснуть ни в какой класс, – продолжил развивать мысль Виктор Андреевич.
– Определить классовую принадлежность несложно, – высказал свое суждение Владимир. – Нужно выяснить, кому служит человек. Вот солдат. Он защищает интересы государства. А государство служит буржуазии. Значит и он на службе у буржуазии.
Рассуждение заставило Андрея громко рассмеяться:
– О чем мы говорим. Попробуйте сказать нашим солдатам Павловцам, или пулеметчикам, что они слуги буржуазии. Ноги не успеете унести! Они же на стороне революции. Все больше к большевикам склоняются, – сказал Андрей. – Вы согласны?
– В этом вы правы, – неуверенно ответил Владимир. – Когда они перешли на сторону восставших, на сторону народа, то перестали служить интересам помещиков и капиталистов.
– Получается, что по своему желанию человек может менять классовую сущность? А завтра он снова пойдет воевать за буржуазию? И что значит на сторону «народа»? Среди этого народа есть и рабочие, и предприниматели, и крестьяне. – Виктор Андреевич показывал, что данный вопрос долго обдумывался им.
– Слушаю я вас, – снова со своими сомнениями вступила в разговор Антонина, – и все больше убеждаюсь, что классовая теория очень уж расплывчата, неточна. Возьмите даже рабочих. Одни на станках работают, или что-то крутят, собирают – здесь понятно. Люди физического труда. А на заводе есть еще бригадиры, нормировщики, контролеры, кладовщики и так далее. А кто на своих машинах и подводах развозит продукцию потребителям? В общем, ясно, что ничего не понятно. Давайте чай пить! Мужчины могут и по рюмочке, пока есть.
Глава двадцать первая. Настораживающая правда
Как и обещал полковник Вербицкий, через час стали подтягиваться начинающие офицеры. Всех их Василий Кириллович еще помнил в лицо. И не мог никого с уверенностью назвать. Так переменились они. Они приходили радостные от того, что предстоит встреча с милым прошлым, с одним из их преподавателей. Все по-военному отдавали честь, преподаватель приглашал рассаживаться. Для них выделили отдельную комнату. Когда все были в сборе, Василий Кириллович встал, одернул френч и сказал:
– Дорогие выпускники! Меня отправило к вам на передовую руководство училища, чтобы узнать из первых рук, как и что. Мы надеемся, что эта информация поможет нам в деле воспитания последующих выпусков. – Он остановился, достал из-под стола большой мешок и поставил его на стол. – Не мог я просто так приехать. Привез каждому пакет от родных и друзей.
– Вы прямо, как Дед Мороз, – сказал один из прапорщиков.
– Всем хочется побыть добрым дедушкой, – отозвался Василий Кириллович. – Подходите, не стесняйтесь, ищите свои посылки.
Офицеры стали на миг похожи на детей, которые заждались подарков. Они быстро разобрали пакеты. Увидев, что их бывший препод не возражает, стали вскрывать упаковки, погружались в чтение писем. Слезы блестели на некоторых лицах. А другие не могли скрыть счастливых улыбок. Василий Кириллович не торопился. Он ждал, пока все молодые люди окунутся в другой, милый сердцу, мир. Через некоторое время он снова обратился к молодым офицерам.
– Я был рад узнать, что все вы живы и здоровы. Никто, слава богу, не погиб. Хотя мне доложили о ранении прапорщика Светлова. Как ваше здоровье сейчас? – спросил он у высокого и серьезного молодого человека.
– Не стоит внимания, господин преподаватель, – зашили, зажило. Отремонтировали неплохо.
– Поздравляю. Очень рад за вас. Руководство дивизии хорошо отзывается о вашей службе. А теперь к делу. Мы обучали вас сравнительно недолгое время. Многому за такой отрезок времени не научишь. Хотелось бы от вас услышать, о том, преподавание каких предметов нужно усилить. Строевую подготовку тоже не забываем.
Офицеры по очереди приглашались высказать свои претензии и замечания. Их оказалось немало. Иногда Виктор Кириллович делал записи в свою записную книжку. Разговор был полезным, получалась нужная информация, но хмурость глаз и какая-то недосказанность замечалась во всем. На это не мог не обратить внимания и педагог.
– Что-то вы не договариваете, как я вижу, – сказал он наконец. – Что не так? Вроде бы все хорошо. Численность войск превосходит противника. Оружия практически в достатке. Питание худо-бедно получается. Вы, как старший по возрасту, – обратился он к прапорщику Авдееву, может, объясните нам, что не складывается?
– Нет уверенности в победе, – сказал он со вздохом. – С таким солдатом много не навоюешь.
Вздох разочарования вырвался из груди и других участников разговора. Их взгляды были потуплены.
– Почему? Объясните.
– Дисциплины нет. Свободу, принесенную революцией, солдаты поняли как анархию. Ходят с гармошкой вдоль окопов. Дезертиров не счесть. И скажу вам правду, мы опасаемся за собственные жизни. Не раз я слышал в мой адрес угрозы. Правда, грозили шепотом, как говорится, из-за угла, типа «в наши дела не лезь, а то в атаку пойдем, получишь пулю в затылок».
– Угрозы бывают и открытые. Еще до нашего назначения в моем полку штабс-капитана расстреляли. Не ужился с солдатами. Собрание обвинило в неуважении к нижним чинам и еще черт знает в чем. Вот так и живем…
То, о чем не раз слышал Василий Кириллович, предстало здесь, на передовой в острой форме. Он отвел глаза и тихо сказал.
– К сожалению, вылечить эту болезнь, как вы понимаете, наше училище не может. Мы с вами должны постараться переломить психологию трусости и предательства. Иначе нас ничто хорошее не ждет.
Василий Кириллович пожелал ребятам успехов в их нелегкой работе. Но темные мысли все более охватывали его.
Глава двадцать вторая. Главноуговаривающий
Василию Кирилловичу хотелось самому побывать на передовой, посмотреть своих орлов в деле. Он снова обратился к полковнику Вербицкому и получил разрешение. Вскоре возница доставил его в расположение части.
Вдалеке изредка погромыхивало. Слышались и пушечные выстрелы в ответ. Он выпрыгнул из повозки, разминая ноги. Обращало на себя внимание активное движение вокруг. Подходили и подъезжали офицеры всех званий. Нестройно маршировали отряды солдат, выстраиваясь по краям просторной поляны. Все что-то говорили один другому. Когда Василий Кириллович подошел поближе к группе офицеров, то услышал, что получено сообщение о прибытии самого военного и морского министра Керенского. Он много слышал о неуемной энергии министра. Знал и о том, что начало наступления откладывали, потому что Керенский объехал еще не все полки. И вот им повезло. Василий будет свидетелем одного из выступлений знаменитого революционера.
Суета продолжалась боле часа. Помимо военных появилось много людей в гражданской одежде. Откуда-то приехали ярко одетые барышни. Настроение у всех было возвышенное. По восклицаниям и фразам можно было понять, что к Керенскому было особое отношение. Все хотели его увидеть и услышать его слова. В руках некоторых женщин были букеты цветов, приготовленные, вероятно, для вручения главному оратору России.
И вот появился Министр. Несколько машин подкатили к собравшимся. В одной из них находился он. В военизированном френче с многочисленными пуговицами. С характерной прической ежиком, которая как бы удлиняла лицо. В ботинках и солдатских обмотках, что выглядело весьма демократично.
Он вышел из машины. По рядам войск прокатилось раскатистое ура. Начальник дивизии генерал-майор отрапортовал министру. Керенский осмотрел выстроившихся солдат и офицеров. Видя, что воины находятся далеко от него и не смогут его услышать, Александр Федорович сказал несколько слов офицерам, те бросились к солдатам, и скоро образовался довольно тесный круг. Передние ряды присели, задние придвинулись вплотную, теперь всем стало видно и слышно знаменитого оратора. Чтобы удобнее было говорить, Керенский вошел в машину с открытым верхом и встал на сиденье. Теперь он возвышался над всеми.
Не все слова долетали до Василия Кирилловича. Но даже то, что он слышал, впечатляло. Министр говорил о предстоящем наступлении.
– Три месяца прошло с тех пор, как родилась русская свобода. Я пришел к вам не для того, чтобы вас приветствовать. Наше приветствие было уже давно послано вам в окопы. Ваши боли и ваши страдания явились одним из мотивов всей революции. Мы не могли больше стерпеть той безумной и небрежной расточительности, с которой проливалась ваша кровь старой властью. И вот вам, представителям фронта, должен сказать: мое сердце и душа сейчас испытывают восторг. Вы, свободные люди свободной страны, скоро пойдете в решительный бой с умелым неприятелем.
Премьер вдохновлялся собственным слогом. И слушатели испытывали ощущения полета. Им льстило то, что с ними запросто разговаривает самый высокий в стране начальник. Поворачиваясь направо и налево, Керенский продолжал:
– К сожалению, не все у нас хорошо. Большая часть вины за это лежит на старом режиме. Столетия рабства не только развратили власть и создали из старой власти шайку предателей, но и уничтожили в самом народе сознание ответственности за свою судьбу, за судьбу страны. В настоящее время положение русского государства сложно и трудно. Процесс перехода от рабства к свободе не может протекать в форме парада, как это бывало раньше.
У Василия Кирилловича возникло ощущение, что он в театре. Артистичность выступления была на уровне лучших актеров. Оратор выражал уверенность в силе духа российского солдата. С презрением говорил о дезертирстве.
– К нашему стыду мы знаем об отдельных позорных случаях братания на фронте, – тут он повернулся к генералу Розуванову. – Господин генерал, примите необходимые меры, чтобы прекратить эти позорные случаи на вашем участке фронта.
Генерал, получивший неожиданное замечание, подтянулся и щелкнул каблуками. Слушатели принимали переливы речи военного министра восторженно. В сторону министра полетели букеты цветов. Керенский выбрался из машины и пошел вдоль солдатского круга. Всюду ему протягивали руки, и он пожимал их по пути.
Обойдя солдат и отдав честь офицерскому составу, он все в том же темпе вскочил в машину. Вереница автомобилей двинулась в обратном направлении.
Василий Кириллович нашел в толпе хорошо знакомого полковника Вербицкого.
– Как вам выступление? – спросил он его.
Вербицкий отвел педагога в сторону. Поглядев по сторонам, чтобы другие не слышали, сказал:
– Знаете, как называют у нас военного министра? Не знаете? Главноуговаривающий.
– Почему так? – не понял Василий Кириллович. – Ведь говорил с жаром, с пафосом. Убеждал.
– Дела нужны. Законы, приказы, назначения. А тут слова и больше ничего. Солдаты уже завтра его речи забудут.