Виталий Ерёмин
Щенки-медвежатники
Андрей представил, как будет психовать отец. Но при этом не скажет о дирюге ни одного плохого слова. Во всех неприятностях Андрея виноват только он сам. Когда мать говорила, что причина плохой учебы старшего сына – частые переезды из города в город, отец только отмахивался. Мол, везде учатся по одним учебникам и по одной программе. «Но не всех детей родители бьют за плохую учебу, – робко возражала мать. – Как можно бить за то, чего ребенок не понимает?» – «Он не хочет понимать!» – орал отец.
…Новый друг Андрея чеченец Руслан однажды сказал, когда они сидели на уроке:
– А у нас детей не бьют. Боятся, что подрастут и зарежут отца. Бывало, отец убивал одного из сыновей. Тогда братья мстили отцу, убивали его.
– Классные у вас законы, – восхищенно произнес Андрей.
Руслан тоже учился неважно, но не боялся показать дневник с двойками старшему брату. Отец умер в вагоне во время депортации. Руслан почитал старшего брата как отца и боялся огорчить его совсем другим. Например, робостью.
– У нас не бьют детей еще и потому, что боятся сделать их трусами, – объяснял Руслан. – Тем, кому исполнилось пятнадцать лет, раньше разрешали носить кинжалы. Чтобы при случае могли защитить свое достоинство. Холодное оружие уравнивает шансы. Сейчас кинжалы запрещены, поэтому мы носим тесаки.
С этими словами Руслан вынул из-за голенища сапога длинный нож с наборной рукояткой и положил его на парту.
– Руслан, не балуйся, убери, – ласково попросила красивая полнотелая географичка с бельмом на глазу.
Однажды кто-то из одноклассников дал Андрею затрещину. Тот в ответ только толкнул обидчика. Руслан зашипел на него:
– Сосед, ты чего меня позоришь?
– Отец велит думать о последствиях, – объяснил Андрей.
– Чему он тебя учит? – вскипел Руслан. – Все наоборот! Если начал думать о последствиях, тебе конец. Будешь жить, но уважать тебя никто не будет. И прежде всего ты сам.
Андрей доучился до десятого класса, но так и не понял, где дальше учиться, кем стать. А Руслан еще тогда, в восьмом классе, твердо знал, что пойдет на юридический и будет прокурором. Так решил старший брат.
– Как же ты будешь сажать своих? Они тебе этого не простят, – удивлялся Андрей.
– Я своих выручать буду, – широко улыбаясь, отвечал Руслан. – А сажать – только чужих.
«Как все просто в жизни у Руслана!» – с завистью подумал Андрей. И вплыл в сон.
Он проснулся спустя два часа. Его кто-то тормошил. Андрей открыл глаза. Перед ним стоял Жорик.
– Тебя ждет Зван.
Зван сидел в своем «москвиче». На заднем сиденье дымила сигаретой Жанка.
– Познакомься. Красючка, правда? Ты ей нравишься, – сказал Зван, указывая Андрею место на переднем сиденье.
Андрей презрительно посмотрел на грубо напомаженную девицу и, ничего не ответив, сел в «москвич».
– Ты стал страшный, это хорошо. – польстил Зван.
У него был бархатный голос. Наверно, он мог бы хорошо петь. Зван включил скорость и тронул с места.
Они приехали на берег Иртыша. Жанка вышла из машины, чтобы не мешать разговору.
Зван достал из-под сиденья две бутылки пива. Одну протянул Андрею. Другую открыл зубами, сделал большой глоток и спросил:
– В карты играешь?
– Играю, но не люблю.
– Дурь куришь?
– Пробовал, не действует.
– Значит, не хочешь, чтобы подействовала. А разрядиться не желаешь? Вон Жанка, хоть сейчас обслужит.
Андрей гордо отказался.
– Бабу я сам возьму.
– Деньги любишь?
– Кто ж их не любит?
Зван залез в карман, вытащил горсть бумажных денег.
– Не надо, – отказался Андрей.
Зван скривился.
– Ладно тебе, бери.
– Нет.
– Запомни, Корень, – поучал Зван, – быть бедным стыднее, чем быть преступником. Это значит, ты ничего не можешь: ни заработать, ни украсть. И значит, ты вдвойне не мужчина. Понял?
Андрей молчал. Зван зажег сигарету, глубоко затянулся, выдохнул дым и сказал:
– Обидульки затаил? Зря. Я ведь не просто так спрашиваю. Настоящим авторитетом может стать только тот, кто способен убить. Ты, может быть, никогда не убивал, но все должны чувствовать, что способен. А знаешь, когда человек может убить? Когда он про себя убьет раз сто. Или десять. Кто как.
Зван сбил пальцем пепел и продолжал:
– То, что травку не куришь и в карты не дуешься, это хорошо. Плохо только, что водяру хлещешь без меры. Но это, как я понимаю, от неприятностей. Я много о вас знаю, Корень. Абвер у меня работает, как часики.
«Жорик – твой абвер», – подумал Андрей.
– Думаешь, не знаю, кто для центровых пики точит? – продолжал Зван. – Кент твой, Сорокин. Ты предупреди его: если центровые порежут кого-нибудь из наших, он ответит. Вообще все ваши новостроевские – уроды. Зря с ними мучается Саня-морпех. Не выйдет из них бойцов. Они на одно только способны – платить за то, чтобы их не трогали. А ты – нормальный пацан. Я за тобой наблюдал. Ты не побледнел, когда говорил с Адамом. Ты покраснел. С тобой можно иметь дело.
Андрей разглядывал Звана. Король слободских, конечно, важничал, но не шибко. И расположить к себе тоже как бы не стремился. Кажется, его голова была занята совсем другими мыслями.
Зван продолжал:
– Жгучий уже парится на нарах. Меня не сегодня-завтра закроют. На сколько – это будет зависеть от Костика. Поговорил бы ты с ним. Он много чего наплел капитану Досанову. Но не поздно еще взять свои слова обратно. Я ж ему ничего плохого не сделал, когда он увел Ленку. Ты, может, не знаешь, он же с нами мотался. И Ленка была с нами. А потом он решил отшиться. У нас это не принято. Но мы ему разрешили. А он взял и Ленку с собой прихватил. Но я и на это закрыл глаза. И после этого он меня еще и сдать хочет! Обвинение мне соорудил, будто я велел хрустальщика грохнуть. Век свободки не видать, не было этого!
Андрей пожал плечами.
– Если не было, значит, и доказать не смогут.
Зван смотрел задумчиво, в одну точку.
– Мусора что угодно докажут.
– Я был сегодня в больнице, – сказал после паузы Андрей. – Меня не пустили к Костику.
– Скажи Катьке, что я просил. Она проведет тебя.
– Ладно, – пообещал Андрей.
– А поехали прямо сейчас.
Зван окликнул Жанку. Та запрыгнула в машину. Зван резко тронул с места.
В больничном скверике сидела Ленка. Зареванная, она не могла говорить. Из реанимации вышла Катя. Андрей передал ей просьбу Звана.
– У Костика начался перитонит и сепсис. Заражение крови, понимаешь? Он уже плохо соображает. Мы его теряем, – упавшим голосом проговорила Катя.
У Андрея голова пошла кругом. Неужели Костик умрет? Тогда все пропало.
– Может, все-таки обойдется? – с надеждой спросил он.
Катя горько усмехнулась.
– Знаешь, как говорят в таких случаях врачи? Мы делаем все возможное, но мы не боги.
Андрей передал Звану слова Кати. Король слободских повеселел. Он усадил Андрея в машину и повез в Слободку. Многозначительно сказал:
– Тебе надо побывать у нас.
Они подъехали к Дунькиному клубу. Внутри было полным-полно. Пахло потом, как в спортзале. Пацаны в обычных зимних рукавицах молотили по самодельным боксерским мешкам.
Зван сказал Андрею:
– Зачем бокс? Зачем самбо? Надо качать мышцы и отрабатывать удар. Нужно валить одним ударом. Тебе повезло, что первым ударил ты, а не Жгучий.
Зван дал знак Волдырю, тот что-то крикнул пацанам. Те встали в хищные позы.
– Кто чухан? – выкрикнул Волдырь.
– Не человек! – заорали пацаны.
– Кто пацан?
– Человек!
– Кто автор?
– Человек с большой буквы!
– Нужно ли бояться зоны?
– Нет!
– Чего нужно бояться?
– Стать козлом!
– Тебя повязали. Твой ответ на все вопросы?
– Не помню! Не знаю! Не видел! – дружным хором, выпучив глаза, орали стриженные под ноль пацаны.
У Андрея мурашки забегали по затылку. Кажется, этим ублюдкам было до балды, кого грабить, бить, насиловать – лишь бы отвести душу. Зван ухмылялся. Он повел Андрея на сцену, потом за кулисы и открыл дверь в кабинет заведующего клубом. Там стоял накрытый стол, играла радиола, а на диване развалясь сидела Жанка.
– Опохмелишься? – спросил Зван.
Андрей отказался.
– Тогда ешь, – сказал Зван. – Ешь и слушай. В Новостройке сейчас сколько домов? Восемь. А через год будет шестнадцать. Еще через год – тридцать два. Об этом в газетах пишут. Считай, новый город вырастет. А у вас полный разброд и никакого порядка. Мы хотим, чтобы ты был основным. Как на это смотришь?
«Это нужно им, а мне-то зачем?» – подумал Андрей. Ему хотелось есть, но кусок не лез в горло.
– У тебя и твоих пацанов будет все: авторитет, бабки, общие телки. Короче, все необходимое для жизни, – продолжал Зван. – Мы все покажем, всему научим. Ну и, конечно, полная свобода. Никто вас пальцем не тронет.
– Но тогда нас начнут гнуть центровые, – заметил Андрей.
Зван тонко улыбнулся.
– А разве сейчас не гнут? Разве вы свободно ходите по городу? Ты пойми, Корень, не получится у вас нейтралитета. Рано или поздно придется вступить с кем-то в союз. То ли с центровыми против нас, то ли с нами против центровых. В противном случае и мы будем вас гнуть, и они. Вам оно надо? Я понимаю, там, где вы раньше жили, такого не было. Но знаешь, брат, надо приспосабливаться. Иначе труба.
Жанка выпила, быстро захмелела и начала льнуть к Андрею.
– Слышь меня, хочешь, я буду только с тобой?
Андрей отодвинул ее плечом.
– Дай пожрать человеку, – сказал Зван.
– Слышь меня, а ты че такой худой? – хохотала в ухо Андрею Жанка. – Она обратилась к Звану: – Корень будет моим, ладно? Хватит мне быть общей. Ну, Зван, ну скажи, что так будет!
– У Корня любовь, – сообщил Зван.
Жанка скривила грубо накрашенный рот.
– К Катьке Вебер, что ли? Так ведь она старуха для него! И ее любит Жгучий. У Жгучего и так на Корня зуб. Он же выйдет из СИЗО, башку ему оторвет. – Она снова повисла у Андрея на плече. – Слышь меня, Корень, мне тебя жалко.
Пришел и сел за стол Волдырь. От него несло потом. Волдырь выпил и стал чавкать, а Зван негромко читал ему нотацию:
– Не надо обижать потерпевших. Зачем нам лишние неприятности?
– Если не обижать, ничего иметь не будем, – оправдывался Волдырь. – Не нагонишь жути, кто что даст?
Зван обратился к Андрею:
– Поимей в виду: если меня закроют, автор – Волдырь. Его слово – мое слово. Закроют Волдыря – его заменит Джага. Джага! – повысил голос Зван. – Давай сюда общих!
Джага впустил в гримерную несколько напомаженных ватрушек.
– Не нравится Жанка, выбирай любую, – сказал Андрею Зван. – Выбирай и веди. У нас тут есть отдельный кабинет.
– Зван! – возмутилась Жанка.
– Не хватало мне на винт намотать, – проворчал Андрей.
Зван развел руками и сказал пьяным голосом:
– Ну, братан, ты много хочешь. От этого никто не застрахован. Но ты на всякий случай имей в виду: у нас этих общих навалом. И на ваших пацанов хватит. Ну а со временем и какие-то ваши общими станут. Делиться будем, ха-ха!
«Он уже считает меня своим», – подумал Андрей. Его мутило от этой компании.
Волдырь что-то шепнул Звану, тот негромко ответил. Андрей понял, что говорили о нем. Зван повернулся к нему:
– Ну так что? Берешься княжить в Новостройке?
Андрей попытался уйти от прямого ответа.
– Разве это зависит от моего желания?
Зван нехорошо усмехнулся.
– Правильно, это наше желание. Ты можешь только сказать: спасибо за доверие. И больше ничего. Ну, мы ждем.
Жанка толкнула Андрея в плечо.
– Солнце мое, ты че ломаешься?
Зван с напором смотрел в глаза Андрею. Андрей выдержал этот взгляд и сказал:
– Я привык знать только себя.
Волдырь икнул.
– В рот компот, надо отдать его пацанам. Они его в шесть секунд уболтарят.
Зван пристально посмотрел на Андрея и повысил голос:
– Я что, зря с тобой сегодня откровенничал?
Неожиданно послышались громкие шаги многих людей. Люди шли в сапогах. Дверь резко распахнулась. В комнату вошел капитан Досанов и еще несколько милиционеров.
Волдырь начал суетливо собирать со стола и рассовывать по карманам еду. Зван взял вилку, вонзил ее в стол и с ненавистью сказал Досанову:
– Достал ты меня, хозяин страны.
На лице капитана не дрогнул ни один мускул. Он повернулся к Андрею.
– Что-то мы часто стали встречаться, Корнев. Если я спрошу, как ты здесь оказался, что ответишь?
У Андрея стало сухо во рту.
– Долго объяснять, – хрипло ответил он.
– А ты, однако, авантюрист, – медленно проговорил Досанов.
Он кивнул милиционерам на Звана и Волдыря.
– Этих – в «воронок».
Милиционеры хотели было взять под руки и Андрея, но капитан остановил их.
– Этого пока не надо.
Андрей подошел к дому, где Саня-морпех устроил в подвале спортзал. На скамейке возле подъезда, морда тряпкой, сидел Жорик. Слабым голосом сказал:
– Андрюха, поговорить надо.
Андрей остановился.
– Говори.
Жорик посмотрел по сторонам.
– Не здесь.
– Давай завтра с утреца на чердаке, – сказал Андрей.
Жорик благодарно кивнул.
В подвале было душно, пахло канализацией и прелью. Одни пацаны сидели на старых матрацах, другие стояли вдоль стен. Всего было человек сорок, самых старших и самых уличных из новостроевских. Огромный Саня-морпех восседал на единственном стуле.
На Андрея смотрели как-то странно. Не так, как всегда. С подозрением и опаской.
– Говорят, ты поладил со слободскими? – начал Саня.
Андрей обвел взглядом ребят.
– Кто сказал?
Все молчали.
– Это не так? – спросил Саня.
– Пусть мне конкретно предъявят, и я конкретно отвечу, – сказал Андрей.
– Тебя видели со Званом, – пояснил Саня.
– Я тоже видел вчера, как кое-кто чесал из «Ударника», – припомнил Андрей.
– Ребята считают, что слободские наехали из-за тебя.
Андрей скривился.
– У каждого додика своя методика.
– Нет, ребята, так дело не пойдет, – с досадой произнес морпех. – Ругаться нам ни к чему. Надо основного выбрать. Мне рулить как-то не с руки. Староват я для этого. Я буду только помогать.
– Я еще раз предлагаю влиться в оперотряд, – настаивал Толян. – За оскорбление члена ОКД есть отдельная статья, повышенная уголовная ответственность.
– А я еще раз тебе отвечу: красные корочки вас не спасут, – отвечал Саня. – И ты посчитай, сколько вас всего. Нельзя вам разделяться. Одним в отряд идти, другим не в отряд. Почему бы тебе не стать основным?
Толян поморщился:
– Поздно мне в эти игрушки играть.
Саня усмехнулся.
– А оперативный отряд – не игрушки?
– Не игрушки. Отряд конкретно борется с преступностью. А вы хотите создать кодлу.
– Ребята хотят защититься. Только и всего. Или я что-то не так понимаю? – оглядывая всех, спросил Саня.
Пацаны одобрительно загалдели.
– Делайте что хотите, только без меня, – в сердцах бросил Толян.
Он направился к выходу, но остановился у двери рядом с Андреем. Ему хотелось увидеть, чем все кончится.
– Андрюха, может, ты возьмешься? – спросил Саня.
Андрей фыркнул:
– Что я, с дуба рухнул, что ли? Мы тут не на комсомольском собрании. Знаем, кто чего стоит. Куда нам против слободских?
– И поэтому ты решил закорешить со Званом? – ехидно спросил Герман Дворецкий.
Гера единственный из ребят всегда был в костюме, при галстуке, с бумажником и хорошими сигаретами. Его папа, директор тракторного завода, стоял над отцами ребят, а Гера – над ребятами. Он был авторитетом по признакам материального достатка. Теперь положение круто менялось, но он этого еще не понимал.
Собрание кончилось ничем. Перед тем как уйти, Андрей поддел Дворецкого:
– Гера, если ты принял «додика» на свой счет, то зря. С чего ты взял, что я тебя имел в виду?
Андрей снова пришел в больницу, когда уже начало темнеть. Ленка и Катя сидели на скамейке у входа в реанимационное отделение. От одного их вида у Андрея сжалось сердце. Ленка рыдала, уткнувшись в грудь Кати. Катя гладила Ленку по голове и тоже плакала.
Андрей сел перед ними на корточки и обхватил голову руками. У него было такое чувство, будто он лишился старшего брата.
БОЙНЯ
Когда Андрей поднялся на чердак, Жорик уже был там. Они вылезли на крышу, закурили.
– Джага велел передать – похороны Костика завтра, в час дня, – сообщил Жорик.
Он уже не скрывал, что шестерит у слободских.
Андрей ничего не ответил.
– Жалко Костика, – заполнил паузу Жорик.
– Знаешь, у меня мало времени, – сухо бросил Андрей.
Жорик сказал, запинаясь на каждом слове:
– Андрюха, только ты можешь меня понять. Я боюсь слободских. Они на все способны.
– Это правда, что они гнут даже своих?
– Еще как! – подтвердил Жорик.
Он хотел еще что-то сказать, но не решался.
– Ну, давай, давай, телись! Мне некогда, – поторопил его Андрей.
Жорика прорвало:
– Они все платят взносы. И кто мотается и кто не мотается. Собирают раз в месяц. Есть специальные сборщики. У них целая бухгалтерия. С первого по пятый класс – рубль. С пятого по восьмой – два. С восьмого по десятый – три. Кто не платит, того не пускают в школу. Или ставят на счетчик. Набегают проценты.
– Зачем ты мне это говоришь?
– У тебя соседка – судьиха. Объясни ей, что происходит. Пусть она их всех пересажает.
Андрей усмехнулся.
– Ладно, скажу, что ты хочешь с ней поговорить.
Жорик отшатнулся.
– Нет! Я ничего говорить не буду.
– Ты не о ребятах заботишься. Ты просто сволочь и предатель. Держись от меня подальше, – сказал Андрей.
Он, конечно, погорячился. Все-таки Жорик искренне хотел сделать доброе дело. Правда, не сам, а с его, Андрея, помощью. Надо было поддержать Жорика, а он оттолкнул, только нажил себе врага.
Андрей полез обратно в чердачное окно. Жорик с ненавистью смотрел ему в спину.
Через полчаса Андрей уже перевозил через Иртыш огородников. 300 метров до того берега, 300 метров – обратно. Мозоли начали саднить. Решил передохнуть. Подогнал лодку ближе к пляжу, искупался.
Стояла жара. Центровые нежились на пляже. Они появлялись здесь ближе к обеду, отоспавшись после ночных похождений. Под одним грибком основные – Алихан, Крюк и другие – играли в карты, курили анашу, принимали добычу, которую приносили карманники и те, кто обворовывал загорающих. Под другим грибком в окружении подружек нежилась Анжела Самохина. «У Адама губа не дура», – подумал Андрей. В купальнике пухленькая, похожая на индийскую танцовщицу Анжела была просто класс. Под остальными грибками и на лестнице, ведущей к пляжу, дежурили атасники. Если вдруг на набережной появлялись милиционеры, они давали знак и основные успевали спрятать наркотики и ворованные вещи.
Солнце сморило Андрея. Ему грезилось, что он едет с Катей на «москвиче», а за рулем сидит Зван. А он командует Звану с заднего сиденья, куда ехать.
Его разбудил Генка.
– Ты где витаешь? Крюк ждет.
Леня Крюк, которого чаще звали ласково Ленчиком, сидел в прибрежном сквере на самой дальней, скрытой от посторонних глаз скамейке. Он был ниже Андрея на целую голову, но даже сидя смотрел как бы сверху вниз. Зубы у него были в шахматном порядке. Целый – стальной – целый – стальной. Невзрачное, скуластое лицо. Бесцветные глаза, рыжеватые волосы. Но по поводу своей внешности Крюк, похоже, не переживал.
Он заложил за губу щепотку табака и сказал:
– Нормально ты примочил Жгучего. А кенты твои – говно.
– Генка Сорокин – нормальный пацан.
Крюк не согласился.
– Токарь он хороший, а боец – никакой.
Пососал табак и продолжил:
– Буду иметь тебя в виду. А пока гуляй. Можешь в парк приходить. Если кто наедет, поясни: мол, так и так, работаю с Крюком.
– Нас вообще-то трое, – сообщил Андрей.
– Трое так трое, – равнодушно согласился Крюк. – Значит, при случае отработаете втроем.
– Это как? – решил уточнить Андрей.
– Как получится. Свобода, Корень, просто так не дается. А Жгучего бойся. Я его знаю. Кентовались на зоне. Он тебе до конца жизни не простит. Перед ним всегда все виноваты.
– Можешь рассчитывать на нас, не подведем, – заверил Андрей.
Крюк внимательно посмотрел ему в глаза.
– Ладно, чего там, давай пять.
Клешня у него была влажная. Рукопожатие вялое. Пожимая руку, он как бы делал одолжение.
Петр Палыч приготовил борщ. Андрей помог накрыть стол. Сели, не дождавшись Толяна. Борщ был невкусный. Положили по столовой ложке горчицы. Стало нормально.
– Тебя раньше в школе хвалили? – поинтересовался майор.
Андрей даже есть перестал.
– Хвалили, когда мы жили на бывшей оккупированной территории. Там учителя были другие, добрые.
– А родители хвалили?
– Что-то не припомню.
– Зря. Тебя хвалить надо. Всех застенчивых надо чаще хвалить.
– С чего вы взяли, что я застенчивый?
– Это не так уж трудно определить.
– А почему надо чаще хвалить?
– Чтобы было больше уверенности в себе.
Помолчали.
– А о рэкете ты что-нибудь слышал? – спросил майор, меняя тему.
– Читал об Аль Капоне.
– Один умник перенес рэкет на нашу почву, – сказал Петр Палыч.
– Вы его знаете? – спросил Андрей.
– Умника? Знаю.
– Что ж его не посадят?
– А он сидит. Он сидит, а дело его живет и побеждает.
Майор говорил вслух как бы для приличия. Неудобно есть молча. А на самом деле был погружен в свои мысли. Так, по крайней мере, показалось Андрею.
Он решил поддержать разговор.
– А чего на юг не едете?
– Я почти всю жизнь провел под северным солнцем. Южное мне противопоказано, – объяснил Петр Палыч. – Всю жизнь, считай, на зоне провел. Двадцать пять лет оттрубил от звонка до звонка. Теперь не знаю, что делать, как жить. Скучаю по лесной колонии. Хорошо там: рыбалка, охота, грибы. А воздух какой! Хочу вернуться. Только в другом качестве. Убью кое-кого и вернусь.
– Шутите? – вытаращился Андрей.
– Может, и шучу, – пробормотал Петр Палыч.
– Так ведь за убийство расстреливают, – сказал Андрей.
Майор усмехнулся.
– Не во всех случаях. Больше червонца, думаю, мне не дадут.
…После обеда играли в шахматы. Майор мягко проговорил:
– Анна Сергеевна опять приходила. Просила поговорить с тобой. Может, все-таки вернешься?
– Петр Палыч, я хоть сейчас могу уйти, – отозвался Андрей. – Но только не домой.
– А куда?
– Сейчас тепло. Хоть под кустом спи. И на хлеб можно заработать.
– Это как?
– Я людей перевожу через Иртыш.
– То-то я думаю: откуда у тебя деньги? – пробормотал майор. – А ведь это нелегкий хлеб? Покажи-ка ладони.
Андрей показал.
– Мозоли – это красиво, – кивнул Петр Палыч. – Но при всем к тебе уважении, мат тебе, Корень.
Действительно, Андрей в выигрышной позиции прозевал мат. Петр Палыч потирал руки:
– Запомни, мой друг: хоть жизнь на шахматы похожа, но жить – не в шахматы играть.
Петр Палыч завалился спать. Андрей тоже решил вздремнуть. Предстояла бессонная ночь. Надо было побывать возле гороно, разведать обстановку. Но сон не шел. Перед глазами стояла Катя.
Андрей где-то читал, что любовь необъяснима. Что она – газ без цвета и запаха. У него было другое мнение. Он считал, что всегда можно понять, за что любишь человека. И только сейчас начал сознавать, что настоящая любовь – все равно что наваждение или болезнь.
Он совсем не знал Катю как человека. Он только видел ее фигуру, лицо, глаза, волосы, губы. Только к этому его и тянуло. А Кате нужно было выйти замуж, освободиться от приставаний Жгучего и жить в нормальной городской квартире, а не в слободской халупе. Из этого выходило, что Андрей не даст ей того, чего она хочет. И выходит, они друг другу не пара.
Андрей встал, подошел к окну. В соседнем доме снова открылся приемный пункт стеклотары. Жители тянулись с авоськами, полными бутылок и банок.
Андрей вышел из дома, дождался, когда очередь иссякнет, и вошел в приемный пункт. Приемщица испуганно уставилась на его фингалы.
– Вчера уже приходили. Я все заплатила, – прошептала она, нервно потирая руки.
Не говоря ни слова, Андрей повернулся и вышел. Неожиданное открытие поразило его. Выходит, слободские обложили данью не только школьников.
Решив проверить свою догадку, он зашел в соседний гастроном. Мясник заприметил его среди других покупателей. А когда Андрей приблизился к прилавку, негромко сказал:
– Вчера рассчитался. Джаге лично в руки отдал. – И, подмигнув, добавил: – Дать вырезки?
Он шустро завернул в толстую бумагу кусок розового мяса и протянул Андрею. «Как же они боятся после убийства хрустальщика!» – удивился Андрей.
Он не взял мясо. Мясник с удивлением посмотрел ему вслед.
Потом они встретились втроем на чердаке. Генка пришел с бутылкой вина. Потягивали из горлышка и говорили о смерти Костика, об аресте слободских. Потом начали обсуждать предстоящее дело.
– Я заходил в гороно, посмотрел на этот сейф, – сказал Генка. – Точно такой же стоит у начальника нашего цеха. Механизм замка должен быть похожим. Попробую открыть наш. Если получится, откроется и тот.
Мишка высказал свое мнение:
– Если возьмем только три аттестата, нас с ходу вычислят. Поэтому предлагаю взять все. Их можно будет очень выгодно продать.
Генка фыркнул.
– Размечтался, бляха-муха. Как у тебя все просто!
Мишка ответил:
– Геныч, спокойно! Мы возьмем не только аттестаты. В гороно всего один сейф, и он стоит в кабинете зава. О чем это говорит? О том, что там могут быть денежки. Или тебе и деньги не нужны?
– Мне хватает, – отрезал Генка.
Андрей передал слова Звана: если центровые порежут хоть одного слободского, то ему, Генке Сорокину, придется за это ответить.
Генка взвился:
– По-твоему, я должен отказаться делать выкидухи? Подскажите, если вы такие умные. А то, что я меж двух огней, я и без вас хорошо знаю.
Андрей и Мишка молчали. Они не знали, что посоветовать.
– А я, между прочим, вас не понимаю, – нервно продолжал Генка. – Ну ладно, выкрадем мы эти аттестаты. А дальше что? Ведь к ним нужны печати. Где вы их возьмете? Легче закончить десятый класс в вечерней школе и получить аттестаты законно.
Мишка хмыкнул.
– Ничего себе, легче – еще целый год ботанику читать! Подумаешь, проблема – печать!
Еще немного, и они бы поссорились. Андрей вмешался:
– Мишаня, скажи честно, тебя сводят с ума не аттестаты, а деньги, так?
– Так, – согласился Мишка. – Там должны быть хорошие деньги. И мы должны научиться взламывать сейфы. Мы должны доказать самим себе, что мы кое-чего стоим. Я не прав?
Даже у Генки не было возражений.
Они решили пойти на пляж. Вышли из дома и наткнулись на Анну Сергеевну. Кажется, она поджидала Андрея.
– Зайди домой, поговорим.
«А чего не зайти? Пора забрать свои вещи», – подумал Андрей.
– Подождите, – сказал он кентам.
– Сядь, поешь, – предложила мать, когда пришли домой.
– Спасибо, я сыт, – отказался Андрей.
Мать все же завела его на кухню, усадила за стол. Но Андрей не притронулся к еде.
Мать усмехнулась:
– Держишь марку?
– Просто сыт.
– У тебя есть деньги? Откуда?
– Зарабатываю, мама. Ты же знаешь, я умею работать.
После окончания восьмого класса отец определил его в геодезию. Андрей все лето таскал на солнцепеке тяжелые инструменты, изнывая от ненависти к тупой работе. «Не нравится – следующим летом пойдешь путевым рабочим на железную дорогу», – пообещал отец.
Сказано – сделано. Андрей забивал кувалдой костыли, ворочал шпалы, чувствуя себя, как на каторге. Работать летом, когда все ребята отдыхают, было тяжело.
Андрей встал, нервно прошелся по кухне.
– Сядь, давай поговорим по-хорошему, – предложила мать.
Андрей сел.
– Возвращайся, – примирительно сказала мать. – Отец уже остыл. Он тоже переживает. Не враг же он тебе. Он говорит: пусть идет работать, а десятый класс можно закончить и в вечерней школе.
– Он сказал, что у меня больше нет дома, – напомнил Андрей.
– Это он сгоряча. Не будь таким злопамятным.
– Не верю я, что он переживает, – сказал Андрей. – Помнишь, что он со мной делал? Валил на пол, зажимал голову между ног, стаскивал штаны и порол. Знаешь, кто так делает?
Мать вздохнула.
– Ну вот такой он. Его уже не переделаешь. То ли от природы жестокий. То ли на войне ожесточился. Но он меняется. Славик и Валерик спрашивают: где Андрей? А он не знает, что сказать. Он теперь за них боится.
– Значит, он хочет, чтобы я вернулся, но не ради меня, а ради них?
– Ну почему? И ради тебя тоже.
Андрей покачал головой. Он не верил.
– Мне надо переодеться, мама.
– Переоденься.
– Я заберу свои вещи, мама.
– Зачем?
– Чтобы одеваться, мама.
– Возвращайся домой и одевайся.
– Домой я не вернусь.
– Значит, и вещей не получишь, – твердо сказала мать.
Андрей не выдержал, повысил голос:
– Мама, почти все свои вещи я сам заработал. Могу я забрать свое?
– Не можешь.
– Почему? – взвился Андрей.
– Потому. Возвращайся и носи на здоровье. А болтаться неизвестно где мы тебе не позволим.
Андрей распахнул отделение шкафа, где лежали его брюки, висели рубашки. Там было пусто.
– Спрятала? – задыхаясь от обиды, спросил он.
– Спрятала.
– Отдай мои вещи, – потребовал Андрей.
– Отец закрыл их в шифоньер на ключ.
– Дай ключ!
– Нет у меня. Отец куда-то спрятал. И прекрати. Сейчас Славик придет. Еще не хватало, чтобы он увидел, как ты устраиваешь мне сцены.
– Это я устраиваю? – тихо спросил Андрей. – Вы хотите, чтобы я вернулся, но не хотите понять, почему я оказался в таком положении. Вы всегда правы. А я – всегда виноват. Тебе не кажется это странным?
– Ты хочешь в чем-то нас обвинить? – спросила мать.
– Не об этом времени надо говорить, мама.
– Ах, вот ты о чем? Я знала, что рано или поздно ты мне припомнишь.
Андрей сказал запальчиво:
– Когда бабка указала тебе на дверь, ты должна была уйти вместе со мной. Мне было всего несколько месяцев. Как ты могла уйти без меня?
– Бабка тебя не отдавала.
Андрей продолжал лезть в печенки:
– Что значит не отдавала? Ты – мать, разве у тебя не было на меня никаких прав? Признайся, мамочка: просто в тот момент я был для тебя обузой.
– Была война, жилось тяжело, – вздохнула Анна Сергеевна.
– Пусть так, – распалялся Андрей. – Но почему не забрала меня через четыре года, когда отец вернулся с войны, и не один? Тоже тяжело жилось? И почему не забрала еще через два года, от второй мачехи? Скажи уж честно, все эти годы кто-то был тебе ближе, чем я. Я давно это понял. Но ни разу тебя не упрекнул. А теперь вижу: вы хотите всю вину за то, что происходит со мной, взвалить на меня одного. Вы здесь ни при чем?
Анна Сергеевна опустилась в кресло, прижала руки к горящим щекам.
– Видно, мать для того и существует, чтобы говорить ей все. Отцу бы ты побоялся это сказать.
– Он просто заткнет мне рот, – согласился Андрей. – Поэтому я скажу тебе. Его дочь Леночка и сын Вася были его ошибками. И он за них расплачивается алиментами. А что достается мне, хотя я тоже – ошибка? Его злость. Он злится, что сошелся с тобой. Злится, что ему нужно платить алименты. Славику и Валерке повезло больше. Скоро кончит платить и станет добрее. К ним, но не ко мне. Я знал других его жен, других детей. Как можно любить свидетеля?
Мать сокрушенно покачала головой.
– Это тебе бабка говорила? Ее слова повторяешь?
– Я давно уже не ребенок, мама, – сказал Андрей, хотя в глубине души был согласен: бабка действительно страсть как любила открывать ему глаза на родную мать.
Вечером Андрей сказал Толяну и Петру Палычу, что идет на ночную рыбалку. Для убедительности надел все старое и взял удочки.
Здание гороно находилось в самом центре города, неподалеку от пляжа. Неказистое, одноэтажное. Окна без решеток.
