Виталий Ерёмин
Щенки-медвежатники
– Я не хочу его просить.
– Почему? – удивился Андрей.
– По кочану. Значит, причина есть. Все тебе расскажи.
– Он тебе не родной, что ли?
– Не твое дело!
Андрей никогда еще не видел Алю такой раздраженной.
Помолчали.
– Если надумаешь уехать, возьмешь меня с собой? – спросила Аля.
Ее губы подрагивали. Пальцы нервно сжимали ручку портфеля.
– И ты туда же, – пробормотал Андрей.
– Боишься?
– Чего боюсь?
– Жизни.
– Может, и так, – согласился Андрей
– Все будет по-другому, надо только уехать, – сказала Аля.
Она смотрела на Андрея глазами взрослой женщины. Ее взгляд говорил: ты парень или кто? Где твоя решительность? Андрей это понял.
– Как ты это себе представляешь? – озадаченно спросил он. – Где мы будем жить?
– В общежитии.
– И куда ты собираешься?
– На целину.
– Мы и так на целине.
– В другой город Казахстана.
– Ты еще несовершеннолетняя. Тебя будут искать. Найдут и отправят к маме.
Глаза Али наполнились слезами.
– Что же делать? Я боюсь слободских.
Андрей нервно закурил.
– Меня бесит, что им все сходит с рук.
Аля помолчала и сказала решительно:
– Но я им так просто не дамся.
– Что ты задумала? – насторожился Андрей.
– Это уж мое дело.
У Андрея из головы не выходили слова Жанки о Кате: «на хор поставят». Он поднялся со скамейки и запальчиво сказал Але:
– Слушай, какого черта ты ездишь мне по нервам? Тебе еще никто ничего не сделал, а ты уже гонишь волну. Угомонись. Дай сообразить, что делать. Ладно, пока. У меня дела.
– Ты к ней? – спросила Аля.
– К ней, – сказал Андрей. – У нее дела похуже.
Катя была удивлена и смущена. Она была уверена, что Андрей никогда уже не придет. Они сели на скамейку во дворе больницы. Андрей передал слова Жанки. Катя выслушала с обреченным видом.
– Тебе может помочь только Адам, – сказал Андрей.
– Я не могу к нему обратиться, – тихо ответила Катя.
– Почему?
– Он женится.
– На чеченке?
– На ком же еще.
– Он полностью от тебя отказался?
– Да.
– Как он это объясняет?
– Говорит, что родственники невесты могут стать его врагами.
– Врет.
– Конечно, врет, – согласилась Катя. И добавила, чуть помедлив: – Тебе я бы тоже рано или поздно надоела. Редко какой мужчина может любить одну женщину.
– Все-то ты про меня знаешь… – Андрею не понравилось, что Катя пытается оправдать Адама.
– Тебя спрашивал Петр Палыч, – сказала Катя, меняя тему. – Зайдешь к нему?
– Как он?
– Ему не дают очухаться. Ходят разные. Не палата, а кабинет для совещаний. Кардиолог недоволен. А вообще Палыч – хороший дядька. К тебе хорошо относится.
«Может, мне что-нибудь посоветует», – подумал Андрей. И спросил:
– А тебе подружка не может помочь? Все-таки дочь судьи.
– Зоя очень изменилась.
– Ну должен же быть какой-то выход…
– Выход один – уехать.
Андрей смотрел на Катю. У него ныло сердце. Его продолжала терзать обида. Как она могла предпочесть его Адаму? И вообще, неужели не знала, как относятся чеченцы к женщинам других наций и другой веры? Конечно, она жила с ним как женщина, это у нее на лице написано. Она сильно изменилась. Выглядит как взрослая женщина. Он с отвращением повторял про себя это слово – женщина. У него уже не было к Кате прежнего трепета. Была только тревога за нее, жалость к ней, стремление помочь. Конечно, он ей поможет. Надо только придумать, как это лучше сделать.
– Я сейчас. – Андрей поспешил к Петру Палычу.
Майор сидел в холле в кругу больных, играл в шахматы. Не закончив партию, он повел Андрея к себе в палату. Они встали у окна, закурили.
– Что-то случилось? – спросил Петр Палыч.
Андрей коротко сказал о том, что грозит Але и Кате. Майор помолчал, покашлял, повздыхал и, наконец, ответил:
– Это не просто криминал, это террор. А правоохранительная система буксует.
– В общем, спасайся, кто может? – уточнил Андрей.
Майор пожал плечами.
– Девчонки не могут постоять за себя, – взволнованно говорил Андрей. – И родители им не помогут. У Кати их вообще нет. Аля не хочет обращаться к отцу. И я им не защитник.
– Пусть все же попробуют обратиться в милицию, – сказал майор.
– Вы же только что сами сказали, что милиция бессильна.
– А вдруг…
«Ему теперь плевать на все, он занят своим здоровьем», – подумал Андрей. Вслух сказал:
– До свидания, Петр Палыч.
– Ты куда? Мы ж толком не поговорили, – пробормотал майор.
– До свидания, я спешу, – повторил Андрей.
– Спасибо тебе, – сказал майор.
Андрей смотрел непонимающим взглядом.
– Ты, наверно, меня презираешь? – спросил Петр Палыч.
– Нет, – подумав, ответил Андрей.
– А себя?
– Злюсь иногда.
Катя ждала там же, на скамейке. Она сидела неподвижно, с закрытыми глазами и как-то жалко улыбалась.
– Катя, ты чего? – удивленно спросил Андрей.
– Все в порядке. Иди куда-нибудь, не мешай, ладно?
Андрей посмотрел по сторонам. Он боялся, что кто-нибудь из врачей или медсестер увидит Катю в таком странном состоянии. Но больничный двор был пуст. Персонал занимался своими делами в ординаторских и палатах.
– Ты боишься за меня? – спросила Катя.
Андрей молча кивнул.
– Прости, – сказала Катя. – Я знала, что так все кончится, но ничего не могла с собой поделать.
Андрей сел рядом.
– Давай уедем.
Катя слабо улыбнулась.
– Ты потом об этом пожалеешь.
Андрей обнял Катю.
– Мы можем поехать, куда захотим. У меня есть деньги. Ты будешь иметь все.
Катя насмешливо взглянула.
– Сколько у тебя денег?
– Много. Я не считал.
– Даже так? И откуда они у тебя?
Андрей скорчил гримасу: мол, так тебе все и скажи.
– Ты не мог столько заработать.
Андрей молчал.
Катя сказала:
– Такие деньги быстро кончаются. А потом тебе снова захочется много денег. И чем больше ты возьмешь, тем больше срок тебе дадут.
– А тебя не интересовало, где берет деньги Адам? – спросил Андрей.
– Представь себе, нет. Мне было как-то все равно.
– А где я беру деньги, не все равно?
Не отвечая, Катя взглянула на себя в зеркальце, поправила прическу и решительно встала со скамейки.
– Мне пора. Думай прежде всего о себе. Обо мне не беспокойся. У меня все будет хорошо.
Она как-то странно посмотрела на Андрея и, прежде чем уйти, сказала:
– Мы будем помнить друг друга всю жизнь. До самой старости у нас будет щемить сердце.
Около полуночи, когда родители уснули, Андрей вылез из квартиры через окно и спустился по пожарной лестнице. Внизу его ждали друзья. Стараясь не попасть под редкие уличные фонари, они пошли к недостроенному зданию, где были спрятаны драгоценности. Ребята боялись попасться кому-нибудь на глаза. А еще их мучил страх: вдруг собака все же взяла след и милиция нашла их клад? Вдруг кто-нибудь случайно видел, как они прятали в стену драгоценности?
Генка посветил фонариком. Мишка достал из тайника сумку. Вот теперь им стало по-настоящему страшно. А вдруг на обратном пути встретится шпана? Слободские или центровые – без разницы – все равно отберут. А вдруг загребет милицейский патруль?
Они возвращались в Новостройку долго и осторожно. Пробирались, как партизаны по оккупированной территории. Им и сейчас повезло: никому не попались на глаза.
Забрались на чердак. Генка включил фонарик. Открыли сумку. Драгоценные украшения лежали, как в магазине. В коробочках.
– Как будем делить? – спросил Генка.
– Сначала разделим золото, потом серебро, – предложил Мишка.
– Но золотые вещи тоже стоят по-разному, – сказал Генка.
– Значит, разделим поровну по ценам.
Мишка вынул из кармана блокнот и карандаш. И начал делать опись. Генка светил фонариком. Скоро кончилась батарейка, Мишка молча протянул Генке новую, еще не распечатанную.
Наконец, опись была окончена. Перед каждым лежало больше десятка коробочек. На долю каждого пришлось драгоценностей на сумму больше ста тысяч рублей.
– Как же теперь превращать это в деньги? – спросил Генка.
– Всему свое время, – туманно произнес Мишка.
Генка возмутился.
– А яснее не можешь?
– Это добро надо сбывать через ювелирный магазин, – сказал Мишка. – Только так. Иначе сразу попадемся.
– Но второго ювелирного в городе нет, – возразил Генка.
– Значит, надо ехать в другой город.
Генка начал рассуждать:
– Ну ладно, приехал я другой город. Прихожу к директору ювелирного. Говорю, так и так. Давай-ка, провернем такое дельце. Думаешь, директор согласится? Скорее всего, скажет, что ему надо подумать, а сам позвонит в милицию. Прихожу в следующий раз, а меня цап-царап.
Слушая, Мишка согласно кивал, а когда Генка остановился, сказал:
– Геныч, сбыт – моя забота. Я найду директора-еврея. Нам легче будет договориться. А если не договоримся, он меня никогда не сдаст.
Генка скривился.
– Выходит, мы без тебя теперь – никуда?
Мишка спросил с обидой:
– Я тебе надоел? Без меня тебе будет лучше?
– Мне надоел этот город, – сказал Генка.
– Всем надоел, – согласился Мишка. – Но я не могу сейчас уехать. Вот мама помрет – тогда. Ей остались считанные дни. Ей уже не помогает ни одно лекарство.
Они долго молчали. Потом Генка решительным тоном сказал:
– Короче, готовимся к отъезду? Выбираем город, пакуем чемоданы.
– По-моему, нам должно быть все равно, куда ехать, но я бы подался в Алма-Ату. Мы были там на соревнованиях. Классный город. Тепло, кругом сады и горы. И шашлыки – пальчики оближешь, – размечтался Андрей.
– Я – за, люблю где тепло, – поддержал Мишка.
– Годится, – сказал Генка.
Город неподалеку от границы отвечал его планам.
Утром, когда родители ушли на работу, Андрей начал собираться. Сборы были недолгими. Вещи уместились в небольшом спортивном чемоданчике, который почему-то назывался балеткой.
Позвонил Димка, поделился последней новостью. В город съезжаются блатные. Селятся в гостинице, сидят в ресторане и встречают каждого нового кореша громкими возгласами.
– Что-то назревает, – подытожил Димка.
Андрей сказал, что ему теперь все по барабану. Он уезжает. Димка сказал, что это надо обсудить. Через две минуты Андрей был у него. Они сели в кресла, закурили.
– Куда едете? – спросил Димка.
– В Алма-Ату.
– К кому?
– Ни к кому.
– Мальчуган, – сказал Димка. – Нельзя ехать в никуда. Нужно заранее иметь место, где можно провести хотя бы первую ночь. И когда ты едешь один, то отвечаешь только за себя. А с тобой, как я понимаю, едет Аля?
– С чего ты взял? – удивился Андрей.
– Я так понял с ее слов. Она не пришла сегодня на урок. Звоню – говорит, уезжает.
– Я ей этого не обещал, – растерянно произнес Андрей. – Вообще не понимаю… У нее какие-то какие проблемы с родителями?
– С отчимом, – уточнил Димка. – По-моему, он к ней неровно дышит. Но это не значит, что ты должен брать ее с собой.
Андрей взорвался:
– На кой она мне сдалась? У меня своих проблем по горло. Я почти инвалид.
– Поэтому бесишься?
– Да, это меня бесит.
В дверях кто-то кашлянул. Ребята обернулись. Это была Аля. Она сказала:
– У вас дверь открыта.
– Проходи, садись. Хочешь чаю? – предложил Димка.
– Угу! – Аля присела на краешек софы, стараясь не смотреть на Андрея.
Димка принес чайник, чашки и поднос с печеньем.
– А мы как раз говорили…
– Я слышала, – сказала Аля. – Все ясно. Меня не берут. Ну и ладно. Обойдемся.
Она ожесточенно ела печенье, не запивая чаем. Зависла пауза. Димка делал Андрею какие-то знаки. Андрей как бы не видел. Нервно курил.
Димка встал.
– Ладно, ребята, вы тут разберитесь без меня. А я пойду приму душ.
Когда он вышел, Аля спросила:
– Как твоя Катя? Она едет с тобой?
– Нет, – ответил Андрей.
– Что так?
– Это наши дела. Она приедет потом, – соврал Андрей.
Губы у Али дрогнули в усмешке.
– Рада за вас. А у меня тоже все тип-топ… Зван от меня без ума. Между прочим, чувак что надо.
– Я тоже рад за вас, – отозвался Андрей.
– Мы сегодня идем в парк, на танцы, – сообщила Аля.
– Не советую, – процедил Андрей.
– Зван сказал, что сегодня будет интересно.
«Не иначе, что-то затевает», – подумал Андрей.
– Поглядим.
– Придешь? – спросила Аля.
– А чего не прийти?
Аля поднялась.
– Тогда я пошла. Надо причесон сделать, перышки почистить, анаши покурить.
– Смотри, без хвоста не останься, – проворчал Андрей. – И прекрати следить за мной.
Аля фыркнула.
– Очень надо. Я просто случайно увидела, что ты сюда топаешь.
– Ага, случайно.
– Много о себе воображаешь. Индюк!
Аля громко хлопнула дверью.
Андрей пришел в парк с Генкой. Мишка был теперь с матерью неотлучно.
Музыканты уже сидели на эстраде. Настраивали свои погремухи. Танцплощадка, огороженная высокой сеткой, напоминала цирковую клетку для аттракциона с дрессированными зверями. Билетерши начали впускать самых нетерпеливых. Это были совсем молоденькие козочки. Они прошмыгивали в клетку и нетерпеливо перебирали ножками, стреляя глазками по сторонам, высматривая мальчиков.
Следом за ними потянулась центровая шелуха. Ребятня только пробовала танцевать. А в основном задирала незваных чужаков, особенно приезжих студентов, стиляг в узеньких брючках. Стоило стиляге поддаться на провокацию и послать мальцов куда подальше, расплата была мгновенной. Как из-под земли появлялись ребятки постарше, и стиляга либо выскакивал как ошпаренный из клетки, либо его, крепко побитого, выводили под руки дяди степы.
За пять минут до начала танцев клетка была набита до отказа. Появился Алихан в сопровождении своих мордоворотов. Не глядя на заискивающе улыбающихся билетерш, направился к своему месту. Подошел к оркестрантам (они поприветствовали его теми же угодливыми улыбками, что и билетерши) и уселся на эстраду прямо перед ними. Слева и справа от него сели мордовороты. Теперь можно было начинать.
Оркестр заиграл первый вальс.
Андрею хотелось танцевать. Но он был еще слишком слаб. Поэтому не пошел в клетку, стоял снаружи, смотрел, как танцует Генка с какой-то козочкой, и искал глазами Алю. Ее не было, как не было и Звана.
Андрей был не единственным зрителем. Кругом стояло немало других. Неожиданно все стали оглядываться на какой-то шум. Андрей тоже обернулся. По аллее шла большая ватага блатных. Их было не меньше полусотни. И почти все – взросляки. Не моложе двадцати пяти.
Разрисованные, фиксатые, со шрамами на мордах, они чем-то напоминали Крюка. Но что всего интересней (нет, Андрею не привиделось), впереди этой кучи шел сам Крюк. Бывший основной центровых самодовольно улыбался. Он шел с надежным щитом.
Блатные вошли в клетку и направились, рассекая толпу танцующих, прямо к эстраде. Следом за ними входили слободские, все, как один, в одинаковых спортивных костюмах. Их было много, не меньше сотни. Оркестр начал фальшивить и умолк. Танец прекратился. Все повернули головы к эстраде и замерли в ожидании: что же будет дальше?
Чеченцы сбились в кучу вокруг Алихана и что-то возбужденно говорили друг другу. Сам основной центровых даже не шевельнулся. Он с улыбкой смотрел на приближающегося Крюка и лузгал семечки.
Андрей не мог слышать, что сказал Крюк, когда подошел к своему кровному брату вплотную. И что ответил Алихан. Он только видел, как Крюк подпрыгнул и уселся на край эстрады рядом с чеченцем, слева от него. Они сидели и что-то говорили друг другу, улыбаясь, как после долгой разлуки. Толпа танцующих застыла. Неужели обойдется? Неужели не будет кровавой резни?
Продолжая улыбаться, Крюк сказал Алихану еще что-то. Тот злобно ощерился. В его правой руке что-то блеснуло. Это был нож. Алихан ударил Крюка в грудь. Крюк кулем свалился с эстрады вниз головой.
Толпа ахнула. Подошли четверо милиционеров, перевернули Крюка вверх лицом. Глаза его были широко открыты и смотрели удивленно. Рукоятка ножа торчала точно в том месте, где у человека сердце. Молодой блатарь Ленька Крюков был мертв.
Двое милиционеров подошли к Алихану. Чеченец сидел неподвижно. Он не собирался убегать. Сипло сказал:
– Приятно убить шакала.
Слез с эстрады и пошел в сопровождении милиционеров к выходу. Толпа молча расступалась. Следом из клетки вышли все чеченцы. Их было немного, человек тридцать.
Неожиданно появился Зван. Он подошел к музыкантам и потребовал:
– Школьный вальс!
Оркестранты заиграли, но мелодия оборвалась на первых нотах. Оправившись от шока, толпа бросилась к выходу. Началась давка, послышался визг. Кто-то из стиляг со страху полез через сетку. Спустя несколько минут на танцплощадке остались одни блатные и слободские.
Приехали «скорая» и милицейский «газик». Кокарды осмотрели Крюка и место убийства. Медики принесли носилки, уложили тело и накрыли белой простыней. Толпа, обступившая танцплощадку, жадно наблюдала.
Раздался женский крик:
– За что убили Ленчика?
Андрей увидел в толпе Райку Самохину. Она стояла рядом с Анжелой. Нет, это кричала не она. Сестры плакали молча.
Медики понесли носилки с телом Крюка. Раздался тот же женский вопль:
– За что убили русского пацана? Когда это кончится?
Послышался глухой ропот толпы. Большинство молодежи было настроено одинаково: чеченцы обнаглели, режут русских, дальше терпеть это нельзя. Никто даже не догадывался, что убийство – всего лишь спектакль, только с настоящей смертью. А Ленька Крюков, сыгравший главную роль, даже не подозревал, чем может кончиться для него выход на сцену.
Андрей поймал себя на том, что ему тоже жаль Крюка. Он тоже был возмущен зверством Алихана. Что же говорить о тех, кто знал Леньку Крюкова только в лицо и кому он не сделал ничего плохого?
Зван подошел к русским центровым, что-то сказал им. Потом пожал руку одному, другому… За ним подошла куча слободских, смешалась с центровыми. Парни обменивались рукопожатиями. Те, кто раньше корешили а потом вынуждены были враждовать, от избытка чувств обнимались.
Зван повернулся к тем, кто обступил танцплощадку, и крикнул:
– Теперь мы вместе!
Толпа восторженно заревела.
Генка подошел к Андрею.
– А ты чего не радуешься?
– Пошли домой, – сказал Андрей.
– Пошли.
– Альку не видел? – спросил Андрей.
– Нет.
«Значит, соврала, что придет со Званом», – подумал Андрей.
Они направились к выходу, обсуждая случившееся.
Вокруг парка стояло оцепление. Милиционеры обыскивали всех подряд. Пройдя обыск, ребята увидели знакомый «москвич». Джага стоял, прислонившись к капоту. Он окликнул Андрея. Тот подошел.
– Зван просил подождать, – лениво сообщил Джага.
– Мне некогда, – ответил Андрей.
– У тебя что-то со слухом? – удивился Джага. – Повторяю для глухих: тебя просил подождать Зван. Просил, понимаешь? А кент твой пусть пока идет.
– Иди, Геныч, – сказал Андрей.
Зван появился нескоро, после того как стоявшие в оцеплении милиционеры обыскали всех слободских и приезжих блатных. Он сел в «москвич» справа от Джаги и, не здороваясь, обратился к Андрею, который сидел на заднем сиденье.
– Мы прошлый раз не договорили. Сколько прошло? Почти четыре месяца.
Андрей не ответил.
Зван велел Джаге ехать в Слободку. А сам развалился на сиденье и продолжал:
– Ситуация, как видишь, меняется. Чехам хана. Скоро весь город будет под нами. Только Новостройка не охвачена. Это непорядок.
– Ну почему не охвачена? – возразил Андрей. – Волдырь, по-моему, уже распускает щупальца.
– Волдырь – чмо, – сказал Зван.
– А Жгучий?
– И Жгучий – чмо. Из-за этих двух беспредельщиков пришлось париться четыре месяца. Они годятся только для грубой работы. А у нас все должно быть культурно. – Зван повернулся к Андрею и доверительно добавил: – У меня большие планы, Корень. Но мне нужны люди, которым я смогу верить, как себе. Вот Джаге я верю. И тебе верю. А ты мне веришь?
Андрей пожал плечами.
– Я тебя не знаю.
– Правильно, – похвалил Зван. – Ты меня не знаешь. К тому же ты ожегся на Крюке. Но справедливость, как видишь, восторжествовала. Крюка нет, и мы с тобой здесь ни при чем. Чисто сработано, правда? А ведь я что сделал? Я сказал Крюку, что он будет с нами, если при всех предъявит Алихану ультиматум. Этот урод всегда страдал несварением головы. Если бы у него мозга работала, этот сучий потрох никогда бы не стал работать на Досанова. И никогда не стал бы сдавать такого пацана, как ты. Ты пострадал от этого урода. Но зато всем нам помог. Клянусь, даже если откажешься со мной работать, я велю тебя не трогать. Ты это заслужил. Но ты не откажешься, правда?
– Еще не знаю, – сказал Андрей.
– Я тебя не тороплю, – продолжал Зван. – Ты слушай и думай. Думай и слушай. А я буду говорить. Я знаю, ты не любишь чехов. И я их не люблю. Но у них есть чему поучиться. У них – организация. Вот и у нас с тобой будет организация. Чехи не злоупотребляют алкоголем, наркотиками. А у нас вообще будет сухой закон. У них ни один человек не остается без защиты, когда попадает на зону. У нас будет аналогично. Они выкупают своих. И мы будем выкупать. У них всюду свои люди. И у нас будут. Уже есть. Но чечены – на чужой земле. А мы – на своей. Поэтому не они будут здесь рулить, а мы. Алихан, тут и к бабке не ходи, сядет за Крюка. А Адам привык наблюдать за боем из своего белого унитаза. – Зван расхохотался. – Ты заметил: его белая «Волга» похожа на унитаз? Мы соберем силы и погасим Гусинку раз и навсегда. Они должны ответить за Слободку, и они ответят.
Зван предложил Андрею сигарету, чиркнул спичкой, дал прикурить, зажег свою сигарету и продолжал:
– Я понимаю, между нами стоит Костик. Ты считаешь, что я виноват. Знаешь, не буду отрицать. Я был им недоволен. Он меня предал. Он шел у нас сразу за мной, под вторым номером. А потом ему вдруг разонравилась наша жизнь. Согласен, Жгучий и Волдырь допускали перегибы. Но Костик шил нам все, что было и чего не было. Кому-то он надоел, у кого-то не выдержали нервы. Но я здесь ни при чем.
– Ты сам говоришь, что был недоволен Костиком. Вот кто-то и решил тебе угодить, а ты не остановил, – сказал Андрей.
– И так могло быть, – согласился Зван, хотя его голос прозвучал раздраженно. – Ну и что? Что ты хочешь сказать? Говори прямо.
– Ты убрал Костика. Уберешь и меня, если вдруг что не так.
– А ты не делай не так. Не выскакивай, если заскочил. У нас не проходной двор: зашел, поглядел, не понравилось – вышел.
– Вот почему я и думаю: может, лучше не заходить? – сказал Андрей.
Зван нехорошо усмехнулся.
– Ну, ты брахмапутра, блин! У тебя ж другого выхода нет. Ты о брательниках своих думаешь? У тебя мармеладка Алечка. Кто за нее платить будет? Или с нее натурой брать? К этому вынуждаешь? Я почему с тобой так ласково? Не хочу тащить тебя в дело на аркане. Мне нужно, чтобы ты сам горел. Чтобы нам всем весело было.
Они подъехали к недавно отремонтированному Дунькиному клубу. Джага вышел из машины. Зван повернулся к Андрею.
– Знаю, о чем думаешь: мол, вот, блин, попал в закрутку. Угадал? Угадал! Я ведь тоже еще молодой. – Зван выдержал паузу, вздохнул. – Эх, Корень, мне бы твои трудности.
Подошел Джага, прошептал что-то Звану на ухо. Нельзя сказать, что тот обрадовался сообщению. Кивком Зван велел Андрею выйти из машины и вышел сам. Джага сел в «москвич» и умчался.
Зван жестом приказал Андрею идти вперед. Они вошли в клуб. В знакомой комнате стоял накрытый стол.
– Пожевать не хочешь? – спросил Зван.
– Нет, – ответил Андрей, хотя на самом деле есть хотел зверски.
Зван вошел в комнату с табличкой на двери «Заведующий клубом». Сел за письменный стол, закурил, что-то напряженно обдумывая. Потом вспомнил о существовании Андрея.
– Садись, кури. Сейчас приедет Алмаз. Джага говорил, вы знакомы.
– Чуть-чуть, – сказал Андрей.
Зван усмехнулся частью лица.
– Не повезло старику. Только откинулся, снова загребли. Но вроде обошлось. Выскочил. А чего ему от тебя надо?
Андрей пожал плечами.
– Я так и не понял.
Зван подозрительно прищурился, хотел что-то сказать, но промолчал.
На нескольких такси из парка приехали блатные. Они сели за стол, но не прикасались ни к еде, ни к спиртному. Еще не появился Алмаз. Как можно начинать застолье без него?
Наконец под окном остановился знакомый «москвич». В комнату вошел Алмаз. Блатные по очереди подходили к нему, жали руку, обнимали, поздравляли с выходом на свободу. Последним подошел Зван.
– Прости, Алмаз, что так получилось, – сказал он. И пояснил присутствующим: – Алмаз должен был выскочить еще в мае. Но мы сами устроились: я, Жгучий, Волдырь… Джага один решал проблему…
– Ладно, мы это еще перетрем. – Алмаз отвечал Звану, не глядя на него. – Давайте за стол.
Зван усадил Андрея рядом и поднялся, чтобы сказать тост. Он говорил серьезно, как на важном собрании:
– Прежде всего, хочу поблагодарить Алмаза, что он пригласил в наш город таких больших людей. Ваше, люди, присутствие сегодня в парке показало чехам, что наша солидарность сильнее их солидарности. Город теперь целиком на нашей стороне: вокзальные, затонские, абаевские…
Зван ни слова не сказал о Крюке. Жгучему это не понравилось. Он вставил:
– Светлая память Лене Крюку!
– Хотя Ленчик заблуждался относительно чехов и долгое время был не с нами, – дипломатично заметил Зван, – мы похороним его как своего боевого товарища, под «Школьный вальс», позаботимся о его родичах. Уверен, что проводить его в последний путь выйдет весь город.
– Гладко говоришь, Зван, но долго. – В голосе Алмаза звучало раздражение.
Зван растерянно прокашлялся.
– Не понял, за что пьем-то? – со смешком полюбопытствовал Алмаз.
– За тебя, Алмаз, и за наших дорогих гостей. Пусть вам всем сопутствует удача. И пусть все, что поставлено вами, никто никогда не сломает, – проникновенно произнес Зван.
Блатное общество выпило и принялось закусывать. Стол был накрыт не хуже, чем в ресторане. Любаша обходила всех, подкладывая в тарелки. Андрей чувствовал на себе злобные взгляды Жгучего и Волдыря. «За что они меня так ненавидят?» – думал он. Ему кусок не лез в горло.
Зван попросил гостей налить себе в рюмки и предоставил слово Алмазу.
– Я хочу сказать за нашу молодежь, – сказал Алмаз. – Зван правильно отметил: хорошо показал себя в последнее время Джага. Никогда этого не забуду. В трудную минуту мне помог и Корень, золотой пацан, с чистой душой. Здесь мало кто знает: Корень незаслуженно пострадал от Крюка и от некоторых из присутствующих, но не затаил обиду на всех нас. Короче, я рад, что вижу его здесь, среди нашей семьи.
Жгучий, криво усмехаясь, ковырял вилкой скатерть.
– Дружок, ты чем-то недоволен? – спросил его Алмаз.
Жгучий встрепенулся.
– Нет, почему? Все хорошо. Только я бы задал Корню один вопрос.
– Ну, – сказал Алмаз.
– Пусть скажет, кто подломил ювелирный.
Андрей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Произошло то, чего он боялся больше всего. Правда, было непонятно, каким образом его вычислили. «Может быть, Жгучий просто берет на понт? Нет, не похоже. В его глазах уверенность. Что же делать? Если признаться, драгоценности придется отдать», – лихорадочно соображал он.
– Что скажешь, дружок? – спросил Алмаз.
Андрей пожал плечами.
– А что тут говорить? Жгучий просто сводит со мной счеты. Хотя что я ему сделал плохого?
За Андрея неожиданно вступился Зван.
– Что-то я не врублюсь. Даже если Корень подломил ювелирный, что тут такого? Молодца.
Жгучий скривился.
– Зван, ты кое-чего не знаешь.
– Факты? – неожиданно потребовал Алмаз, обращаясь к Жгучему. – У тебя есть факты?
– Есть, – спокойно ответил Жгучий.
– Ну давай, давай, не тяни резину.
– Сейчас.
Жгучий вышел из комнаты и через несколько секунд вернулся с Жориком.
– Они вертелись в тот день возле ювелирного, – сказал Жорик.
– Кто они? – спросил Алмаз.
– Корень и его кенты.
– Что значит вертелись?
– Около двух часов зашли в подъезд. Примерно через час вышли.
– В какой подъезд они зашли?
– В первый.
– А ювелирный в каком?
– В третьем.
– Кто-нибудь из них в третий подъезд входил?
– Нет.
– Выходил?
– Нет.
– Тогда с чего ты взял, что это их работа?
– Корень вышел минут через пять, а те двое, я ж говорю, вышли почти через час. И двинули в сторону «Ударника». Я – за ними. Но Корень задержал меня разговором. А его кенты в это время смылись. Больше я их в тот день не видел.
– Все? – спросил Алмаз.
– Я вернулся к ювелирному, а там уже шухер, – сказал Жорик.
– Еще раз спрашиваю: с чего ты взял, что это их работа? – тихо повторил свой вопрос Алмаз.
– Кроме них, в это время никого возле дома не было. В подъезды входили и выходили только жильцы.
– Ладно, иди, – сказал Алмаз.
Жорик вышел. Алмаз перевел взгляд на Андрея.
– Что скажешь, Корень?
Андрей пожал плечами.
– А что говорить? То мусора что-то шьют, то Жорик.
Его голос звучал неубедительно. И мимика не соответствовала. Это было видно невооруженным глазом.
– По-моему, Корень всегда в несознанке – натура такая, – сказал Зван.
Алмаз скомандовал Жгучему:
– Кентов его сюда, быстро! Только по-тихому.
Жгучий и Волдырь повыскакивали из-за стола и скрылись за дверью.
Алмаз выпил, хрустнул соленым огурцом, с интересом посмотрел на Андрея, будто видел его впервые.
– Корень, сколько взяли?
Андрей молчал. Он понял, что запираться бессмысленно. Признание все равно вышибут. Он чувствовал, что ломается. Но почему-то не испытывал по этому поводу недовольства собой.
– Сейчас привезут кентов, вместе с ними исповедается, – сказал Зван. – А пока, господа бродяги, откушаем окрошки. Девоньки! – Он призывно хлопнул в ладоши.
В дверях показалась Любаша и еще две телки, помладше. В их руках были подносы с окрошкой.
Генку и Мишку привезли минут через сорок. Они стояли перед блатными бледные, растерянные. Андрей поднялся со стула и встал рядом с ними.
Алмаз подошел к ребятам вплотную, посмотрел каждому в глаза. Он знал, что его взгляд подавляет. И это действительно было так.
– На вас вины нет, – тихо сказал Алмаз. – Вы не знали, что берете не свое. Лично к вам ничего не имею. Сейчас поедете и привезете. Отчитаетесь за каждую золотую вещь. Ваша доля – десять процентов. Это по справедливости. И для вас же лучше. Будете сбывать – как пить дать спалитесь. А теперь давайте как на духу: откуда узнали, что плита дырявая?
Голос Алмаза звучал гипнотически. Сопротивляться этой магии не было сил.
– Потолок простукали, – сказал Андрей.
– Алмаз, я скажу пару слов? – спросил один из блатных.
Звали его Сысоич. Это был уже старик, беззубый, сморщенный, но очень авторитетный.
– Выскажись, Сысоич, – разрешил Алмаз.
Старик встал, подошел к пацанам, сказал с пафосом:
– Они хоть и фраера, а сработали чисто. Мы должны радоваться, что в нашу семью вливается такая молодежь.
Сысоич налил пацанам по рюмке водки и чокнулся с каждым. Остальное собрание просто подняло рюмки. Андрей и Генка выпили махом до дна, Мишка – в два приема.
Жорик стоял в дверях, опасливо посматривая на блатное общество. Ему никто не предложил выпить.
Под конвоем Жгучего, Волдыря и Джаги ребята поехали за драгоценностями. Все было спрятано прямо на чердаке в одной спортивной сумке. Это очень удивило слободских. Когда вернулись в клуб, Джага сказал об этом собранию. Повисла минутная тишина. Блатные переглядывались, ухмылялись.
Жгучий вывалил из сумки коробочки с драгоценностями. Алмаз удовлетворенно хмыкнул.
– Ну если столько взяли, то можете оставить себе больше.
