Виталий Ерёмин
Щенки-медвежатники
Жара
Андрей попятился от Крюка, как от привидения, и чуть не упал. В спину что-то больно кольнуло.
– Ш-ш-ш, – прошептал сзади Прыщ.
Крюк подошел совсем близко. От него несло блевотиной. Видимо, когда выбрался из воды, его сильно рвало.
– Зря успокоился. Смерть тебя только пописать отпустила, – икая, сказал Крюк.
Он сделал движение рукой. В тусклых отсветах фонаря блеснуло длинное лезвие ножа. Андрей снова попятился и снова наткнулся на нож Прыща. Положение было хуже некуда.
Но Крюк не торопился с расправой.
– Где пушка, Корень? Отдашь пушку – будешь жить.
Пистолет лежал в подвале дома, совсем рядом. Пожалуй, его стоило отдать. Все-таки жизнь дороже. Но Андрей кожей чувствовал: как только он это сделает, Крюк тут же его зарежет. Подвал для этого самое подходящее место.
Андрей молчал, и Крюк рассвирепел. Он ударил сверху. В последний миг Андрей подставил руку, успел защититься, но только отчасти. Рука повисла плетью. Мышца возле локтя была перерезана.
Длинное лезвие исчезло из поля зрения, ушло в темень. Крюк занес руку для удара снизу. Реакция Андрея была чисто инстинктивной. Он отпрянул назад и вобрал в себя живот. Но на этот раз Крюк попал. Точно в солнечное сплетение.
Он приблизил лицо почти вплотную к лицу Андрея.
– Провернуть?
Андрей часто со всхлипами дышал. Крюк вытащил лезвие.
– И так подохнешь.
– Он готов, – сказал Прыщ.
– Сваливаем, – сказал Крюк.
Они побежали. Андрей постоял несколько секунд и вдруг тоже побежал. Он не кричал, не звал на помощь. Он просто бежал вокруг дома, тяжело дыша, держась за живот, истекая кровью. Кровь лилась не столько из раны в животе, сколько из перерезанной на руке вены. Он обежал дом и пошел на второй круг. Он плохо соображал. У него был сильнейший болевой шок.
Але не спалось. Она вышла на балкон, увидела бегущего Андрея. Он упал под фонарем и остался лежать без движения. Аля сбежала вниз прямо в ночной рубашке.
Андрей прерывисто дышал. При свете фонаря было видно, как белеет его лицо.
– Помогите! – завопила Аля. – Помогите!
На балкон выскочил Петр Палыч. Он тут же вызвал «скорую».
«Скорая», сигналя, мчалась по городу. Андрей лежал на носилках, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Его бил озноб. Врач сделал укол и кричал в телефон, что пациент уходит. «Это обо мне, – понял Андрей. – Это я ухожу. Вот как, оказывается, это бывает!» Ему стало жалко себя до слез.
В больнице его переложили с носилок на каталку и повезли в операционную. Раздели догола и стали брить низ живота. «Что они делают?» – со стыдом подумал он. Услышал голоса медсестер:
– Он при памяти?
– Конечно. Смотри, прикрывается!
– Хулиган небось?
– Конечно, хулиган.
– Будет вам. Никакой он не хулиган.
Это был голос Кати. Она склонилась над Андреем и сделала ему какой-то укол. Ее глаза были совсем близко.
– Расслабься, – сказала Катя. – Закрой глаза и считай до десяти.
Наркоз подействовал на счете «шесть».
Андрей пришел в себя через сутки. Перед ним на постели сидел мужчина в белом халате. Кажется, это был хирург, который его оперировал. Рядом стояла Катя.
«Вроде, буду жить», – подумал Андрей и закрыл глаза.
– Знаешь, сколько из тебя вытекло? – сказал хирург. – Литра три. Считай, половина. Везунчик.
Андрей с усилием открыл глаза и снова закрыл. Тяжело было держать веки.
– Вколи ему димедрольчика, – сказал Кате хирург. – Пусть спит дальше.
Андрей проснулся ночью. В палате стояла еще одна койка. На ней прямо в одежде лежал Генка.
– Что ты тут делаешь? – удивился Андрей. Он говорил в полный голос, а получался шепот.
– Караулю твой сон, – коротко ответил Генка, вынимая из-за пояса пистолет.
– Новый сделал? – удивился Андрей.
– Нет, это тот. Обшарил подвал и нашел.
Генка положил пушечку на ладонь, полюбовался.
– Вообще-то обещал отдать Досанову. Но теперь вот ему! – Он сделал неприличный жест.
– А я обещал Алихану, – прошептал Андрей.
– Вот ему! – повторил свой жест Генка.
Андрей смотрел на него и не узнавал.
– Всем им теперь – вот! – зло повторил Генка. – Их надо мочить, как бешеных собак.
– А потом? – спросил Андрей.
– А потом я уеду. Я уже решил.
– Куда?
– Страна большая.
– Думаешь, Крюк хочет меня добить? – спросил Андрей.
– Сто процентов. Фурик в соседней палате, понимаешь? – горячо проговорил Генка.
– Может, тебе показалось?
– Я своими глазами видел здесь Крюка. А потом Фурик заглянул. Он уже ходячий. И Катя сказала, что они чего-то затевают.
Пришла Катя. У нее были усталые глаза. Она сказала, что приходил Досанов и очень разозлился, когда ему не разрешили пройти в палату.
– Кто-нибудь еще приходил? – спросил Андрей.
– Какой-то мужик. И твоя девушка, – сказала Катя.
– Палыч был и Аля, – уточнил Генка.
– Я рада за тебя, – сказала Катя. – Хорошая девочка. Может, что-нибудь поешь? Тебе тут нанесли всего. Хочешь яблочное пюре?
– Давай, – согласился Андрей.
Ему захотелось, чтобы Катя покормила его.
Генка вышел во двор покурить.
– Тебе надо уехать из города, – сказала Катя, открывая банку с пюре. – Так будет лучше. Я уже говорила с твоей мамой. Но она почему-то против.
Андрей сказал:
– Хочешь, я поеду с тобой в Семипалатинск? Кстати, как твои экзамены?
– Меня не приняли. – Катя поправила ему подушку. – Вообще бы слинять отсюда. У меня в ФРГ есть родственники.
– Постой, у тебя ж мама жива. Или нет?
Катя печально улыбнулась.
– Мама умерла недавно.
– Адам об этом знает?
– Да, он меня жалеет.
– Он не может на тебе жениться, – сказал Андрей.
Катя поднесла к его рту ложку пюре.
– Не может и не надо.
– А ты бы вышла за него?
Катя пожала плечами.
– Что об этом говорить?
– Тогда в чем дело? Поехали. Страна большая.
– Мне нельзя. Я – дочь ссыльных. Могу переехать только в другой город Казахстана. Но какой смысл? Везде одно и то же.
Андрей равнодушно глотал ложку за ложкой. Пюре было кислое, противное. Но он понимал, что надо набираться сил.
– Алька мне как сестра, – пояснил он.
– Хорошая девочка, – снова сказала Катя.
– Она мне просто как сестра, – повторил Андрей. – Уедем отсюда.
– Мама твоя против. Она считает, что тебе надо взяться за ум. Вот и все.
– Она ничего не понимает.
– Родители вообще мало что знают о детях, – задумчиво проговорила Катя. – Если бы знали все, пришли бы в ужас.
«Многие ребята живут спокойно. А я всю дорогу нарываюсь. Не понимаю, почему так получается», – хотел сказать Андрей, но язык его не слушался. Глаза сами закрывались. Он устал.
Пришел Генка, предложил Кате:
– Иди, поспи.
Катя вышла.
Она недолго дремала в ординаторской. Ее разбудил Петр Палыч. Он пришел с незнакомым милиционером. Тот предъявил удостоверение и попросил показать, где лежит Фурик.
Фурик делал вид, что спит. Его обыскали, нашли нож.
– Мы увозим его, – сказал милиционер.
– А что я скажу главврачу? Больной исчез… – заволновалась Катя.
– Мы это уладим, – успокоил майор.
Катя вернулась в палату Андрея. Сказала, что Фурика увезли.
– Все равно я никуда не уйду! – Генка был настроен решительно.
Утром Катя впустила в палату Анну Сергеевну. Та медленно подошла к постели, села на краешек. Ее лицо сморщилось, она поднесла к глазам платочек, хотя слез не было.
– Как там ребята? – спросил Андрей. Он имел в виду братьев.
– Просились со мной. Привет передавали.
– Как отец?
– Переживает.
– Как? – спросил Андрей.
Мать смотрела непонимающим взглядом.
– Как переживает? – повторил Андрей.
– Курит, молчит, думает.
– О чем думает?
– Почем я знаю?
– Ну что-то, наверное, говорит.
– Перед людьми стыдно, сынок. Соседи спрашивают, что случилось. Не знаешь, что сказать.
Андрей молчал. У него не было больше вопросов. Анна Сергеевна спросила:
– Сколько тебя еще будут держать? Врачи не говорили?
– Не спрашивал.
– Недели две продержат. А потом дома будешь лежать. Будет время подумать, как дальше жить.
– Уеду я, мама, – сказал Андрей.
– Куда? На какие деньги?
– Страна большая… – Андрею понравились эти слова. – А деньги заработаю.
– Ты теперь месяца три будешь нетрудоспособный.
– А ты разве не дашь? Я верну.
– Откуда у меня? Отец только на питание дает. – Анна Сергеевна вздохнула. – Никуда он тебя не отпустит.
Андрей усмехнулся.
– Я – его собственность, что ли?
Говорить расхотелось.
– Я устал, мама, извини.
Анна Сергеевна открыла тумбочку, проверила, что ел, чего не ел, вынула из сумки банку с компотом, посмотрела на Андрея, опять вздохнула и поднялась. В дверях она столкнулась с Катей. Несколько секунд женщины смотрели в глаза друг другу.
– До свидания, – сухо попрощалась Анна Сергеевна.
– Всего хорошего, – вежливо ответила Катя.
Катя заменила в капельнице банку с глюкозой. Потом присела на край постели, улыбнулась:
– У тебя такая строгая мама.
Андрею стало обидно. Он закрыл глаза.
– Температуры нет? – Катя положила ладонь ему на лоб.
– Все нормально, – сказал Андрей. – Что ни делается, все к лучшему.
– Тебя чуть не убили. Это, по-твоему, к лучшему?
– Ты любила свою мать? – спросил Андрей.
Катя ответила после короткого раздумья:
– Мама была моим богом. Она держала меня в строгости, но постоянно говорила, что очень меня любит.
– Постоянно – это как?
– Каждый день. Тебя Анна Сергеевна тоже любит.
– О да, – сказал Андрей. – Вколола бы ты мне еще димедрольчика.
На другой день пришел Мишка. Он, как и Генка, был какой-то дерганый. Совсем как Андрей после ранения Костика. Сказал без рисовки:
– Если бы у меня был настоящий пистолет, я бы прикончил Крюка.
– И получил бы лет десять.
Мишка покачал головой.
– Я бы все сделал чисто. Понимаешь, Крюк – псих. Он не успокоится, пока не пришьет тебя. А потом возьмется за нас с Генкой. Его надо остановить.
– Мишаня, остынь, – попросил Андрей. – Убийство – это не твое. Расскажи лучше, что новенького придумал.
Мишка сидел с обиженным видом:
– Зачем тебе знать? Ты ж в завязке.
Андрей рассмеялся.
– Может, развяжу, если дело стоящее.
– Знаешь новый дом, который недавно сдали? Там на первом этаже открыли ювелирный, – с воодушевлением сообщил Мишка.
Андрей округлил глаза.
– Умереть не встать! И что?
– На ночь все драгоценности убирают в сейф.
– Значит, можно только днем?
– Днем тоже – никак. Там сигнализация.
– И чего тогда облизываешься?
– Знаешь, что такое гениальность? – важно произнес Мишка. – Человек обдумывает решение с утра до вечера. Даже когда спит, его мозг работает. Это называется терпение мысли. Рано или поздно идея созревает. И все удивляются: надо же, такой, как все, а придумал!
– Мишаня, ты у нас, конечно, умнявый, – поддразнил его Андрей. – Только без меня и Геныча все равно ничего не сделаешь.
Мишка развел руками: мол, кто спорит?
– Мы с Генычем уедем, наверное, – сказал Андрей. – А как ехать без бабок?
– Молодцы, – обиделся Мишка. – А как же я?
– Ты ж не можешь ехать.
Глаза у Мишки подозрительно заблестели. Он с усилием выдавил:
– Скоро, наверное, смогу. У мамы, оказывается, рак. Ей осталось не больше месяца.
Оба долго молчали. «Вот и о жизни Мишки я ничего не знал, – думал Андрей. – И я ему о своей жизни ничего не говорил. Почему так?»
В дверях нарисовался Досанов. Мишка вышел из палаты.
Капитан держался как ни в чем не бывало. Положил на тумбочку лист бумаги, достал авторучку и приготовился записывать показания Андрея: как все произошло, кто его порезал и так далее.
– Темно было, – сказал Андрей.
Другого ответа капитан не ожидал. Спросил:
– Ну сам-то что думаешь: кто мог бы напасть на тебя?
– Плохие ребята.
Досанов хитро сощурился.
– И нечем было защититься?
– Нечем, но больше этого не повторится, – пообещал Андрей.
– Каждый имеет право защищать свою жизнь и достоинство. Но – в пределах допустимой самообороны, – назидательно сказал капитан.
– Спасибо, я помню все ваши уроки.
– Сорокин кое-что мне обещал. Скажи ему, слово надо держать. Иначе у вас снова будут неприятности.
– Не понимаю, о чем вы, – насторожился Андрей.
Капитан усмехнулся.
– Все ты понимаешь, Корнев. И все соображаешь. Сообрази и здесь. Не могу я спокойно жить и трудиться, пока ваш ствол где-то лежит. Вдруг снова выстрелит… Сотрите отпечатки пальцев и подбросьте. Не мне вас учить, как это лучше сделать.
Андрей лежал с отсутствующим видом. Капитан заполнил протокол.
– Прочти и подпиши.
– А что подписывать? Я ничего не говорил.
– Что ничего не видел и никого не подозреваешь.
Андрей пробежал глазами текст и поставил закорючку.
– Поправляйся, – сказал Досанов.
Дверь за ним закрылась. Вошла Катя. В ее руках был сверток.
– Будь с этим казахом осторожней. Он очень хитрый.
– Откуда знаешь? – спросил Андрей.
Катя замялась.
– От Адама?
Катя кивнула. Андрей хмуро глянул на нее. Катя положила сверток на тумбочку.
– Адам передал, – сказала Катя. – Чеченские лепешки, фрукты.
Андрей вспыхнул:
– Еще чего!
– Если не возьмешь, очень обидишь. А тебе и твоим ребятам нужна защита. Сами себя вы не защитите.
– Защитим, – глухо произнес Андрей.
– Завтра начинается суд над слободскими, – сказала Катя. – Адам говорит, все потерпевшие и свидетели отказались от показаний. Слободских могут выпустить. Они все равно не дадут вам спокойно жить. Не будь таким гордым, возьми лепешки.
– Лепешки у них вкусные, – согласился Андрей.
Его терзала ревность. Но он и без Кати понимал, что единственной его опорой, как ни крути, могут быть только чеченцы.
– Они ищут Крюка. Они умеют искать не хуже милиции. Ему не жить, – сказала Катя.
– Не любишь ты русских, – утвердительно произнес Андрей.
Катя усмехнулась.
– А тебя кто предал? Кто тебя чуть не зарезал? Адам жестокий. И все его ребята – головорезы. Но они живут по каким-то правилам. Они знают, где остановиться, потому что дальше начинается подлость. А для Крюка и слободских нет никаких границ. Это и не люди и не звери, потому что звери тоже живут по своим правилам. Они что-то другое.
Андрей слушал молча. Он был согласен. Только не мог согласиться, что Катя принадлежит Адаму, а не ему. Но он понимал также, что по-другому и быть не может. У него одни задатки. А у чеченца – сила, власть, деньги. Все при нем.
Вечером пришел Петр Палыч, принес сногсшибательные новости. Убит Феликс и еще двое русских центровых. Майор не назвал имен, но Андрей понял: нет больше тех, кто принимал участие в суде над Крюком и кто бросал его в Иртыш.
– Завтра заберем тебя отсюда, – сказал майор. – Толян – за. Главврач не против. Но у него условие. Тебе требуется постоянное медицинское наблюдение. Договорились, что Катя будет приходить.
– Давно мы с вами не сражались, – вздохнул Андрей.
– Ну противник из тебя пока никакой.
– И охота вам со мной возиться?
– Это моя работа.
– Вы ж на пенсию вышли.
– В нашей профессии пенсия – понятие растяжимое. Понадобился – и рука под козырек. Сложная ситуация в городе, Андрюха. Просто вы, пацаны, многого не знаете. Хотя… мы не знаем того, что знаете вы.
Они закурили. У Андрея после первой затяжки все поплыло перед глазами. Петр Палыч прокашлялся и вкрадчиво заговорил:
– Ты заметил, я ни о чем тебя не спрашивал? Кое-что про тебя понимал, но молчал? А сейчас скажу. Обидно будет, если оклемаешься и снова вляпаешься. В твоем возрасте трудно самому остановиться. Но ты все же попробуй.
– Вопрос можно?
– Давай, – отозвался майор.
– За что вы хотите кого-то убить?
Петр Палыч тяжело вздохнул.
– Долго рассказывать, Андрюха. Есть одна тварь, которая не заслуживает жизни.
– Но вы ж за эту тварь сами сядете.
– А что делать, если система бессильна?
– Какая система?
– Правоохранительная. Какая же еще? Эта тварь сидит тут, совсем рядом, и вот-вот освободится. Вообще-то ему бы еще сидеть и сидеть. Но слишком много стали значить у нас денежки. Выкупится эта тварь и начнет распространять вокруг себя заразу.
– У него на ключицах не выколоты звезды? – спросил Андрей.
– Выколоты.
– А на спине – распятая женщина?
– Точно. Ты что, знаешь его? – удивился Петр Палыч.
– По-моему, да. Я видел его с крыши дома. Коньяк ему перебрасывал. Он меня дружком называл.
Петр Палыч оживился.
– Точно! Его словцо. Понравился он тебе?
Андрей молча пожал плечами.
– Ничего не предлагал? – спросил майор.
– Сказал, что он – мой счастливый лотерейный билет.
– Значит, и насчет тебя у него есть планы.
– Как его зовут? – спросил Андрей.
– Алмаз. В Союзе вор в законе номер один Бриллиант. А этот назвался Алмазом. Мол, жемчужина преступного мира.
Петр Палыч нахмурился.
– Знаешь, Андрей, тебя могут втянуть в очень опасную игру. Причем так это сделают, что у тебя дыхание будет спирать от восторга. Этот Алмаз отнял у меня сына. Обидно будет, если и тебя уведет.
Следующей ночью Петр Палыч и Толян перевезли Андрея к себе. Катя установила капельницу и уехала отсыпаться.
А утром пришла Аля, обиженная с головы до ног. Оказывается, она приходила в больницу, но Катя не пустила ее в палату.
– Она будет приходить сюда? – спросила Аля.
Андрей ничего не ответил.
– Ну и черт с ней, – сказала Аля. – Тогда я буду тебя кормить.
– Все равно не она меня спасла, а ты, – сказал Андрей.
– Вот-вот, никогда этого не забывай.
Аля пошла на кухню готовить: Андрею – кашу, Петру Палычу и Толяну – яичницу.
Здоровые ели за столом, Андрей – в койке. Все были довольны, шутили, любовались Алей. Она была в центре внимания.
Толян блеснул банальной шуткой:
– Пусть к сердцу мужчины лежит через желудок.
– К кому через желудок, а к кому – через капельницу, – мгновенно отозвалась Аля. – Кстати, физраствор кончается. У вас есть запасная банка?
– Есть. Катя оставила. Что-то она задерживается, – пробормотал Петр Палыч. – А ты в этом что-то понимаешь? Можешь заменить?
– Конечно, у меня мама – фельдшер, – отозвалась Аля.
– А отец?
– Вообще-то он военный, но сейчас работает в ДОСААФ.
Аля меняла физраствор. Пришла Катя, удивленно спросила:
– Может, ты и перевязывать умеешь?
Аля подняла подбородок.
– И перевязывать.
Катя собиралась идти в ванную мыть руки. Но теперь передумала.
– Покажи, как умеешь.
Аля делала все, как надо, только медленно, неуверенно. Катя не вмешивалась. Сказала, когда Аля закончила перевязку:
– Теперь я спокойна. Есть кому заменить.
Катя подошла к Андрею.
– Имей в виду. Тяжелые ножевые ранения сопровождаются психической травмой.
Андрей слабо улыбнулся.
– Совсем дураком стану?
– Ну куда уж больше-то?
Катя сухо попрощалась. Вместе с ней ушли Петр Палыч и Толян. Они хотели побывать на суде над слободскими.
Аля сказала Андрею:
– Ко мне подошел какой-то парень, сказал, что он Джага. Передал тебе привет от Звана.
– Больше ничего не говорил?
– Нет. А кто такой Зван?
Андрей понял, что лучше рассказать Але все. Пусть держит ушки на макушке.
Петр Палыч и Толян пришли во второй половине дня. Андрей никогда еще не видел майора таким накаленным.
– Все разыграно как по нотам: свидетели отказываются от показаний, потерпевшие забирают заявления. Бабу ограбили, вырвали вместе с серьгами мочки ушей, а она говорит: не помню такого. Черт знает, что творится! А судья Щукина, по-моему, не боится выложить партбилет! Значит, получила такие деньги – до конца жизни хватит.
– Но ведь судью можно заменить, – заметил Толян.
Петр Палыч разбушевался еще больше:
– Она председатель областного суда! Кем ее заменить? Простым судьей? И какие для этого основания? Формально Щукина действует в рамках закона: если свидетели и потерпевшие так себя ведут, а обвиняемые признательных показаний не дали, какой тут может быть приговор? Дело разваливается. Ах, сука! Что происходит? Куда мы катимся?
Из кухни пришла Аля. Принесла борщ, начала разливать по тарелкам. Андрей лежал, принюхивался. Пахло вкусно.
– Я тут ругнулся, – виновато произнес Петр Палыч.
Аля отмахнулась.
– Сука – ругательство литературное. Мне в таких случаях только за собачек обидно. – И добавила: – Ну и жизнь тут у вас – что зря. Даже судьи продажные. У нас такого нет.
Петр Палыч возразил:
– Не все такие и здесь. В основном судьи у нас неподкупные. Хотя… Неподкупность можно расценивать по-разному. Например, когда просто не пробовали купить.
– По-вашему, честных людей вообще нет? – спросил Толян.
– Мы говорим о судьях, – отвечал Петр Палыч. – Что касается людей вообще, то и здесь все относительно. В одних обстоятельствах человек честный. В других…
– В общем, идеально честных нет? – спросил Толян.
– Если хочешь, чтобы я сказал «да», хорошо, скажу «да». Хотя, наверное, есть и редкие исключения, – терпеливо ответил Петр Палыч.
– А вы согласны, что в нашей стране создан новый человек? – не унимался Толян.
Петр Палыч закашлялся.
– В том-то и дело, что создан.
Толян подумал и спросил:
– Считаете, советский человек – как бы искусственный?
Петр Палыч пожал плечами.
– Война показала, что нет.
– А мирное время что показывает?
– А то и показывает. Еще недавно это было невозможно: чтобы бандиты запугивали потерпевших и свидетелей, чтобы судья плясала под дудку бандитов. Ты этот цирк своими глазами видел. Вот и делай выводы.
Петр Палыч пошел курить на кухню. В дверях обернулся и сказал Толяну:
– Не обижайся, но есть у меня сомнение в вашем поколении. Видел я сегодня твоих сокурсничков. Есть что-то в их глазах… А может, наоборот, чего-то в их глазах нет. Они, конечно, тоже будут сажать. Но не так, как мы.
Толян обиженно вздохнул и уткнулся в учебник.
Он читал недолго. Петр Палыч вернулся с кухни.
– А ты заметил, как вели себя чечены? Как они смотрели на судью?
Толян поднял глаза, он не понял вопроса.
Майор объяснил, понизив голос:
– Если слободские выйдут, снова будет рубка. Значит, чечены заинтересованы в том, чтобы они не вышли. Если допустить, что Щукина берет взятки, то первыми, от кого она взяла, почти наверняка были чечены. Короче, исход суда зависит от того, кто больше дал и кого судья больше боится.
Прошло две недели. Андрей поправлялся быстро. Раны затягивались, как на собаке. Уже вытащили нитки. Шрамы были безобразные. Левая рука от пореза стала тоньше правой. В ней не чувствовалось силы. От пресса на животе осталось одно воспоминание. Сильными остались только ноги. «Чтобы убегать», – невесело думал Андрей.
Последнее время пацаны общались без него. Сказали, что готовят сюрприз. И однажды ночью привели его в подъезд нового дома.
Они спустились втроем к двери бомбоубежища. Перед ними была тяжелая металлическая дверь. На ней висел огромный замок. Мишка с торжественным видом вынул из кармана ключ и прошептал:
– Геныч у нас все-таки мастер. Сделать ключ по слепку… Я не подтачивал, не подгонял. Я просто подошел и открыл. Как сейчас.
Мишка снял замок и с трудом повернул два засова, обеспечивавших бомбоубежищу герметичность. Потом с еще большим трудом открыл тяжеленную дверь и сказал:
– Геныч, мы с Андрюхой зайдем, а ты закрой за нами дверь, повесь замок и погуляй.
– Замок закрыть? – удивленно спросил Генка.
– А как же? Вдруг из гражданской обороны придут проверять?
– Ночью?
– Они когда хочешь могут прийти.
Генка рассмеялся.
– Ну, предположим, пришли, а вы там: здравствуйте!
– Там есть где спрятаться, – успокоил Мишка. – Откроешь ровно через десять минут.
Мишка повел Андрея по бомбоубежищу. В каждой комнате он включал свет. Везде стояли темно-зеленые армейские ящики и какие-то приборы, на стеллажах лежали противогазы, медицинские сумки, носилки. Помещение наполовину было складом гражданской обороны.
– Сечешь, куда идем? – спросил Мишка.
– Давай без загадок, – проворчал Андрей.
Они пришли в совершенно пустой отсек, где не было освещения. Мишка включил фонарик.
– А теперь слушай.
Он начал простукивать потолок. В углу отсека был пустотный звук.
– Здесь не сплошной бетон, – сказал Мишка, переходя на шепот. – А что над нами, догадываешься?
– Ювелирный?
– Точно, – торжествующе произнес Мишка.
– Странно, – пробормотал Андрей. – Как ты нашел это место?
– Нарисовал чертеж, сделал замеры, а потом простукал потолок.
Мишка повел Андрея дальше. В конце бомбоубежища была еще одна металлическая дверь, закрытая на засовы изнутри.
– Снаружи замка нет, – сказал Мишка. – В случае чего можно смыться через эту дверь.
Он посмотрел на часы. Десять минут истекали. Они пошли обратно. Генка ждал. Теперь была его очередь. Он вошел вместе с Мишкой в бомбоубежище, а Андрей закрыл за ними дверь на замок.
Потом они сели на скамейку в сквере напротив ювелирного и начали обсуждать план более детально.
– Главное препятствие – арматура в бетонной плите, – с важным видом объяснял Генка. – Специальные ножницы я достану. Найду арматурную сетку, засеку, сколько на нее понадобится времени. В общем, за мной работа по металлу.
Мишка продолжил:
– За мной остальное. Главное – правильный хронометраж. На то, чтобы забрать драгоценности, нужно минут десять. На отход – минут пять. Значит, на подготовку отверстия должно уйти минут пятнадцать-двадцать. Нужно уложиться минут в сорок. Тогда все пройдет без осложнений.
– Я так понял, вы снова решили поставить меня на стреме? – хмуро спросил Андрей.
– По состоянию здоровья, – сказал Мишка.
Генка добавил:
– Андрюха, неважно, кто где, главное – результат. Все равно все делим поровну.
– Может, когти рвать придется, ну как ты побежишь? – спросил Мишка.
– Черт с вами, – подумав, согласился Андрей.
На другой день Андрей решил провести свою разведку. Нужно было установить, когда продавцы уходят на обед и когда возвращаются. Сел на скамейку напротив ювелирного и начал наблюдать.
Неожиданно кто-то свистнул. Это был Джага. Калмык делал знак: подойди. Андрей подошел. Рядом с Джагой на скамейке сидел Расписной. Вблизи он выглядел моложе. Ему было не больше сорока. Он протянул руку.
– Как делища, Корень?
Голос у него был хрипловатый, прокуренный.
– Нормально, – отозвался Андрей, отвечая на рукопожатие.
– Давай знакомиться, – сказал Расписной. – Можешь звать меня Алмазом. Садись слева, чтобы я лучше тебя слышал. Ты легок на помине. Я только что Джаге сказал: как там, говорю, золотой пацан Корень? Говоришь, дела идут нормально? Брось, нет человека без проблем. Давай выкладывай.
Глаза у блатного были цепкие, ощупывающие, но глядели весело. Андрей сел, смущенно кашлянул. Он не знал, что сказать.
Расписной усмехнулся, показал желтые от чифира зубы.
– Ты, я вижу, не в настроении? Это поправимо. – Он поднялся. – Пошли.
Андрей встал следом.
– Куда?
– В кабак, куда ж еще? К Любаше. Заждалась небось.
Странное дело, Андрей тут же забыл, зачем пришел в сквер. Пошел за Алмазом, как баран на веревочке. Даже самому смешно стало. Блатной был ниже Андрея на полголовы. Он шел заметно прихрамывая и говорил Джаге, продолжая незаконченный разговор:
– Все, кто ставит нам шлагбаум, должны быть аннулированы. Эти твари не заслуживают жизни. Ты обзвонил братву?
Джага кивнул.
– Ну вот и хорошо. Через пару дней будем встречать. Мы покажем хаволям их место в стойле.
Он имел в виду чеченцев. А сам между тем шел в ресторан, который они контролировали.
В дверях их остановил Гасан.
– Ты Алмаз?
Блатной сузил глаза.
– Ну.
– Ты можешь войти. И Корень может. А этому, – Гасан показал глазами на Джагу, – здесь делать нечего.
Алмаз очень удивился:
– Ты мне указываешь?
Гасан кивнул на Джагу:
– Я ему указываю.
– Но он со мной!
Гасан примирительно развел руками:
– Извини, Алмаз. Мы – солдаты. Нам сказано не пускать – мы не пускаем. Вы с Адамом – генералы. Решите этот вопрос между собой.
– Адам здесь? – спросил Алмаз.
– Он будет позже.
– Ладно, погуляй пока, – сказал Алмаз Джаге.
Любаша встретила Алмаза, как родного. Мигом принесла две бутылки холодного пива. Алмаз сделал глоток и блаженно зажмурился.
– Хорошо!
– Что будем кушать? – спросила Любаша.
– Принеси-ка мне борщеца, – сказал Алмаз. – Да со сметанкой. Да вчерашнего. А остальное – на свой вкус. Всего понемногу. А если не успеем все сметать, мало ли чего, то доедим у тебя, попозже. Примешь?
Любаша зарделась.
– Обслужу по высшему разряду.
Она убежала на кухню. Алмаз посмотрел вслед. Хитро подмигнул Андрею:
– Не приревнуешь? – Добавил, глядя на смущенного пацана. – Это я должен ревновать. Я у нее был первым. Хороша была мармеладка.
Неожиданно он переменился в лице. Он кого-то увидел. Андрею хотелось обернуться. Но он пересилил себя. А взгляд Алмаза поднимался. Человек, на которого он смотрел, подходил все ближе.
– Если Алмаз откинулся утром, то где его можно найти вечером? Конечно, в кабаке. Праздник у человека. С освобожденьицем, Алмаз!
Это был Петр Палыч. Он подошел к столику и сел на свободный стул.
Алмаз сделал глоток пива, отер у рта пену и хрипло сказал:
– Сел бы ты, начальник, за другой столик, а? Ну, неудобняк мне. Что люди скажут? Алмаз с мусором воркует.
– У тебя свидетель есть! – Петр Палыч показал глазами на Андрея. – В случае чего подтвердит, что мусор уселся внагляк, без приглашения. Хотя свидетели тебе уже не понадобятся.
Алмаз скривил губы.
– Ну, ты прямо как кот ученый, загадками говоришь.
– Где Вилен? – спросил Петр Палыч.
Алмаз усмехнулся, пожал плечами.
– На югах, наверно. А ты, я вижу все квасишь. Тебе сколько сейчас? О, так ведь тебе, как дедушке Ленину в год его смерти, 54 года! Ты ж на шесть лет меня старше. Но выглядишь хреново. Водочка еще никого не красила. А я вот, как дедушка Ленин, пивко попиваю.
Петр Палыч прикрыл ладонями глаза. По его щекам ходили желваки. Алмаз тоже переменился в лице.
– Давай кончим этот базар, а то у меня от тебя изжога.
– Знаешь мой принцип? – спросил майор. – Если закон бессилен, мы вправе пойти на риск.
– Это не твой принцип, а Шерлока Холмса. Но он был честный сыщик. А ты всегда был преступником в погонах, – отчеканил Алмаз.
Петр Палыч покачал головой.
– Освобождать мир от таких, как ты, – не преступление.
– Ты от меня никогда не избавишься. Я – твое порождение, – улыбнулся Алмаз.
– Избавлюсь.
Майор сунул руку в боковой карман пиджака и вытащил «тэтэшник». Это было так неожиданно. Андрей невольно отпрянул и бросил взгляд на Алмаза. Блатной со вкусом отхлебнул пива и рассмеялся:
– Безумник! Спрячь, не позорься. Перебори свой аффект. Ты ж мусор, а не баклан.
Алмаз собирался еще что-то сказать, но осекся. С майором происходило что-то неладное. Он побледнел, схватился правой рукой за сердце, пистолет с глухим стуком упал на пол. Алмаз сделал Андрею знак глазами: подними! Андрей подгреб ногой «тэтэшник» поближе к себе, как бы нечаянно уронил пачку сигарет, нагнулся и подобрал с пола пистолет.
Алмаз приподнялся с брезгливой гримасой и крикнул:
– Вызовите «скорую»! Старику плохо.
К столику поспешили метрдотель, официантки. Кто-то побежал за нитроглицерином.
В дверях зала показался сержант милиции.
– Что тут происходит? – спросил он, подойдя к столу.
– Кажется, инфаркт, – сказал метрдотель.
– Аптечка есть?
– Сейчас дадим нитроглицерин.
Сержант, метрдотель и Андрей вынесли Петра Палыча в вестибюль, положили на диван.
Вскоре приехала «скорая» и увезла майора. Алмаз и Андрей снова сели за свой столик. Гасан не сводил с них взгляда. Появился Адам. Гасан шепнул ему что-то на ухо. Адам кивнул и начал задумчиво цедить пиво.
