Виктор Васильевич Ананишнов
Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2
– Не будем торопиться, ты прав. Но если не сейчас, так в следующий раз. Всё равно мне надо проверить, что там.
– Не знаю, для чего тебе это надо, а я… Да, я боюсь! Боюсь опять увидеть там такое, о чём пожалею. Боюсь не вернуться назад к людям и блуждать во времени, пока меня хватит… Здесь в одном месте, – Джордан покривил лицо от отвращения к тому, что собирался поведать. – Там есть завал погибших когда-то людей. И от того, какого цвета время освещает их, они то выглядят недавно умершими, то высохшими останками, а то и рассыпающимися в прах скелетами. Я когда первый раз на них наткнулся, с того и убоялся поля ходьбы.
– Но опять ходил на место гибели людей? Зачем?
– Нет, что ты! – Джордан хотел отгородиться от Ивана руками и едва не выпустил его предплечья, охнул и повис на нём. – Я специально туда не ходил. Это время ведёт. Сегодня оно пошло сюда, завтра – туда. Не хочешь – а наткнёшься. Так вот, КЕРГИШЕТ. – Джордан поник головой, вздохнул. Попросил: – Давай вернёмся домой?
Иван смог лишь внимать, слушая сбивчивый рассказ местного ходока, и задним числом осуждать себя за торопливость своих слов, брошенных в упрёк Джордану при встрече с ним там, на площади Первого Порога в Фимане.
– Прости меня Джордан, что подумал о тебе плохо, – как можно доверительнее и мягче проговорил он.
– Перестань, – отмахнулся тот. – Так мне и надо! Ты правильно на меня попёр. Иначе я до конца дней своих не узнал бы, что это значит – по-настоящему ходить во времени. В поле ходьбы. По дороге времени… Ты мне показал. Это здорово!
– Я рад за тебя, – удовлетворился Иван ответом Джордана. В конце концов, с его сердца спадала тягость несправедливого отношения к нему. – Давай выводи меня к своему настоящему. Мне, как я вижу, сегодня собственными усилиями отсюда не выбраться.
– Так ли? – вскинулся Джордан.
– Так. Пойду за тобой. Ну, веди!
Ваня, ты нам нужен
Поле ходьбы Кап-Тартара долго представлялось Ивану совершенно непонятным явлением. Впрочем, таковым оно и осталось для него: до конца не освоенной загадкой.
Его движения в нём, несмотря на бесконечное их повторение, выводящие Джордана из равновесия, долго не давали ничего, что можно было бы использовать практически.
Местный ходок капризничал, порой его заносило и он пускался в нечленораздельные размышления вслух о дураках, приходящих на его голову в Фиман лишь для того, чтобы показать ему, несчастному и ни в чём не повинному человеку, свою дурость и гордость. Всё это напоминало воркотню Сарыя, учившего когда-то Ивана ходьбе во времени. Однако он быстро научился сбивать местного ходока на другие темы, и тот, обсуждая их, успокаивался и продолжал выполнять команды КЕРГИШЕТА.
В конце концов, кое-какие проблески появились.
Оттенки – вот что стал замечать Иван, становясь на дорогу времени.
Но первое, чему он научился, – это находить вход в поле ходьбы Кап-Тартара: то тёмное пятно на площади Первого (почему именно Первого – Джордан не знал) Порога, которое, похоже, безо всякой системы медленно «ползало» по замысловатой петляющей траектории бестолковой улитой с постепенным, тем не менее, обходом фонтана.
Несколько попыток покинуть реальный мир в каком-либо ином месте Фимана неизменно выбрасывали Толкачёва к тромбу между мирами. Обратный выход в реальный мир выводил его на неизменную парковую аллею, словно сюда сходились все временные нити поля ходьбы. После чего ему приходилось возвращаться в поселение через кольцо мерцающего времени вокруг него с его плывущими картинками, раз от разу новыми, порою даже занимательными, но до оскомины надоевшими Ивану.
Джордан после каждой такой его потуги найти собственный вход в поле ходьбы Кап-Тартара встречал язвительным замечанием, что приходящим из стабильного течения времени всегда неймётся, слов они разумных, когда им говорят знающие, не понимают и… вообще. После чего следовал дежурный набор фраз о дураках и их дурости. Правда, без околичностей, так как напрямую критиковать КЕРГИШЕТА он перестал из-за уважения к нему. Да и, честно сказать, побаивался он его. За физическую мощь и за способность ответить так, что у Джордана отпадала всякая охота вступать в дискуссию.
Второе, что было важнее для Ивана, – он, входя в поле ходьбы и постоянно требуя от Джордана отчёта, что тот сейчас видит вокруг и как расположены цвета времени, стал улавливать некую слабую, едва уловимую для себя, переменную освещённость в различных направлениях пространства поля – оттенки. И постепенно, хотя и неуверенно, мог уже определить, прошлое это или будущее маячит перед ним. Бывали случаи совпадения оценок между ходоками как раз по признаку освещённости. А однажды, то ли Иван в этот раз был более внимательным, то ли дорога времени выглядела контрастней, но ему удалось вести слегка потрясённого Джордана довольно долго в лабиринте смеси различных времён: будущего, настоящего, прошлого…
Так что Иван, естественно, стал твёрже чувствовать под собой дорогу времени в поле ходьбы Кап-Тартара, и ему всё чаще думалось (и не терпелось) заглянуть в будущее временного канала, оставив до поры до времени исследование его прошлого.
Джордан, зная о его планах, осторожничал.
Он перестал говорить, что чего-то боится, поскольку, двигаясь во времени с КЕРГИШЕТОМ, ни разу не встретился с чем-то таким, что могло бы его испугать.
Теперь он не боялся, теперь он сомневался.
Он сомневался во многом.
В том числе, что заплутаем, говорил, на входе канала в каше времени. Ещё хуже, если они там вдруг потеряются; КЕРГИШЕТУ это, может быть, обойдётся и он легко выйдет в реальный мир, а как быть ему? Да и есть ли необходимость, сомневался он, вообще куда-то стремиться: ходят и ходят себе помаленьку, изучают поле ходьбы, так чего им ещё надо?
Он уже был не против того, чтобы посмотреть на реальный мир вдоль временного канала, хотя тут же высказывал сомнение: выйти-то выйдем, но войдём ли обратно в поле ходьбы именно Кап-Тартара? В Фимане вход обозначен ползучим пятном тени, а что может ожидать их там?
– Ты же выходил, – напоминал ему Иван, – и вернулся.
Непоследовательность Джордана порой удручала его. Тот мог в двух предложениях высказать совершенно противоположные мнения или сведения.
– Выходил, – уныло подтверждал местный ходок, – но ничего хорошего там не увидел.
– Вернулся же?
– Вернулся… – тянул Джордан. – Но что это мне стоило? Шагу ступить от точки зоха не смел. Шагнёшь – а вход уплыл уже куда-то…
Такие ответы наводили Ивана на мысль: местный ходок сам не знает, чего хочет, а лишь надеется на него, на КЕРГИШЕТА, который выведет его в реальный мир и потом поставит без помех на дорогу времени.
Сам же он больше интересовался полем ходьбы, считая важным для себя вначале хорошо научиться в нём ориентироваться, и уже после, если будет желание и возможности, осваивать особенности окружающего реального мира. Оттого он выжимал из Джордана последнее.
То, что его требования выжимали из того именно последнее, выяснилось после того, как местный ходок неожиданно, когда они оказались, не менее внезапно для Ивана, в настоящем, с укоризной заявил:
– Шляемся, шляемся… Ты, КЕРГИШЕТ что – двужильный? Зато я не привык… Ты бы к себе домой сбегал бы, отдохнул бы, а?
– Что это ты обо мне так обеспокоился?
– Ха! Не о тебе. О себе.
– Так бы и говорил. Но ты, пожалуй, прав. Надо сходить к себе, поговорить с Учителями.
Джордан покривил лицо в презрительной улыбке.
– С Задирой что ли? Он же…
Иван не дал ему долго распространяться по поводу негативных сторон Учителя.
– И с Сарыем, конечно. Но и с Симоном.
Джордан важно кивнул.
– Симон серьёзный человек. Сюда к нам почти не ходит, а придёт, так с дурацкими речами ни к кому не пристаёт.
– Любопытный у тебя, погляжу, критерий серьёзности. Симон многое знает и пытается объединить ходоков.
Собеседник опять покивал головой.
– Кто ещё у тебя там в Учителях ходит?
– Дон Севильяк.
– Дон Севильяк?.. А-а, Дигонов дружок. Ну, этот хоть и здоров, но смирный. Только чему он тебя может научить? У него как слово, так смех. Кто бы его самого чему поучил.
Иван с иронией посмотрел на щуплую фигуру Джордана. Да, дон Севильяк в Фимане мог подружиться только с тем, кто подстать ему самому, – с Дигоном. А Джордан росточком не вышел, мелковат для него. И в прямом, и в переносном смысле.
– Учить можно всему. Он учит меня дружбе.
– А-а, – ходок насупился, поник, помолчал.
Слова Ивана ему, по всей видимости, не понравились. Он-то здесь, как теперь знал Иван, ни с кем не дружил, а потому упоминание о дружбе кого-то с кем-то задело его за живое.
После долгого молчания поднял голову, невнятно сказал:
– Скажи, КЕРГИШЕТ… – он замялся. – А ты меня… – вновь замолчал, набрал полные лёгкие воздуха, закончил: – …когда-нибудь возьмёшь к себе? В твой мир?
Иван хотел засмеяться. Вот будет подарок для Сарыя, когда его заклятый «верт паршивый» появится у них на кухне. Это будет что-то! Но, видя переживания местного ходока, не подал и вида, что просьба его могла насмешить КЕРГИШЕТА.
– Почему бы и нет? – сказал он как можно увереннее. – Как только удостоверюсь, что могу пробить тебя в твоё будущее, так и попытаемся это сделать…
– А что проверять-то? – встрепенулся Джордан. – Мы, как с тобой встаём на дорогу времени, так каждый раз ты меня в моё будущее раз по пять пробиваешь. Будто через узкую полосу огня протаскиваешь!
– Ты это… что… – проговорил Иван, находясь в полной растерянности, – серьёзно?
– А чего мне врать-то? Сам посуди. Здесь же время на время наползает, всё вокруг, как шкура у кошки, всеми цветами раскрашено. А тебе – то невдомёк, куда ты меня тащишь.
– Что ж ты мне не говорил?! – воскликнул Иван.
Он одновременно удивился и возмутился признанию Джордана, так как немало уже поломал голову над вопросом проведения местного ходока в его будущее. Необходимо было узнать, как он будет воспринимать время у истока временного канала, там, где находился монолит будущего у него самого.
А впрочем, есть ли этот монолит? Его будущего? Может быть, он и сам, не замечая того, переходил в него?.. Э, нет! Монолит виден даже с точки зоха при входе в поле ходьбы, – решил он. Но мысли о том так взбудоражили его, что он на время позабыл о Джордане. Он смотрел на него и не видел.
Нет, он, конечно, видел, как у того округлились глаза, так как Джордан тоже был немало удивлён вопросом Ивана, но долго не отвечал на действия местного ходока.
– Тебе? – теребил Джордан за рукав Ивана. – Тебе надо было говорить?.. Я думал, ты знал. Ты же, говорю, когда идёшь, то, не разбираясь куда прёшь, и прёшь через времена, а я – везде за тобой. Обычно там у меня на грани пропасть бездонная, а с тобой…
– Вот это да-а… Любопытно, – задумчиво произнёс Иван. Всё-таки поле ходьбы Кап-Тартара радикально отличалось от внешнего ему, тому, где привык ходить Иван. Здесь везде действовали свои закономерности. – Скажи, а ты сам можешь войти в своё будущее?
– Нет! – резко и отчуждённо сказал Джордан. – Пропасть там!
Он болезненно воспринимал те вопросы КЕРГИШЕТА, которые касались его ходьбы во времени до встречи с ним. Иван уже понял это и старался обходить нежелательную тему, но разговор зашёл о слишком существенных вопросах, чтобы беречь нервы местного ходока.
– А со мной, значит, смог. И что ты при этом ощущал?
– Говорил же – огненная вспышка. Вздрогну, и всё.
Иван, не зная о том, думал, что причиной его вздрагиваний было совсем иное. Считал, что у Джордана всё-таки видение поля ходьбы – это столбы да ямы, потому-то его и передёргивало от неожиданно возникшей под ногами ямы, либо от столба, на который он его выводил.
– А при возвращении?
– При возвращении ничего не замечал.
– Да уж, – покрутил головой Иван. – Тогда… Осталось это проверить и в нашем поле ходьбы… Нет! Надо же! Ты, Джордан, где надо – молчун, а где не надо – болтун.
– А ты меня спрашивал? – возмущённо возвысил голос местный ходок и воинственно вздёрнул щетинистый подбородок.
– Однако! – занегодовал и Иван. – Ты же сам должен соображать, что к чему. Тебя в будущее протащили, а ты… Тьфу, на тебя!.. Но если это так, то… – Иван даже замер от пришедшей мысли. – Здесь, наверное, можно и других пробить в будущее! И в моё тоже…
Джордан незамедлительно окатил его холодной водой, сказав:
– Зачем это? Других-то? Они тут всё истопчут. Это ты, КЕРГИШЕТ, брось! Я с ними ходить не буду!
– Да не ершись ты! Тебе сейчас не понять…
– Куда уж нам, – обиделся Джордан. – Вы там все…
– Не все! – отрезал Иван. – Дослушай! Я вот о чём подумал. Смогу ли я здесь пробить в будущее других ходоков не для того, чтобы тебя позабавить или позлить. Если да, то появляется возможность… Для меня возможность, чтобы иметь поддержку в их лице. Там, в будущем Кап-Тартара, всё не так просто, как ты думаешь. А я кое-что знаю… Впрочем, не буду пока гадать. Надо сначала посмотреть, а уж потом решать… Ну, чего ты куксишься?
– Набегут тут, – пробурчал Джордан, отворачивая лицо.
Ну, до чего он похож на Учителя, даже репликами!
– Вот тут ты не прав. Чтобы набежали, мне, сдаётся, немало надо будет сделать. Ты думаешь, они спят и видят, как бы тебе насолить и ворваться с тобой во главе в местное поле ходьбы? Да мне их ещё придётся уговаривать, уламывать, чтобы согласились. А ты – набегут да набегут… Ладно. Я, пожалуй, схожу домой. Помоюсь от души. А то вы тут в Фимане почему-то этим пренебрегаете. Воду жалеете?
– Не пренебрегаем. Видишь ли, скоро, по всем приметам, наступит очередная эгепия. Кто моется, тот, говорят, быстрее стареет. Вот и получается так.
– С вами не соскучишься. Суеверия. Что у вас, что у нас… У нас вот этих эгепий нет, но нечто подобное процветает на каждом шагу. Чёрная кошка перебежала дорогу – жди беды. Кто-то с пустым ведром встретился – пути не будет. Это, так сказать, по малому. А то некоторые днями даже не едят. Постничают. Суеверия…
Джордан прищурился и чем-то стал походить на Симона, когда тот так же смотрел на него, будто через прицел снайперской винтовки.
– Не-е, КЕРГИШЕТ. Ты безбожник, тебе, поэтому, всё не так. А все нормальные люди…
– Я их шизофрениками зову, – вставил Иван своё мнение.
– Как их ни назови, но они…
– Всё, всё! – замахал руками Иван, словно отбиваясь от надоедливой мухи. – Выходим в реальный мир. И – я домой!
Хорошо возвращаться домой.
Там тишина и никаких временных штучек: будильник мерно, главное, уверенно отстукивает надёжные равные друг другу секунды, минуты, часы… Мир упорядочен, стабилен, неумолим в своём поступательном движении – вперёд, и только вперёд, то есть в будущее, отшвыривая назад миг настоящего, втискивая его в бездонную урну прошлого. Сейчас утро, за ним – всегда наступит день, потом – вечер. Сегодня май, а через месяц – июнь…
И это правильно. Но до поры до времени!
Вселенские законы правят до тех пор, пока пытливый ум разумного существа, порождённый ими же, не захочет проверить их на прочность или на законность.
Вот тут-то и начинается чехарда и беспорядок.
Незыблемое будто бы постоянство времени можно, оказывается, разорвать на клочки и смешать их так и по-иному, изменить вектор его направленности, прорваться назад – в прошлое и наследить в нём. Но, к счастью, время умеет безжалостно заметать эти следы, лечить раны, нанесённые ему разумом, словно ласковая мать, не замечающая и исправляющая ошибки своего любимого дитяти.
Но почему? Для чего?
Может быть, для его, этого неугомонного мыслящего существа, грядущих великих деяний? И это уже где-то такое формируется там, далеко за пределами передового будущего, где нет ещё ничего: ни Вселенной, ни Солнца, ни Земли, ни самого разума…
Предвкушая своё появление в родной квартире – как он окунётся в знакомую обстановку, выслушает ворчания милейшего Учителя, отмокнет в ванне и смоет грязь Кап-Тартара, – Иван из прошлого вошёл в стены комнаты и проявился в реальном мире…
Он проявился в реальном мире, ощутив некое неудобство при переходе, в закутке между телевизионной тумбой и стеной, так как всё пространство небольшого помещения – стандартных семнадцать квадратных метров – было буквально забито людьми. Бросились в глаза знакомые лица. Прямо перед ним, на полу, сидели плечом к плечу недавние враги: дон Севильяк и Арно; за ними, в единственном у Ивана приличном устройстве для сидения, в кресле, расположилась Манелла; и везде – многие из тех, кто ходил с ним в Кап-Тартар…
От неожиданности и понимания, что ходоки собрались здесь в таком количестве неспроста, у Ивана упало сердце: что-то случилось из ряда вон. К тому же было неприятно, что его жилище, в котором царили до недавнего времени мир и спокойствие, становилось проходным двором для всех, кому заблагорассудится в нём побывать.
А как же «мой дом – моя крепость»?
Ему-то казалось, что его квартирка – прибежище лишь Сарыю да ему самому; да вот ещё тем, кто знали о нём… О нём уже знают десятки ходоков. Тот же Арно, Манелла, что выкатила на него глаза и смотрит, будто на чёрта из пробирки.
Пришёл, значит, отдохнул…
Примостившийся на краешке диван-кровати Симон встрепенулся и коротко оповестил собравшихся ходоков:
– Вот, наконец, и он. – Дал несколько секунд Ивану на осмысление, Симон обратился уже к нему: – Ваня, ты нам нужен…
Иван, зажатый между стеной и телевизором, как только услышал слова Учителя, вдруг понял, что могло произойти. Сыграло роль бесконечное напоминание Джорданом о его безбожии и о каре со стороны богов.
– Дигон? – спросил он, стараясь выбраться из закутка.
– Он, Ваня. – Симон словно воспрянул от вопроса КЕРГИШЕТА и со значением посмотрел на присутствующих, как бы напоминая им: – Я же вам говорил! – Глухо добавил: – Он и его секта, будь они неладны!
Часть седьмая
Лживые боги времени
Ах, братья мои, этот Бог, которого я создал, был человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем богам!
Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
(Критяне) всегда лгут, даже могилу твою, о владыка (Зевс), критяне выдумали…
Каллимах. Гимн Зевсу
Камень памяти
Иван сокрушённо вздохнул.
Вот так придёшь домой, надеясь обрести в нём обитель тишины и отдохновения, а там тебя ждут, не дождутся, чтобы сразу ущемить эту надежду. Мало того, опять он зачем-то кому-то нужен! Словно без него ничего в этом мире не делается.
– Я пойду, – ни на кого ни глядя, буркнул он неласково, – обмоюсь хотя бы…
– Иди, Ваня, иди. Главное, что ты появился вовремя, – будто недозволенное разрешил Симон.
Напрямик, как если бы в лесу, где от бурелома ногу поставить негде и всё равно как идти, Иван перешагнул через длинные ноги Арно и толстые – дона Севильяка и, всем видом изображая обречённость и недовольство, побрёл в ванную.
В ней уже хлопотал Сарый, усердно готовя ученику место. Когда только успел?
– С утра горячей воды не было, – сообщил он тоном домовитой хозяйки. – Сейчас вот дали. Грязную и холодную я уже слил… Полотенце чистое. Вот… Ты, Ваня…
– Не морочь мне голову раньше времени. Дай помыться! Оброс грязью. Да ещё с Джорданом…
– Да уж, с этим поведёшься… – поддержал Сарый, но, отметив хмурый взгляд Ивана, не стал распространяться, а, отступая, осторожно прикрыл за собой дверь.
Иван громко стукнул щеколдой. На душе было муторно. Перед глазами стоял хитро прищурившийся Джордан и повторял, как заведённый, некое заклятие:
– Боги этого не любят!..
Какие, к чёрту, боги? Некоторые на этих богах свихнулись, будто других у них дел нет. И тыкают всякого своими бессмысленными представлениями…
Любят, не любят!..
А что они любят, эти боги? Знать бы наверняка, тогда бы и вести себя можно было как надо… Или как положено?.. Или как следует?.. Боги, они тоже с вывертами, подобно людям, ибо человек – «по образу и подобию»…
Ну, их всех!..
Иван брился, мылся и злился неизвестно на кого. Наверное, на всех: на себя, Дигона, Джордана, Симона, на тех же богов… Набежали сюда кому не лень! Арно откуда-то вот принесло…
Когда надо, так его нет…
А когда он мне был нужен?
Из ванной вышел и вернулся в комнату, распаренный и медлительный. В ней остались немногие, да и те, во всяком случае, некоторые из них уже, собирались её покинуть.
Разбежались, одним словом.
Впрочем, может быть, ему показалось, что здесь их было натискано под завязку? А на самом деле – всего ничего…
– Тут же Арно был? – первое, что напористо спросил Иван, поскольку в комнате с его появлением опустело: остались только Симон и дон Севильяк, а на кухне гремел посудой Сарый.
– Был.
– Откуда же он заявился? Что его к нам принесло? Опять что-нибудь неприятное с ним стряслось?
– Он-то как раз и принёс весть о Дигоне, – сказал Симон.
– А-а… Весть, – Иван почувствовал некоторое успокоение.
Весть – она и есть просто весть… Известие о чём-то. Но почему она их так переполошила?
– Так что за весть?
– Тебе самому надо встретиться с Дигоном. И как можно скорее.
– Зачем? – спросил Иван уже не так настойчиво, ожидая длинных объяснений, в течение которых, может быть, всё и придёт в норму – он отдохнёт, поест, разберётся во всём, а уж потом…
Симон тут же разбил все его планы.
– Это я тебе… Кое-что объясню по дороге к нему.
– Мы что? Идём сейчас?
– Да, Ваня.
– Но к чему такая спешка? – Иван присел на диван, развалился, показывая: он весь в отдыхе.
Симон осуждающе покачал головой.
– У меня есть свои дела помимо этого. Не менее срочные. Так что, Ваня, поднимайся и – пойдём.
– Только размечтаешься, как опять что-то надо, – медленно произнёс Иван, также медленно вставая. – Но почему вы, а не Арно?
– Он только принёс весть, а я знаю, где может нас ожидать Дигон. Давай, Ваня, поторопись, пожалуйста.
– Если бы вы были не ходок, я не удивился бы этой срочности, но какая нам разница, когда мы отсюда с вами выйдем? Вы же сами неоднократно мне о том говорили.
– Говорил. И разницы, может быть, никакой. Там разберёмся… А может быть, и нет. Дигон мне кое-что тогда рассказал… Немного, правда. Но если он прав, то есть какая-то связь времён, и не маленьких… Не пытай меня, Ваня, сам не знаю, что и думать. Поверим пока Дигону. А через Арно он передал, что нас там могут встретить неожиданности. Поэтому, – Симон помолчал, – вооружись, Ваня.
Иван тяжело глянул на него.
– А вы?
– И я тоже…
– Куда идём?
Иван нехотя экипировался. Натягивал на себя, на чисто вымытого, опять походные части одежды, требующие починки и чистки от дней ходьбы в Кап-Тартаре.
Симон уверенно назвал координаты.
– Далеко он забрался, – подивился Иван. – Я имею в виду, что это далеко для него.
– Он всегда там сидел, – сказал Сарый, входя в комнату.
– Кто же его там теперь водит по дороге времени?
– Теперь никто. Он сам ходит. Ему удалось-таки коснуться Камня Памяти. Так он называл какое-то устройство. Он к нему собирался проникнуть неожиданно. Я тогда помог ему придти в нужную точку зоха. По-видимому, у него получилось. Никто же из его недругов по секте не ожидал, что из Кап-Тартара можно вернуться.
– Камень Памяти… – Иван обул сапоги, потопал, проверяя, не жмёт ли где. – Занятно. Но тогда можно предположить, что есть нечто противоположное. То, чем до того был облучён или подвергнут иному какому-то наказанию Дигон. Скажем, Камень Беспамятства.
На постном лице Симона появилась брезгливая гримаса.
– Кто знает?
– Не надо было его вытаскивать в наш мир, – ворчливо сказал Сарый, протягивая Ивану свежий носовой платок. – Сидел бы сейчас там, не было бы проблем.
– Он за мной увязался, – поспешил напомнить дон Севильяк, что тогда он его привёл к Ивану не по своей воле.
– Что теперь говорить. Проблема есть, – уныло проговорил Симон.
Иван с каким-то странным для себя удовлетворением отметил, что Симону так же тошно от предстоящего вояжа к Дигону, как и ему.
– Сами создали…
– А по поводу названия этих Камней… – перебил Сарыя Симон. – Как ни назови, но они… Нечто подобное, наверное, и вправду есть. По утверждению Дигона, он пострадал от камня Памяти не первый. И до него как будто были.
– Были точно. О них упоминал Джордан. Но у тех это было, пожалуй, глубже. Они либо вскоре ныряли в фонтан, тот, что в центре Фимана, либо терялись на дороге времени…
– Это не обязательно от Камней.
– Это они от дурости, – сказал дон Севильяк. – Так Джордан говорит. Глаза, говорит, у них стекленеют…
– Да, Учители. Я хочу сказать о Джордане. У него оказалось интересное видение времени в поле ходьбы.
– А чего удивляться-то? – неприязненно бросил Сарый. – У него всегда всё было наперекосяк.
– Удивляться есть чему, – настоял на своём Иван.
Он в нескольких словах рассказал о феномене ходока из Кап-Тартара видеть время в цвете.
– Я же говорю, – опять не остался в стороне Сарый со своим мнением, хотя его явно заинтриговало поведанное Иваном.
– Первый раз слышу, – подумав, сказал Симон, но не в пример Сарыю удивления или особой заинтересованности к новому эффекту не выказал, вернув разговор к предыдущей теме. – Дигон внезапно появился и стал, как говорится, на тропу войны против секты. Не один. У него там как будто появились единомышленники.
– Из секты? – спросил Иван, засовывая пистолет под ремень.
– По-видимому. Встретимся – узнаем.
Иван подержал в руках свою измызганную походную куртку, брезгливо поморщился и отложил в сторону. Покопался в кладовой и накинул на себя другую, старую и поношенную, но чистую, камуфляжную, оставшуюся у него ещё от службы в армии. Он её иногда надевал на рыбалку.
– Наверное, узнаем. Но они из секты или нет?
– Это важно? – спросил Симон.
Он спросил, но вопросу Ивана и своему значения не придал.
– Не хочу думать плохого, но среди примкнувших к нему могут оказаться шпионы от секты. Не дураки же они там все. Раз появились противники, значит, нужны разведчики в их среде. Закон борьбы. Тем более, среди своих. Своих всегда надо бояться… Мы идём?
– Да. Но я тебя понял. Всё может быть.
Иван оглянулся на Сарыя. Тот сомнамбулически улыбнулся и сделал ручкой. Дон Севильяк закивал головой, как будто порывался что-то сказать, но не сказал.
– Дайте руку, Симон. Так быстрее пойдём, но вести меня будете вы. Координаты – это ещё не настоящая точка зоха.
– Согласен.
Они стали на дорогу времени.
– Вы с кем-нибудь из них встречались? Я о тех, кто примкнул к Дигону как единомышленники?
– Видел двоих. Мельком, правда. По сравнению с Дигоном заморыши какие-то. Одна кожа да кости. Дигон говорил, они укрылись от секты далеко, но у них там, в секте этой, что-то есть, чтобы своих находить, куда бы они ни спрятались. Да и кимер у них так себе, тысячи на две.
– Кроме этих двух, ещё кто-то есть?
– По словам Дигона, да.
Они подходили к нужной точке зоха.
– Вот что, Симон. Я что-то вбил себе в голову, может быть, не то. Но сделаем так. Вы сейчас выйдете один и вернётесь сюда только с одним Дигоном. А я похожу тут вокруг, посмотрю. Я вас найду, если здесь, конечно, ничего такого нет, о чём я думаю.
– Хорошо, Ваня. А если есть?
– Если есть… Тогда… Кстати, Симон. Дигон вышел с нами из Кап-Тартара в тысяча сто… э-э… ну да… сорок седьмом году до нашей эры. Это его предел в будущем?
– Он там как раз на грани. Для него этот вход, может быть, ещё даже закрыт. Тоже надо выяснить. Хотя он, если верить ему, конечно, может войти в своё будущее.
– Даже так? И как далеко?
– Понятия не имею. Он намекнул – я запомнил.
– Тогда будем думать, что не закрыт. Давайте сделаем так. Что бы ни случилось, встретимся на Пулковских высотах в полдень того же дня, то есть шестого мая.
– Стал ты, Ваня, подозрительным.
– Вас послушаешь, по неволе станешь.
– А ты меньше слушай! Ходить во времени – это, само собой, не просто так поле ходьбы перейти. Но ведь ты, Ваня, если бы мы тебе не говорили… – Симон попридержал руку Ивана. – У тебя во всём нетерпёж, вот мы и посвятили несколько слов некоторым негативным сторонам ходьбы во времени, чтобы ты не слишком-то рыскал по годам и тысячелетиям и реже совал свой нос, куда не следует.
Иван от такой откровенной отповеди даже онемел на несколько мгновений.
Нет, это же надо!
Они, оказывается, посвятили ему несколько слов, а?
Но что тогда скрывается за оставшимся их многим числом? Может быть, то, что во время вообще нельзя уходить? И потом… Куда и когда это он сунул необдуманно свой нос?
– Ну, вы… даёте… стране угля, мелкого, но много.
– Оставь, Ваня! Хотя причём тут уголь, я не совсем понял. Но ты прав. Я о том мог бы сам подумать, прежде чем тянуть тебя сюда. Итак, встречаемся на Пулковских высотах, в полдень.
– Да. А я побуду пока здесь.
Симон ушёл в реальный мир, а Иван походил в прошлое-будущее; поле ходьбы было чистым. Затем, для очистки совести, чтобы быть совсем уж уверенным, расширил свои поиски в ширину потока времени и тут же наткнулся на корточках сидящего жилистого мужичка, оголённого по пояс. Он зажимал обеими руками широкий и длинный – смесь мясницкого и забойного – нож и держал его между коленей.
Явление из небытия человека в поле ходьбы, к тому же превосходившего почти на две головы вооружённого ножом, по-видимому, оказалось для последнего совершенно неожиданным и неприятным. Он заморгал выгоревшими ресницами. Его явно индоевропейский облик дополнялся короткой, но густой чёрной бородой от уха до уха; она задвигалась, словно ходок что-то дожёвывал.
Кто это был – свой или чужой – Ивану разбираться не хотелось.
– Ты кто? – делая угрожающее лицо, вопросил Иван.
Ему показалось уместным вести себя именно так: глаза навыкате, гримаса – разведённые губы с показом зубов – и свирепый голос.
Незнакомец пружиной подскочил на месте, замахнулся. Иван едва успел перехватить руку с секачом у своей груди. Выше дотянуться мужичок не успел, да и не доставал из-за роста, но силы у него хватало, так что пришлось с ним основательно повозиться, прежде чем удалось завести вооружённую руку за спину и выбить нож, тут же исчезнувший в поле видимости дороги времени.
Иных действий Иван не предпринимал, да и выбора в его положении особого не было. Надо было выяснить, что этот ходок так легко одетый в поле ходьбы, где не совсем уж и жарко, делал в назначенной Дигоном точке зоха выхода в реальный мир? Он мог быть стражником или наблюдателем, поставленным самим Дигоном, но в такой же мере правоты – и соглядатаем от секты, сидящим в засаде.
– Так кто ты?
Пойманный в ответ лишь мычал; он либо не понимал Ивана из-за незнакомства с языком, коим пытался тот с ним общаться, либо сопротивлялся молчанием.
Так долго продолжаться не могло, и на что-то надо было решаться. Отпускать его просто так Иван не хотел, поскольку следовало всё-таки выяснить, кто он и что, но и пробивать его на Пулковские высоты, не зная его кимера и настоящего, – тоже не собирался.
Но и не убивать же…
Оставалось одно, и Иван, недолго поколебавшись, вышел вместе с мужичком в реальный мир.
