Виктор Васильевич Ананишнов
Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3
– Кейт… – чётко назвался патрульный, дёрнулся, как проснулся, увидел, что перед ним не высокое начальство, а какие-то бродяги, ощерился. – А ты кто такой? Эй! – крикнул он. – Ко мне!
Из-за его спины выступили и поравнялись с ним ещё двое, одетые таким же образом, правда, один из них обулся в высокие сапоги. Возможно, у них имелись какие-то знаки различия, но погоны, петлицы, нарукавные и нагрудные нашивки отсутствовали. Тем не менее, подошедшие находились в явном подчинении у ведущего с ходоками переговоры.
С их появлением ходоки, кто сидел, встали, придвинулись друг к другу ближе.
Реплика Арно в адрес Ивана, нерешительность последнего и появление новых действующих лиц почему-то показалось дону Севильяку смешным. Он разразился своим неповторимым хохотом, немало удивив незнакомцев.
Зато вывел Ивана из столбняка.
– Перестань! – бросил он дону Севильяку и, переходя на местный язык, сказал: – Нам бы не хотелось вмешиваться в перестрелку. Мы – вояки ещё те. А это, – он кивнул на свой автомат, висящий на шее, – мы подобрали по дороге, чтобы быть как все и показать всем, что мы вооружены, и нас трогать не стоит.
Незнакомцы с заметным недоверием выслушали Ивана. Им приходилось смотреть на него снизу вверх, поскольку ростом они едва ли достигали Джордана и Шилему, а по сравнению с ним и остальными ходоками и вовсе казались подростками.
Иван живо сообразил, что именно так он и ходоки смотрелись в их глазах.
Оттого, наверное, его миролюбивое высказывание показалось им не только насквозь лживым, но и подозрительным. Троица как по команде шагнули назад, крепче ухватили оружие, а первый задал вопрос, от которого недавно отказался:
– А как вы сюда попали?
– Ну вот, началось, – сказал Хиркус. Он вышел вперёд перед ходоками, откинул в сторону руку и встал в позу. Голос его задрожал, когда он начал громкий, но бессвязный монолог: – Разумеется! О, разумеется, чудеса бывают, – заявил он. – Отрицать, что господь бог или царица небесная иногда являются людям, значило бы идти против законов природы… А? – не дожидаясь ответа, Хиркус задал новый вопрос: – Отрицать, что дьявол может вселиться в человека, значило бы впасть в прискорбное заблуждение… А?.. Все мы знаем такие случаи. О, Кейт, верный страж и рыцарь!.. Чудеса случаются! Сказано, что сверхъестественные явления бывали во все времена. И невозможно обо всех упомянуть, так, кто же может сказать, откуда мы и как явились в этом мире! Кто может ответить? О, Кейт!.. Никто!.. А потому не спрашивай, не будь так жесток и несправедлив к гонимым обстоятельствами, и бог пройдёт мимо и не покарает тебя!..
Патруль ожидал, по-видимому, всего, но не страстной речи Хиркуса. Один из них, молодой и скуластый, блаженно заулыбался, другой открыл рот, будто решил уловить и проглотить сказанное Хиркусом, а на лице командира, только что подозрительного и сурового, появилась растерянность.
– Артисты, что ли? – неуверенный в своей догадке, выдавил он из себя. – Но как вы сюда попали?
В последней фразе уже не было требовательности, преобладало удивление и даже соболезнование.
– Артисты мы, артисты, – подхватил Жулдас. – Вот, смотрите!
Он наклонился, подобрал камешки и стал ими жонглировать. Незнакомцы с восхищением следили за мельканием рук и камней.
– КЕРГИШЕТ, надеюсь, мы не будем воевать. Надо уходить куда-нибудь, – сказал Арно на языке ходоков так, чтобы его слышали все. – Покажем им истинный цирк. Растаем в воздухе…
– Если только нас снова на это же место после перехода не выведет. Здесь уже стало тесно. Вот тогда будет цирк.
– Достаточно отскочить метров на сто.
Возможно, они так бы и сделали, оставив патрульных с разинутыми ртами от неожиданности, если бы не норовистый характер Шилемы.
– Мы умеем ещё и так! – с этими словами она набросилась на невольных зрителей.
Ни те, ни ходоки не успели ничего предпринять, как три автомата валялись у ног Ивана, а ошеломлённые внезапным нападением незнакомцы лежали на земле.
– Вот дура! – воскликнул Джордан. – Она же…
– Уходим! – оборвал его Иван и рванул за руку, становясь со всеми на дорогу времени.
В поле ходьбы стало темнее и холоднее, отблески сполохов проявлялись лишь матовыми бликами, как если бы кто-то громадный встряхивал подстать себе огромные белые полотнища. Передовое будущее подступило вплотную. Этому миру оставалось существовать совсем немного.
Часы?..
Можно было только догадываться, какая сейчас кипит работа под руководством Пекты где-то здесь невдалеке. Создатели канала, наверное, тоже считают часы и гадают: успеют или не успеют?
Возможно, только Иван знал точно. Успеют!
Однако вид поля ходьбы рождал нервозность.
Ведь Первопредок Эламов вспоминал исход как бедствие. Защитники лаборатории, а может быть, целого института времени, возглавляемого Пектой, вот-вот откажутся сдерживать толпы, что стеклись сюда в ожидании исхода. Они хлынут в открывшийся канал со всех сторон в прошлое, который захлопнет за ними навсегда двери, ведущие в будущее, но даст возможность существовать без боязни превратиться ни во что не только им, но и потомкам.
Поэтому ходокам не следовало куда-либо передвигаться по дороге времени, иначе их выход в реальное время мог попасть именно в столпотворение. Но и задерживаться на ней – тоже рискованно, неизвестно, что на ней будет происходить в момент возникновения канала Пекты.
Ходоки постояли кружком, голова к голове, едва различая лица напротив. Шилема и Джордан оказались под своеобразным навесом более высоких членов команды. Округа гудела. Чтобы говорить, приходилось сильно повышать голос.
Иван хотел высказать Шилеме своё большое «Фэ!», но философски решил: что произошло, то произошло. Сказал лишь:
– Шилема, побереги нервы.
– Вот ещё! – с возмущением отозвалась временница и дёрнулась в руке Ивана. – Вы бы без меня так бы ещё и стояли перед ними, изображая из себя клоунов. И потом, я же их легонько…
– Хо-хо! – подал густо дон Севильяк.
– Что ты понимаешь в этом? – обиделся Хиркус. Он считал себя артистом, а не клоуном. – И чего добилась? Теперь стоим тут… Ну и что?
– А ничего! – легкомысленно отрезала Шилема. И тут же словно удивилась: – И, правда, чего стоим?
На вопрос Шилемы никто не ответил.
Наступил, пожалуй, переломный момент их похода в мир, готового умереть. По всему, это понимали все, и каждый решал, как поступить дальше. По крайней мере, так показалось Ивану, и он был недалёк от истины.
Сам Иван до сих пор намеревался проникнуть в создаваемый временной канал с надеждой, уже потерявшей остроту, встретить Напель. А мотивы дальнейшего пребывания здесь у других оказывались разными, хотя и созвучными. Напрашиваясь в команду КЕРГИШЕТА, каждый из ходоков лелеял одно: посмотреть, поучаствовать.
По крайней мере, так вначале, наверное, и представлялось им, пока они добирались сюда через Кап-Тартар, поле ходьбы Фимана, в будущее Ивана.
Это пока, потому что они ещё не знали, что им готовит грядущее, то будущее, которое определяется чередой событий их личной жизни, а не творимого потоком времени …
Они только хотели посмотреть, как в параллельной струе, далеко разошедшейся с той, где они ходили во времени, совершается грандиозное таинство ликвидации неудачной, дефектной или, может быть, экспериментальной, а то и резервной, но уже выполнившей своё предназначение, ветви развития планеты и того, что в ней существовало, как непоколебимая реальность. Такое событие, величественное и притягательное своей ужасной кончиной, естественно, привлекало ходоков, с первых шагов ходьбы во времени знакомых непосредственно или понаслышке о перлях.
Да, некоторые из них старались избегать встреч и всего того, что могли принести им представители иного мира.
Но были и другие, которые, напротив, жаждали подобных встреч, чтобы пощекотать нервы, притупленные долгой жизнью и усталостью. И уж тем более, проникнуть к ним и посмотреть разыгрывающуюся трагедию, подогретую необычностью исхода из будущего в прошлое больших масс людей по искусственному временному каналу.
К таковым относился Хиркус.
Его интересовали страсти.
Страсти, которые никто не придумывал. Их не облекали в искусственные роли, они не обрабатывались актёрами и не ставились режиссёрами. А истинные страсти, когда у страждущих нет надежд ни на что: ни на спасение, ни на возможность оставить о себе хотя бы имя на камне или бумаге, ни на то, чтобы быть отмщёнными.
Здесь Хиркус надеялся найти для себя богатство новых образов, выразительных движений лицевых мускул и рук, динамику колоритных поз…
Арно также привлекало сюда. Однако ему хотелось увидеть сам процесс гибели целого мира, который при этом можно наблюдать со стороны, ни чем не рискуя. Не более того. Именно – целого мира. А как там случиться в частностях, в том числе и с людьми, имеющих несчастье здесь родиться и жить, его особенно не волновало.
Вот Шилеме не надо всего этого, ей всё равно.
Её напускная грубость питалась неустроенностью жизни. Не красивая, угловатая и мужиковатая, не познавшая за долгие годы не только радости материнства, но и редкой и не счастливой близости с мужчиной, она бесцельно моталась по векам, находя в них для себя только то, к чему имела способности и желания их применить. А их у неё – со счёта не собьёшься, всего ничего – кого-то укротить или направить на путь истины, как она её понимала, кому-то отомстить за обиды, якобы ей нанесённые вольно или не вольно. Но даже такое, казалось бы, вечное чувство страдает от своего постоянства и повторения. Оно приедается, тускнеет и всё чаще наводит тоску, невыносимую скуку. Бежала бы куда-нибудь, но из врождённого кимера не выпрыгнешь и в чужую струю времени не перейдёшь.
Оттого попасть к КЕРГИШЕТУ и бежать от самой себя и проторенных дорожек во времени, стало для неё делом жизни и смерти. О последнем, то есть о смерти, она, конечно, не думала, считая себя неуязвимой и умеющей вывернуться из любой напасти, коль скоро она на неё обрушиться.
И она безраздельно верила КЕРГИШЕТУ.
И верила мужчине!.. Она, временница!..
Сколько себя помнила, такое доверие она испытывала когда-то только к своему отцу. Все её выпады в адрес Ивана, демонстрация независимости вплоть до отчуждения и резкостей – всё это, как ни странно, основывалось на доверии к нему. Она безоглядно считала, что этот ходок, мужчина, человек никогда не бросит её в беде. Она даже сама не понимала, почему так надеялась на него…
Вот отчего ей было всё равно в том смысле, что куда направляется КЕРГИШЕТ, туда и она. А он худого не придумает, в том она была уверена беспредельно,.
Дон Севильяк также считал нужным идти с Иваном.
Рядом с ним он ощущал себя на дороге времени совершенно иначе, чем когда шёл по ней один. Верт от природы, медлительный, словно плывущий в вязкой массе времени, с Иваном он познал радость движения через толщу времени в ритме ренка. Он заметил, что порой, идя с Иваном, рука об руку или просто вместе с ним в поле ходьбы, у него исчезали некоторые закрытия, те, что до того сотни лет у него выступали препятствием для выхода в реальное время. Он, как и Шилема, не выбирал пути и что надо сделать в следующее мгновение, а следовал правилу – куда Ваня, туда и он.
Ему даже стало нравиться выбранная позиция, потому что не надо самому ломать голову, выбирая дорогу времени, и как поступить, если что-то произошло. Когда выбираешь не сам, а кто-то, можно надеяться на необычное, неизведанное и, естественно… забавное.
Во всех мирах столько нелепого и смешного, но большую часть он уже и повидал, и везде посмеялся, так что стало всё труднее находить веселящие сердце жизненные ситуации, нагромождение глупостей и просто – курьёзное.
Зато вся эта затея – посмотреть на отживающий своё время мир – сложнее складывалась у Джордана.
Он уже не раз подумал о своей промашке. Не надо было ему идти со всеми, а следовало остановиться у кромки будущего для КЕРГИШЕТА и подождать возвращения команды, как он это сделал, когда КЕРГИШЕТ в первый раз уходил разведать, что там, за гранью времени, твориться.
Единственное, что удерживало от просьбы к КЕРГИШЕТУ вернуть его назад, было далеко от намерений и желаний других ходоков. Его не волновали, вернее, почти не волновали происходящие с командой перипетии, хотя он горой вставал на стороне всех действий КЕРГИШЕТА. А кого ему поддерживать? Не временницу же? Или Арно?..
Причина же, по которой он держался и за КЕРГИШЕТА, и за команду, осталась в Фимане. Там назревала эгепия, тот непонятный и неприятный для обитателей Кап-Тартара временной скачок, когда всё живое в короткий – минуты – срок становилось на много лет старше, старее, дряхлее. У них начиналась новая эония.
Джордан пережил уже несколько эгепий, воспоминания о которых портило настроение и вкус к жизни. Да и кому понравится, если ты прикрыл глаза, чтобы моргнуть, а, открыв их, вдруг ощущаешь в себе нерадостные перемены. Слабеют мышцы, зрение и слух. Чаще посещает усталость и уныние от созерцания своего и чужих образов – всё не так. Появляются морщины там, где их недавно не было, голова покрывается сединой, в голове какие-то глупости…
Правда, первые эгепии, делавшие его отроком, юношей и затем мужем, ожидались как приятные и желательные. Но когда это было? Всё те приятные чувства позабылись и истёрлись в памяти. Сейчас осталось лишь одно тягостное ожидание неизбежного ухудшения самочувствия и отказа от привычных ощущений окружающего. Бегство из Фимана с КЕРГИШЕТОМ могло сдвинуть наступление эгепии на более позднее время, а то и вовсе не дать ей наступить.
Джордан питал надежду…
Пожалуй, только Жулдас в любой момент мог повернуть назад, подальше от разрушений, людских страданий и, вообще, ото всего, имеющего в своём запасе существования не века, не годы, даже не часы.
Всё-таки, как ему казалось, он поступил опрометчиво, так легко согласившись пойти с КЕРГИШЕТОМ.
При встрече, когда Арно привёл его к нему, приглашение показалось заманчивым, так как у него наступил кризис; он был в отчаянии от постоянных неудачных походов в прошлое, где каждое его появление сопровождалось какой-нибудь нелепой случайностью. Почему-то его внешность всегда привлекала нездоровое внимание, как бы он не подстраивался под эпоху в одежде, в поведении. Натыкался на языковые барьеры. А чужих во все времена побаивались, к ним относились с подозрением, их не любили и не любят до сих пор. Постоянно ощущать себя белой вороной, что может быть нелепей для человека, которому хочется посмотреть, развлечься, повеселиться, побыть самим собой?
Да и вообще, последние годы для него прошли не так, как хотелось бы. Глупо и бесцельно. Подружился с Осикавой, обрёл нечто новое и будто бы постоянное, а тот втянул его в компанию Радича. Вначале там показалось всё интересным. Непривычные речи, вольности и дозволенности подстёгивали к свершениям необдуманных поступков, казавшихся любопытными и занимательными. Но те, кому они себя противопоставили, быстро разобрались с ними. Радич и Гнасис куда-то сбежали и канули в вечность прошлого. От нечего делать он подался к Аранбалю как к человеку, хорошо знающему, чем можно заняться во времени. Но после памятной встречи с КЕРГИШЕТОМ разочаровался и в Аранбале, поняв, наконец, чем тот занимается на самом деле.
Когда КЕРГИШЕТ пришёл к нему с предложением, он обрадовался. Понадеялся, что встряхнётся, поскольку вот уже почти месяц сидел в настоящем безвылазно… Поверил и увязался за КЕРГИШЕТОМ и – вот вновь без внутреннего удовлетворения.
Но отступать назад не позволяла гордость, она же заставляла не распространяться на эту тему ни словом, ни поведением. Вот если все решат покинуть перливый мир, то он сделает это с превеликим удовольствием…
Хотя вопрос Шилемы относился, как будто, ко всем, но отвечать на него должен был ни кто иной, как руководитель команды. Все ждали, что он скажет.
– Ты провокатор, – с укоризной произнёс Иван. – Мы ушли сюда из-за тебя, вот и отвечай на свой вопрос, почему нам приходиться здесь стоять и что нам теперь прикажешь делать?
– Я? – возмущённо воскликнула Шилема. – Почему я? Это ты должен…
Дон Севильяк гукнул в разобравшем его смехе. Коротко хохотнул Арно, что-то пробурчал Джордан.
– Я никому не должен! – с нажимом напомнил всем Иван утверждение, набившую ему уже оскомину. – Вспоминайте и думайте все, где нам сейчас лучше проявиться? Мне показалось или так оно и есть, что там невдалеке расположена какая-то башня?
– Башня точно была, – подтвердил Арно.
– Я также её видел, – сказал дон Севильяк. – Зачем она нам?
– Затем, что на неё можно подняться и сверху осмотреть, что твориться вокруг. Да и чтобы никто к нам больше не приставал. Если, она, конечно, необитаема.
– Мы её можем захватить, если даже в ней кто-то есть, – воинственность Шилемы не улеглась.
– Остынь! Выходим к башне или… Как получится. Всем сразу искать вход в неё. Всё! Разом!
Гул дороги времени сменился громкими беспорядочными звуками реального мира.
До башни ходоки не дотянули метров сто, но даже такая точность удовлетворила их. Могли промахнуться на большее, а то и уйти от неё вообще в противоположную сторону, так как на дороге времени не осталось никаких знакомых ориентиров.
Напрямик идти мешали заборы. Впрочем, здесь уже до них кто-то решал подобную задачу, оставив после себя дыры и лазы. Дыра в ближайшей каменной городьбе оказалась как раз на пути к башне. Ходоки гуськом двинулись к ней и внезапно наткнулись на небольшой табор людей, притаившихся в густом кустарнике, растущим вдоль забора.
Появление ходоков испугало их, дети пискнули и спрятались за спины взрослых, те, в свою очередь, прижались, кто к каменной кладке, а кто подался глубже в кусты.
Иван поднял руку и успокаивающе помахал им открытой ладонью. Втянув шеи, люди не сводили горящих глаз от внезапных визитёров. По всему, сидели они тут уже давно. Дети не могут без движения, им позволяли играть, на земле начерчены клеточки, по которым они прыгали. На кустах у каждого семейства повешены куски штор или одежд, чтобы отгородиться от остальных. Стоял тошнотворный запах мочи.
Ходоки, низко кланяясь, уже протиснулись сквозь дыру, когда за ними раздались отчаянные голоса. Кто-то объявился сюда следом за ними и с весёлым глумлением выкрикнул:
– Здесь они, лишние! – и дал автоматную очередь по кустам.
Замыкающий цепочку ходоков Жулдас сдёрнул автомат с плеча и выглянул за пролом в стене. К нему, мешая один другому, с одного боку притиснулся Иван, с другого – Хиркус, сзади навалился Арно.
Что это были за люди, а их оказалось четверо, но они пришли сюда убивать тех, кто прятался ото всех, практически живя здесь в ожидании исхода по временному каналу. И эти четверо, похоже, решили взять на себя роль чистильщиков, избавляя будущий канал от лишних, по их мысли, претендентов на его использование.
Они явно были либо пьяны, либо приняли ещё что-то. Они выкрикивали лающе бессвязные фразы и словно нехотя постреливали в кусты.
– Ах вы, сволочи! – процедил сквозь зубы Жулдас, беря на мушку пришедших убивать людей.
Короткая очередь Жулдаса свалила двоих, двое других закрутили головами. Они не ожидали отпора. Растерянность стоила им жизни, когда Хиркус присоединился к Жулдасу.
Арно полез посмотреть, кто это был, но Иван остановил его, заметив брезгливо:
– Муть сейчас всякая поднимается со дна. Законов нет, запретов тоже нет. Нужны они тебе? Идёмте к башне! Хотя, честно скажу, эта дикость стала приедаться.
– Кому нравится?
– Если бы не нравилось, никто бы не стрелял, – резко возразил Арно Джордану. – Люди не догадались бы, что нужны автоматы. Но всегда найдётся любитель пострелять в себе подобных.
– Уж это точно, – со злостью сказал Иван, вспомнив такого любителя, убитого им в руинах Лондона. – Хлебом не корми…
Они проходили мимо новой кучки запуганных людей. Они для кого-то тоже могли оказаться лишними, от них они прятались и сидели смирно, не выдавая себя ни активным движением, ни громкими голосами.
Солнце, склоняясь на запад, зашло за тучи, окаймляющие трубу светлой атмосферы над поселением. Она то расширялась, то сужалась, словно дышала, давая возможность краешку светила иногда бросать последние лучи на землю. Вокруг тогда всё вспыхивало и оживало на краткие мгновения. Солнце пряталось, и всё погружалось в тоскливый сероватый полумрак.
Башня
Наконец, вышли к высокому, проломленному в нескольких местах, кирпичному забору. Он огораживал башню, тоже сложенную из красного кирпича. Походила она на обыкновенную привокзальную водокачку, кои ещё остались на родине Ивана.
Башня входа как такового не имела. Вернее, он был, наверное, когда-то, но сейчас он находился под грудой отходов и всякого хлама, свозимого сюда, по-видимому, со всего городка. Кровати и диваны, шкафы и столы, одежда и обувь, игрушки и размочаленные книги – всё это громоздилось вокруг башни до первого, то есть видимого ряда щелей в стене, бывших когда-то окон; сейчас они зияли чёрными вертикальными штрихами.
Ходоки разделились на две неравные группы, Обежали, спотыкаясь на каждом шагу, башню, вновь собрались вместе.
– Что, у них места не было, куда это всё сваливать? – возмутилась Шилема. – Я бы им…
– Да, здешняя власть за порядком не следила, – поддержал её Джордан, но, осознав, что он оказался в одном мнении с временницей, замолчал и отвернулся от Шилемы.
– А нужно это было ей? – сказал Арно. – Другое дело, как пробраться в башню.
– По этой куче можно добраться до окна.
Первым на предложение Жулдаса откликнулся дон Севильяк, с сомнением разглядывая рыхлое образование с торчащими во все стороны ножками, спинками, кусками досок. Уж очень ненадёжной выглядела эта импровизированная лестница.
– Добраться? Да она рассыплется под нами. Только тронь её. Без ног останемся.
– Без рук тоже, – хмыкнул Хиркус, то ли соглашаясь с доном Севильяком, то ли иронизируя его выводу.
– Так оно и есть, – пробасил дон Севильяк и решил продемонстрировать своё предположение. – Он ухватился за угол оконного переплёта, выступающего из-под кучи. – Во, смотрите!
Однако, оказалось, смотреть было не на что. Дон Севильяк пыжился, лицо его наливалось томатным цветом от неимоверной натуги, сапоги прочертили глубокие борозды по земле, а переплёт только хрустел в его руках, но не поддавался. Хрустели и кости ходока, решившего всем показать рыхлость и ненадёжность кучи. Кончилось тем, что одна перекладина сломалась с треском, и дон Севильяк под громкий смех ходоков кувырком полетел назад.
Он сидел на земле, таращил глаза и долго не расставался с обломком, баюкая его в руках. Потом медленно встал, поправил рюкзак, автомат и только после этого расстался с неожиданной добычей.
– Надо подниматься по одному. Тогда она точно не провалиться под ногами, – воспользовался моментом Жулдас. – Да и посмотрите. Здесь этот мусор давно уже лежит. Слежался… Как КЕРГИШЕТ?
– Придётся. Но ты предложил, ты и начинай. И посмотри сверху сразу, нет ли кого подозрительного поблизости? Патруля или… других? Подай знак.
Куча, похоже, улежалась по-настоящему. Это могло развеять опасения дона Севильяка. Но он не торопился подниматься, пропуская вперёд за Жулдасом Хиркуса, а затем и Арно.
Все трое легко добрались до окна и один за другим скрылись в нём. Стало ясно, что для Шилемы и Джордана такой подъём – сущая безделица.
– Твоя очередь, – предупредил Иван дона Севильяка. – Не хватало, чтобы ты здесь остался, когда мы поднимемся. Давай, дорогой, давай! Смелее!
– Я сейчас, Ваня, – суетливо отозвался дон Севильяк.
Он поводил перед глазами большим пальцем, что-то пробормотал, вызвав усмешку у Ивана и нелицеприятную реплику Шилемы, и, резко выдохнув, стал карабкаться вверх. Под его руками гнулись металлические штыри, дважды обламывались ножки столов. Куски деревяшек далеко улетели от его досадливых отмашек.
Полпути он одолел без помех. Он оглянулся с видом победителя, оскалил зубы в улыбке.
– Ого-го! – прогремел его победный клич.
И тут внутри кучи что-то крякнуло, она стала стремительно оседать. Точнее, не сама куча, а та её часть, на которую только что ступил дон Севильяк и на мгновение остановился.
Провалившись по грудь, он в выражениях не стеснялся. Его густой бас заставил резонировать башню. Округа наполнилась гулом. Он перекрыл звуки перестрелки и взрывов не только в городке, но и на его периферии.
– Сюда бегут вооруженные люди! – крикнул Арно, выглянув из окна. – По всему, солдаты.
– Наверх! – скомандовал Иван Джордану и Шилеме. – Не здесь! С того края. Я к дону Севильяку. Арно, прикроешь!
– Мы готовы.
Дон Севильяк барахтался в куче, в бешенстве круша её содержимое, всё, что попадалось под руки. Как от смерча в стороны разлетались камни, какая-то ветошь взлетала причудливыми птицами, куски деревяшек.
Ивану пришлось отбиваться от летящих в него предметов.
– Ты можешь остановиться? – прикрикнул он.
Дон Севильяк непонимающе вращал глазами. Наконец затих.
Но Ивану ни как не удавалось к нему подобраться. Он сам чувствовал под собой ненадёжную опору. Дон Севильяк своей массой нарушил равновесие, и там, в недрах кучи происходили опасные сдвиги.
Забор, в давние времена огораживающий башню пестрел проломами. К одному из них бежали стражи порядка или солдаты некогда регулярной армии, а дон Севильяк ни какими усилиями не мог выбраться из завала.
Иван от безнадёжности выругался.
– Заройся и сиди тихо! – предупредил он дона Севильяка.
Прежде чем солдаты, одетые в холодно-тёмную униформу, появились у подножия башни, Иван уже спрятался в ней.
За окном надо было спрыгнуть вниз на деревянный настил. Внутри по периметру башни стояли какие-то металлические короба, возможно, выброшенные не то остовы холодильников, не то просто когда-то располагавшиеся здесь лари. На следующие этажи башни, перекрытые двутавровыми балками и таким же деревянным настилом, вела узкая лестница, вмонтированная с одной стороны в стену, с другой ограничивалась перилами. В воздухе висел стойкий запах прели и гниющих отходов.
Ходоки притихли. В окна решили не высовываться. Но и оставаться в неведении, что будет происходить снаружи, тоже не следовало. Иван глубже натянул на голову капюшон и, встав на короб, притаился сбоку окна и выглянул через нижний его угол.
К его удивлению и даже некоторому удовлетворению внизу разыгрывалась сценка, многократно повторяющаяся и памятная Ивану со времени службы в армии. Уже через минуту наблюдения он, глядя на солдат, мог предположить, как они поведут себя дальше.
Есть командир и его подчинённые. Вот они прибежали на непонятный крик помочь или наказать, а здесь никого. Где тот, что подал голос? – задавал каждый из них вопрос.
И, естественно, они могли предполагать два возможных варианта, что произошло.
Первый. Некто крикнул, но пока патруль добрался сюда, где находился источник звука, тот уже убежал. Для солдат это лучший вариант: сбежал, так сбежал. Не бегать же за ним. Они выполнили приказ, проверили, никого не нашли и могут заняться другими делами.
Второй вариант для них намного пакостней: надо обследовать башню, вдруг, кричавший укрылся в ней и теперь носа не кажет?
Командир – длинный как жердь, с бравой выправкой старого службиста, явно считал, что башню надо бы проверить. Но кому охота лезть наверх да ещё по этому завалу хлама? Поэтому подчинённые заверяли его в обратном, и горой стояли за первый вариант – сбежал.
К тому же эти вояки, хотя и одетые в форменную одежду недавней, возможно, регулярной армии, уже подверглись тлетворному влиянию последних дней их мира. Пожалуй, здесь ещё не дошло до состояния стражников Эдварда, но никто из солдат на настойчивый призыв командира проверить башню не собирался. Они препирались, посмеивались, отводя лица в сторону, мялись, но с места не двигались.
Перебранка кончилась тем, что командир сдался и махнул рукой следовать за ним.
Они бы так и ушли, но дон Севильяк чихнул, разметая вокруг своей головы мусор во все стороны.
Хиркус схватился за голову, а Арно сквозь зубы процедил:
– Ему надо было нос залепить… Да и рот тоже.
Шилема и Джордан на мгновение словно нашли друг друга, втянули головы и прижались плечами. Жулдас стащил с плеча автомат и бесшумно придвинулся к ногам Ивана, готовый вскочить к нему на подмогу. Сам Иван не видел переживаний своей команды и не слышал их тихих реплик. Он обратился весь в ожидание, что же последует за выходкой дона Севильяка.
Командир словно ожил, приободрился, с вызовом оглядел своих солдат, всем своим видом показывая, как он был прав, а они – нет.
– Эй! Кто там? – крикнул он зычно и весело. – А ну, вылезай!
Ему пришлось повторить свою команду несколько раз. Голос его суровел. Однако в ответ – молчание.
Командир свирепел, солдаты дружно поддерживали его требования.
– Последний раз предупреждаю! – орал командир. – Стрелять буду!
Он выпустил короткую очередь в небо и недвусмысленно повёл стволом автомата в сторону, где затаился дон Севильяк.
Дело принимало серьёзный оборот. Иван знаками предупредил ходоков, чтобы были готовы защищать товарища, то есть открыть огонь.
Но тут произошло нечто невероятное.
Из кучи, метрах в пяти от дона Севильяка послышались всхлипывания и следом – умоляющий женский голос, по всему, просящий помощи. Слов нельзя было разобрать, потому что женщина говорила на неизвестном языке.
Лицо командира вытянулось, подстать его фигуре, он брезгливо вслушивался в непонятный жалобный лепет, доносящийся со дна кучи.
Солдаты дико захохотали и, не ожидая команды, развернулись и направились к лазу в ограде, через который проникли сюда. Командир, посмотрел им в спины, подёргался всем телом. Его подмывало их окликнуть, что-то приказать, но понурился и, не оглядываясь, пошёл за подчинёнными.
Для этих людей человек в куче отбросов также был лишним и не нужным. Провалился, так сиди и жди конца. А раскапывать тебя никто не собирается. Да и зачем? Есть ли различие встретить: погребённым в мусоре или, купаясь в золоте, даже не смерть, а нечто такое, что не поддаётся определению, либо чудо проникновения во временной канал, что равносильно смерти здесь и уход, кто знает, может быть, в иной потусторонний мир, где жизни нет тоже?
Из окна башни хорошо можно было видеть, как командир, хотя и нагнал патруль, но ближе, чем на два шага не приблизился к нему. Солдаты оживлённо делились мнением и, нет-нет, начинали громко смеяться. Никто из них не обернулся и не обеспокоился о командире, почему он не впереди или хотя бы не рядом с ними…
Дона Севильяка вытащить не удавалось долго. Сам он выбраться не мог, стиснутый со всех сторон мусором, перекладинами, всем тем, что цеплялось и не выпускало. А подойти к нему близко, значит, опять же утрамбовывать вокруг него кучу и ещё сильнее запаковать его в ней. Пришлось заниматься разборкой: отбрасывать камни, вытаскивать доски, тряпки, бумагу. Всё это в пыли, слежалось и подобно живому существу сопротивлялось.
