Вера Ивановна Крыжановская-Рочестер
Царица Хатасу
Глава XI. Новости дня в доме Туа
Траур в Египте, наконец, кончился. В сопровождении всех жрецов, окруженная всеми религиозными почестями, мумия Тутмеса была перенесена в усыпальницу, сооруженную Хатасу, и положена в погребальную комнату, высеченную в скале. Здесь, со временем, к ней должны были присоединиться смертные останки супруги и сестры царя. На следующее утро после этой торжественной церемонии царица, окруженная необъятной толпой, отправилась в храм Амона-Ра для жертвоприношения богу. Вернувшись во дворец, она во всех царских регалиях вышла на балкон и показалась народу, заполнившему площадь и прилегавшие к ней улицы. В кратких, но полных достоинства и энергии словах царица объявила народу, что несмотря на горе, причиненное ей потерей царственного супруга, несмотря на тяжесть принимаемого ею двойного бремени царской власти, которую она делила с покойным, она твердо надеется, что под ее управлением Египет будет процветать на пути славы и богатства. По примеру своего божественного отца, Тутмеса I, она тоже поведет свой народ к славным победам.
Речь ее была принята оглушительными возгласами. Царица давно уже вернулась в свои апартаменты, а крики и радостные восклицания все еще продолжались.
Вечером этого же дня небольшое общество собралось у Туа. Это был один из блестящих многочисленных праздников, какими вдова славилась в Фивах. Туа только что вернулась из Мемфиса, где пробыла шесть недель по делу о наследстве. Неферта же скучала у родственницы все время траура. Вернувшись, дочь и мать, жаждавшие узнать все городские новости, позвали к себе нескольких близких людей. Двенадцать мужчин и женщин, в числе которых были Мэна, Ноферура и Кениамун, сидели на террасе, убранной цветами. Большой стол с холодным мясом разных сортов и вином, пирожными и фруктами стоял перед собеседниками. Рабов отослали: так хотелось поговорить без свидетелей.
Во главе стола сидела Туа, одетая в желтое платье, расшитое пурпуром. В ее волосах сияли драгоценности, щеки были нарумянены. Она болтала с одним старым военным, командовавшим гарнизоном Фив. Легенда гласила, что он первый соблазнил добродетельную Туа, тогда еще очень молоденькую и красивую женщину, мало любившую своего богатого, но дурного мужа.
Напротив сидели Мэна и Неферта. Откинувшись на спинку стула, Неферта грызла пирожок, не обращая внимания на пылкие взгляды своего соседа. Это было прекрасное создание с чудными, страстными формами. При ее темном цвете лица огненно-красные волосы придавали ей неповторимую пикантность. Одета она была в полосатую, зеленую с белым, юбку, стянутую у талии поясом, и рубашку с короткими рукавами, из такой прозрачной материи, которая действительно могла назваться воздушной и совершенно не скрывала ее прелестей. Шея и руки Неферты были украшены драгоценностями.
Все обсуждали речь Хатасу. Говорили о богатстве погребальной лодки и блеске религиозных церемоний, о громадном стечении жрецов для освящения нового памятника. О том, что жрецы вначале восставали против этого странного сооружения, а теперь явились целой толпой его благословлять и хоронить там Тутмеса II.
– Ты очень наивна, Харнека, если это тебя удивляет. Раз они уступили, то должны делать довольное лицо, а Хатасу знает, чего хочет, а еще важнее, что добивается исполнения своих желаний. Я думаю, что Тутмес III долго прождет, прежде чем переменит свое изгнание в Буто на половину трона.
– Я тоже так думаю, – вмешалась Неферта. – Великий жрец Амона очень смягчился с тех пор, как царица в знак своей милости дала ему право целовать свою ногу.
– И все-таки эта почесть не остановит его, когда представится возможность, – сказал комендант Фив.
– Во всяком случае, царица добра, энергична и верна тем, кому покровительствует. Несмотря на все, она спасла жизнь Саргону, и его ссылают только в каменоломни, – сказал Кениамун.
– Да, этому тоже помогла ее маленькая ножка, – лукаво сказал старый военачальник. – Жизнь хетта спасена. Он послан не в каменоломни, а в рудники, откуда, можно поклясться, он вернется к нам помилованным и более чем когда-нибудь прославленным. Завтра вместе с другими осужденными он отправляется в Эфиопию. Они должны были быть уже в пути, но солдатам и офицерам дали возможность присутствовать при погребении.
– Это очень странная история, и мне хотелось бы знать о ней подробнее, – сказала Туа. – Бедный Саргон! Мне его очень жаль. Такой красивый, деликатный молодой человек – и вдруг в каменоломни. Ужасно! Но что могло толкнуть его на это преступление? Как вы думаете? Ведь не убивают же из-за пустяков женщину через несколько часов после свадьбы.
– Я уверена, что все дело в неверности и что прекрасная фаворитка нашего фараона вовсе не так невинна, как хочет казаться, – насмешливо сказала Ноферура. – Подобные открытия делают мужчин бешеными.
– Ноферура знает это по опыту, – зло вмешался Кениамун. – Что же касается меня, я твердо уверен, что все дело в недоразумении!
– Гм! Ужасное недоразумение, – сказала Туа, качая головой. – Объясни-ка ты, Мэна. Ведь ты должен знать правду о своей сестре.
Молодой человек тут же напустил на себя важность.
– Это непроницаемая тайна, известная только царице и великому жрецу Амона, что касается моих предположений, то я не вправе говорить о них.
– Оставь, мама, ты знаешь, что Мэна любит тайны, по скрытности у него нет соперников. Припомни только, как он хранил секрет Хнумготена до самого дня обручения Роанты, – небрежным тоном сказала Неферта, глядя с насмешкой на покрасневшего воина.
Взрыв общего смеха вывел из себя Мэну. С дрожащими от гнева губами он собирался уже ответить, но Туа, желая избежать ссоры, сказала:
– Довольно новостей о Фивах и об этой истории, позвольте мне, в свою очередь, рассказать интересную вещь, которую я узнала в Мемфисе. Она касается принца Хоремсеба, члена царского рода, которого все вы знаете хоть по имени.
– Хоремсеба? Сына прекрасной Анантисы? – спросил комендант Фив. – Что же он там делает? Вот уже семь лет, как он не показывается при дворе, и его совсем забыли. Когда он был последний раз здесь, то и тогда уже про него рассказывали странные вещи. Теперь ему должно быть двадцать семь лет.
– О, это совершенно необыкновенный человек. Его жизнь – это тайна, интересующая всех в Мемфисе, и вот о нем я хочу вам рассказать. Лет девять тому назад, сразу после смерти отца, он начал скупать все земли и сады, окружавшие его дворец, особенно по берегу Нила. Все это огромное пространство превращено в сад, в котором есть даже два озера. Весь этот лес пальм и сикомор огорожен очень высокой стеной, имеющей только два известных выхода: один – в сторону города, другой – на реку. Последний выходит на лестницу, украшенную сфинксами. Рядом с лестницей виднеется что-то вроде каменного сарая. Там стоит лодка, о которой я и расскажу. Целый день в этом обиталище царит глубокая тишина. Оно напоминает уснувшую крепость. Самого Хоремсеба не увидишь днем. Раньше он появлялся раза два-три в год на больших религиозных праздниках или для жертвоприношения ко гробу отца. Но вот уже полтора года, как он стал пренебрегать даже этими обязанностями. Его можно увидеть только ночью во время прогулок по Нилу. Его лодка – это настоящее чудо, верх роскоши, даже у Хатасу нет такой. Это очень большая, целиком вызолоченная лодка. Борта украшены полосой из слоновой кости с драгоценными камнями. Это создает впечатление, как будто лодка обтянута драгоценным ожерельем. Нос лодки – крылатый сфинкс, который, кажется, сделан из золота и серебра. Голова сфинкса, должно быть, пуста, так как из глазниц вырываются огни, вероятно, фонари. Два больших фонаря горят на корме лодки. Внутри лодка обита дорогой материей. Сам Хоремсеб лежит под балдахином на подушках. Его взгляд, как пламя, пронизывает всякого, кто встречается с ним. В лодке сидят восемь гребцов, и все они, как говорят, глухонемые.
– Ты рассказываешь, как будто все это сама видела! – воскликнула Ноферура, слушавшая со сверкающими глазами.
– Конечно, я видела и лодку и чародея, как его называют в Мемфисе, – ответила самодовольно Туа. – Однако признаюсь, что это удалось мне не без труда.
– В таком случае, расскажи нам все подробности, – раздалось несколько голосов.
– Хорошо, расскажу вам, друзья мои, но для этого я должна начать немного издалека.
Всем вам известно, что я должна была срочно уехать в Мемфис, куда меня призвала смерть брата Паакера и хлопоты по наследству. Это было запутанное дело, и пришлось много бороться. Сначала это поглощало все мое время. Добрая Ноферура дала мне письмо к своему родственнику, у которого живет ее младшая сестра Нефтиса. Этот прекрасный человек был для меня огромной поддержкой и мудрым советником. Благодаря ему, я познакомилась с влиятельным чиновником, и его протекция помогла мне.
Однажды, дней за восемь до моего отъезда, этот человек и его жена предложили мне прокатиться после обеда по Нилу. Я с удовольствием приняла предложение, и мы отправились. Проезжая мимо бесконечной стены, за которой виднелся целый лес зелени, я спросила, что это такое.
«За этой стеной находится дворец принца Хоремсеба, мемфисского чародея, как называет его народ, – ответил мне, улыбаясь, Псамметих. – Лестница, которую ты видишь, – один из входов в это очаровательное жилище. Он открывается только тогда, когда Хоремсеб совершает одну из своих ночных прогулок по Нилу. Во время этих прогулок только и можно увидеть человека, о котором ходит столько странных рассказов».
Я умоляла моего друга рассказать все, что он знает об этом человеке. Я сама уже слышала таинственные рассказы о принце, но думала, что это простые преувеличения, какие всегда порождают сплетни.
«Нет сомнения, что на его счет много выдумывают и что ему необоснованно приписывают все, что случается таинственного в Мемфисе, о чем он даже и не знает, – заметил Псамметих, – но странный образ жизни молодого принца дает пищу этим толкам. И в самом деле, целый день в этом жилище царит подозрительная тишина, и только ночью, как говорят, слышится там пение и как будто смутный гул какого-то празднества. Старый Хапзефа, доверенное лицо принца, является за покупками в сопровождении немых рабов, которые отвечают на вопросы одними непонятными звуками. Хапзефа покупает много рабов, но преимущественно глухонемых, а также всех девочек от десяти до одиннадцати лет. Вся эта масса поглощается дворцом, чтобы уже никогда больше не появиться оттуда. Из этих фактов любопытные тотчас же вывели свои заключения и, когда несколько лет тому назад пропали певец и игрок на арфе, чеканщик и скульптор и, несмотря на все усилия, власти не могли найти ни малейших следов, общая молва решила, что они исчезли у Хоремсеба. Так как ничто не подтвердило этого подозрения, то дело заглохло. В прошлом году, действительно, случилось странное происшествие, дающее обширную пищу для всяких предположений. Одну молодую рабыню, рожденную от военнопленного, хозяин продал из-за денежных затруднений. Хапзефа, молчаливый, как могила, купил ее, и о ней никто больше никогда не слышал. Но благодаря каким-то обстоятельствам, которых я не знаю, рабыне удалось ускользнуть из дворца, и она вернулась к своим прежним хозяевам. Можно представить, как те принялись ее расспрашивать. Каково же было всеобщее удивление, когда рабыня стала уверять, что никогда не видала своего господина, о котором говорят. Она рассказала, что со множеством сотоварок жила на запертом дворе. Какой-то человек, одетый во все белое, приходил учить их пению и игре на арфе. Некоторых из них учили танцам. Часто, в особенности в лунные ночи, танцовщиц одевали в легкие материи и украшали их ожерельями и золотыми диадемами. Они танцевали с такими же роскошно одетыми мальчиками на лужайке вокруг треножников, распространявших чарующий аромат, или на берегу озера, освещенного факелами. Что же касается певиц, их заставляли влезать на деревья, и там они пели, скрытые листвой. Но для чего были эти пения и танцы, она не знала. Господина она никогда не видела. Она говорила только со стариком, одетым в белое, который учил их. Прислуживавшие им рабы все, казалось, были глухонемыми. Но на следующий день эта девушка была найдена мертвой. Что было причиной ее смерти? Этого никто никогда не узнал».
– Можете себе представить, друзья мои, какое впечатление произвели на меня эти слова. Я сгорала от любопытства и решила во что бы то ни стало повидать этого необыкновенного человека.
Псамметих старался отговорить меня от этого намерения. Он уверял, что встреча с Хоремсебом приносит несчастье и что я не найду гребцов, которые согласились бы подвергнуть себя дурному глазу. Но я стояла на своем, это желание просто пожирало меня. Когда я сказала об этом Нефтисе, она поддержала мой проект и обещала сопровождать меня. Мы решили действовать в тайне, во избежание болтовни и помех. Я наняла лодку с двумя сильными гребцами. Эти бесстрашные молодые парни уверяли, что можно наверняка встретить принца, так как теперь было полнолуние, а он никогда не пропускал этого времени для своих прогулок по Нилу.
С наступлением ночи мы с Нефтисой сели в лодку и отправились в путь. Твоя сестра, дорогая Ноферура, была необыкновенно весела. Она принарядилась и была просто очаровательна. «Берегись, – сказала я ей, – ты погибла, если понравишься чародею». Она смеялась, как сумасшедшая, и сказала, что именно с этой целью и нарядилась, чтобы привлечь его внимание, чтобы легче было его рассмотреть. Мы весело продолжали свои поиски, но были полны нетерпеливого ожидания.
Вдруг один из гребцов наклонился ко мне и сказал: «Взгляните, благородная женщина, вот он!» В ту же минуту он и его товарищ присели и под прикрытием бортов лодки протянули пальцы в виде рогов, чтобы предохранить себя от дурного глаза. Я бы расхохоталась, если бы мое внимание не было поглощено быстро приближавшейся таинственной лодкой. Уже пурпурные глаза сфинкса бросали кровавый отблеск на воду, заставляя сверкать и переливаться драгоценные камни ожерелья, украшавшего его шею. Через минуту лодка принца поравнялась с нами, почти касаясь борта нашей лодки. Моим глазам открылась странная и чудесная картина. Я смотрела на принца, неподвижно лежавшего на подушках. Я видела его в Фивах лет одиннадцать тому назад, когда он приезжал туда со своим отцом. Но, конечно, я его не узнала бы. Худощавый и слабый юноша превратился в поразительно красивого мужчину. Стройный, изящный и в то же время атлетически развитый. Великолепное лицо. Но его красота какая-то зловещая, а пылающий взгляд бросает в дрожь. На нем был короткий передник, расшитый драгоценными камнями, и клафт, украшенный диадемой. Я не успела рассмотреть ожерелье и браслеты, которые украшали его шею и руки.
Он был неподвижен, как статуя, и только одни ужасные глаза, казалось, жили. Но вдруг странная улыбка слегка приоткрыла его рот, и между пурпурными губами сверкнули жемчужные зубы. Вытащив из-за пояса розу, он бросил ее на колени Нефтисе. Та, бледная, с широко открытыми глазами, до такой степени была поглощена созерцанием, что даже забыла взять цветок.
Через минуту лодка проплыла мимо нас и исчезла как молния. Только тогда Нефтиса пришла в себя и закричала торжествуя:
«Взгляните, Туа! Хоремсеб бросил мне пурпурную розу. Но розу совершенно не похожую на наши, а чудесную, как и все, что исходит от него. Как она прекрасно пахнет! Но что это такое? Она совершенно мокрая».
Я наклонилась к розе. Она, действительно, распространяла удушливое благоухание. Но так как я никогда не любила слишком сильных духов и, кроме того, была очень взволнована, этот аромат причинил мне нездоровье. В продолжение нескольких дней я страдала удушьем и головными болями. В моей крови будто горел огонь.
– Может быть, вид чародея, а вовсе не аромат розы взволновал так твою кровь. Ты так чувствительна к красоте, Туа! – ядовито перебил ее комендант.
Вдова сильно ударила его по плечу.
– Ты начинаешь стариться, Нейтотен. В каждом твоем слове так и слышится ревность ко всему, что молодо и красиво. Вероятнее всего, утонченность натуры делает меня такой впечатлительной. Нефтиса усердно вдыхала аромат розы, но на нее не действовало, она не жаловалась. Когда, несколько дней спустя, я прощалась с ней, она сказала, смеясь, что хранит цветок на память о Хоремсебе.
Все посмеялись, поблагодарили хозяйку за интересный рассказ, затем перешли на другие темы, а прибытие нового гостя заставило всех окончательно забыть о Хоремсебе.
За несколько часов до этой вечеринки Роанта сидела в гостях у Нейты. Они с воодушевлением разговаривали. Молодая супруга Саргона, по-видимому, совершенно поправилась. Но в эту минуту лихорадочный румянец играл на ее щеках, между бровями образовалась глубокая складка, а глаза сверкали гневом и упрямством.
– У Ромы очень странные идеи. Я не понимаю, как он решился просить меня о таком, – сказала она, причем губы ее нервно дрожали. – Это все равно, как если бы он потребовал от тебя, чтобы ты просила прощения у Мэны за то, что любишь Хнумготена.
Обняв Нейту за талию, Роанта привлекла ее к себе и поцеловала.
– Постой! Успокойся и поговорим толком. Твое сравнение никуда не годится. Избрав Хнумготена, я оскорбила только самолюбие Мэны. Его свобода и положение нисколько не пострадали. Саргон же уничтожен. Честное и великодушное сердце Ромы страшно мучается этим. Участь несчастного давит его, как будто он сам совершил это преступление. Совесть, не умолкая, упрекает его в том, что он виновник твоей ужасной раны, виновник ареста и падения Саргона. Еще вчера он сказал мне: «Боги всегда наказывают нас, когда мы уклоняемся с дороги долга. Если бы я был тверд, если бы я скрыл от Нейты мою преступную любовь, она не подвергалась бы смертельной опасности, а несчастный ассириец избежал бы ужасной участи».
– Бедный Рома, он терзается совершенно напрасно. Во всем виновата я одна. Он нисколько не виноват в моей любви к нему, – пробормотала Нейта. – Тем не менее, я удивляюсь, что ему жаль Саргона и что он сожалеет о том, что дал мне счастье. И он называет это любовью ко мне? – с внезапной досадой прибавила она. – Я не думала, что в припадке гнева Саргон поразит меня. То, что я сказала ему, было сказано с целью избавиться от него и избавить Рому от справедливой ревности. Теперь же я убеждаюсь, что моя любовь сильнее его.
– Нет, ты не права. Что же просит у тебя Рома? Повидаться на минутку с осужденным и сказать ему несколько слов утешения, чтобы избавить его от ужасной несправедливости, от мысли, что ты принадлежишь другому. Завтра осужденные отправляются в рудники, а оттуда мало кто возвращается живым. Неужели ты так жестока, чтобы отказать в нескольких словах дружбы несчастному, женой которого ты согласилась быть? Будь же так добра, исполни просьбу Ромы! Я буду сопровождать тебя. Потом мы отправимся ко мне и проведем вечер вместе. Ко мне зайдет еще кто-то, кто горячо поблагодарит тебя за то, что ты избавила его сердце от угрызений совести.
Нейта прижалась головой к плечу Роанты и залилась слезами.
– Хорошо, я пойду! – согласилась она наконец. – Но как мы добьемся свидания с ним? Разве позволено видеться с осужденными?
– Не беспокойся ни о чем. Сегодня кто угодно может прощаться с осужденными. Кроме того, Хнумготен, которого я посвятила в тайну, дал мне письмо к своему другу, начальнику тюрьмы. Нас впустят без всяких затруднений, ничего не спрашивая, и оставят одних. В моих носилках нас донесут до угла улицы, а оттуда мы пойдем уже пешком. Так никто даже не узнает об этом.
Через два часа две просто одетые женщины, закутанные в длинные покрывала, подошли ко входу тюрьмы, который охраняли эфиопские солдаты. Дежурный начальник стражи вышел узнать, что угодно посетительницам. С первого же взгляда он убедился, что имеет дело с женщинами высшего общества. Поэтому, когда Роанта молча подала ему записку, адресованную начальнику тюрьмы, он почтительно поклонился и быстро исчез.
Через некоторое время, показавшееся обеим женщинам вечностью, дежурный вернулся и попросил их следовать за ним.
– Ваша просьба исполнена, – пояснил он, с любопытством глядя на них.
Они прошли через двор, затем по коридорам. Всюду была масса истощенных, почти голых человеческих существ с мрачным отчаянием на лицах. Надсмотрщики ходили между заключенными и били палками плачущих детей и осужденных, заслуживающих, по их мнению, наказания. В страшном волнении Роанта и ее спутница искали глазами Саргона в толпе этих несчастных, но дежурный вел их дальше, вдоль стены, в которой было несколько низких дверей. У последней двери они остановились. Отодвинув наружный засов, он впустил женщин в келью с полуоткрытым потолком. В глубине кельи лежала охапка соломы, заменявшая постель. С другой стороны, на большом камне сидел мужчина, в котором трудно было узнать изящного и гордого принца Саргона. Он был за ногу прикован к стене цепью, кусок грубого полотна закрывал бедра. Полуотвернувшись от входа и прислонившись головой к стене, он, казалось, ничего не видел и не слышал.
Пораженная Нейта конвульсивно схватилась за сердце и прижалась к Роанте, пока начальник стражи подходил к узнику.
– К тебе пришли, Саргон, – сказал он, слегка дотрагиваясь до его плеча. Потом, обернувшись к Роанте, он почтительно прибавил: – Я вас оставлю с узником, благородные женщины, но буду близко. Если я вам понадоблюсь, то вы только крикните.
Саргон выпрямился и мрачным взглядом окинул закутанных женщин. Он страшно изменился. Щеки его сморщились, глубоко впавшие глаза горели, как угли. Непередаваемое выражение горечи, гнева и насмешки над самим собой играло на его губах.
– Кто вы и что вам от меня надо? – резко спросил он.
Нейта откинула покрывало. Сложив молитвенно руки, она приблизилась к нему и сказала со слезами в голосе:
– Саргон, прости мне зло, которое я причинила тебе.
Увидев свою жену, услышав ее голос, он вскочил и хотел броситься на нее. Но цепь помешала ему, он зашатался и едва не упал, удержавшись за стену.
– Зачем ты пришла сюда, предательница? Полюбоваться на мое несчастье? – спросил он с сухим, полным отчаяния смехом. – Ты нашла, наконец, время вырваться из объятий своего любовника, чтобы порадоваться моему бессилию, чтобы посмеяться над моим унижением? О, отчего я не могу достать тебя руками, развратное создание! Позор моей жизни и чести! Я бы задушил тебя, как ядовитую гадину! – с пеной на губах яростно закричал он, сжав кулаки.
Нейта отступила, вытянув руки, дрожащие губы отказывались ей повиноваться. Но Роанта смело вышла вперед.
– Ты ошибаешься, Саргон, предполагая, что Нейта пришла посмеяться над тобой, над твоим несчастьем. Ее привели сюда сожаления и укоры совести. Она хотела успокоить тебя и признаться в истине.
Горячее сочувствие и горькие угрызения совести охватили девушку.
– Да, Саргон! – крикнула она, перебивая Роанту, – я пришла сказать тебе правду! Тебе не за что презирать меня. Я не замарала твоей чести и не изменила тебе, как говорила тогда. Я солгала – твои жестокие слова привели меня в бешенство. Я хотела обидеть тебя, оттолкнуть от себя. Но я никогда, никогда не падала так низко. Верь мне, Саргон! И прости мне роковую ложь, погубившую тебя. Только теперь я понимаю свою ужасную ошибку.
Слезы мешали ей продолжать, Саргон слушал и не сводил с нее глаз. Это очаровательное личико, все в слезах, этот боязливый, полный мольбы взгляд с новой силой пробудили в нем страстную любовь, погубившую его.
– Ты говоришь правду, Нейта? – пробормотал он разбитым голосом. – Ты не изменяла мне?
– Нет! Нет! Зачем же мне приходить в тюрьму лгать тебе? Клянусь Гаторой и судьями Аменти, только угрызения совести заставили меня прийти сюда и сказать тебе правду.
В ее голосе звучала такая искренность, что все сомнения Саргона рассеялись. Тогда им овладело страшное сожаление о безумно загубленной жизни. Тяжело опустившись на камень, он снова прижался головой к стене. Конвульсивные рыдания сотрясли его тело. С минуту Нейта смотрела на него, дрожа как лист. Во что превратился за несколько недель гордый принц хеттов? Он разорен, обесчещен, закован и осужден на работы, от которых погибают даже самые сильные. Вернется ли он когда-нибудь? Неужели этого заслуживала его страстная любовь к ней?
Горькие угрызения совести нашептывали Нейте, что она провинилась, своим ребяческим гневом возбудив до такой степени ревность и страсть человека, что он сам себя погубил. Конечно, она не желала этого. Участием и сожалением наполнилось ее отзывчивое сердце. Позабыв про опасность, которая могла угрожать ей при внезапном приливе ярости несчастного, она бросилась к нему и, встав на колени, положила свои маленькие ручки на руку узника.
– Саргон, Саргон! Прости меня и не отчаивайся в будущем. Милость Хатасу так же неизмерима, как и ее могущество. Она уже спасла твою жизнь. Она сказала мне, что облегчит твою участь и что при первой же возможности она помилует тебя и возвратит тебе состояние и положение. Итак, запасись мужеством и надейся на милосердие богов и царицы. Когда же ты вернешься, я постараюсь исправить зло, которое я тебе причинила.
Эти слова обещали узнику будущее, полное любви и счастья. Ненависть и гнев его сразу улеглись.
– Нейта, – прошептал он, наклоняясь к ней и лихорадочно сжимая ее руки. – Клянешься ли ты мне верно ждать меня и снова взять в мужья, если я когда-нибудь вернусь?
– Да, клянусь тебе, – с жаром ответила Нейта. – Да услышит мою клятву Гатора и да накажет она меня, если я нарушу ее.
Луч радости сверкнул в глазах Саргона и осветил его исхудавшее лицо.
– Да благословят тебя тысячу раз боги за твои слова, моя обожаемая Нейта! Твое обещание будет мне поддержкой в рудниках, оно будет для меня освежающим ветерком под палящими лучами солнца пустыни. В воспоминании об этом часе я буду черпать силы, мужество, надежду и покорность своей судьбе.
В приливе страсти и признательности, он привлек Нейту к себе и страстно поцеловал ее в губы. На этот раз она без отвращения перенесла этот порыв. Нежное участие наполняло ее сердце, и под влиянием этого чувства она возвратила ему поцелуй. Увы! Он слишком дорого ему достался.
В эту минуту дежурный приотворил дверь, но, увидев эту странную сцену и узнав Нейту, тотчас же отступил назад. Смущенная и недовольная таким вторжением, Роанта быстро подошла к подруге, подняла ее и опустила ей покрывало.
Поговорив еще немного, женщины простились с Саргоном, напомнив ему еще раз о мужестве и надежде, и вышли из кельи. Узник остался один, но он уже не был человеком, доведенным до отчаяния и восставшим против людей и бессмертных. Бесконечное счастье наполняло его душу. Надежда, этот обманчивый спутник человека, заставила его забыть настоящее и рисовала перед ним радостные картины будущего.
Подруги молча сели в носилки. Каждая из них была погружена в свои мысли. Но, вероятно, только что перенесенные волнения были слишком сильны для ослабленного болезнью организма Нейты. Войдя к Роанте, она лишилась чувств.
С материнской нежностью молодая женщина ухаживала за Нейтой. Когда же та пришла в себя, она уложила ее и оставила одну, только когда девушка уснула.
На террасе, где она хотела отдохнуть на свежем воздухе, Роанту ждал брат.
– Ну что? – спросил он, садясь рядом.
Роанта подробно рассказала ему, каких усилий стоило ей заставить Нейту решиться поехать в тюрьму. Потом она описала ему свидание и передала, к каким результатам оно привело.
Лицо молодого жреца омрачилось, когда он узнал об обещании, данном Саргону. Встав, он в сильном волнении начал ходить по террасе. Ревность, гнев и сожаление боролись в его сердце. Но скоро чистая и великодушная душа Ромы победила эти дурные инстинкты. Он упрекал себя за то, что позавидовал надежде несчастного соперника, которая, может быть, никогда не осуществится, и радовался, что ему удалось облегчить его нравственные муки.
– Могу я видеть Нейту? – спросил он, оборачиваясь к сестре.
– Она спит, но все равно пойдем! – ответила Роанта.
Минуту спустя Рома наклонился над ложем, на котором крепко спала Нейта. Девушка словно почувствовала устремленный на нее взгляд любви, вздрогнула и открыла глаза.
Встретив бархатный, нежный и любящий взгляд, способный успокоить все ее душевные бури, Нейта улыбнулась и протянула руки любимому.
– Я исполнила твое желание, Рома!
– И ты хорошо поступила, – сказал с чувством молодой человек.
– Но ты знаешь, – пробормотала Нейта, причем губы ее задрожали, – я как бы отказалась от тебя, обещая опять взять его в мужья, если Хатасу вернет ему свободу и положение.
Рома посмотрел на нее пылающим взглядом, полным любви и убеждения:
– Никогда, Нейта, ничто не может заставить нас отказаться друг от друга. Наша любовь лишена всякой грязи, приятна богам и не нарушает обязанностей, которые связывают нас обоих. Ты всегда будешь радостью моих глаз, существом, в котором сосредоточивается все счастье моей души. Пока я жив, я буду для тебя любящим, снисходительным и верным другом, твоим советником, твоей поддержкой в тяжелые часы. Права Саргона ничего не могут изменить в этом бескорыстном чувстве. Что же касается твоего обещания, я могу только повторить, что ты хорошо поступила. Брак – вещь священная. Твой долг – по мере сил исправить ужасное зло, нанесенное мужу. На мне же, ставшем причиной, хотя и невольной, несчастья, лежит обязанность поддерживать тебя в твоем добром и великодушном решении.
Со слезами на глазах Нейта обняла Рому и прижалась к нему.
– Это ты великодушен и добр, как бог! Пока ты будешь любить меня и руководить мною, я буду счастлива и мужественна.
