Василий Потто
Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях

Полная версия

Маркиз Паулуччи и сам посетил отряд Котляревского, стоявший на персидской границе, рассчитывая сделать с ним экспедицию в персидские владения, к Зардобу. Но новые тревожные обстоятельства потребовали присутствия его в Грузии.

Теперь дело шло о народном восстании в самой Кахетии, вызванном сложными обстоятельствами тогдашнего времени. Надо сказать, что Кахетия платила России налоги почти исключительно хлебом, которого страна сама никогда не имела в достаточном количестве, так как жители ее занимались преимущественно виноделием. На Кахетии накопилось мало-помалу множество недоимок, а между тем, в 1812 году, хлеб очень был нужен, русские власти требовали его с большей настойчивостью, чем это было обыкновенно. Тут в первый раз должны были прибегнуть к экзекуционной системе. Тогда со всех сторон от жителей посыпались жалобы, что постояльцы солдаты своим обращением оскорбляют стыдливость их жен и дочерей, а агенты грузинского царевича Александра, находившего себе опору во многих грузинских князьях, поджигали народ и делали все возможное, чтобы вызвать восстание. И 31 января 1812 года в деревне Ахмет восстание началось.

На следующий день в деревне Тионетах случилось обстоятельство, придавшее восстанию сразу необыкновенно острый и распространенный характер. Когда народ стоял около церкви, толкуя о тяжестях налогов, в толпу вбежала исступленная женщина и, бросившись к мужу, накинула на него свое покрывало. «Я обесчещена русским и иду ему мстить», – сказала она, обращаясь к толпе, и с этими словами, выхватив из-за пояса мужа кинжал, побежала к дому. Вся толпа с диким ревом кинулась за ней. Офицер был заколот, команда перерезана. Восстание охватило целую Кахетию, и началось повсеместное избиение русских, расквартированных малыми командами по деревням и селам. Города Телави и Сигнах подверглись осаде. Укрепленный Телави успел отбиться; но в Сигнахе, где много было грузин, комендант майор Гейне, все чиновники и весь гарнизон были вырезаны.

Грибоедов рассказывает в своих записках, что гарнизон Сигнаха сдался сам и что тогда мятежники раздели солдат донага, пустили бежать в разные стороны и перестреляли, как дичь; коменданта они изрубили в мелкие куски, сначала отрезав ему язык и заставив проглотить его.

Горькая участь постигла и стоявший в деревне Кагобети пятый эскадрон Нарвского полка с командиром его полковником Мартыновым. Мартынов успел спасти только штандарт, с которым ускакал один унтер-офицер, а сам, запершись в башне с семнадцатью драгунами, защищался до тех пор, пока не получил смертельную рану. В деревне Кадоло команда из восьмидесяти егерей девятого полка спаслась только тем, что пробилась к небольшой крепости, находившейся в самом конце деревни. Здесь она защищалась двадцать три дня, питаясь во все это время только одной сырой пшеницей.

Быстрота, с какой разлился пламень бунта во всем Телавском уезде, поражала неожиданностью, и все отряды, посланные на выручку к Телави, понесли более или менее значительные потери. Началось с того, что шедший из Сигнахского уезда донской казачий полк, под командой есаула Кузнецова, наткнулся в лесах на огромные толпы мятежников и был совершенно разбит ими, так что Кузнецов едва успел спасти полковые знамена, с которыми и ускакал в Сагареджио. Почти в то же время три роты егерей под командой майора Вронского, подходя к Телави, были атакованы сильнейшим неприятелем, и хотя пробились под перекрестным огнем через весь форштадт и вступили в крепость, но понесли значительные потери.

Еще неудачнее были действия третьего отряда, направленного из Сагареджио в составе двухсот восьмидесяти спешенных нарвских драгун под командой майора Есипова, и 4 февраля, буквально под самыми стенами Телави, Есипов был убит, а из числа его драгун только сто двадцать человек – без офицеров – проникли в город, и то лишь при помощи отчаянной вылазки, сделанной из крепости.

Ободренные успехами, мятежники перенесли военные действия в Сигнахский уезд и напали на селение Бодбисхеви, где находился целый батальон Кабардинского полка под командой подполковника Степанова. Целый день с утра и до позднего вечера сражался Степанов посреди селения, объятого пламенем, но, потеряв двух офицеров и двести двенадцать человек из одного батальона, не мог удержать за собой позицию и ночью отступил к посту Кара-Агач. Вся полковая канцелярия погибла тогда в пламени, а вместе с ней сгорел и подлинный рескрипт императора Павла, пожалованный Кабардинскому полку на мальтийское знамя за поражение аварского хана на речке Иоре.

В Кара-Агаче Степанов нашел роту егерей и два эскадрона Нижегородского полка, к которым в тот же день подоспели еще две роты кабардинцев под командой князя Орбелиани. Несмотря на силу русского отряда, мятежники обложили пост и пошли на приступ. И хотя нападение их было отбито, однако же блокада продолжалась двенадцать дней, и люди все это время питались одним ячменем, заготовленным для лошадей Нижегородского полка.

В таком положении были дела, когда сам областной начальник Портнягин, застигнутый восстанием врасплох в деревне Сагареджио, где находился штаб Нарвского полка, успел собрать кое-как до ста пятидесяти конных драгун и укрепился с ними на площади. Это было все, чем мог располагать генерал в данную минуту, а между тем получено было известие, что главные силы мятежников идут на Сагареджио. И действительно, едва Портнягин распорядился, чтобы из лазарета, стоявшего в поле, больные были перевезены в вагенбург, как лазарет уже пылал, и мятежники под предводительством князя Кабулова явились на лесистых высотах перед селением. Это было 6 февраля. Целую ночь шла перестрелка, а к рассвету инсургенты спустились к самой деревне и стали готовиться к штурму. Опасность для драгун возросла, у них уже были ранены до двадцати пяти человек и множество лошадей. Но в это самое время вдали послышался барабанный бой, и скоро на высотах показались две роты херсонских гренадеров, направленные сюда форсированным маршем из Тифлиса, под командой майора Бухвостова.

Появление их заставило князя Кабулова отойти от Сагареджио. Но и Портнягин мог воспользоваться присутствием пехоты только затем, чтобы отступить к Тифлису. Истребив все тяжести за невозможностью их взять с собой, драгуны вышли пешком, ведя в поводу лошадей, которых оставалось в полку втрое более, нежели нижних чинов. Неприятель, удерживаемый пехотой, преследовал слабо, и отряд благополучно добрался до Тифлиса, потеряв около тридцати человек убитыми и ранеными.

В Тифлисе между тем возникла паника, и князь Орбелиани писал к Паулуччи, что не отвечает за безопасность города, так как лезгины джигитуют уже на Авлабаре, в самом предместье столицы. Все ожидали, что мятежники пойдут прямо на Тифлис. Хотя, к счастью, этого не случилось, но обстоятельства от того не выиграли, так как восстание распространилось на весь Ананурский уезд и охватило даже Осетию.

Стоявших в Кахетии войск оказывалось недостаточно, чтобы подавить народный мятеж, и потому на подкрепление к ним отправлены были из Тифлиса – батальон херсонских гренадеров, под командованием полковника Тихановского, а из Картли – батальон Грузинского полка, под начальством подполковника Ушакова. Из Гортискара также выступил капитан Сагинов с тремя ротами пехоты и одним орудием. Но по дороге к Душету последний отряд был встречен мятежниками и, потеряв в жаркой схватке Сагинова, получившего тяжелую рану, расстроенный, вынужден был отступить назад к Гортискару.

Мятежники торжествовали этот успех, как громкую победу. Но посреди их ликований, 12 февраля, Ушаков внезапно подошел к Душету, взял его штурмом, захватил Ананур и тут же повесил одного из главных зачинщиков восстания. Энергичные действия Ушакова немедленно принесли свои плоды: целые деревни одна за другой стали являться с покорностью, и бунт в этом уголке Кахетии затих.

В таком положении были дела, когда 21 февраля Паулуччи, прибыв в Тифлис, узнал, что отряды, стоявшие в Кара-Агаче и Телави, находились в крайней опасности, окруженные мятежниками, а что в последнее время, уже более пятнадцати дней, о них даже не было никаких известий. Главнокомандующий тотчас усилил Тихановского батальоном Тифлисского полка и приказал ему действовать с возможной энергией. Тихановский с боя овладел переправой через речку Иору, взял приступом селение Хошму и наголову разбил князя Кабулова с главными силами мятежников. Дорога к Телави были открыта.

Перед рассветом к отряду прибыл сам главнокомандующий в сопровождении многих грузинских князей. Здесь, на этой позиции, получено было ими известие, что турки, пользуясь смутным положением Грузии, задумали обратно отнять Ахалкалаки. Оказалось даже, что кахетинцы сами просили помощи у ахалцихского паши, и Шариф рассчитывал, что более благоприятного времени для возвращения Ахалкалаков уже не будет. И если бы действительно ему удалось овладеть этой крепостью, прикрывавшей всю Кахетию, путь в Барчалы и даже в сам Тифлис был бы для него совершенно открыт, так как все русские войска разосланы были для усмирения мятежа. 21 февраля, в тот самый день, когда маркиз Паулуччи приехал в Тифлис из Карабага, Шариф с пятитысячным войском уже штурмовал Ахалкалаки, но после жестокого боя был отражен с огромными потерями.

В то же самое время русские силы потребовались и на границах Карсского пашалыка. Дело в том, что предприимчивый магазбердский владелец Карабек, уже известный убийством эрзерумского сераскира, отложился от карсского паши и стал во враждебные отношения и к Персии, и к Турции, так как владения его лежали на рубеже этих двух государств. Паулуччи воспользовался обстоятельствами, чтобы войти с Кара-беком в сношения, и, когда карсский паша выслал против него войско, Лисаневич, прикрывавший в то время Бомбакскую и Шурагельскую провинции, немедленно отправил к нему под командой майора князя Севарсамидзе батальон Тифлисского полка в двести штыков, при семидесяти казаках. 24 февраля батальон соединился с Кара-беком и при деревне Паргите атаковал турецкое войско. Ожесточенный бой длился более четырех часов. Турки оборонялись мужественно и даже выбитые штыками из своих укреплений пытались держаться еще в самой деревне, но орудийный огонь и пожар, охвативший селение, заставили их наконец обратиться в бегство. Во время рукопашного боя тифлисцы отбили у турок три знамени. Потеря русского отряда состояла из тридцати девяти человек, и в числе раненых был и сам Севарсамидзе.

Все эти обстоятельства побуждали Паулуччи как можно скорее покончить с Кахетией, чтобы иметь возможность обратить оружие против турок.

Узнав, что главные силы мятежников собрались опять на дороге к Телави, у монастыря Самеба, Паулуччи, не обращая внимания ни на густоту леса, ни на то, что противники засели в крепком ущелье, приказал Тихановскому, с отрядом из шестисот человек при двух орудиях, стремительно атаковать неприятеля; Тихановский нанес мятежникам решительное поражение^[56]. Зачинщики и коноводы мятежа, взятые в плен, были тут же повешены. Энергичные меры и здесь быстро водворили спокойствие, чему содействовало немало вступление в Кахетию со стороны Тионет еще отряда Ушакова, взявшего немедленно это селение приступом.

Последнее и самое упорное сопротивление было оказано грузинами в деревне Велисцихе. Там в бою убит был из числа грузинской дружины князь Вахтанг Орбелиани, зять последнего грузинского царя Георгия, и ранее адъютант главнокомандующего князь Чавчавадзе. Паулуччи стремился, однако же, освободить как можно скорее Телавскую крепость, и нетерпение его было так велико, что он, оставив пехоту, поскакал к ней в сопровождении лишь нескольких грузинских князей и полусотни казаков. Но появления и этой горсти было достаточно, чтобы мятежники, уже потерявшие веру в успех своего дела, бежали из-под Телави. Восстание пало. Коноводы мятежа, и в числе их Кабулов, взяты были в плен и высланы в Россию. Та же участь постигла и хромого грузинского царевича Григория, жившего между хевсурами и не обращавшего на себя ничем внимания правительства, но теперь навлекшего на себя подозрение в сношениях с мятежниками.

Среди этих деятельных усилий, направленных к умиротворению края, маркиз Паулуччи неожиданно получил высочайший рескрипт. «Отличное ваше служение, – сказано было в нем, – обратило на вас особое мое внимание, и я, желая по достоинствам вашим употребить вас с большей блистательностью, повелеваю вам прибыть в Санкт-Петербург, а начальство над Грузией сдать генерал-лейтенанту Ртищеву».

Грузины с сожалением встретили это известие. Князь Захар Андроников был послан в Петербург с полномочием от грузинского дворянства подать государю прошение об оставлении маркиза главнокомандующим в Грузии. Но император Александр не признал возможным изменить своего решения; готовилась война с Наполеоном, и государь собирал вокруг себя людей, известных боевым опытом и военными дарованиями.

Назначив маркиза Паулуччи своим генерал-адъютантом, государь поручил ему должность сначала начальника главного штаба Первой западной армии, а через несколько дней – лифляндского и курляндского генерал-губернатора. Поводом к его перемещению, по словам Ермолова, послужили несогласия, возникшие между ним и главнокомандующим Барклаем-де-Толли; но тем не менее и короткое пребывание его в армии не осталось без следа. Есть сведения, что именно его настоянием мы обязаны, что русские войска покинули дрисский лагерь, не ожидая в нем неприятеля.

Лифляндским и курляндским генерал-губернатором Паулуччи пробыл до 1829 года, когда, оставив русскую службу, он принял главное начальство над армией короля Сардинского. Впоследствии он был генерал-губернатором Генуи.

XIX. ГЕНЕРАЛ ОТ ИНФАНТЕРИИ РТИЩЕВ

В начале 1812 года на место маркиза Паулуччи главнокомандующим в Грузии назначен был генерал-лейтенант Николай Федорович Ртищев.

Предшествовавшая служба его не представляла ничего особенно выдающегося. Выпущенный из кадет сухопутного корпуса в 1773 году в Навагинский полк, он участвовал в кампании против шведов, потом находился с корпусом генерала Игельштрома в Польше во время восстания, известного под именем Варшавской заутрени. Назначенный, в чине генерал-майора, комендантом в Астрахань, он не успел доехать до места своего назначения, как был приказом императора Павла исключен из службы в числе многих других генералов екатерининского времени. Девять лет он прожил в отставке и только перед началом турецкой войны 1809 года снова поступил на службу, произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником шестнадцатой пехотной дивизии.

В Петербурге разрабатывался в то время новый проект управления Кавказом, по которому край этот разделялся на две совершенно отдельные и независимые друг от друга части: все Закавказье оставалось в непосредственном ведении главнокомандующего Грузией, а северная часть Кавказа отходила под управление кавказского и астраханского губернаторов, в лице которого сосредоточивалась военно-административная власть и над Кавказской линией. Выбор государя на эту новую должность остановился на Ртищеве, и в феврале 1811 года он прибыл в Георгиевск.

Кратковременное управление Ртищева линией принесло некоторую пользу в чисто гражданском отношении: он успел восстановить порядок во внутренних делах, которого не было при его предшественнике генерале Булгакове. Но в отношении военном действия его были неудачны. Принятая им система держать в повиновении горцев посредством подарков и денег была роковой ошибкой, отозвавшейся на линии по отъезде Ртищева горькими последствиями.

Ермолов в своих записках о Кавказе приводит несколько весьма любопытных фактов, могущих служить прекрасной характеристикой деятельности Ртищева. Желая, например, доказать миролюбивое настроение горских народов, он уговорил кабардинцев отправить в Петербург депутацию, чего не мог добиться ни один из его предшественников, но он не заметил, что в этой депутации не принял участия ни один из представителей почетнейших кабардинских фамилий. Между тем «шайка бродяг и бездомников», как называет депутацию Ермолов, принята была в Петербурге весьма благосклонно, и некоторым из депутатов даны были штабс-офицерские чины и богатые подарки. Возвратившаяся депутация даже прямо презиралась гордой черкесской аристократией, и таким образом все это импровизированное выражение преданности кабардинского народа могло только разве ухудшить положение дел на линии, и действительно, набеги, убийства и грабежи продолжались после того еще с большей интенсивностью.

Еще неудачнее была попытка Ртищева устроить мирные сношения с чеченцами – народом в высшей степени необузданным, диким и вероломным, не признававшим никогда никаких договоров. Собранные с этой целью в Моздок чеченские старшины были осыпаны подарками, но в ту же ночь, возвращаясь домой, напали за Тереком на обоз самого Ртищева и разграбили дочиста почти на глазах генерала.

Памятником пребывания Ртищева на Кавказской линии осталось также укрепление Святого Николая, воздвигнутое на Кубани на такой низкой местности, что во время разливов реки вода наполняла все укрепление и казармы. Болезненность и смертность в крепости превосходили всякое вероятное. «Трудно сказать, – говорит Ермолов, – чего желал Ртищев: более нездорового или более бесполезного места. Я приказал уничтожить убийственное сие укрепление».

Главнокомандующим в Грузию Ртищев назначен был помимо желания. Человек уже преклонных лет, не отличавшийся ни решительностью характера, ни выдающимися заслугами и военными дарованиями, Ртищев с крайней неохотой принял на себя тяжелую обязанность быть правителем обширного и беспокойного края. Особенно тяготило его то обстоятельство, что он попал в Грузию в трудную эпоху двенадцатого года, когда правительство, занятое приготовлениями к громадной борьбе с Наполеоном, естественно, не могло уделить южной своей окраине того внимания, какого требовали обстоятельства тогдашнего времени.

Между тем действительно Паулуччи оставил в наследство Ртищеву самое сложное и запутанное положение дел, требовавшее для своего разрешения незаурядной энергии. Турки угрожали отнять Ахалкалаки; персияне ворвались уже в Елизаветпольскую провинцию и на границе Карабага держали значительные силы; в Кахетии еще тлело восстание; царевич Александр вторгся в самую Грузию, а многочисленные скопища лезгин, наводнившие всю Картли, угрожали самому Тифлису; Дагестан кишел заговорами; в Кабарде поднималось сильное брожение. Между тем чума опустошала границы, а в районе Военно-Грузинской дороги восстали осетины, хевсуры, пшавы и тушины, которые, разрушив все мосты, совершенно перервали сообщения с Кавказской линией. К довершению всего русские полки не имели полного комплекта, а о помощи из России нечего было и думать.

В таких обстоятельствах не действовать было невозможно, и Ртищев, по его любимому выражению, «призвав на помощь всемогущего Бога», решился действовать, но не иначе как со свойственной его характеру и летам осторожностью.

Ознакомившись на месте с положением края, он поручил отряд, стоявший на турецкой границе, генерал-майору князю Орбелиани, составившему себе известность покорением Поти. На него он возложил обязанность защищать Ахалкалакскую область и ограждать Тифлис со стороны Ахалцихе. Молодой Котляревский, герой Ахалкалаков и Мигри, оставлен был против персиян, а для поддержки его назначены небольшие отряды генералов Клодта и Лисаневича, поставленные в Нухе и в Бомбаках. Генерал-майору Хатунцеву, покорителю Казикумыка, поручены были дела Дагестана, а Симанович был вызван из Имеретии в Тифлис для управления Грузией.

К счастью, турки, вопреки общим ожиданиям, не тревожили границ, все внимание их было обращено на развязку войны на Дунае. После того как еще при Паулуччи, 24 февраля 1812 года, генерал Лисаневич с казачьим полком и батальоном Тифлисского полка разбил турецкий отряд в Анатолии, при деревне Паргите, они ограничились лишь небольшими набегами, и князю Орбелиани за все это время не пришлось иметь ни одного сколько-нибудь значительного дела. А вскоре за тем последовал Бухарестский мир, и отряд Орбелиани мог быть даже отозван с турецкой границы в Грузию.

Нельзя, однако, не сказать, что, как ни выгоден был для России Бухарестский мир вообще, на Закавказье он произвел тяжелое впечатление; там вынуждены были отдать туркам все, что в последнее время отвоевано было у них с тяжкими жертвами. Удержан был – и то вопреки трактатам – один только Сухум, как резиденция абхазского владетеля, на том лишь основании, что город этот никогда не принадлежал непосредственно Турции. Но в Ахалкалаки, в Анапу и в Поти вступили опять турецкие гарнизоны, и магометанская луна вновь осенила победное русское знамя. Турция возвратила за Кавказом все, что было ею потеряно, а русские после целого ряда блестящих побед очутились по отношению к ней опять на тех же невыгодных позициях, на которых были при Кнорринге и Цицианове.

Мир с Турцией оказался, впрочем, как нельзя более кстати. Почти одновременно с заключением его вспыхнул опять бунт в Кахетии, еще так недавно подавленный при Паулуччи. На этот раз он распространился на соседние земли осетин, пшавов, тушин и хевсуров. Мятежники, не ограничиваясь уже грабежом и убийством русских чиновников, попадавшихся в их руки, просили помощи лезгин и отправили гонцов к царевичу Александру, приглашая его от имени всего народа прибыть в Грузию и принять бразды правления.

Первые вооруженные шайки появились, как и первый раз, около Телави. Гарнизон крепости, находившийся в то время за Алазанью, был окружен мятежниками и только с большим трудом пробился в Телави, потеряв при этом раненым своего начальника майора Шматова, известного геройской обороной Телави во время возмущения прошлого года.

Тревожные известия, доходившие со всех сторон о возмущении, побудили главнокомандующего отправить в Кахетию генерал-майора Сталя, а вслед за ним и начальника двадцатой пехотной дивизии генерал-майора князя Орбелиани. Быстрым движением к Телави они успели пресечь мятеж в самом начале, и многие из кахетинских князей, участвовавших в восстании, начали являться с изъявлениями покорности.

Прекращение бунта оказалось, однако, только наружным, и с наступлением осени в Тифлисе стали ходить тревожные слухи, что царевич Александр вновь появился в Кахетии и поднял все население, громко заявившее желание иметь его своим верховным вождем. Слухи оказались справедливыми, царевич действительно был в Тионетах и двинулся к Алавердынскому монастырю, чтобы там, по древнему обычаю, провозгласить себя грузинским царем. Но на пути он встретился с полковником Тихановским, был разбит при селении Шильде и отброшен к лезгинской границе. Бунт между тем все усиливался. Мятежники заняли Военно-Грузинскую дорогу и, прервав сообщение Тифлиса с Кавказской линией, обложили Пассанаурский пост, где захватили в плен начальника душетского кордона майора Никольского^[57]. Присланный сюда на помощь батальон егерей с полковником Печерским не в силах был разогнать неприятеля и сам очутился в блокаде. Дерзость осетин дошла до того, что они угрожали уже самому Тифлису, и генерал Симанович, вызванный Ртищевым из Имеретии, должен был принять деятельные меры для охранения столицы. К счастью, храбрый Печерский недолго оставался в бездействии. Получив в подкрепление два батальона, он бросился на неприятеля, стоявшего вокруг Пассанаура, разбил его наголову и очистил весь путь до самого Владикавказа.

Победы Печерского потушили бунт на Военно-Грузинской дороге. Но в Кахетии царевич Александр, заняв сильную позицию у деревни Велисцихе, усиливался с каждым днем новыми толпами лезгин и туземцев. К счастью, торжество его было непродолжительно. Шеф Суздальского полка князь Эристов, случайно прибывший с линии для осмотра своего батальона, расположенного в Грузии, стремительно напал на мятежников и, разогнав их толпы, овладел восемью знаменами. Мятежники бросились к Шильде, но здесь были настигнуты отрядами Тихановского, Эристова и генерал-лейтенанта князя Орбелиани, произведенного в этот чин за усмирение первого Кахетинского бунта. Шильде защищалось упорно, но было взято приступом, и так как это селение уже два раза принимало царевича и два раза жители его сражались против русских, то князь Орбелиани приказал разорить его до основания и конфисковал у жителей все хлебные запасы. Сам царевич, загнанный в тесное горное ущелье, из которого не было выхода, очутился в блокаде и, по всей вероятности, окончил бы здесь свое политическое поприще, если бы к нему неожиданно не явились на помощь две тысячи лезгин, бог весть какими путями пробравшиеся из Дагестана. Тогда царевич 14 октября со всеми своими силами бросился на отряд полковника князя Эристова; и хотя после жаркого боя лезгины были отбиты, а Эристов, очистив сады, занял Шильдинскую крепость, но царевич тем не менее успел прорваться в Кизик и с отчаянием, которое могло внушить ему только его безысходное положение, кинулся на Сигнахскую крепость. Три дня Сигнах, обложенный толпами мятежников, отбивался сам, а на четвертый к нему подошел неумолимый бич кахетинцев князь Орбелиани и наголову разбил царевича, отбросив его к селению Манави. Здесь произошло последнее и самое бедственное для инсургентов сражение. Большая часть их погибла от русских пуль и штыков, остальные рассеялись, и сам царевич, лишь с небольшой свитой кахетинских князей, укрылся в недоступные горы Хевсурии. С бегством Александра кахетинское возмущение окончилось, и большая часть народа стала возвращаться в свои жилища.

Близость царевича, который, живя между хевсурами, замышлял новые планы вторжения в Грузию, не внушала, однако, доверия к будущему, и потому генерал Симанович, разгромив весной 1813 года Хевсурию, заставил Александра бежать в Дагестан. Там он прожил до времени Ермолова бесприютным скитальцем, поддерживаемый кое-какими подачками персидского двора.

Одновременно с усмирением внутренних смут в Грузии велась и персидская война, представлявшая серьезнейшую опасность. К счастью, на персидской границе стоял отряд хотя и малочисленный, имевший притом против себя тридцатитысячную армию, но под предводительством такого вождя, как Котляревский. Ртищев, старавшийся всеми мерами избежать кровавых столкновений, предлагал персиянам заключить перемирие и для ускорения переговоров сам прибыл на границу. Но здесь ожидал его ряд разочарований; по мере того как он склонялся к уступчивости, персияне становились надменнее и, наконец, потребовали перенесения русской границы на Терек.

Хорошо понимая, что каждый день промедления дает неприятелю возможность усиливать свои войска и возмущать подвластные Грузии земли, пылкий Котляревский, возмущавшийся опасной медлительностью главнокомандующего, настойчиво, но напрасно требовал наступательных действий. Наконец, воспользовавшись временным отъездом главнокомандующего в Тифлис, по случаю Кахетинского бунта, он решился, приняв все последствия на личную ответственность, сразиться с надменным врагом, и 19 октября 1812 года со своим двухтысячным отрядом перешел за Аракс. Здесь в кровопролитном двухдневном сражении при Асландузе он истребил главную персидскую армию, а затем, перейдя в Талышинское ханство, взял штурмом Ленкорань. Победы Котляревского, в связи с поражением эриванского сардаря при Кара-Беюке (3 апреля 1813 года) Тифлисским полком, под командой полковника Пестеля, вынудили персиян к поспешному заключению Гюлистанского мира, по которому ханства Карабагское, Ганжинское, Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и часть Талышинского с крепостью Ленкорань признаны на вечные времена принадлежащими России, и Персия отказалась от всяких притязаний на Дагестан, Грузию, Менгрелию, Имеретию и Абхазию.

Таким образом, только энергичная деятельность вождей цициановской школы спасла Закавказье от печальных результатов, которыми могли отозваться нерешительность и недальновидность Ртищева. Но Ртищев был замечательно честный человек. Он не только сознался в ошибочности своих мнений, но в своем донесении государю прямо указывает на энергию Котляревского как на исключительную причину успехов в персидской войне. В общей картине персидских сношений он представил коварно замышленный неприятелем план, готовивший, во время переговоров о мире, конечную гибель русским войскам за Кавказом. Все было, по словам Ртищева, обдумано и хитро соображено и подготовлено персиянами: появление в Кахетии царевича Александра с деньгами для поддержания смут, приглашение лезгин на Алазанскую долину, откуда они шли на Грузию, мятеж кахетинских дворян, занятие персиянами преданного России Талышинского ханства, бунт в горах и, наконец, появление самого Аббас-Мирзы, долженствовавшего довершить удар. Спасши русское дело за Кавказом, сам Котляревский, израненный в боях, вынужден был оставить военное поприще, обещавшее ему такую блестящую будущность. Щедро награждая виновника побед, Котляревского, государь в то же время пожаловал Ртищеву за Асландузскую победу орден Святого Александра Невского, а за Гюлистанский мир – чин генерала от инфантерии и право носить полученный им от персидского шаха бриллиантовый орден Льва и Солнца 1-й степени.

Окончание войн с Персией и Турцией заставило присмиреть и лезгин. И только раз, осенью 1813 года, партия их, спустившись с гор, заняла близ деревни Пашана монастырь Иоанна Предтечи с намерением ограбить несколько ближайших сел по Алазани, но в первую же ночь полковник Тихановский с Кабардинским полком атаковал монастырь и взял его приступом. В Кахетии водворилось спокойствие, нарушаемое разве только изредка небольшими хищническими шайками, которые, однако же, всегда терпели поражения.

К этому времени относится начало боевой известности Нижегородского драгунского полка, расположенного тогда в Царских Колодцах. Драгуны действительно прослыли грозой лезгин, и их молодецкие дела, под командой штабс-капитанов Щербакова, Маркова, Габовского, поручика Дьякова и других, открывают собой длинный ряд славных подвигов, которыми так богата их полковая летопись.

Теперь остается сказать несколько слов о том, как шли дела в Дагестане у генерала Хатунцева. Поголовного восстания в горах во все это время, собственно, не было. Но там несколько лет кряду продолжалось мятежное волнение умов, рыскали хищнические шайки и гнездились закоренелые подстрекатели бунтов: Шейх-Али-хан, Сурхай-хан Казикумыкский, хан Аварский и, наконец, царевич Александр, бежавший сюда после неудач, испытанных в Грузии. Генерал Хатунцев, располагавший весьма небольшими силами, не мог действовать наступательно, но он пять лет стоял бессменным стражем Дагестана и удержал полнейшее спокойствие в этой части Кавказа.