Василий Михайлович Подкованный
Грань дозволенного
– Говорю, что знаю! – Пытаясь вырваться из моей осатаневшей хватки, отбрыкивался Димедрол. – Отпусти, чего вцепился? Я-то тут причём?!
– Говори, сволочь, – Гнев душил меня, замыкая разум. – Говори, что знаешь. Иначе попросту тебя придушу.
– Успокойся, придурок, – завороженно глядя на меня, на два тона ниже сказал Димедрол. Его тряс озноб, крупная челюсть подрагивала. Только сейчас я понял, что голова и плечи Дементьева зависли над высотой в четыре этажа. – Расскажу всё, что знаю, отпусти только.
Силой воли я разжал хватку, отойдя на шаг назад. Дрожащими руками потянулся за сигаретой, которую мне протянул Мишка. Закурили.
– У меня знакомый, четверокурсник спасательного колледжа в Нагатино есть, – начал Мишка. – Он работает в пожарке уже, совмещая с учёбой, так вот, – Димедрол проглотил ком, вставший в горле. – Он в ту смену работал. А потом завалы разгребал, сгоревших искали. И…много трупов нашли наверху, у самого выхода на крышу, откуда можно было по пожарной лестнице сбежать…
Догоревшая сигарета обожгла мои пальцы, но я на это не обратил никакого внимания.
– Когда снизу отрезало, все наверх ломанулись, – Мишка говорил тяжело, словно ворочая каменные глыбы. – На крышу, чтобы по лестнице пожарной спуститься, но на ней не показалась ни одного человека… Знакомый мне потом показывал фото того здорового, почерневшего замка, который загнал всех в ту страшную ловушку. Множество сколов, трещин, но открыть его так никому и не удалось…
Я медленно осел на холодный кафельный пол. Руками сжал виски. Пустота. Вот что я почувствовал. Пустота, мгновенно образовавшаяся на месте близких мне людей, которых я знал и любил.
Месяц я валялся, не в силах выяснить, что же стало с Евстафьевым, Анькой, старостой Олей Простой и другими ребятами. В памяти навсегда отпечатался взгляд Коли, которым он смотрел на меня тогда, поднимаясь по лестнице с девочками. Прямиком на верную смерть. А я…
– Уйди, Миш, – Я обхватил колени руками. – Мне надо побыть одному…
Кивнув и крепко обняв меня напоследок, Мишка удалился, оставляя меня в одиночестве…
***
Следующие несколько дней я провёл, не вставая с кровати. Я ни с кем не общался, целыми часами меряя взглядом выщербленную стену. Любая мысль погружала меня в бездну, и я старался не думать. Замкнутый круг.
Измученный бессонницей, я ненадолго забывался в кошмарных снах.
Я был милосерден со Стасей, но не был рядом с моими друзьями. Тщетность попытки спасения обернулась для меня полнейшим крахом – я остался совершенно один. И никто не смог бы быть милосердным со мной.
И тут я вспомнил о сестре Коли, Алисе – она тоже училась в нашей школе, и в день пожара была на занятиях. Её судьба была по-прежнему неизвестна.
«Хочешь откупиться от смертей спасением одной жизни? Думаешь, поможешь Алисе, и всё?» – Мелькнула в голове острая мысль.
«Не от кого я не откупаюсь», – Со злой решительностью подумал я. – «Я лишь помогаю, кому ещё могу. И никто не посмеет мне в этом помешать – а там хоть трава не расти».
Я вскочил, быстро зашагав на пост…
– Евстафьева Алиса? – Медсестра на посту смерила меня проницательным взглядом. – А вы ей кем будете?
– Я друг её брата, учился с ней в одной школе.
– Прошу прощения, – Медсестра виновато потупилась по вполне понятной причине. – Да, она лежит в отделении, совсем недалеко от вас.
– Есть возможность…– Я замолк, не в силах продолжать дальше. Собравшись с силами, я подвёл черту. – Могу ли я навестить её?
– При всём уважении, я не могу вас к ней допустить, – Медсестра покачала головой. – Обширные ожоги. Её организм борется, но сил для излечения ей катастрофически не хватает. Мы делаем всё возможное, но этого мало. А с нашими бюджетными средствами…Ей бы в какую-нибудь ожоговую частную клинику лечь, да пройти интенсивный курс противоожоговой терапии.
– Да, было бы неплохо… – Я сокрушенно покачал головой.
– Сейчас, конечно, наверху начали шевелиться, активно помогая пострадавшим от пожара, но пока до девочки дойдет очередь… – Медсестра выругалась. – Вы сами прекрасно знаете, как у нас любят покрасоваться перед микрофонами и повозиться с бумажками! А реально помочь – так тут наши полномочия заканчиваются. Ложись в коридоре и помирай…
– Хорошо, я вас услышал.
Доковыляв до своей палаты, я разыскал пакет, на дне которого валялась визитка.
«Сестра Коли пострадала от рук отморозков из шайки Стаси, – Я быстро набрал номер, – Кому, как не папаше возвращать долги за свою непутёвую дочь?»
Долго и нудно тянулись гудки.
– Слушаю, – наконец-то ответили на той стороне пропитый голос.
– Здравствуйте, Игорь Степанович, это я, Рокотов, – Я немного помолчал. – Григорий Рокотов.
– А, здравствуй, Гриша. Ты поправился? – Всё так же безжизненно спросил меня Ясенев-старший.
– Почти. Игорь Степанович, я хотел бы попросить у вас помощи.
На той стороне трубки ненадолго замолчали, слышно лишь было, как мой собеседник тяжко сопит. А затем просто спросил:
– Как я могу тебе помочь?
– Не мне, – поправил я. – Сестре моего друга. Он был моим и Стасиным одноклассником, а его младшая сестра училась с нами в одной школе, в седьмом классе. Она…– Из меня вырвался тяжкий вздох. – Она очень сильно пострадала при пожаре, и сейчас она медленно умирает от ожогов через три палаты от меня…
– Ни слова больше, – Он жёстко прервал меня. – Как зовут девочку?
– Алиса. Евстафьева Алиса.
8.
Весна в этом году наступила на диво рано. Уже в конце марта снег грязными кучами лежал по обочинам. Дни стояли погожие, как выстекленные, сияя голубой лазурью небес. Яркий свет солнца блестел в лужах, по стёжкам бегущих ручьев. От звона капели на душе становилось так волнующе тревожно, и неспокойно было сердцу в груди.
Да, весна в этом году играла такими дивными красками, но мне было не до них. Меня выписали ближе к концу февраля, наказав отлёживаться дома. Целыми днями я валялся в кровати, иногда читал. Какая-то странная одурь, полное безразличие овладело мной. Иногда я мог целый день просидеть у нагретого солнцем окна, осоловелыми глазами глядя на улицу. Всё было для меня в новинку – и стук швейной машинки матери, и лязг проезжающего мимо трамвая, свет солнца и набухающие почки на старом тополе возле дома.
Я словно выпал из жизни, которая так бурлила вокруг. Мне казалось, что прошла уже целая вечность. Приближающаяся пора экзаменов меня нисколько не пугала – я прекрасно знал, что оценки в аттестат нам поставят при любом раскладе, следуя указаниям свыше. С начала апреля, когда я уже поправился, я осторожно подошёл к зеркалу.
На меня смотрел заросший колкой щетиной худой, как жердь незнакомец, недоверчиво смотрящий на мир из-под свалявшихся, отросших волос. На шее и руках – следы от ожогов.
– Куда-то собрался? – участливо поинтересовалась мама, глядя, как я одеваю пальто.
– Да так, воздухом подышать, – коротко бросил я.
Я дошёл до ближайшей парикмахерской, приведя себя в порядок. Следующей моей целью был магазин, и уже оттуда я направился к всепогодному метро.
Жертв трагедии хоронили на выделенной земле одного из кладбищ, в ближнем Подмосковье. Выйдя из автобуса, я сразу увидел кладбищенскую ограду и витую, кованую арку входа. Туда я и направился.
Бредя между могил и покосившихся крестов, я очень скоро отыскал нужный мне участок. Взглядом цепляясь за фамилии, я безучастно шёл мимо, пока не остановился. Передо мной стоял самый обыкновенный деревянный крест, немного покосившийся из-за осевшей земли.
– Непорядок, – тихо сказал я, поправляя крест.
В пьянящем свежем воздухе пряно пахло набухшей землей, прошлогодней травой и опавшей листвой.
– Вот я пришёл, Коля, – Горло сжало хваткой спазма. Я приложился к бутылке, присев на оградку. – Извини, что так долго…
– Вот кое-что тебе принёс, как обещал, – Рука дрожала, и всё никак не могла развязать узел. Чертыхнувшись, я попросту разорвал пакет, а затем поставил на столик освежитель для воздуха и рулон туалетной бумаги. – Я же обещал, придурок ты эдакий…
Горло жгло от водки, которую я пил большими глотками. В голубом небе, купаясь в лучах солнца, носились птицы.
– Ну надо же такое было придумать, а? – Я закурил, вдыхая клубы дыма. – Туалетной бумагой лицо обмотать…
– Большой ты, Коля, выдумщик был, – Мой голос задрожал. – И другом отличным… Моим другом…
Жёстко утерев глаза рукавом, я глубоко затянулся, выпуская клубы никотинового дыма в иссиня-голубое апрельское небо.
Так я и сидел на могильной ограде, по-стариковски сгорбившись. Тёплый, налетающий ветер трепал мои волосы, а солнце, сияя в бездонной вышине, грело меня своим светом. Безрадостными, суровыми глазами я смотрел на могильный холм, под которым лежал близкий мне человек.
Всё моё нутро словно сжали – внутри себя я ощутил щемящую пустоту, образовавшуюся в том месте, где был мой друг. Я рванул душивший меня воротник, упал на колени. Из моего горла вырвался болезненный стон, переходящий в отчаянный крик, полный безысходности рёв. Казалось, он рвался из глубины моей выжженной пожаром души, разносясь над кладбищем и теряясь в голубом небе. Я повалился, уткнувшись лицом в землю, и всё бил, бил сжатыми кулаками по свежей могильной земле и кричал, пока не охрип.
Меня трясло от беззвучных рыданий, крупные слёзы катились по моим щекам, перемешиваясь с землёй.
Наконец, я встал. Утерев лицо, я кое-как отряхнул грязь со своего пальто.
– Прости, если сможешь, – Я повернулся к могиле. – За всё плохое, что тебе сделал. Я ведь даже умереть нормально не могу…
Я махом осушил остатки водки.
– Не поминай лихом – ещё свидимся, – Развернувшись, я, нетрезво покачиваясь, зашагал к выходу.
Я шёл через кладбище, машинально читая фамилии, написанные на крестах: «Блинов А.Г.», «Семиглазова А.В.», «Простая О.Д.»…
Бредя через свеженасыпанные могильные холмы, затуманенным взглядом я увидел впереди знакомую фигуру – у креста справа стоял Ясенев. Чёрный и выцветший, как старая фотография, он смотрел на могильный крест. Рядом с ним, на оградке, сидела симпатичная девчонка лет восемнадцати с копной пшеничных волос, рассыпавшихся по плечам куртки.
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, мужчина развернулся, увидев меня.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Привет, Григорий, – разлепляя спекшиеся губы, приветствовал он. – Ты здесь как?
– У меня тут…– Я вновь кивнул, указывая на кресты. – Вот…
– Извини, совсем забыл, – тихо произнёс он. А затем обратился к своей спутнице: – Ксюш, это Григорий Рокотов, одноклассник Стаси. Он пытался помочь ей…
Он запнулся, его лицо покривило болезненной судорогой.
– А это Ксения, подруга Стаси, – Он указал на заплаканную девушку, смотрящую на меня.
Мы кивнули друг другу.
– Я вот тут свою девочку поминаю… – Он запустил руку в растрёпанные теплым ветром, раньше времени поседевшие волосы. – Не откажи, Григорий.
Я молча шагнул к нему, принимая из его рук стопку. Крепкой, чуть подрагивающей рукой он налил мне и себе.
– За всех, – Он посмотрел на меня. Не чокаясь, мы полностью опустошили стопки…
Потом в глубоком молчании мы смотрели на могилу, в которой для одного упокоилась любимая дочь, для другой – близкая подруга, а для кого-то – лютый враг.
Каждый думал о своём в этот погожий, ясный день. Каждый жил, дышал этим пьянящим воздухом, чувствовал тепло солнца.
Жизнь продолжалась…
***
– Прошу прощения за опоздание, – переступив порог класса, сказал я. – Можно войти?
– Да, конечно же, – Молодая учительница с убранными в пучок волосами приветливо улыбнулась. – Присаживайся на любое свободное место.
Моя новая школа, по настоянию психиатров, располагалась на другом конце района. Нас старались держать подальше от пепелища старой школы, не желая бередить наши раны.
«А мне только ходить стало дальше», – невесело подумал я.
Пройдя через класс, я уселся за свободное место рядом с белокурой девчонкой, смерившей меня странным взглядом. Впрочем, как и всегда.
Уже целый месяц я ходил в другую школу, постепенно привыкая к привычному ритму жизни, потихоньку вливаясь в новый коллектив. Ну, как вливаясь – одиннадцатый класс уже привычная, сформировавшаяся ячейка общества не особо-то радушно принимает новичков. Особенно под конец учёбы, до конца которой оставалось чуть больше трёх месяцев. Поначалу, узнав о пожаре, ко мне проявляли огромный интерес, заваливая вопросами, но я всё больше отмалчивался, и очень скоро ажиотаж спал. Так что я всё чаще сидел один, что-нибудь читая или мастеря – в последнее время я приловчился вырезать из дерева фигурки. Отец подарил мне хороший охотничий нож.
Местные ко мне относились более-менее дружелюбно, но без фанатизма – в свои формировавшиеся годами компании они меня принимать не спешили. Да оно мне было и не нужно.
Целый урок я просидел, глядя на метущего школьный плац дворника, пока мой взгляд не упал на знакомую бритоголовую башку – передо мной, на соседнем ряду, сидел Чеботарёв. Руки сами собой сжались в кулаки – тревожащий призрак того прошлого, что я ненавидел и желал забыть возник передо мной. Из своего тёмного угла я наблюдал за действием иерархии класса, и сейчас до конца понял – история имеет свойство повторяться. В новой школе, да и вообще куда бы я не пошёл все повторялось, разве что в разной степени. Но допустить формирование того порочного круга событий, явным напоминанием о которых послужил пришедший в класс Чеботарёв, я не мог.
Дождавшись конца урока, я выскочил за верзилой след в след. Аккуратно добрался до спортзала, куда увалень пошёл относить отчёты. А затем зашёл в туалет при раздевалке. Я устремился вслед за ним.
Неслышно прикрыв за собой дверь, я выглянул за угол – Чеботарёв мыл руки. Всё так же быстро и уверенно я наскочил на него сзади, резким движением приложив его о раковину. Коротко вскрикнув, всей своей тушей он повалился на меня, но я, не теряя инициативу, пихнул его.
Врезавшись в дверь, он сполз вниз, пытаясь руками зажать хлещущую из разбитого носа кровь. Моя рука уже крепко сжимала рукоять ножа. Миг – и к бегающему по горлу кадыку увальня я приставил лезвие.
– Сюда смотри, – Крепко ухватив его за воротник олимпийки, я встряхнул его.
– Чего тебе надо-о-о… – Его голова безжизненно моталась на теле, он никак не мог сфокусировать на мне свой блуждающий взгляд.
– Все гораздо проще, дерьма ты кусок, – Я встряхнул его ещё раз. – У тебя два варианта: либо я сейчас топлю тебя в твоей стихии, – Я кивнул в сторону туалета. – Мне уже абсолютно плевать – для меня такое на раз-два. А для такого как ты, я сделаю это ещё и с вящим удовольствием. Сюда смотри!
Коротко размахнувшись, я двинул Чеботарёва по сальной роже. Хрюкнув, он обязательно бы завалился, если бы я не держал его за воротник. И только тогда я смог поймать его взгляд, в котором я увидел то, что ожидал – страх.
– А второй вариант оставит тебя живым. Но ты будешь беспрекословно мне подчиняться. Усёк?
Кончик ножа впился в горло увальня, потекла кровь.
– Я не слышу.
– Да, буду! – истерично заорал сдавший Чеботарёв. Теперь не просто страх играл в его глазах, а подчинение. – Убери это от меня!
Я отвёл лезвие, отпустив увальня. Тот судорожно принялся глотать воздух, заливая пол кровью. Я не мешал. Поднявшись, Чеботарёв основательно умылся.
– Чего тебе надо-то? – злобно буркнул он.
– Для начала подотри за собой, – Я кивнул на пол. Чеботарёв раздраженно засопел, но смерив глазами нож в моей руке, потянулся за тряпкой и ведром под раковиной.
– Молодец. Завтра, до уроков, жди меня у ворот. Надо обсудить кое-какие тонкости, – Я прошёл мимо застывшего увальня в каких-нибудь паре сантиметров. – Как штык. Я понятно объясняю?
Громила снова угрюмо засопел, после чего кивнул.
– Вот и славно, – кивнув, я вышел за дверь…
На следующее утро, ещё издалека, я увидел у ворот внушительную фигуру ожидающего меня Чеботарёва. Он стоял с краю, и спешащие на уроки школьники казались на его фоне совсем детьми.
Я молча протянул ему руку. Он, немного помедлив, всё же пожал мою ладонь в ответ.
– Пошли.
Мы двинулись по школьному двору. Чеботарёв своей громадой шёл немного позади, распихивая младшеклассников – в этот час здесь творилось самое настоящее броуновское движение.
Я не мог допустить повторения тех событий, что происходили в моей школе.
Пусть лучше я стану тем, кто это всё контролирует. И буду вариться в этом котле, уже никогда не став прежним.
Я буду перепачканным грязью с ног до головы – но даже валяясь в ней можно оставаться человеком. Но этого не повторится. Я сказал.
«Я видел к чему приводит неверный подход Стаси к дрессировке. Её можно даже поблагодарить за наглядный пример, – Я рывком открыл тяжёлую школьную дверь. – Что ж, на эти грабли я не наступлю».
– Идём, – уже поднимаясь по обшарпанным ступеням крыльца, окликнул я замешкавшегося Чеботарёва. Тут, угрюмо засопев, поспешно ускорился. – У нас много дел…
Конец.
Подкованный.
Обложка нарисована Рязановым Н.М. – https://vk.com/club137493323 (ссылка на группу)