Василий Михайлович Подкованный
Грань дозволенного
Девчонки ушли, оставив Стасю со смешанными гневом мыслями. Но девушка быстро расставила всё на свои места – вначале надо выздороветь, извиниться перед Ксюшей, а уже потом карать.
В конце недели, когда Стася окончательно почувствовала себя хорошо, она собралась и отправилась на другой конец района, где жила Ксюша.
И сейчас, поднимаясь по щербатым ступенькам, она обдумывала, что скажет Балабановой. Остановившись перед нужной дверью, Стася нажала на звонок.
Изнутри раздались шаги, а затем сочно щёлкнул открываемый замок, и в дверном проеме показалась Ксюша, одетая в пижамные штаны и футболку. Окинув взглядом Стасю, она с сердитым ожиданием уставилась на неё, изогнув бровь.
– Привет…
– Ну привет.
– Я… – Все слова, что Стася заранее подготавливала, вылетели из головы. Девушка замешкалась. – Я хотела бы извиниться за своё поведение и…забрать свои слова обратно.
Ксюша по-прежнему не говорила ни слова. А Стася продолжала, слова будто сами вырывались из неё – искренние и настоящие:
– Прости, у меня не самые лучшие дни, – Стася подняла на Ксюшу полный боли взгляд. Отчаяние, нестерпимая тоска, одиночество плескались в её голубых глазах. – Если честно, я давно по уши в дерьме…
Она ненадолго замолчала.
– Если можешь – извини, я правда не хотела тебя обидеть, не хотела вываливать всё это на тебя, – Стася почувствовала, как по щекам ползут горячие слёзы. Утерев их рукавом и глядя на Ксюшу поплывшим взглядом, она продолжила глухим голосом: – Это всё…накопилось вот…
– Господи, Стасик! – Взгляд Балабановой потеплел, негатив сменился искренней жалостью. – С кем не бывает, ну? Не бери в голову, всё в порядке! Заходи скорее!
– Я…– Стася в нерешительности застыла на пороге. – Вот тут вина принесла бутылку, торт вот – с мамой чай попьёте.
– Ну-ка брось это, слышишь? И думать забудь так просто улизнуть – я тебя такую никуда не отпущу! – Симпатичное личико Ксюши нахмурилось, по светлому лбу пробежала складка. – Мама вернётся не скоро, и тоже будет рада тебя видеть, так что заходи быстро, а не то рассержусь!
– Хорошо, спасибо, – Стася зашла в маленькую прихожую. Аккуратно сняв сапожки, она повесила пальто на ближайший крючок.
– Давай ко мне, в комнату! – засуетилась Балабанова.
Пройдя по маленькому коридору, Стася оказалась в небольшой, но уютной и светлой комнате Ксюши. Разглядывая плакаты на стенах и заставленную косметикой тумбочку с зеркалом, Ясенева присела на краешек кровати.
– Ничего, если я в уличных штанах?
– Да не парься ты так, Стасик, всё в порядке! – рассмеялась Ксюша. – Сейчас чайку бахнем!
«Тяжелый случай», – подумала опытная в дружеских делах Ксюша, глядя на состояние Стаси. Поставив кипятиться воду, она насыпала чая в заварник.
– Вот, – Ксюша поставила на стол две чашки, сахарницу и горячий заварник. В комнате запахло мелиссой. – Мама на днях купила!
– Спасибо, – поблагодарила Стася, принимая дымящуюся чашку. – Пахнет очень недурно.
– Не обожгись только.
Чуть пригубив из чашек, некоторое время девушки сидели молча. Стася задумчиво смотрела на поднимающийся из кружки дым, Ксюша – на неё.
– Итак, – начала Ксюша. – Стась, что у тебя стряслось? Рассказывай, не томи.
– Хорошо, – сказала, наконец, Стася. – Я расскажу тебе. Ты будешь первой, кто услышит обо мне всё. Я доверяю тебе, ты – моя единственная подруга, и я не могу и не хочу скрывать что-то от тебя. Если после моего рассказа ты не захочешь меня видеть – я приму это как должное, и уйду, не держа обиды. Ты хороший человек, Ксюш… И я хочу быть с тобой откровенна.
– Я тебя внимательно слушаю, – серьёзно кивнула Ксюша.
Следующие два часа, то взволнованно перескакивая с темы на тему, то отрешённо и безразлично, как сторонний наблюдатель, Стася посвятила Балабанову во все детали своей жизни. Она не утаила ничего, даже самых тёмных и грязных моментов своей биографии.
Она всё рассказывала и рассказывала, а Ксюша, не перебивая, слушала. Чай давно остыл, а Стася всё не могла закончить свою исповедь.
Наконец, она умолкла. С минуту каштановолосая девушка смотрела в пространство, полностью опустошенная, а затем перевала на Ксюшу взгляд уставших глаз, сказав:
– Вот и всё. Я совсем не тот человек, что ты себе, возможно, представляла, но знаешь…мне стало немного легче. Я благодарна тебе хотя бы за то, что выслушала меня.
– Стась…
– Тебе наверняка сейчас мерзко от услышанного. Я бы на твоём месте чувствовала себя как помоями облитой – ведь это грязь…
– Стась, – Ксюша за плечи притянула Стасю к себе, заглянув ей прямо в глаза. – А теперь послушай меня внимательно. Я не считаю тебя плохим человеком. Я верю и знаю, что ты способна на хорошие поступки, что можешь делать добро. Мы не родились плохими – так на нас влияет окружающий нас мир. На пустом месте, без причины, ты бы не стала заниматься всем тем, о чём ты мне рассказала…
Стася изумлённо смотрела на Ксюшу, а та продолжала:
– Я не оправдываю твоих поступков – то, что ты творишь мерзко, жестоко и бесчеловечно. Ты делаешь больно другим, невиноватым в твоих бедах людям, но это не выход, – В глазах Ксюши полыхнул праведный гнев. – Не выход, понимаешь?!
Балабанова хорошенько тряхнула Стасю.
– Я тоже не сахар, как и любой человек – у каждого есть куча проблем, но это не повод вываливать на окружающих свою злобу и обиду. Мы бы тогда друг другу глотки перегрызли!
Ксюша отпустила Стасю, отойдя к столу. Её руки подрагивали, её переполняли бьющие через край противоречивые эмоции.
– Этот мир жесток, – Повернувшись к притихшей Стасе, негромко, но ясно сказала Ксюша. – Не надо делать его ещё более жестоким. Твои поступки обернулись против тебя самой. Это как бумеранг. Стась, – Балабанова подошла к ней вплотную, взяв за руку. – Ты моя подруга. И неплохой человек. Ты запуталась. Но я верю, что тебе удастся выкарабкаться. Я помогу тебе. Сделаю всё, что смогу.
– Я… – Слова путались, Стася не могла связать и двух слов от охвативших её чувств. – Я…Ксюш, я…
– Да не парься ты так, – крепко обняв Стасю, улыбнулась Ксюша. – Свои же люди…
…Подруги не заметили, как за окном стемнело, и в домах напротив один за другим зажигались огни. Последние несколько часов они просидели, болтая о тысяче разных вещей, смеясь и делясь историями из жизни. Пришедшая мама Ксюши познакомилась со Стасей, и отправилась на кухню готовить ужин. Отпускать Стасю не накормив она отказалась категорически – Ясеневой пришлось остаться, чтобы не обидеть хозяйку.
– Ну, пойду я, – глядя на часы, сказала Стася. Чай по кружкам уже остыл, торт частично съеден, частично – убран в холодильник. – Большое спасибо за ужин. Было очень вкусно!
– На здоровье! – По манере общения – простой и улыбчивой – Ксюша была вся в мать. И сейчас, тепло улыбнувшись, мама пожурила дочь. – Ну вот, время позднее, а подругу задержала!
– Мам, это ведь ты Стасю без ужина отпускать не хотела! – уперев руки в бока, возразила Ксюша. – Не вали с больной головы на здоровую!
– Ой, ну ладно-ладно! – Отвернувшись к полной посуды раковине, ответила мама. – Как же ей сейчас через дворы идти? А вдруг кто приставать будет?
– Зубы тогда по полу собирать будут! – Хохотнула Ксюша, – Мам, Стася же со мной на секцию ходит.
– Точно! А я и забыла. Ну, тогда бояться нечего! Стась, как пройти к метро знаешь?
– Я провожу, мам! – Ксюша принялась натягивать кроссовки.
– Заходи ещё, – перекрикивая стук посуды и шум льющейся воды, крикнула хозяйка. – Накормим-напоим!
– У тебя хорошая мама, – выйдя в подъезд, сказала Стася.
– А то! – выпрямилась Ксюша. – А я вся в неё!
– Сам себя не похвалишь – не похвалит никто.
– Ну, это точно! – смеясь, ответила Балабанова, перепрыгивая через порог.
– По поводу сегодняшнего… – Бредя мимо словно сгорбившихся под мраком московской ночи «хрущёвок», начала Стася.
– Да?
– Я не могу просто взять и начать всё менять, – нерешительно продолжила девушка. – Это очень сложно. Я по-прежнему считаю почти всех окружающих меня – скотом и тупым быдлом, которому нужно указывать его место. Но…
Стася остановилась.
– Я буду стараться, – Она посмотрела на Ксюшу. – Правда.
– Заканчивай считать всех людей за скот, – резко отчеканила Ксюша. – Слушай, а что с этим козлом будем делать? Давай его подкараулим где-нибудь, и отобьем ему почки и все причиндалы?
– Нет, Ксюш, – Стася отрицательно покачала головой. – Я ценю твоё желание, но это – личное. Я разберусь с ним сама.
– Ну смотри, – Ксюша потянулась, широко зевая. – А вот мы и пришли! Там, за углом – трамвайная остановка.
– Хорошо, – Стася на мгновенье замолчала. – Ксюш.
– Что?
– Спасибо. За всё, – Губы Стаси растянулись в искренней, открытой улыбке.
– Да ладно тебе, я ничего особенного не сделала, – напоследок обнимая подругу, смущённо сказала Балабанова. – Ну ладно, до вторника!
– Пока, – Стася помахала рукой Ксюше, после чего зашагала по улице. В тот вечер Стася чувствовала себя как никогда хорошо…
***
– Садись, Юрик.
– Хорошо ты тут устроился, Женька! – довольно крякнув, Блинов уселся в мягкое кресло. Откинувшись на спинку, взгляд его замасленных глазок заскользил по хорошо обставленному кабинету Ковалёва. – На такой кабинет и смотреть приятно! А уж на человека, в нём заседающего – тем более! Вон та деревяшка на стене чего стоит!
– Это панно из красного дерева и дуба, – польщённо ответил чиновник. – Ремонт месяц назад закончился. Сам всё подбирал, вплоть до плинтусов.
– Оно и видно, что с мужской сметкой сделано! Не теряешь зря времени, Женька. А то, как будто только вчера на выпускном водку хлестали, да в кладовке девок портили, а, Евгений Герасимович?
– Время оно такое, Юрий Александрович, – деланно официозно ответил бывший одноклассник, а теперь – важная шишка в администрации района. – Ну, с чем пришел? Так, чаи погонять, или разговор какой?
– Не торопись, Жень, – Блинов достал из кожаного портфеля завёрнутую в обёрточную бумагу бутылку. – Вначале порадую, а уж потом к делу перейду…
– Что это?
– Открой, узнаешь, – Блинов сложил руки на животе, выжидающе глядя на Ковалёва.
– Неплохо-неплохо, – отложив в сторону обрывки бумаги, Евгений Герасимович разглядывал бутылку дорогого французского коньяка.
– Помню про твою «маленькую любовь», – Блинов улыбнулся. – Ну, «настоящую любовь» можно делить на двоих – наливай!
На столе мигом оказались две стопки, по котором был разлито жидкое золото коньяка.
– Ну, будь здоров! – Блинов опрокинул стопку, выпив её до дна.
– Хороший коньяк, – похвалил Ковалёв. – Спасибо, удружил.
– Это мне тебя благодарить следует – за внеочередное «повышение».
– А теперь я тебя внимательно слушаю.
– Нужна твоя помощь, Жень, – начал Блинов. – Есть тут один кадр. Его сынок моего охламона отправил на больничную койку, на две недели. У меня сын балбес, конечно, но этот сучёныш явно перегнул палку. Ну, я и решил его по-нашему, по-мужски проучить…
Блинов облизал пересохшие губы, а затем продолжил:
– Отвёл его в отдел, накидал ему малость, все сделал по красоте, объяснил, за что и почему его наказал. Он прощения просил, а потом, говнюк, в окружное ОВД пошёл и написал на меня заявление. Дело сейчас шьётся полным ходом…
– А чего ты ожидал, когда бил его? – вызверился управленец. – Юр, ты уже до седых волос дорос, а всё кулаками машешь, как какой-нибудь вздорный пацан! Ты ожидал, что он тебе «спасибо» скажет?
– Ничего я не ожидал, – раздражённо пророкотал Блинов. – Но такое спустить не мог – он моего сына едва инвалидом не сделал, а мне с ним нянькаться?
– Дурья твоя башка, Юра, – отчеканил Ковалёв. – Ты зачем его в ОВД избил, а? Не мог его за Битцу вывезти, и там разобраться? А теперь заявляешься ко мне, прося подтереть за тобой натёкшие лужи крови и дерьма?
– Ты на меня не шуми, – Метнув косой, полный враждебной угрозы взгляд на чиновника, произнёс следователь. – Я тебе не секретарша, а твой товарищ и партнёр. Помнишь, сколько твоих проблем было убрано мной? Мы с тобой как две руки – одна другую моет…
Некоторое время они сверлили друг друга тяжёлыми взглядами. Затем Блинов продолжил, цедя слова:
– Я всё сделал грамотно – разобрался с ним в слепом углу, но кто мог знать, что у бати этого засранца тоже имеются кое-какие подвязки в округе? – Блинов приблизился к застывшему за столом Ковалёву. – Жень, мы с тобой не одно дело провернули – ты знаешь, что на меня можно положиться. И такого человека, как я, тебе терять не выгодно – если меня дожмут, у этого будут последствия…
«Вот он куда метит, – Ковалёв поморщился. – Поганый боров продаст меня при первой же возможности…»
– Хорошо, – допив коньяк, Ковалёв встал. – Что ты собираешься предпринять?
– Надо высадить этих, – Черты Блинова разгладились, и вновь на его толстомордом лице сияло разухабистое довольство. – В первую очередь – сопляка. А затем с его батей разобраться.
– Я сделаю всё, что смогу, – Ковалёв кивнул, давая понять, что разговор закончен. – Ладно, работа не ждёт – у меня перед новым годом аврал…
– Всё, понял-понял! – Блинов тут же засобирался. – Кто я такой, чтобы задерживать такого занятого человека, как ты, Жень! В любом случае спасибо, подсобил.
– Давай, с наступающим тебя, Жень! Ещё загляну на недельке, – Тяжёлой походкой Блинов направился к двери.
– Был рад тебя видеть, – не отрываясь от бумаг, ответил Ковалёв. И, когда за Блиновым захлопнулась дверь, а его тяжёлые шаги стихли вдалеке, тихо добавил: – Мерзкая тварь…
И длинно и витиевато выругался.
***
– А что это в классе всё так гудит? – спросил я.
По своему обыкновению, после обеда на большой перемене мы шли наверх, в закуток на лестнице с большими, истёртыми ступенями. Удобно было сидеть на них, облокотившись спиной на дверь чердачной каморки, в которой уборщицы хранили свой инвентарь.
– Ты о чём? – поинтересовался Евстафьев.
– На мою избитую ряху почти никто не обратил внимания, а вот на Стасю косятся. Удивительное дело, – Я аккуратно почесал лоб.
Ещё не успели с моего разбитого лица сойти гематомы, как я уже отправился в школу знакомой дорогой. До нового года оставалось чуть меньше трёх недель, и нужно было разобраться с кое-какими делами по учёбе. К тому же сильно хотелось увидеться со своими друзьями.
Во время моего вынужденного больничного проведывать меня заходила староста и Евстафьев, передавая мне домашку и последние новости. Но о странной, бросающейся перемене в классной обстановке мне никто не сказал.
– Ну, твое битое лицо уже давно в порядке вещей, – Коля невесело рассмеялся. – Как и моё.
– И всё-таки, – подытожил я.
– А ты что, совсем не слышал?
– Я дома неделю валялся, да по судам и травмпунктам ездил, сам знаешь, – Я угрюмо посмотрел на друга.
– Ну да, – согласился Коля. – Ну, слушок тут ходит, что Стасю на вписке Ковалёв «вскрыл», как бутылку шампанского.
– Да ну?
– Ага, – Коля закашлялся. – Все шепчутся, а сказать бояться – сам знаешь почему. А мне, в общем-то, плевать на неё саму и их шашни. Но ровно до тех пор, пока это не касается меня.
– Интересно, – В моей голове тут же вспыхнули события того вечера, когда я встретил Стасю в магазине. – Это не в пятницу на прошлой неделе было?
– Вроде да, – Евстафьев пожал плечами. – А что?
Я быстро рассказал ему о встрече в «Красно-белом».
– Забавно, – Коля усмехнулся. – Вот так свело! Хотел бы я на вас тогда посмотреть.
– Да ну, зрелище не для слабонервных, – отрезал я. – Вид у меня был знатный – она не отставала…
– А по мне сколько веревочке не виться… – Коля смачно сплюнул. – За что боролась, на то и напоролась – если бы её по кругу прямо на моих глазах пустили, я бы и пальцем не повёл.
– А сейчас что?
– Да всё так же. Всё так же травит всё это стадо, всё также обжимается с Ковалёвым – ничего нового и интересного. Разве что грязные слухи теперь о ней распускают внутри её же шайки, – Евстафьев потёр виски. – Ты лучше расскажи, что там с твоим делом против этого чмошника Блинова?
– Побои сняли, дело заведено. Помнишь того инспектора, который приходил к нам после того, как нас в первый раз забили? Он, узнав, что произошло, вписался за нас, помог дело завести, прокурора хорошего посоветовал. Но Блинов в долгу не останется…
– А что такое?
– Не знаю. Что-нибудь этот хмырь обязательно выкинет.
– Надо в кому его сынка отправить. Он же явился вчера, знаешь? – Коля хлопнул себя по колену. – Прихрамывает, падла. Ничего, скоро на обе ноги хромать будет…
Колю на полуслове оборвал звонок.
– Пошли, – Вздохнув, я поднялся. – Поглядим на столь «полюбившиеся» нам лица.
– Можно не спешить – сегодня учительское собрание – минут десять у нас есть…
***
С тех пор, как она появилась в школе после болезни, Ясенева слышала перешёптывания, слухи и пересуды, замечала косые взгляды, а иногда и язвительные насмешки в некоторых глазах. Это задевало Стасю. С первых же мгновений она ощутила это молчаливое, но насмешливое отношение среди своей своры – её авторитет был сильно подорван.
«Теперь половина смотрит со страхом и ненавистью, а половина – с издёвкой», – угрюмо думала Стася, оглядывая класс.
Но ещё большим унижением для Стаси было сохранение видимости отсутствия каких-либо претензий к Ковалёву, более того – она была вынуждена вести как обычно. Всё так же обнималась с Ковалёвым при встрече, общалась приветливо, без тени негатива. Она усыпляла внимание разбалованного мажора, изображая полную покорность. И Ковалёв в это поверил.
Это стоило больших трудов и выдержки, а главное – огромного терпения. Стася знала, к чему она шла и, как мстительная рысь, выжидала удобного момента, чтобы вцепиться в глотку своему врагу. Она ждала случая, и он наступил…
Звонок ударил по ушам – Стася недовольно посмотрел на дребезжащий колокол под потолком кабинета. Зашаркали ноги по линолеуму, заскрипели парты – класс наполнился привычной для начала урока суматохой. В класс вошла Алтуфьева, за ней – несколько хохочущих девиц. За ними, прихрамывая, в кабинет ввалился Блинов – его заросшее лицо было обклеено пластырем, нос так и остался смещён набок мощным ударом биты, что очень бросалось в глаза.
Оглядываясь, он прошествовал к первому ряду. Пройдя мимо Стаси, он остановился у парты позади неё.
«Он же в другой стороне сидит, – подумала она, оглядываясь через плечо. – Что он там копается?»
Краем глаза Стася увидела, как Блинов, делая вид, что завязывает шнурки, ковыряется в рюкзаке Рокотова. Он аккуратно расстегнул молнию, что-то положив внутрь. Тихо застегнув, он, тяжко сопя, поднялся и окинул глазами охваченный движением класс. Удовлетворительно хмыкнув, Блинов отправился к своему месту.
– Эй, Блин! Пойдем покурим! – гаркнул Чеботарёв, хлопая Блинова по плечу.
– Да ну, ща мымра придёт, мозги полоскать начнёт, – отмахнулся увалень. – В падлу это выслушивать…
– Да не очкуй ты, у них сейчас собрание, – давил Чеботарёв. – Ближайшие десять минут не явятся. Да и кто тебя такого ветерана трогать будет, а?
– И верно. Сейчас бы корягу парижскую бояться! – Блинов матерно выругался. – Пошли!
Стася проводила обоих взглядом, после чего сняла портфель Рокотова со спинки стула и положила к себе на колени. Убедившись, что за ней никто не следит, она расстегнула молнию. Внутри, вперемежку с тетрадями, лежал небольшой, перевязанный синей изолентой свёрток.
«Что это?» – Осмотрев свёрток, Стася нахмурилась. В голове роились догадки и, чтобы их подтвердить, она размотала часть изоленты, вскрыв свёрток.
«Я, конечно, не специалист, – разглядывая набитый белым порошком пакет, подумала Стася. – Но дело пахнет мрачным криминалом. И уксусом».
Сомневаться не приходилось – на её глазах происходила тёмная история. Девушка сразу вспомнила избитого отцом Блинова Рокотова, о чём бахвалился сам майорский сынок в закрытой беседе в «ВК». В голове Ясеневой быстро сложилась картина происходящего – чья-то жизнь должна была вот-вот сломаться.
Застыв на мгновенье и не зная, как поступить, взгляд Стаси упал на валяющийся на парте рюкзак Ковалёва. В следующее мгновенье её глаза загорелись, красивые алые губы растянулись в жестокой улыбке.
Аккуратно запаковав свёрток обратно и обтерев его своим носовым платком, стирая отпечатки, Стася боком подошла к рюкзаку Ковалёва. Спрятав свёрток на самое дно, Ясенева вновь вернулась на своё место – в класс как раз ввалились пришедшие с перекура Чеботарёв и Блинов, а с ними Ковалёв и прочие. За ними в кабинет вошли Евстафьев и Рокотов.
Кинув на Стасю угрюмый взгляд, он уселся на своё место.
«Знал бы ты, от чего я спасла твою упрямую башку – ноги бы мне целовал», – со злой иронией подумала Стася.
Тут подоспела Трубецкая – урок начался.
Стася совсем не слушала физичку, рассказывающую что-то о Фарадее – её внимание целиком и полностью было приковано к классу. Она переводила взгляд то на заливающегося хрюкающим смехом Блинова и Чеботарёва, то на преспокойно сидящего Ковалёва.
«Не просто так он подкинул эту дурь во время перемены, – в нетерпении думала Стася. – Рокотова должны были принять. Но вот когда? После школы? Очевидно, при выходе. Но тогда бы существовал риск того, что Рокотов, готовясь к следующему уроку, обнаружит подброшенный вес. Что-то тут нечисто…»
Словно в такт её мыслям в дверь без стука ворвалась запыхавшаяся и растрёпанная директриса.
– Что такое, Марина Евгеньевна? – удивлённо спросила «железная» физичка.
– Мария Юрьевна, там… – Всё никак не отдышавшись, отрывисто заговорила директриса. – Там полицейские…Они говорят – вы только подумайте! – что у нас есть в школе есть крупные наркодельцы…
«Ну, теперь всё встаёт на свои места», – Стася ловила каждое слово директрисы.
– Что вы такое говорите, Марина Евгеньевна? Какие наркодельцы? – Трубецкая окончательно сбилась с толку.
– А я им говорю: «Нет среди наших ребят таких!» Это клевета! У нас ребята хорошие…– начала было она, но была прервана зычным криком:
– Всем сидеть на местах, полиция!
Миг – и кабинет, как чёрная волна, захлестнули бойцы ОМОН. Быстро оцепив весь класс и перекрыв выход, они застыли, ожидая приказа командира подразделения. Тот вышел к доске.
– Поступил анонимный звонок, что среди учащихся одиннадцатого «А» класса есть человек, ответственный за крупный оборот наркотиков в вашей школе… – сурово отчеканил он твёрдым командирским голосом. – Прошу сохранять спокойствие, и приготовить к досмотру сумки, рюкзаки и ранцы…
– Послушайте, вы ошибаетесь, – зачастила директриса. – У нас одиннадцатые классы – образцовые ребята, победители многих олимпиад. Никто из них никогда бы не стал заниматься таким…
– Вот сейчас мы это и узнаем. Приступить к осмотру!
«Прямо-таки маски-шоу, бразильский карнавал, – Стася смотрела на Блинова – всем своим видом он показывал, что для него это не было неожиданностью. Он что-то шептал на ухо Чеботарёву, а тот посмеивался. – Ну, давайте, обыщите тут всех!»
Проверяли по рядам. Пока бойцы ОМОН выворачивали сумочки и косметички сидящих на первых партах бледных девчонок-отличниц, Стася всем своим существом ждала развязки. Дошла очередь и до неё – обыскав её сумку, силовики устремились дальше.
– Открой, – сказал один из них Рокотову, кивнув на рюкзак. Тот, ворча, подчинился.
Стася не сводила взгляд с Блинова, она видела, как тот, словно голодный пёс на кость, смотрел на обыск Рокотова. На парту падали тетради, пенал, мелкая шелуха, обёртки от шоколадок и жвачки…
– Чисто. Следующий, – Бойцы начали обыскивать соседа по парте, Мишку Дементьева.
Стася еле сдержалась, чтобы не рассмеяться при виде вытянутой, донельзя изумлённой хари Блинова. Больше девушке он был неинтересен – она пристально уставилась на Ковалёва. Тот ковырялся в своём смартфоне, переписываясь с кем-то – обыск его совсем не волновал.
«Погоди, ещё немного осталось…»
– Выложите всё содержимое вашего портфеля, – процедил боец Ковалёву.
– Да, конечно, – расхлябанно, с полуулыбкой, он расстегнул свой портфель, принявшись доставать оттуда немногочисленные тетради, зарядку для телефона, наушники…
Внезапно на его лице отразилось удивление. Рука наткнулась на что-то продолговатое.
– Ну, доставай дальше, – поторопил его силовик.
– Да, конечно, сейчас… – Он всё же достал из рюкзака перевязанный изолентой свёрток. Да так и застыл, глядя на него.
– Это…я…
– Дай-ка сюда, – Боец извлёк свёрток из негнущихся, скрюченных пальцев Ковалёва, аккуратно подцепил ножом изоленту, проткнул пакет…
– Героин, товарищ капитан, – изрёк он. – Грамм десять, не меньше.
Стася видела, как кровь отошла от лица Ковалёва, как оно побледнело, а затем посерело, вытянулось.
– Нет…нет, погодите…– мотая головой, он всё повторял одно и тоже: – Нет…
– Пакуйте его, парни, – кивнул капитан.
– Не дёргайся, бегунок, – Один из бойцов уже крепил бледному, как полотно Ковалёву наручники. – Пошли…
Один из них положил ему руку на плечо – Ковалёв принялся заваливаться набок, будто на него нагрузили не меньше тонны. Поддерживая его, бойцы повели Ковалёва по проходу между партами. Потерянным взглядом он метался по классу, стараясь хоть где-то найти поддержку.
– Да что же это… – Директриса осела на подставленный стул. Она была потрясена. – Это какое-то недоразумение, подождите…
Уже у самого выхода, подталкиваемый бойцами, Ковалёв пересёкся взглядом со Стасей. Дикий, необъятный страх плескался в его глазах, Ковалёва трясло. А Стася, скрестив руки на груди, смотрела на него полным презрения и ненависти взглядом. Улыбнувшись, она подмигнула ему.
– Ты… – Ковалёв выбросил кулак вперёд, указывая на Стасю. – Ты…
– Молчать! – Рывком бойцы выволокли совсем потерявшего рассудок Ковалёва, и поволокли его в сторону лестницы.
– Ты! Ты! – Его вопли разносились по всей школе. Обезумев, он бился в руках силовиков. – Тварь!!!
Наконец, всё стихло.
Всё до одного уставились на Стасю. В глазах читалось непонимание, изумление, и самое главное для неё самой – страх.
«И так будет с абсолютно каждым, кто посмеет сунуть в мою сторону своё жало», – Стася распрямила плечи.
– Мария Юрьевна, – сев за парту, Стася спокойно обратилась в физичке. – Давайте продолжим урок – нам к экзаменам ещё готовиться, пробники скоро…
Она открыла учебник, достала ручку, и также спокойно принялась за решение задач.
6.
Мрачная тишина установилась в классе. Никто никого не травил, не бил. Все настороженно приглядывались друг к другу. В классе, несмотря на приближающиеся праздники, царил страх.
О Ковалёве почти нечего было не слышно – он, благодаря стараниям своего папы, сидел дома под подпиской о невыезде, на связь не выходил, в соцсетях не появлялся. По крупицам до класса доходили слухи, что дело принимает дурной оборот, несмотря на связи его богатого и влиятельного папы.
В «Подслушано» нашей школы бурлили споры, выкладывались видео с бойцами ОМОН, ведущего помешавшегося Ковалёва по коридорам. В нашем классе если о таком и говорили, то только вполголоса, оглядываясь на читающую Стасю.
Касаемо же моего дела, то процесс шёл противоречиво – прошло уже несколько заседаний, но пока внятного вердикта суд вынести не сумел.
А время шло, близился новый год и пробные экзамены. Помимо учебной нагрузки, на нас, как на выпускной класс, взвалили организацию новогоднего огонька и дискотеки. Директриса особо напирала на этот факт, заверяя нас, что при должном старании все пройдет без сучка и задоринки.
Её стараниями, инцидент с Ковалёвым был быстро затёрт, и она делала вид, что ничего не произошло. Но, как говорится, человек предполагает, а располагает Кто-то другой…
Напевая себе что-то под нос, радостная и пахнущая морозом директриса, вошла в кабинет.
– Ниночка, сообрази чайку! – пропела она, раздеваясь, – Я немного замерзла.
Усевшись за своё кресло и прикрыв глаза от удовольствия, глава школы потихоньку отхлебывала из фаянсовой кружки.
– Ну что, Нина – живём! – Директриса широко улыбнулась.
– Немного не понимаю, Марина Евгеньевна…
– Я только что из департамента – нашей школе выделили деньги на ремонт старого крыла, а значит тёплое море и солнце нам обеспечены. И всё это несмотря не некоторые «недоразумения»…
Директриса отхлебнула из чашки.
– Ниночка, донеси до каждого классного руководителя то, что на ремонт школы ещё необходимо собрать. При помощи каждого ученика, соответственно. Кстати, там рабочие приехали – передай Антонине Васильевне, чтобы их чаем напоили. Помещения освободили?
– Тут-то как раз и проблема, Марина Евгеньевна, – зачастила секретарша. – В кладовую под лестницей уместилась лишь часть инвентаря. Куда девать остальное школьное имущество?
– Сложите всё это на запасной, черной лестнице. Всё равно она не используется, – перебирая бумаги, отвлеченно сказала директриса. Мыслями она уже была далеко в работе. – И ещё чайку мне завари…
***
– Фух, заколебался, – Потный Чеботарёв ухнул на заскрипевшую парту. Он уже успел трижды пожалеть о том, что согласился помочь рабочим разгрузить машину с краской, лаком и прочим. И это после того разноса три дня назад, когда он, опять-таки вызвавшись добровольцем, перетаскивал школьный инвентарь на чёрную лестницу. От машины в кладовку, из кладовки к машине…
«Лучше бы уж на химии с пацанами сидеть остался», – Раздраженному и уставшему, ему как никогда захотелось курить.
– Дядь, у тебя сигареты не будет? – окликнул он ближайшего работягу, побитого сединой.
– А не маловат ли ты, сынок? – Седой смерил увальня критическим взглядом из-под лохматых бровей.
– Дядь, ты кому другому это скажи, а мне лучше закурить дай.
– Золотая молодежь, мать-перемать… – отпустив ещё пару нелестных словечек себе под нос, рабочий протянул Чеботарёву пачку «Тройки». – Ладно, хоть помог. И здесь не курить – мало ли что! – Последние слова слышались уже издалека. – Двигай на улицу! Кладовку за собой закрой.
«Ну да, мне будто делать больше нечего, как на морозе стоять», – Выдохнув, Чеботарёв аж разомлел от удовольствия. Он курил не спеша, никуда не торопясь – работа не волк, в лес не уйдет. Однако, все хорошее когда-нибудь заканчивается – уже обжигая пальцы, затянувшись последний раз, Чеботарёв привычным движением отправил окурок в полёт. А затем все также неспешно побрёл на выход, на урок…
– Гринь! Гриша!
Подняв осоловевшее со сна лица, я увидел обеспокоенное и напряженное лицо Долофеева.
– Кажется, гарью пахнет, – Ответил на мой немой вопрос Долофеев. – Даже воняет! Чуешь?
Я шумно втянул воздух. А Долофеев, с загоревшимися глазами всё шмыгал и шмыгал носом. И тогда я действительно уловил едкий запах гари. И, судя по волнению, пробежавшемуся по классу – другие тоже.
Ведшая урок химичка Антонина Васильевна выглянула в коридор, чтобы разобраться, что происходит. Самые любопытные вышли вслед за ней, в зал, где уже толкались стайки школьников. С нижних этажей слышались крики. А между тем запах стал более ощутим, и когда Антонина Васильевна вбежала в класс, с бледным, как мел лицом, оживленный говор окончательно стих.