Вардан Эрнестович Багдасарян
Хаос как стратегия глобализма
Хаос как транзит к новой иерархии
О каком уровне проектности использования инструментов хаоса может идти речь? Какая для глобального проектировщика логика хаотизировать мир?
Средние века характеризовались моделью сословной иерархии. Вверху стояла аристократия и Церковь. В позднее средневековье начинает складываться феномен буржуазии. Обладая деньгами, об этом было сказано во всех марксистских учебниках по истории, она не обладала властью. Начинается борьба буржуазии с аристократией Церковью. В итоге иерархическая модель средних веков оказывается низвергнутой. Было объявлено установление новой модели, позиционируемой как демократия. В действительности, ни чего общего с народоловластием она не имела. Реально новая властная элита формировалась за счет тех, кто имел финансовые рычаги влияния и был связан с олигархическими кланами. Формально элитная кооптация была открыта, реально действовал жесткий фильтр.
По сути, иерархическая система была восстановлена. Но только во главе этой иерархии уже стояла не родовая аристократия и клир, а новые бенефициарии, финансовая олигархия. Далее остается лишь закрепить эту власть идеологически и институционально. И эту задачу практически должен был решить фашизм.
Свобода оказывается фантомом, привлекательным для потребления массами, но не достижимым на практике. Поэтому либерализм приводит лишь к хаосу. Народ не способен управлять и сделать правильный выбор в избирательной кампании и потому следует за демагогическими, популистскими лозунгами. Хаос, порожденный либерализмом, может быть преодолен только тиранией. В обществе, как и в природе, правит сила, которая является единственным возможным политическим механизмом. А в современном мире основной силой является капитал, который контролируется олигархами. Вместо аристократии устанавливается плутократия.
Через трибуну парламента и прессы пропагандируется плюрализм суждений, приводящий к кризису традиционной морали, ломке стереотипов этики добродетельного поведения. Замешательство усиливается вследствие существования многопартийной системы, в рамках которой проектировщики подогревают разногласия, оказывая поддержку всем оппозиционным друг другу партиям. Законодательная власть противопоставляется исполнительной, а законодательные системы приводятся в состояние неразберихи.
Финансовые манипуляции приводят к экономическим кризисам и огромным государственным долгам. Опорочивается и десакрализуется национальная власть, что приводит к отчуждению народа от его руководителей. Предпочтение отдается людям с «темным прошлым», которыми легче будет манипулировать, используя угрозу разоблачения. В случае попыток отдельных политиков выйти из-под контроля, они опорочиваются или устраняются физически.
Усиливается конфронтация между государствами и межнациональная рознь, в результате чего примирение и конструктивный диалог между нациями оказывается невозможным. Периодически организуются войны, которые не ведут к победе ни одного из государств. Подрываются нравственные устои народов, что достигается через пропаганду красивого образа жизни и распутства. В результате разложения образовательной системы снижается интеллектуальный потенциал населения. Внедряются образовательные технологии, подрывающие способности теоретического мышления детей. На случай сопротивления, предусмотрены механизмы революции и использования внешней агрессии против строптивых государств.
Хаос современного мира порождает запрос на «мессианский век», когда народы будут объединены единой религией и единой политической властью. Будущее общество организуется в соответствии с проектом «мессианского века», существующим в природе принципом неравенства. Массы отделяются от участия в политике, вводится жесткая цензура, свобода слова и организаций ограничивается. Ликвидация политических свобод будет преподноситься как чрезвычайная временная мера, но в действительности, получит окончательное закрепление. Царство свободы провозглашается как перспектива неопределенного будущего, без конкретизации времени ее введения. История станет преподноситься в качестве противопоставления времени хаоса государств и эры мировой империи. Будет с помощью новых технологий введена тотальная слежка, а антиправительственная агитация приравнена к тягчайшему преступлению.
Понятия «новое средневековье» и неофеодализм возникли не сегодня. Эссе «Неофеодализм» Джона Гэлбрейта было представлено им еще в 1961 году, а книга Николая Бердяева «Новое средневековье» и вовсе в 1924 году. В действительности неофеодальные тенденции происходящей трансформации прослеживаются с достаточной определенностью. Эти тенденции позволяют ставить вопрос о длительной проектной развертке произошедшей инверсии.48
Средневековая система была жестко иерархична. На вершине социальной пирамиды средневекового общества находилась аристократия. В позднее средневековье за вхождение в круг элиты в борьбу с ней вступает буржуазия. Содержание этой борьбы подробно описывалось в марксистской версии истории. Буржуазия обладала деньгами, но не обладала знатностью и, как следствие, властью. В борьбе буржуазии и аристократии иерархичная система средневековья была разрушена. Утверждалась модель с формальной открытостью элитных ниш.49 Чаще всего по отношению к ней стало использоваться понятие демократия. Но буржуазия стремилась не к демократии, не к упразднению иерархии, как таковой, а к захвату власти. Реально под вывеской демократии действовали преимущественно финансовые факторы элитогенеза. Постепенно стала выстраиваться новая жестко иерархичная система. Отличие ее от средневековой состояла только в том, что на вершине социальной пирамиды оказывалась вместо аристократии и церковных иерархов – финансовая олигархия (мировой бенефицариат).
Как свобода оборачивается несвободой
Поднятая проблема не ограничивается 20-40-ми годами ХХ века. Вопрос об угрозах фашизации мира фундаментальный и мегаисторический. Он связан с проблемой равенства человечества.
Системный кризис античного мира был связан с трендом усиления неравенства. По сути дела, была установлена модель антропологического неравенства человечества. Ни раб, ни варвар не считались людьми в подлинном смысле. Заявлялась иерархия антропологических типов. Все это было до провозглашения Нагорной проповеди. В ней заявлялось, что не должно быть ни эллина, ни иудея, не должно быть деления на богатых и бедных. Декларировались ценности социального равенства. Отсюда далее формируется исторически два направления и два типа проектов.
Одни проекты утверждают антропологическое единство человечества. Условно их можно назвать «проекты Нагорной проповеди». Второе направление представляют проекты антропологического неравенства. Условно их можно определить как «антиевангельские проекты». Применительно к ним мало что изменилось в сравнении с античными временами. Как известно, в античном полисе декларировались идеалы свободы. Но свобода сочеталась с рабовладением, несвободой рабов. Противоречие снималось тем, что людьми считались только те, кто относится к категории политес. Человек – это «политическое животное», политес и, соответственно, не гражданин полиса не относится ни к политес, ни к человеку. Раб в античном понимании – это говорящее орудие труда.50
Перенесемся теперь в Новое время. Славная американская история персонифицируется через ряд фигур президентов США. Что их объединяет? Во-первых, все они были либералы, приверженцы либеральной системы ценностей, а, во-вторых, все они были рабовладельцы.51 Ценность свободы (liberty) считалась базовой. Но право свободы адресовалось не в отношении всех, а группы избранных. Значит избранничество, превосходство оказывалось еще более значимой ценностной позицией, чем свобода. А идеология превосходства, как уже было показано выше, это уже идеология фашизма. Фашистские и либеральные ценности оказываются системно взаимоувязаны.
Как в основании либерализма, так и фашизма лежит одна и та же гоббсовская модель миропонимания – мир как борьба. Либеральная модель, выстраивается на представление, что общественное бытие есть поле конкуренции индивидуумов. Рыночная конкуренция является цивилизованной формой борьбы за существование. Но и фашистский мир – это тоже поле тотальной борьбы. По результатам борьбы общество делится на успешных и неуспешных. Успешные – это элита, неуспешные – социальное дно. Но и фашистская модель предлагает сходную дифференциацию успешных и неуспешных. Выигрывают в глобальной борьбе народы высших рас, проигрывают расово несовершенные. Недочеловек – унтерменш несостоятелен в этом противостоянии.
Что происходит с либеральной идеологией при ее максимизации? Есть успешные, те кто выиграл, и есть неуспешные, те, кто проиграл борьбу. Возникает необходимости закрепить власть успешных идеологически, институционально, юридически. И либеральная модель при таком закреплении начинает трансформироваться в модель фашистскую.
Мировой транзит от либерализма к фашизму
Могут возразить, что у либерализма и фашизма имеются два, как минимум, два принципиальных различия. Первое – это либеральная ценность свободы, второе – либеральная ценность индивидуума. Фашизм, казалось бы, обе эти ценности дезавуирует. Вначале о ценности свободы.
Свобода одних, как свидетельствовал опыт рабовладельцев – американских президентов, предполагала несвободу других. Древний мир и средние века знали категорию лиц «свободные». В противоположность им существовал «несвободные» – рабы, крепостные.52 Свободные не могли существовать без наличия рабов и крепостных. А сегодня какая постановка вопроса? «Свободные» противополагаются «бедным». Из этого противоположения следует, что «свободный» тождественен «богатому». В геокультурном плане свободный эллинский мир противопоставлялся в античные времена варварскому несвободному мир. И сегодня в политологической терминологии «свободный мир» противопоставляется «автократической периферии». Свобода бенефициаров и обеспечивается тем, что на «свободных» работают «несвободные».
Что представляет собой в свете рассматриваемой проблемы выстраиваемая мировая систем? Либерализм в ней оказывается достаточно прочно связан и сопряжен с фашизмом. В центре мировой системы – либерализм. Это страны «золотого миллиарда». Свобода оказывается преференцией избранных. А в тоже время на периферии устанавливаются, фашистские режимы. Для этой группы стран характерны уже другие черты – автократия, иерархизм, непотизм. Принцип здесь уже совершенно другой – несвобода для большинства. Одно связано с другим: либерализм и свобода в центре, фашизм и несвобода на периферии. Либерализм в общей мироустроительной парадигме дополняется фашизмом. Одно не может функционировать без другого.
Второе возможное возражение против тезиса о сущностном подобии либерализма и фашизма – ценность гуманизма и человеческой жизни. О степени гуманистичности либерализма можно получить представления по расчету демографических потерь России, понесенных ей в результате либеральных реформ. Фиксируется численность населения на конец 1980-х годов, современная численность и потенциальная численность при сохранении коэффициента рождаемости и смертности на уровне позднесоветских лет. Общие потери России – неродившиеся и преждевременно умершие составляют 30 миллионов человек. Но может быть, падение демографических потенциалов есть мировой тренд. Аналогичный расчет по должной, на основе показателей конца 1980-х гг., численности населения был проведен применительно к США (сколько было, сколько стало и сколько должно было стать). Здесь показатель плюс 24 миллиона человек. На 24 миллиона современное население США больше, чем оно должно было бы быть, если сохранялся коэффициент рождаемости и смертности конца 1980-х годов. Из проведенного сопоставления видно, кто является бенефициаром произошедшей инверсии.
Иллюстративен применительно к раскрытию сущности либерализма ряд высказываний – видных, относящихся к либералам, представителей российской политической элиты. И.Ю. Юргенс: «России мешают русские. Основная масса наших соотечественников живет в прошлом веке и развиваться не хочет. Русские еще очень архаичны. В российском менталитете общность выше, чем личность» 53. Е.Т. Гайдар: «Идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, и уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям – дело естественное» 54. А.Б. Чубайс: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет 30 миллионов – они не вписываются во время. Не думайте об этом, новые вырастут» 55. Чем принципиально либерализм в таком изложении и фашизм различаются?
Ниже представлена мировая карта преступлений либерализма. На ней показаны по странам мира наиболее крупные демографические катастрофы, которые были связаны с либерализмом. Здесь и соответствующие тридцатимиллионные демографические потери России, здесь и 40 миллионов умерших в результате пандемии голода в Индии, здесь и геноцид в отношении аборигенов Африки, Америки, Австралии, здесь и огромное количество – более 100 миллионов – наркозависимых людей после опиумных войн в Китае.
Неоиерархизм
Каковы же замыслы реализуемого глобального политического проекта? Самое интересное, что эти замыслы не скрываются. После одержанной 75 лет назад победы над фашизмом мир за последующие четверть столетия существенно сдвинулся влево. Рухнули мировые колониальные империи. Был осужден и в значительной мере преодолен расизм. Ориентир равенства народов и рас становится мейнстримом общественного развития. И тут, с начала 1970-х гг. западные экспертные и политические круги начинают бить тревогу. Появляются знаменитые доклады Римского клуба. Пафос возникшего дискурса связывался с выдвижением положения о том, что при дальнейшей реализации доктрины равенства ресурсов на всех не хватит. Еще одни Соединенные Штаты Америки по масштабу потребления планета не выдержит. И вот левый вектор постепенно замещается правым. Еще в 1974 году по заказу Трехсторонней комиссии С. Хантингтоном, М. Круазье и Дж. Ватануки был подготовлен доклад «Кризис демократии». Авторы приходили к заключению, что взамен демократии и равенства приходит новый иерархизм56. Сегодня становится очевидным, что эти разработки сорокалетней давности имели проектный характер.
Понятие демократия было сохранено, но оказалась изменена его семантика. Демократия перестает трактоваться как власть народа, то есть большинства, реализующего свое волеизъявление на основе выборов. Теперь под демократией понимается власть политически активного меньшинства (пусть именуемого «гражданским обществом», но уже не народом в целом). Легитимность новых политических элит определяется уже не столько самими выборами, сколько признанием их «демократичности» со стороны «международного сообщества». Выборы же при существующих управленческих технологиях могут быть программируемы. Особо ярко произошедшая инверсия понятия демократия проявляется в «цветных революциях». Меньшинство заявляет свое особое право формировать политику государства без легитимизации его положения поддержкой большинства.
Могут возразить – какая фашизация? Доминирующие страны оперирует идеей свободы. Образ свободы положен в основу американской семиотики. Фашизм же наоборот коннотирует с концептом несвободы. Но важно посмотреть на реальные исторические воплощения идеи свободы. Свобода в системе общественных отношений не может быть в принципе абсолютной. Соответственно, она всегда связана с несвободой. Несвобода является ее оборотной стороной.
В античном и средневековом мире элита, как известно, определялась зачастую социальным маркером «свободные». Но их свобода обеспечивалась наличием несвободного большинства – рабов, крепостных. Сегодня эта дихотомия свободных и несвободных сохранена. Богатство в современной паразитической системе обеспечивается эксплуатацией бедных. Свобода одних основывается, таким образом, на несвободе других.
В период античности в отношении свободы и несвободы существовало и геополитическое разграничение. Римско-эллинский мир определялся свободным и противопоставлялся несвободному варварскому миру. Свободный центр – несвободная периферия – это идущее с античных времен разграничение воспроизводится и сегодня. Понятие свободный мир, экстраполируемое на страны «золотого миллиарда», устойчиво используется в риторике политических лидеров Запада. Но свобода мирового центра зиждется на несвободе мировой периферии. Несвобода кормит свободу.
Исторически либеральный период предстает как одна из фаз реализации проекта мирового паразитизма. Важна в данном случае фиксация хронологической последовательности. Выдвигаемый первоначально либеральный концепт используется в мировом преломлении, по сути, для демонтажа замкнутых, закрытых цивилизационных мир-систем. Идеологемы открытости, либерализации, деиделогизации и унификации (общечеловечности) применяются в качестве основных когнитивных инструментов. Цивилизационные мир-системы взламываются, расконсервируются. А далее наступает следующая постлиберальная фаза реализации мирового проекта. Мировой паразитарный центр уже довлеет над прежними мир-системами, и через провозглашаемые либерализмом отношения открытости складываются уже отношения господства. Прежний концепт общечеловеческих ценностей замещается представлениями, что человечество не едино, а соответственно, цивилизационно и страново неравно.
Во внутрисоциальном преломлении либерализм исторически взламывал существорвавшие в рамках сословного общества перегородки. Сложная иерархическая система средневековья в итоге разрушается. Но вместо нее выстраивается со временем новая иерархия, с новой элитой во главе. Находящийся прежде на периферии общественной системы паразитический анклав и занимает элитаристское положение в этой иерархии. Для обоснования неонеравенства начинает формироваться новая, закрепляющая установившийся порядок вещей идеология.
Развод либерализма со свободой
Либерализм в своем историческом генезисе пережил несколько разводов. Исходно он был дистанцирован от религии, будучи идеологией секуляризма. Дальше происходит развод с национальной идеей, и либерализм переходит на сугубо космополитические позиции.
Следующим этапом либерализм разрывает с идеей государства. Ранее допускалась целесообразность государства-Левиафана, в котором либералы видели зло, но считали его неизбежным для предотвращения войны всех против всех. В условиях глобального мира корпораций потребность в национальном государстве в глазах либералов отмирает.
Третьим разводом стал произошедший фактически на наших глазах развод либерализма и демократии. Демократия в ее традиционном понимании как власть большинства перетолковывается либералами как власть креативного меньшинства. Особенно ярко этот развод обнаружил себя в России, где отношение либералов к большинству часто переступает грань фобии (руссофобии).
И наконец, пандемия коронавируса наметила четвертый развод внутри либеральной идеологии. Это развод между двумя фундаментальными основаниями либерализма – свободой и индивидуализмом. Свободой было предложено пожертвовать в обмен на безопасность. Вначале – это было предложено сделать при раскрутке темы террористической угрозы. Теперь – при раскрутке угрозы распространения вируса. И либерализм, за исключением, пожалуй, либертарианцев, признал целесообразность этой жертвы. Но либерализм без свободы, превращается идеологически в нечто иное, и это иное – фашизм.
Что составляет идеологическую парадигму современного мироустройства? Казалось бы, ответ очевиден – идеология либерализма. Ей руководствуется глобальная сверхдержава – США, другие страны «золотого миллиарда». И по этой логике мировой центр должен экстраполировать либеральную идеологию в глобальном масштабе, продвигать ее в страны полупериферии и периферии. Такой целевой замысел, действительно, долго приписывался Соединенным Штатам. Однако современные реалии подорвали данное представление. Либеральный Запад в текущей политике в самых различных регионах мира идет в связке с силами, явно не соответствующими маркеру либерализма – неонацисты и неофашисты, религиозные экстремисты, националисты и этнократоры всех видов. Братья-мусульмане на Ближнем Востоке и необандеровцы на Украине – последние иллюстрации поддержки Вашингтоном курса на фашизацию мира.
Но при чем тут, в таком случае, либерализм? В реальности в самих странах Запада еще в семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века либерализм был заменен неолиберализмом. Часто между ними не видят разницы, но различия, в действительности, принципиальные.57
Классический либерализм был связан с политической моделью демократии и философией гуманизма. Неолиберализм отвергает и то, и другое. Он утверждает власть меньшинства. Если демократические процедуры оказываются в противоречие с элитаристскими подходами неолибералов, демократия попирается. Еще в 1973 г. это было наглядно продемонстрировано при свержении режима Сальвадора Альенде. Пришедший к власти Аугусто Пиночет являлся, как известно, сторонником рынка, экономической открытости, свободы финансовых потоков – был, одним словом, либералом, но не демократом. А уже через год Самуэль Хантингтон представляет вместе с коллегами доклад «Кризис демократии». Та же тема с позиции перпективы истощения ресурсов развивалась в докладах Римского клуба. Главным, таким образом, в неолиберализме становится вопрос глобального доминирования успешного меньшинства. Неолиберализм оказывается фактически новым переизданием фашизма. Мировой центр был фактически фашизирован. Отсюда и поддержка родственных фашистских и квазифашистских идеологий в регионах мировой полупереферии и переферии.
Неолиберальный экстремизм в России являлся тоже вариантом фашистской экстремы. Рыночники-фундаменталисты, исходящие из социал-дарвинистского понимания природы общественных отношений, мало чем отличались от фашистов и нацистов первой волны. Двадцать восемь миллионов преждевременно умерших и неродившихся за годы либеральных реформ – демографический удар, нанесенный России, тождественен по потерям удару гитлеровской агрессии против СССР.
Парадигма классического либерализма заключалась в утверждении идеалов свободы и прав человека. Вопрос – насколько эти идеалы могли быть практически реализуемы мы рассмотрели выше. Но важно, что парадигма неолиберализма была иной – фундаментальное антропологическое неравенство и право рентного присвоения.
Неолиберальная модель государства принципиально отличается и от модели социализированного государства, и от классического либерального государства по всем базовым параметрам. Политически вместо власти большинства в социализированном государстве и политической соревновательности в классической либеральной системе, она утверждает принцип властвования меньшинства, глобального финансового бенефицариата. Экономически от государственно-плановой модели, характерной для социализированного государства, и свободной конкурентной системы классического либерализма, неолиберализм устанавливает модель корпоратократии, подменяет конкуренцию глобальным разделом рынка между транснациональными корпорациями.
Капитализм был подменен новой системой, которая до появления соответствующей дефиниции может быть определена как посткапитализм. В социальном преломлении вместо установки реализации принципа равенства в социализированном государстве и равноправия при классическом либерализме, неолиберализм реализует фактически принцип неравенства. Вместо ценности коллективизма в социализированном государстве и индивидуализма, прав и свобод человека в классическом либерализме, в неолиберализме берется за основу аксиология неравенства. Применительно к гуманитарной сфере вместо философии социального единства в социализированном государстве и философии гуманизма в классическом либерализме, неолиберализм выстраивается на философском фундаменте элитаризма.
Особо важно в плане сравнения идеологий различие в базовых антропологических моделях, представлениях, что есть человек. Если для социализированного государства человек – это социальное существо, в классическом либерализме – индивидуум, то в неолиберализме происходит отказ от самого представления об антропологическом единстве человечества. Люди делятся на успешных и неуспешных, элиту и массы, креативный класс и «быдло».
Особую социальную напряженность имел переход к неолиберальной модели в России. На Западе неолиберализм пришел на смену классическому либерализму. В России он явился отрицанием модели социализированного государства, которое имело под собой в качестве основания не только марксистское учение, но и русские исторические общинные традиции. Ломать пришлось через колено, поскольку ломался становой хребет российской цивилизации.