Валентина Панкратова
На хвосте у миража
Глава 4. Испания
Светлана
В аэропорту стойкам регистрации подхожу с некоторым беспокойством. Да что уж говорить. Какое там «некоторое беспокойство»! Колбасит не по-детски! То ли из-за предстоящей встречи с Маорисио и решения не возвращаться в Россию, то ли из-за предстоящего объяснения с Чернышовым. Аккуратно прячусь за спинами пассажиров, выглядывая Пашку.
– Я уж думал, ты насовсем заблудилась в этом муравейнике, – голос Пашки, раздавшийся сзади, заставляет меня подпрыгнуть на месте.
– Как ты меня напугал!
– Пардон! Не предполагал, что встреча со мной в аэропорту станет для дамы неожиданностью, – Пашка осматривает меня насмешливым взглядом. – Идем регистрироваться?
– Идем. Но, Паш, нам надо серьезно поговорить, – собираю в кулачок всю свою решимость.
Мы получаем посадочные талоны, но Пашка не торопится идти в сторону таможни. Он ведет меня к свободной скамейке:
– Валяй.
– Паш, – начинаю я и не знаю, как дальше продолжить. Тщательно приготовленная речь выветрилась из моей головы легким облачком, как только пришла пора ее толкать. – Мы с тобой жили вместе…
– Я в курсе, – усмехается Чернышов. Это злит.
– Сейчас конкурс закончился, – я вижу, как напрягается взгляд моего собеседника, – но мне кажется, что нам не стоит опять съезжаться.
В Пашкиных глазах читается явное облегчение! Смотрю на Чернышова. Чему он радуется? Не верит мне или реально рад? И это на него я возлагала надежды!
– Как скажешь, дорогая, – у товарища хватает деликатности, чтобы не запрыгать от счастья и не станцевать польку-бабочку прямо передо мной. Поэтому дальше я продолжаю более уверенно:
– Мне кажется, нам вообще следует расстаться.
– Совместная прогулка по Барселоне послужит прекрасным завершающим аккордом для наших отношений, – если он и ерничает, то вполне беззлобно.
– Нет, прогулку по Барселоне тебе придется совершить в одиночестве, – зло выпаливаю я, закрыв глаза и желая пробить стену благодушия, окружающую Чернышова, – меня в аэропорту Барселоны встретит мой друг. И мы с ним сразу уедем. Я выхожу за него замуж и остаюсь в Испании.
Незаметно выдыхаю: «Все! Я произнесла это вслух». Надо заметить, что морально разрыв с Пашкой проходит намного легче, чем два года назад с Мишкой. Наверно потому, что с Мишаней долго встречались и нас многое связывало, свадьбу надо было отменять, да и относилась я к нему на порядок лучше, чем к Пашке. До сих пор Акимова вспоминаю, он даже мерещится мне наяву то в Вене, то в Риме.
Не ожидавший такого поворота Чернышов ошарашенно молчит. На его лице отражается целая симфония из чувств: потрясение, осознание, возмущение, злость, недоверие, даже брезгливость. Успокоившись, он вежливым чужим голосом уведомляет:
– В одиночестве гулять по Барселоне я не буду. У меня есть компаньон, – цедит отставной любовник и, отвечая на мой вопросительный взгляд, продолжает, – в Риме мы встретились с Михаилом Акимовым, которого ты, судя по всему, когда-то кинула точно также. Надо полагать, это твое хобби.
– Мишаня?! Так он реально в Риме? Не может быть! Так я действительно видела его? Это мне не показалось? – не обращаю внимания на Пашкину ремарку про хобби. Мишка в Риме. Так, может, и в Вене я его видела? – А где он сейчас? Что он делает в Риме? Когда приехал?
– Ишь, как возбудилась. Руки попридержи, а то сметешь что-нибудь ненароком. В Риме он искал тебя.
– Меня? – сердце начинает колотиться запертой птицей. Если кто и может отговорить меня от безумного шага, то только Мишаня. – Зачем?
– Перед отъездом ты сперла у него флешку с очень важной информацией.
– Я? Сперла? Зачем? Шутишь?
– Ты Акимова видела перед уходом с работы?
– Ну…
– Флешку роняла?
Перед глазами, словно на экране, появляется картинка, как я высматриваю на полу упавшего медвежонка. Отчетливо вспоминаю свое удивление, когда увидела его на столе, потому что по звуку падения брелок явно должен был быть на полу.
– Хочешь сказать, что у меня с собой Мишкина флешка? Не моя?
– Ты ее хоть раз смотрела в поездке?
– Неа. Я и так многое помню. Вообще, сам знаешь, смотрели у тебя в телефоне или на ноутбуке, – про себя делаю заметку, что при выходе из самолета надо будет забрать у Пашки ноутбук. – Неужели, там настолько важные документы, что он помчался за ними в Рим?
Милый Чернышов любезно предлагает все вопросы задать непосредственно Акимову. Его выдержка успокаивает. Это же гораздо лучше, чем скандал. А так слушаю, как он сухо по-деловому рассказывает мне, как они с Мишаней приехали в аэропорт. И как Мишка, побежав за телефоном, укатил опять в Рим. Значит, так тому и быть. Пусть изучают творения Гауди без меня.
По радио объявляют, что начинается посадка на наш рейс. Пока бежим на паспортный контроль, а оттуда к нужному выходу на посадку, Чернышов сокрушается, что Акимов не успел с нами пересечься.
Вынуждена признать, что меня немного гложет разочарование. Я поведала парню, что мы расстаемся, а он как-то слишком вяло отреагировал. Лишь слегка расстроился, когда узнал, что у меня параллельно с ним был еще кто-то. А по-настоящему переживает, что с Мишкой не успел пересечься. Хотя чего переживать-то? Наоборот, хорошо. Теперь Акимов будет вынужден тащиться за флешкой в Барселону. И Пашке будет не так одиноко там без меня.
В салоне самолета Чернышов начинает тихо и методично читать мне нотации. За почти два часа полета я во всех подробностях узнаю, что я нехорошая продажная женщина, кинувшая двух таких замечательных мужчин. Что предаю Родину. Что бросаю на произвол судьбы родителей и бабушку с дедушкой. Что из-за меня Акимову помимо Рима теперь придется лететь и в Барселону. Особенно горячий кипяток возмущения брызжет из его глаз, когда он заводит речь, как я посмела ему изменять. Ну извини, Пашунь, извини. Я, правда, не горжусь собой.
Покоряюсь судьбе и выслушиваю все наставления обиженного мужчины с видом смиренной мученицы. Поражает, что в наш прошлый перелет из Москвы в Вену я никак не могла раскрутить Чернышова на разговор. Сейчас же слова льются из него бурлящим потоком. В короткие промежутки, когда отставной ухажер замолкает, чтобы глотнуть порцию воздуха, становится слышен достаточно громкий испаноязычный стрекот. Я напрягаю слух. По сравнению с тишиной в австрийском самолете эта громкая болтовня впадает в такой диссонанс, что я прерываю возмущения соседа:
– Паш, ты слышишь? Не пойму. Такое ощущение, что спереди и сзади сидят слабослышащие пассажиры.
– Я тут по наивности подумал, что ты меня так внимательно слушаешь, а ты, оказывается, прислушиваешься к двум свистушкам.
– Каким свистушкам? Ты про что?
– Так это две девчонки болтают. Лет по двадцать, плюс-минус.
– Да нет, болтают спереди и сзади.
– Ну да, – Чернышов раздражается от моей бестолковости, – одна сидит сзади тебя через три ряда, а вторая впереди через два ряда.
– Шутишь? Нормальные люди не могут через пять рядов перекрикиваться друг с другом в течение часа.
– Вероятно, они об этом не знают.
Мне не удается удержать себя на месте. Выйдя в проход, наблюдаю поразительную картину. Две молодые девчонки болтают, находясь на расстоянии пяти рядов. Ну вот как бы я что-нибудь сказала человеку, сидящему на пять рядов спереди? Привстала бы и голову вытянула. А если надо было бы сидящему сзади что-то сообщить, то опять-таки привстала бы и развернулась. Когда я с кем-то говорю, мне необходимо видеть глаза собеседника, ну в крайнем случае хотя бы его самого. Эти же мамзелины сидят абсолютно спокойно, занимаются своими делами и при этом во весь голос тараторят, игнорируя остальных пассажиров. Как ни странно, никто не обращает на них внимания. Возможно, для испанцев это норма. Мне опять вспомнился чопорный австрийский самолет с тихо звучащей классической музыкой.
– Ну так передать флешку Акимову? Я дождусь его в аэропорту, – возвращается Чернышов к незаконченной теме и протягивает мобильник с СМС о времени прилета Мишки в Барселону.
– Паш, я не буду ждать Мишаню, а флешка мне самой будет нужна, – не знаю, отчего цепляюсь за Мишкин брелок, наверно, он дорог как память о первой любви. – Но пусть не волнуется, документы я сегодня же скину ему в личку, как только с Маорисио приедем в Салоу. Честное слово!
– Что-то мне подсказывает, что мои слова его не успокоят, – Чернышов пожимает плечами и исчезает в телефоне. Наверно, выдохся. Так много слов, как в этот полет, он никогда еще не произносил.
Из самолета прямым ходом отправляемся туда, где меня ждет Маорисио. В принципе, Пашке на автобус идти туда же. Не вижу смысла скрывать от него своего жениха. Чернышов так вывел меня из себя во время полета, что хочется ему на зло обниматься и целоваться с другим, при этом непременно корча рожи и показывая язык.
Маорисио, стоящего под фонарем в пятне света, вижу издалека и машу ему рукой. Увидев меня, он начинает дурачиться и скакать, как сумасшедший. Учитывая мое ужасное настроение, его не вполне адекватное поведение слегка коробит. Испанец подлетает к нам, не обращая внимания на Пашку, хватает меня на руки и несет к машине. Вырываюсь и бегу к Пашке, чтобы забрать у него свой рюкзачок с ноутбуком, про который я, естественно, забыла.
Мой друг с сомнением и брезгливостью смотрит в сторону Маорисио, но не произносит ни слова. Практически силком целую его в покрывшуюся щетиной щеку и ухожу. Мне не по себе. Предчувствие непоправимой ошибки мешает дышать и здраво мыслить. Мелкая дрожь скручивает в тугой узел внутренности и мышцы. Я почти хочу, чтобы Чернышов схватил меня за руку и увел куда-нибудь подальше. Но Пашка зол, и помощи ждать от него не приходится. Как загипнотизированный кролик возвращаюсь к удаву Маорисио, раскинувшему для объятия руки.
Михаил
Самолет в аэропорту Барселоны садится минут на пятнадцать позже, чем указано в расписании. Едва включаю телефон, вижу СМС от Чернышова, что мне надо идти к остановке автобуса в сторону Барселоны. Тешу себя надеждой, что это последний рывок. Неужели все? Даже не верится.
На остановке маячит одинокий Павел. Лицо смурное, кулаки сжаты. Смутное подозрение холодной змеей укладывается где-то в области сердца.
– Привет, – пожимаю протянутую руку, – а где Светка?
– Мадам села в машину, – Павел плавно ведет в воздухе рукой, изображая что-то типа ралли, – и упорхнула с испанским другом в сторону Салоу.
– А флешка? – ступор парализует мозг и мышцы, членораздельно получается задать лишь этот вопрос.
– Флешка с ней! Мадам обещала, что как только приедет, сразу же перешлет тебе в личку все, что там есть. И даже заглядывать не будет. Честное слово дала, – ерничая добавляет Чернышов. – Не знаю, насколько ей можно верить. Ты лучше ее знаешь. Прямо перед полетом, после регистрации на рейс, сообщила мне, что здесь ее ждет любовь местного производства. У меня прямо крышу снесло. Ведь вроде и сам хотел закругляться с ней. Но, как узнал, что она на стороне гуляла, разозлился. Спрашивается, что мне мозги полоскала? Давно бы разошлись по-человечески, и встречалась бы с кем угодно. Противно! Я все миндальничал, боялся, как бы не обидеть эту овцу, а тут …!
– Может, ей позвонить? – в очередной раз набираю Светкин номер. – Слушай! Иванова вообще в свой мобильник хоть иногда заглядывает?
– Если я правильно понял, Светка решила не возвращаться в Россию. Возможно, из-за этого принципиально не заглядывает в телефон, чтобы не передумать и не дать задний ход.
Вижу уходящий от меня поезд на Венском вокзале, вижу поезд, уносящий меня из аэропорта в Рим. Все было зря! Набираю Зозуле в надежде, что хоть Ольга Сергеевна уже в доступе. Нет. Тупик.
– Знаешь, ее кавалер показался мне каким-то неадекватным. Я бы не посоветовал ей оставаться с ним в чужой стране. То ли пьяный, то ли под наркотой… Не понял, но мутный точно.
– Что? – слова Пашки доносятся до меня словно издалека и понимаются с трудом.
– Я сфотографировал их автомобиль на всякий случай, – он показывает мне фотографию белого хетчбека, – а то мало ли что… Видишь, и номера четко получились.
Подходит автобус, Павел начинает убирать телефон и тянет меня вслед за другими пассажирами внутрь салона.
– Подожди, – не даю ему отключить мобильник и быстро фотографирую экран с автомобилем на свой смартфон, – я не еду в Барселону.
– Не понял. А куда?
– В Салоу. Вон прокат машин, бери – не хочу. В Барселоне мне нечего делать.
– Тебе точно нужна именно флешка, а не мадам Светлана? – Павел уже в автобусе и, похоже, ему не очень-то нуждается в моем ответе. Он для него явно ясен.
А что я могу ответить ему? Я себе-то могу с уверенностью подтвердить, что еду исключительно за флешкой? Или меня беспокоит авантюра Ивановой с мутным, по словам Чернышова, испанцем?
Минут через двадцать я уже выезжаю со стоянки на серебристом Seat Leon. Время около десяти вечера, навигатор рапортует, что ехать час двадцать. Значит, в начале двенадцатого буду там.
До Салоу доезжаю без приключений. Что, учитывая последние пару дней, откровенно радует. В пути я постарался выкинуть из головы черные мысли. Просто наслаждался ездой по хорошей и пустой трассе.
Собственно, и думать особенно не о чем. Иванова – это последнее, чем я мечтаю засорить себе мозги. Как я выкручусь без документов – тем более не для поднятия настроения. Что я буду делать в Салоу – это вообще сплошное гадание на кофейной гуще. У меня есть марка, цвет и номер машины, а еще надежда, что ночью мало кто ездит. Если мне повезет, и машину не загонят в гараж или закрытый двор, то у меня есть шанс найти ее, просто фланируя по улицам.
Обследование курортного городка начинаю прямо от въезда. Для начала останавливаюсь и прикидываю маршрут, чтобы не запутаться. Счастье улыбается мне всеми своими кривыми акульими зубами буквально минут через двадцать курсирования. Белый автомобиль стоит около четырехэтажного трехподъездного многоквартирного дома.
Паркую Сиат на свободном месте у соседнего здания и выхожу. Во мне вибрирует охотничий азарт, отдаваясь в кончиках пальцев. Смотрю на освещенные окна. Их не так много. Пробежаться по квартирам, где горит свет? Есть риск, что жильцы, увидев в полночь незнакомого мужика, вызовут полицию. К тому же, вдруг, это не их дом. Поставили на свободное место, как я. Ждать всю ночь около их машины? А как еще? Сидя в своей, могу упустить.
Пока я предаюсь тягостным размышлениям, дверь первого слева подъезда, напротив которого стоит белый автомобиль, с грохотом раскрывается, и на улицу вылетает Светка.
Светлана
В детстве у меня был аквариум. Улитки, живущие в нем, всегда привлекали мое внимание. Они ползали по внутренним стенкам, не торопясь, неся на себе свой домик и шевеля своими смешными то ли усиками, то ли рожками. Стоило мне попробовать вытащить их из воды, они с непостижимой быстротой всасывались внутрь домиков и захлопывали дверцы.
Сама себе напоминаю такую улитку, спрятавшуюся в свой домик. Маорисио не замолкает ни на минуту, извергая весь положенный набор эмоций. Он машет руками, вертит головой, пытается приобнять меня. Его гиперактивность постепенно начинает напрягать. Есть в ней что-то неестественное. К тому же разглагольствует он исключительно по-испански. Испанский, в отличие от английского, уже совершенно не проблема для меня. Но как-то так повелось, что мой мачо всегда старался говорить со мной на русском языке. Постепенно мне становится не по себе. Я выглядываю из своего улиточного домика и пытаюсь разобраться. Все в порядке, и я просто накручиваю себя, или все плохо, и я совершила ужасную ошибку?
Чтобы немного поддержать себя вызываю из памяти приятные воспоминания. Москва, солнечный теплый сентябрьский день. Мы с Маорисио идем по Крымскому мосту от метро Парк культуры в сторону Октябрьской.
– До сих пор не могу привыкнуть к вашим расстояниям, – развевающиеся на ветру темные кудри Маорисио делают его похожим на прекрасного древнего бога, – у нас в городке до любого места на машине доберешься за десять-пятнадцать минут. Пешком чуть длиннее.
– Дольше, – ласково поправляю я и поясняю, – «длиннее» – это про расстояние, а для времени используется слово «дольше».
– О этот русский язык! – Маорисио медленно и старательно выговаривает слова, как в замедленной съемке.
Это всегда немного смешно, учитывая его пулеметную речь на родном языке. Хотя со мной испанец старается не строчить. Все-таки на большой скорости мне тяжеловато понимать чужой язык.
– Здесь в Москве на деловую поездку надо закладывать минимум полтора часа. У нас за час ты в другом городе – да не в Тарагоне, до нее пятнадцать минут, а в Барселоне!
– Еще у нас пробки, – подначиваю его.
– У нас тоже бывают летом, когда много туристов.
– А у нас каждое утро и каждый вечер. Многие из-за пробок отказываются ездить на работу на машине и предпочитают общественный транспорт, – из меня бойким петушком выпирает гордость за расстояния и пространства, за пробки, загазованность и прочую гадость.
Вид с моста на реку с теплоходами и на зеленое море Парка Горького привычно вызывает у меня вопрос: «Отчего люди не летают?».
– Маорисио, ты когда смотришь на море, тебе никогда не хотелось стать птицей и взлететь, чтобы посмотреть на всю его красоту сверху, – распахиваю руки и кружусь.
Маорисио смотрит на меня восхищенным взглядом, который в равной степени может относиться как ко мне, так и к панораме, открывающейся перед его взором.
– Я всегда мечтал о собственной яхте, – счастливо вздыхает он. – Видишь, теплоходы? На реке они рядом, близко. На море корабли далеко. Идущий на полном ходу корабль вблизи можно видеть только со своей яхты. Обязательно купим ее и будем плавать.
Возвращаюсь в реальность. Освещенная пустая трасса, по бокам загороженная шумозащитными экранами. Словно в фантазийном космическом боевике мы мчим по пустынному тоннелю навстречу мрачной неизвестности. Впрочем, в подавленном состоянии одна я. Темпераментный мужчина, похоже, не замолкал ни на минуту и не обращает внимания на мою отрешенность. Он управляет машиной, повернувшись ко мне, и лишь изредка поглядывает на дорогу. Хорошо, что ночью трасса пустая, и машин почти нет.
– Маорисио, – прерываю поток мыслей своего сумасшедшего водителя, – ты помнишь, как собирался купить яхту?
Мой спутник извергает из себя новую партию слов, эмоций и жестикуляций. Они уже менее радостные, скорее раздраженные, даже агрессивные. Причина такой реакции весьма банальна: яхты дорожают, бизнес идет тяжело, проклятое правительство душит налогами.
Приходится признаться себе, что вид мужчины, за которого я собралась замуж, сильно напрягает. Его поведение сложно назвать нормальным, и я не помню, чтобы когда-либо видела Маорисио таким. В сумраке салона машины, освещаемом проносящимися мимо нас фонарями, блеск его глаз пугает. Смыкаю веки и до самого Салоу изображаю спящую. Чувствую себя страусом, от страха «зарывающим голову в песок». Хотя давно уже доказано, что ни в какой песок страусы головы не зарывают. У них прекрасное зрение и при малейшей опасности они удирают со скоростью семьдесят километров в час. А в песке они просто выковыривают камешки и глотают их, чтобы пища в желудке перетиралась.
К дому Маорисио приезжаем почти в одиннадцать вечера. Выходим из машины. Замечаю оставленные в замке ключи. Догоняю товарища, чтобы напомнить про них, но мужчина весело хватает меня в охапку и тащит в квартиру. Мучительно пытаюсь вспомнить, оставлял ли он раньше ключи или брал с собой. Память сладко спит, и я переключаюсь на своего жениха.
– Сначала кофе, – бодро и, вроде, совершенно адекватно провозглашает он, войдя в квартиру, и отправляется в кухонный отсек.
У него по местным понятиям однокомнатная квартира. В нашем российском измерении – двушка. Большая гостиная, отделенная от кухни барной стойкой, спальня и совмещенный санузел. Везде крашеные белые стены, на полу практически белая плитка. Лично у меня все белое ассоциируется с больницей. А вот в жаркой Испании белый цвет ассоциируется с прохладой. Наверно, это от Арктики и Антарктики, покрытых вечными белоснежными снегами.
Кухонный балкон, использующийся для размещения всей техники типа стиральной машины и водонагревателя, а также пылесоса, газового баллона и прочих хозяйственно-ремонтных принадлежностей, выходит на подъезды, а балкон спальни и балкон гостиной, переоборудованный в мастерскую, смотрят во внутренний дворик.
Я много раз бывала здесь. Мне нравится, что внутренний двор огорожен глухим забором с закрытой на замок калиткой. Войти туда могут только жильцы дома и их знакомые. Внутри дворик представляет из себя парк. В нем помимо детской площадки и места для пикника, построен настоящий бассейн, сливающийся на зиму. Ежегодно по весне жильцы дома на общем собрании спорят до хрипоты о необходимости запуска бассейна на лето. И при положительном решении скидываются на его обслуживание.
Маорисио приносит кофе с моими любимыми круассанами. Мне приятна его забота, но при свете ламп явно видно осуновшееся лицо, сильно смахивающее на облик пьющего человека.
– Что с тобой? Ты как-то неважно выглядишь, – не выдерживаю и задаю мучающий меня всю дорогу вопрос.
– Приболел немного, – он так и не переходит на русский, – но не настолько, чтобы отказаться от нашей свадьбы. К сожалению, завтра воскресенье, мы не сможем подать документы. Пойдем в понедельник. Ты же потерпишь немного?
Меня смущает, что подавать документы мы пойдем после отлета моего самолета. Хотя сама виновата. Об этом надо было думать раньше. Слону понятно, что по воскресеньям все государственные службы выходные. В прошлый раз проплаченный билет до Москвы меня буквально спас. А вдруг опять что-то пойдет не так? Получается, сейчас я без подстраховки.
– Я буду сеньорой Баргас? – стараюсь отвлечься от тянущих душу мыслей.
– Нет, – Маорисио искренне удивлен, – мы не меняем фамилии.
– Какую фамилию будут носить наши дети? Не хочу, чтобы их фамилия отличалась от моей! – оказывается, я никогда не спрашивала у своего жениха таких вещей. Для меня само собой разумеющимся было, что жена берет фамилию мужа, детям дается их общая фамилия. Разве может быть по-другому?
– В нашей стране каждый человек имеет двойную фамилию. Первая часть от отца, вторая от матери. Моя полная фамилия Баргас-Лопес. Просто часто используется только первая часть фамилии. У наших детей также будет двойная фамилия – первая часть от меня Баргас, вторая часть от тебя Иванова. Получится Баргас-Иванова.
Не знаю радоваться или огорчаться от подобного открытия. А если мальчик? Тоже Баргас-Иванова? Надо будет в понедельник уточнить такие мелочи. Как же это я раньше не подумала поинтересоваться? Допиваю кофе, беру свой рюкзак с вещами и отправляюсь в душ расслабиться и смыть, наконец, с себя все тревоги. Завтра нам предстоит суматошный день. У меня же с собой ничего нет. Надо будет закупать одежду и все мелочи для повседневной жизни.
Минут тридцать спустя выползаю из жаркого тумана душа в прохладу гостиной. В нос бьет крепкий аромат чего-то спиртного. На диване, стоящем перед телевизором, развалившись полулежит Маорисио с бутылкой в руках. Пазл, тревожащий меня, складывается. Поведение мужчины во время встречи и в дороге становится логично объяснимым. Он был пьян. Не так, как сейчас. Пока я была в ванне, он ощутимо подзагрузился. Сейчас передо мной незнакомый обрюзгший алкаш с мутным взором. Расстегнутая рубашка залита чем-то коричневым. Снятые джинсы валяются на полу.
– Светлана, иди сюда, – он хлопает ладонью по дивану, – выпьешь с дороги?
– Ты пьян, – с возмущением подлетаю к испанцу и выхватываю из его рук бутылку, глупо надеясь, что без нее Маорисио вернется к нормальному образу, – не смей пить в таком количестве, меня трясет от алкашей.
Увидев, как содержимое бутылки плавно переливается в раковину, Маорисио звереет, с трудом поднимается с дивана и медленно, как в фильме ужасов, приближается ко мне. Страх заставляет меня отступить вглубь, к окну.
– Женщина, не смей указывать мужчине, что надо делать, а что нет, – на мою щеку обрушивается тяжелый шлепок. – Здесь ты будешь жить по моим законам.
Маорисио с силой хватает мои плечи и начинает трясти. В первый момент меня парализует. Никто и никогда не поднимал на меня руку. Через несколько долгих секунд прихожу в себя и со всей силы толкаю несостоявшегося мужа. То, что он несостоявшийся, окончательно ясно и не подлежит сомнению. Подобное поведение я не смогу простить никогда. Маорисио, с трудом устояв на ногах после моего толчка, снова бросается ко мне.
Замечаю, что по-прежнему держу в руках свой рюкзак, с которым ходила в душ. Отбиваюсь им от атакующего и оказываюсь зажатой в кухонном отсеке. Чтобы выбраться из квартиры, мне надо просочиться мимо возбужденного пьяного мужчины ко входной двери. Свободной рукой хватаю все, что лежит на столах, моля бога, чтобы не попался нож. Только криминала мне не хватает! К счастью, попадается кастрюля. Она удачно надевается на голову Маорисио. Чтобы ее снять, ему приходится прекратить осыпать меня ударами.
Пользуясь моментом, бегу к входной двери и нажимаю на ручку, чтобы открыть ее. С дверной ручки мне на руки соскальзывает моя сумочка. Я совершенно забыла про нее, а ведь там все деньги и паспорт! Какое счастье, что, входя в квартиру повесила ее на дверную ручку. Хватаю с вешалки куртку. Благодарю бога, что за неимением тапочек надела в ванной кроссовки. Вылетаю из квартиры и бегу вниз по лестнице. Из моих вещей в ванной остались грязная футболка и нижнее белье. Плевать на них! Перед выходом на улицу слышу, как Маорисио выскакивает из квартиры. Он довольно быстро справился с надеванием джинсов!
Обегаю автомобиль, радуясь оставленным в нем ключам. Сзади слышится топот испанца и его крик: «Светлана», а затем звуки драки и пьяные ругательства. Когда поворачиваюсь лицом к подъезду, чтобы открыть дверь машины, я с удивлением и некоторым облегчением вижу, как какой-то мужик дубасит моего обидчика. Кидаю внутрь салона рюкзачок, натягиваю куртку и замираю в растерянности, не зная, что предпринять: бежать, куда глаза глядят, звать на помощь или идти самой помогать. Когда мой испанец падает под натиском мужика и перестает трепыхаться, незнакомец оборачивается и, подняв с земли свой рюкзак, приближается к машине. Вид до боли знакомой фигуры обескураживает.
– Мишаня! – вырывается у меня, – что ты тут делаешь?!
Мне приходится опереться на машину, чтобы не упасть. Мишка здесь, значит, теперь все будет хорошо. Где-то справа от меня раздается рычание приближающегося мотоцикла. Через мгновение он проезжает сзади в опасной близости от меня. Не успеваю возмутиться, как резкий рывок сдирает с моего плеча сумочку с паспортом и деньгами, и она на большой скорости вместе с мотоциклом удаляется в темноту.
– Что случилось? – Мишка, похоже, даже не увидел, как меня обокрали.
– Они взяли мою сумку! Там документы и деньги! – мой голос дрожит, ужас от потери паспорта холодной липкой рукой сжимает мозг и парализует его.
– Быстро на пассажирское сиденье, – командует мой спаситель, и я опять обегаю спереди машину, пока Мишаня садится за руль. На автомате вглядываюсь в лежащего у подъезда Маорисио. Он шевелится, пытаясь подняться. Жить будет. Прощай моя испанская любовь. Нам с тобой не по пути.
После двух дерганий автомобиль трогается. Мы едем по улице до поворота, куда свернул мотоцикл. Определить, куда дальше он поехал, невозможно. Тарахтенье слышится где-то вдалеке, но в какой стороне, не понятно. Мишка зол, он еще не отдышался после драки и нервно крутит руль, пытаясь прислушаться, чтобы уловить мотоциклетный шум.
– Смотри, – на одной из улиц замечаю стоящий мотоцикл и копошащиеся около него две фигуры, – наверняка, они. Вряд ли здесь по ночам ездит много мотоциклов.
Акимов со всей дури въезжает в мотоцикл. Металлический скрежет раздается на пустынной улице набатным колоколом. Застигнутые врасплох гопники теряются, глядя на выскочившего к ним из машины Мишаню. Он огромным коршуном налетает на них и выдирает мою сумочку. Парни, особо не сопротивляясь, бросаются к разбитому мотоциклу.
Впереди раздается вой сирены и появляются сверкающие огоньки приближающихся к нам полицейских машин. Воры бросают свой искорёженный драндулет и сваливают.
Мишка силком вытаскивает меня из машины:
– Проверяй быстро. Все на месте?
Словно в кошмарном сне нащупываю внутри паспорт и кошелек, спрятанный в одном из потайных карманов. Не мудрено, что товарищи не смогли вытащить кошелек и сидели возились. Моя любимая сумочка с большим секретом. Там столько кармашков, что просто так могу найти вещи только я, да и то не всегда. Главное, паспорт на месте.
К полицейской сирене добавляется какой-то противный дребезжащий звонок. Эта какофония звуков сводит меня с ума. Спокойные слова Акимова среди этого безумия звучат диссонансом:
– Все нормально? У тебя … – окончание фразы тонет в громыхании проезжающего поезда. Так вот что это за трезвон! Мы у переезда! И полиция не сможет к нам подъехать из-за длиннющего товарного поезда. Вот почему Мишаня так спокоен!
– У тебя есть буквально минута посмотреть на земле. Вдруг там что-то еще твое лежит, – кричит Мишка, аккуратно подталкивая меня к тому месту, где совсем недавно трясли мою сумку воришки.
– Плевать! Паспорт на месте. Остальное не важно. В конце концов футболку можно будет завтра купить.
– А брелок с флешкой?
Вспоминаю слова Пашки, что Акимов приехал сюда исключительно из-за флешки. Осматриваю сумку. Медвежонка нет. В глазах Мишани плещется такая безысходность, что чувствую себя последней дрянью. Он спас меня, а я не уберегла важную для него вещь
– Павел сказал, что ты собиралась как следует привязать его, – безнадега лишает его голоса, и я скорее угадываю по губам, чем слышу его.
– Точно! Мишань, медвежонок должен быть внутри, – опять перетряхиваю сумку, предоставив Мишке, включившему фонарик на телефоне, осматривать асфальт около мотоцикла.
– Твоя сумка чуть больше моего кулака, как ты могла в нее запихнуть все вещи для поездки? – с недоумением кричит он.
– Мишаня! – я пружиной подскакиваю к машине и достаю оттуда свой рюкзачок с вещами. – Бежим отсюда. Здесь больше нечего делать. Все в порядке! Ну надо же. Как я могла забыть?! Медвежонок в рюкзаке у Пашки! Ты можешь себе представить? Ну что я за балда. Я его сунула туда именно потому, что он не лез в сумочку. А рюкзак мой Пашка внутри своего таскал.