Валентина Панкратова
На хвосте у миража
Светлана
Мишаня практически прогоняет нас от себя. Бедняга, мало того, что из-за какой-то флешки промчался по странам, так теперь он тратит время в Барселоне на работу. На самом деле он реально спас меня в Салоу. Куда бы я поперлась на машине Маорисио? Я на автомате с трудом вожу, а на его механике даже и стронуться с места не сумела бы. А сумела бы, так потом, не дай бог, посадили бы за воровство. Как огласил мой когда-то любимый мачо: «Здесь будешь жить по моим законам.»
Ругаю себя последними словами и прихожу к выводу, что единственный мой герой – друг детства, которого знаю всю жизнь, с которым встречалась много лет и которого бросила ради не понятно кого. Озарение снизошло на меня внезапно словно солнце, появившееся на небольшом кусочке голубого чистого неба среди сплошных и тяжелых облаков. Вся моя жизнь вдруг предстала совершенно в другом свете. И в ней главный рыцарь без страха и упрека Мишаня.
Я сейчас в ситуации, что и говорить, гораздо лучшей, чем могла бы оказаться, не появись в Салоу мой супергерой. Однако положение довольно пикантно. Это ж надо было! Ночевала один на один с обоими моими бывшими женихами. И оба обиженны на меня, и оба из-за Маорисио. Что б ему пусто было! Думала, что не смогу уснуть, но похоже, со страху отрубилась сразу. На самом деле то, что мы сейчас разделились, радует. Выдержать с ними обоими одновременно целый день я не смогла бы. Точно закончилось бы истерикой.
– Ну что нос повесила? – выдергивает меня из глубокой задумчивости моя вторая жертва. Я не отменяла свадьбу с Пашкой, но после вчерашнего сообщения о замужестве, Чернышов, наверняка, точит на меня большой железный зуб.
– Думаю, какая я дура, – на всякий случай смиренно посыпаю голову пеплом в надежде, что он не планирует убивать меня сейчас, раз не прикончил сразу вчера в аэропорту.
– Дура, пожалуй, слишком мягко и деликатно. Но давай мы обсудим твои умственные способности позже. Сначала предлагаю разобраться с автобусами. Вон остановка, куда я приехал вчера из аэропорта, – мой спутник показывает вправо в сторону огромного магазина. Там кучкуются разные автобусы, в том числе красные и синие Bus Turistic.
Пересекаем Площадь Каталонии, покупаем на остановке в кассе билеты с наушниками и садимся на второй этаж красного туристического автобуса. Второй этаж в отличие от первого открытый. Прохладный ветерок заставляет нас запахнуть куртки. Я даже натягиваю на футболку под куртку тоненький джемперок с длинными рукавами. В Риме я совершено спокойно обошлась без него. Джентельмен Чернышов милостиво кладет мой рюкзачок в свой большой рюкзак.
В душе чувствую себя ужасно неуютно, как будто между мной и Пашкой кто-то поставил стеклянную стену. Вроде свой, даже приехали и ночевали вместе, а в то же время чужой мужик и о чем думает, не понятно. Стена вежливого отчуждения не дает возможности заглянуть внутрь.
– Чего сидим? Подключай наушники, – Пашка берет из моих рук пакетик с наушниками, – помочь?
– Спасибо, – шепчу я. – Паш, нам надо поговорить.
– Опаньки! Разве ты не все мне вчера вечером выложила? Да и утром мы вроде как общались. Чем еще ты хочешь меня удивить?
– Это все не то. Это неправильно.
– Заинтриговала. А что, есть правильные варианты? – ехидничает отставной жених.
– Да. Прости меня, пожалуйста, – говорю совершенно искренне, хотя и не знаю, как следует себя вести при таких обстоятельствах, – я не должна была использовать тебя для решения своих проблем. Сейчас я понимаю это.
– Да, ладно! – Пашка недоуменно таращится, развернувшись ко мне всем телом. Видимо, моя покаянная физиономия внушает ему некоторое доверие, потому что продолжает он вполне спокойно, – на самом деле все люди используют друг друга. Важно, для чего и как они завершают свои взаимоотношения.
– Мне хотелось бы остаться друзьями. И чтобы ты не держал на меня зла. Понимаешь, несмотря на то что произошло у нас с Маорисио, мы с тобой в любом случае не сможем больше быть вместе. Мы уже расстались, – слова даются тяжело, мне не хочется ни обижать, ни злить Чернышова.
– Расслабься, – мстительно улыбается он, – я и сам искал подходящий момент, чтобы аккуратно объясниться и безболезненно для тебя свести все на нет.
– А… – известие о готовящейся отставке повергает меня в шок. Подобный вариант развития событий мне даже в голову не приходил. Все слова выветриваются из головы, остается обида. Я извернулась ужом, чтобы не оскорбить чувств Чернышова, а оказывается, он и сам хотел аккуратно пнуть меня под зад. Ощущаю себя трехлетним ребенком, который долго тренировался, чтобы показать родителям, как он может сам перепрыгнуть огромную лужу. Малыш радостно кричит им: «Папа, мама, смотрите, как я умею!», разбегается и в последний момент чувствует, что сильные и заботливые руки поднимают его над землей и переносят через лужу. Мама с папой счастливы и не понимают, почему у их чада на глазах слезы.
Пашка видит мою реакцию и понимающе обнимает меня за плечи. Я автоматически кладу голову ему на плечо. Автобус, наконец, наполняется и трогается.
– Не переживай. Ведь в отдельные моменты нам обоим было хорошо. Давай будем вспоминать исключительно об этом, – шепчет утешительные слова мой спутник, – а теперь давай слушать, что там нам вещают.
Мне действительно становится легче. В наушниках приятный мужской голос рассказывает о Барселоне, о зданиях, построенных архитектором Гауди. Автобус, не торопясь, едет по улицам города. Со второго этажа любуемся зданиями сквозь местами пожелтевшую листву. Деревья посажены с обеих сторон улицы, и их кроны иногда мешают рассмотреть строения. Но, с другой стороны, их пестрота придает городу праздничный вид.
Выходим на площади Испании[20]. Она огромная, просторная и идеально круглая. Двигаясь в сторону Национального дворца[21], расположенного на высоком холме, проходим между двух огромных колонн. Перед нами открывается длинная каскадная лестница, ведущая к чуду архитектурной мысли Национальному дворцу. При взгляде на как будто бы парящий в небе дворец все мрачные мысли выветриваются сами собой. Аудиогид в автобусе успел проинформировать нас, что здание построено менее ста лет назад. Однако, это та ситуация, когда «не верь глазам своим», потому что смотрится дворец творением средневековых зодчих.
– Пешком будем подниматься или на эскалаторе?
– Конечно пешком, – сама мысль, что меня повезут к такой красоте, возмутительна. – Только пешком! Как паломники к святым местам.
Поднимаемся вверх по лестнице, разделенной на две части. Между ними извергается каскад водопадов. Мы любуемся офигительными видами Барселоны, фотографируемся. Мимо верхнего водопада выходим на небольшую площадь. В центре нее располагается знаменитый Магический фонтан[22].
Делаем торжественный круг почета вокруг фонтана. В дневном свете по сравнению с Фонтаном Четырех рек и Фонтаном ди Треви он не представляет ничего особенного. Идеально круглый, огромный. Просто красивый. Главная его изюминка открывается людям лишь по вечерам.
– Как жаль, что мы не сможем посмотреть светомузыкальное представление, – досадую я. – Представляешь, темнота, внизу огни Барселоны, а здесь звучит «Барселона» в исполнении Фредди Меркьюри и Монтсеррат Кабалье, и бьют разноцветные струи фонтана. Они то взлетают высоко, словно стрелы, то превращаются в низкие кустики, а то рассеиваются водяной пылью. Я уже раза три смотрела это представление.
– А ты знаешь, кстати, из-за того что этот фонтан был построен очень давно, в нем нет взаимосвязи между музыкой и струями. Вода бьет сама по себе, музыка звучит сама по себе. В современных фонтанах рисунок воды завязан на музыку, но это не отменяет его красоты, – Пашка подмигивает и весело продолжает, – между прочим, у тебя будет повод вернуться сюда, поскольку Акимов, находясь впервые в Барселоне, вообще не смог ее посмотреть.
– А причем тут Акимов? – прекрасно понимаю намек Чернышова, самой хочется приехать сюда с Мишаней, но на всякий случай изображаю возмущение.
– Да при том, при том. Советую присмотреться к коллеге. Не зря он, задрав хвост, мотал за тобой по всему свету.
Игнорирую его слова. С Мишаней нам еще только предстоит разобраться, наедине, без Пашки. И не известно, чем наши разборки закончатся. Сможет ли Мишка простить меня.
Наконец, доходим почти до самого верха лестницы. После музыкального фонтана она широченная, уже без водопадов. Дворец теперь не парит. Эта громада, заняв весь горизонт, торжественно взирает на поднимающихся к нему людей.
– Чувствую себя маленькой букашкой.
– А я не против закусить, – Пашка шутливо оглядывается в поисках еды.
– Прекрати! Ты посмотри, какой вид! Давай доберемся до самого верха, посмотрим с балкона на Барселону, а потом поедим около Поющего фонтана.
– Окей. Веди меня, Сусанин.
После спокойного выяснения отношений наше общение с Пашкой проходит легко, словно в начале нашей дружбы, когда мы еще не перевели ее на рельсы «любовной романтики». Он опять улыбается, являя миру свои очаровательные ямочки на щеках. Неужели на него так давили наши отношения?! И душка Чернышов их поддерживал ради меня? Не хотел делать мне больно. Смотрю на спутника, как на человека, второй раз спасающего меня после очередного разрыва с Маорисио.
Как ни странно, не могу утверждать, что переживаю об испанце. Его пьяная агрессия начисто обнулила во мне все чувства к нему. В детстве бабушка часто рассказывала мне, как дедушка тестировал потенциальных женихов своих дочерей, ведь у него их было шестеро. Первым делом он приглашал товарищей за стол, смотрел, как едят. Он считал, что только хороший едок может быть хорошим работником. Пашка деду явно понравился бы. Под это дело дедушка нагружал бедных ухажеров алкоголем до совершенно неприличного состояния. Причем, умудрялся накачать даже непьющих. А дальше внимательно наблюдал, как ребята вели себя в состоянии нестояния. Тех, кто начинал агрессировать, сразу отсекал. Демонстрировал дочерям, что называется в красках, что будет ждать их в будущем. Так что, наслушавшись от бабули таких рассказов, я получила стойкий иммунитет к пьяным особям. Если я сейчас и переживаю, то лишь из-за Мишани. Это ж надо было, обменять его на такое ничтожество! Такое под силу только мне.
– Не понимаю, почему после отмены свадьбы с знойным мачо ты начала встречаться со мной, а не вернулась к Акимову. Это было бы логичней. Ты же явно к нему не равнодушна. Я наблюдал за вами сегодня утром.
Мы сидим за уличным столиком, недалеко от Поющего фонтана. Ветер изредка доносит до нас мелкие брызги. Они переливаются на солнце микроскопическими бриллиантиками. Подставляю под сверкающую водяную пыль лицо.
– Думаешь, я смогу сейчас это объяснить? Этот вопрос я сама себе задавала десятки раз. Наверно, было стыдно и больно. Может, надеялась, что все еще наладится с Маорисио, боялась опять предать Мишаню. Не знаю.
– А сейчас не боишься его предать?
– Не надо сводить нас раньше времени. Что у нас будет с Мишаней, и будет ли что-нибудь, время покажет. А мне, вероятно, необходимо было переболеть своей любовью до конца, прежде чем окончательно вылечилась. Так что в том, что с Маорисио покончено навсегда, уверена.
– Ну-ну, – хмыкает Пашка и встает, – пойду все-таки куплю нам что-нибудь. Похоже, здесь нет официантов, надо самим идти. Ты что будешь?
Ожидая Чернышова, добросовестно толкущегося в очереди за пиццей и кока-колой, решаю позвонить Маорисио. Нельзя сказать, что сильно волнуюсь из-за него, но все-таки хочется узнать, как для него закончилась сегодняшняя ночь, да и точку в отношениях поставить надо. Во всяком случае точка в отношениях с Пашкой пошла на пользу.
– Светлана, наконец-то! Я так волновался о тебе. Ты куда делась? – сыпет вопросами испанец как ни в чем не бывало.
– Маорисио, у меня маленький заряд на телефоне. Хватит буквально на пару минут. Ты мне просто скажи, с тобой все в порядке? – всегда помню про темперамент когда-то любимого мачо, поэтому стараюсь как можно скорее узнать, что с ним.
– Все нормально. Вчера немного лишнее выпил. Не очень помню, что было. Не обидел тебя?
– Немного. Я сейчас в Барселоне и сегодня вылетаю в Москву, – не знаю, как навести его на тему машины, но он сам помогает мне.
– Светлана, нам необходимо поговорить. Любовь моя, не могу примчаться к тебе прямо сейчас. Сегодня утром мне позвонили из полиции и сообщили, что мою машину угнали и сбили ею мотоцикл. Надо идти в участок для каких-то формальностей. Не улетай, любовь моя. К вечеру смогу приехать к тебе на поезде или возьму машину в аренду.
– Нет, Маорисио. Я рада, что с тобой все в порядке. Но не звони и не пиши мне больше, пожалуйста. Хорошо?
На этой позитивной ноте прерываю звонок, чтобы не слушать возражения отставного жениха, и отключаю телефон.
– Ого, ты, оказывается, иногда пользуешься своей археологической находкой, – вернувшийся Пашка ставит на стол бутылочки с кока-колой и бумажные тарелки с пиццей. – Смотри, не только в российских забегаловках подают в бумажных тарелках, в центре Барселоны тоже.
– Паш, давай пешком дойдем до памятника Колумбу[23], – я усиленно пережевываю тесто с кусочками салями, борясь с желанием заглотить все сразу и не жуя. Видать, я сильно проголодалась, потому что обычная разогретая пицца кажется верхом кулинарного искусства.
– Ты хоть представляешь, где это? – Пашка открывает в телефоне карту Барселоны, – можешь показать?
– Конечно. Это там, где Рамбла выходит к морю, – пройдем мимо Мишки, посмотрим, как он там. Вдруг с нами захочет прогуляться. А если не пойдет, на обратном пути заберем его, и вместе двинем к машине, чтобы ехать в аэропорт.
Пашка долго разглядывает карту, составляет маршрут, прикидывает.
– Хорошо, идем. У нас есть час, чтобы к половине третьего дойти до твоего памятника.
– Он не мой, он Колумбу.
– Без разницы. Заодно поближе разглядим здания, которые проезжали на автобусе, а то из-за деревьев рассмотрели лишь верхние этажи. Думаю, по незнакомым улицам нет смысла идти. Как считаешь?
– Согласна, давай пройдем по автобусному маршруту и теперь как следует разглядим все снизу. Кстати, – вспоминаю я институтские познания, – ты знаешь, что Барселона застраивалась по плану Серда, разработанному в девятнадцатом веке. Весь город разбит на квадратные кварталы со стороной чуть больше ста метров. Углы у зданий, стоящих на перекрестках, скошены для лучшего обзора движущегося транспорта. И ширина улиц везде одинакова, не помню точно, кажется, метров двадцать. А проспекты шире, порядка пятидесяти метров.
– Потрясающе! – восклицает мой спутник, – шпаришь как по учебнику! Не поверишь! Я тоже учился в Архитектурном и даже иногда посещал лекции по истории архитектуры.
– Но ведь ты же об этом сам не вспомнил, – толкаю задаваку в бок, а потом, подпрыгнув, шутливо слегонька бамкаю его по голове, – значит, база засорилась. Вот я тебе и освежила хранилище информации.
Обратно шагаем бодрым спортивным шагом, иногда останавливаясь около заинтересовавших нас зданий. Прикол заключается в том, что деревья, мешающие осмотреть дома, когда мы были на втором этаже автобуса, теперь не дают рассмотреть верх зданий снизу. Получается такой поэтапный осмотр. Верх отдельно, низ отдельно.
– Я совсем забыл, что Испания страна корриды, – Чернышов кивает на эмблему быка на одном из домов, – они сейчас, вроде, запрещены.
– Еще не везде. Некоторые провинции, например, Альмерия и Севилья, пока сопротивляются. Все-таки, это их национальная традиция. Мне Маорисио рассказывал, – поясняю я свою осведомленность в ответ на удивленный взгляд спутника.
– Какая-то дикая кровожадная традиция – толпой убить безоружного быка.
– Не скажи. У испанцев совершенно другое отношение к быкам и корриде. Быков выращивают на всем самом лучшем, чуть ли не с ложечки кормят их специальными бычьими деликатесами. Они растут не в стойлах, в отличие от остальных, предназначенных на мясо. Корридные быки носятся по полям в свое удовольствие. Их не убивают на прокорм, им предоставляют право бороться за свою жизнь. Ты же знаешь, что не всех быков убивают после боя? Тех, кто показал себя храбрым бойцом, оставляют жить. И они после единственного в своей жизни боя здравствуют на пенсии в шикарнейших условиях, какие тебе даже и не снились.
– Ну да. Однако, этот единственный бой они ведут с шайкой вооруженных мужиков.
– Ну не с шайкой. Не надо грязи, – я не сторонник корриды, но поневоле встаю на ее защиту, – с командой во главе с матадором. Он капитан. Вообще сначала быка встречают пикадоры на лошадях. Они пиками останавливают вылетающего на арену быка. Потом выходят пешие бандерильерос. Эти дразнят быка, втыкая в него острые бандерильи с крючками, чтобы у того шла кровь. А потом уже появляется сам матадор. Он отрабатывает всякие обязательные фигуры, дразня быка. А если матадору грозит опасность, то бандерильерос отвлекают животное на себя, чтобы спасти своего капитана. Вот как-то так.
– Ну да, мачо в красном плаще…
– Ну почему в красном. У тореадоров очень красочные костюмы ручной работы. Между прочим, они офигительно дорого стоят. Поэтому товарищи тщательно блюдут свои формы, чтобы не «вылезти» из костюмов. Там внутри, кстати, специальные деревянные прокладки, чтобы сгладить легкие удары рогом.
– Я никогда не пошел бы в тореадоры, – качает головой Пашка.
– Так тебя бы и не взяли. Здесь есть специальные школы торреадоров. Туда принимают мальчиков с десяти или с одиннадцати лет. Между прочим, это очень престижные школы. Мы с Маорисио как-то ходили на корриду малолеток…
– О, боже!
– Я не смогла пойти на взрослую корриду. Слишком жестко. А коррида малолеток – она как бы игрушечная. Там никого не убивают. На арену выпускают маленьких бычков и мальчишек десяти – двенадцати лет. Там нет пикадоров, есть лишь взрослые бандерильерос. Они собирают бычков в кучку и охраняют мальчишек. А еще они следят, чтобы мальчишки на поле работали по одному, и не дают остальным выбегать. Представляешь, эти пацанята в азарте прямо рвутся на поле. Бедные бандерильерос иногда с трудом их удерживают.
– Ненормальные.
– Кстати, бык может участвовать в корриде всего один раз. Так что эти маленькие бычки уже никогда не попадут на корриду. Они годны исключительно на мясо. Все, как тебе нравится. Но мясо быка, убитого на корриде, стоит баснословных денег.
Пашка хмыкает и не отвечает. Если подумать, то убийство быков на мясо мало чем отличается от убийства быков на поле. Просто происходит не принародно, а тихо без свидетелей на мясокомбинате.
Болтая, выходим к Площади Каталонии и потом к Рамбле[24]. Проходя мимо кафе, где оставили Мишаню, видим его разговаривающим по телефону. Вид у него до того мрачный, что решаем не отвлекать его. Почему-то кажется, что с нами он не пойдет.
Памятник Колумбу чем-то напоминает мне памятник Гагарину в Москве. Такая же высокая колонна, на самом ее верху маячит Колумб и протягивает куда-то руку. Конечно, памятники абсолютно разные. У Колумба внизу куча разных скульптур и барельефов. В целом, смотрится очень красиво. С четырех сторон памятник охраняют львы. По ним лазают дети и туристы, вроде нас. Самым элементарным образом забираюсь на первого освободившегося льва, чтобы Чернышов запечатлел мое достижение. Получается забавно.
– Смотри, какие утки здесь летают, – Чернышов, смеясь, смотрит на севшую на фонарный столб птицу.
– Чайка, – на всякий случай поправляю его, – тут вообще-то море.
– Знаю. Кстати, его-то здесь не сильно и видно. Одни портовые строения. Бедным людям даже искупаться негде. Зато чайка больше напоминает крупную обожратую утку, чем дикую морскую птичку, питающуюся охотой.
Мы хохочем. Жаль, что у нас такой короткий день в Барселоне. Времени осталось только, чтобы дойти до моря, точнее до воды, и кинуть туда монетки. Покончив с этим важным делом, торопимся к Мишане. Нам пора в аэропорт.
Михаил
На записанном Ольгой Сергеевной аудиофайле то самое заседание конкурсной комиссии, на которое она меня не пустила. Мне предстоит выслушать заседание и составить по нему два протокола, а также приказы о награждении победителя и прочие сопутствующие документы для выплаты ему премии. Я помню про ее просьбу о «пустографном комплекте», как она назвала дополнительный комплект документов без указания фамилии победителя.
У меня не хватает ни времени, ни выдержки прослушать полностью заседание комиссии, поэтому делаю это фрагментарно. Вопрос номер раз, интересующий меня. Кто реальный победитель? Дохожу до голосования. Мысленно ликую, что комиссия однозначно выбрала Светкин проект. Но вслед за ликованием тут же приходит ярость. То есть именно ее победу хотят украсть. «Пустографный комплект» запросили явно не просто так. Рука сама ударяет кулаком по столику. Соседние туристы недоуменно оглядываются на меня. Быстро извиняюсь, виновато изображаю жестами, что все в порядке.
Чувствую себя совершенно беспомощным. Если бы конкурс выиграла не Светка, то было бы противно, но не так обидно. Самолично оставить дуреху без победы, это изощренная пытка, придуманная для меня Зозулей. Осталось только надеяться, что у Ивановой хватит деликатности не выспрашивать меня о победителе по пути в Москву. Павел-то точно умеет держать себя в руках. Мы с ним полдня ходили в Риме, и тему конкурса он ни разу не затронул.
Работа продвигается не слишком быстро. Народ постепенно прибывает, проходящие к своим столикам люди иногда задевают меня и бурно извиняются. Забиваю на них, полностью поглощенный своим делом. Периодически подбегает халдей. Похоже, мое длительное присутствие ему не нравится. Sorry! Чтоб отвязался, периодически заказываю эспрессо. После веселой ночи мозгам требуется небольшой допинг. Часам к двум от кофе во рту стоит гадкий кислый вкус, а от напряженной работы ломит виски.
Телефонный звонок раздается в тот момент, когда я даю себе пятиминутный перерыв. Номер не определяется, и я ожидаю услышать голос Чернышова.
– Михаил, как у тебя дела? – с удивлением узнаю голос Генерального директора.
– Все в порядке, Евгений Александрович, – немного лукавлю, но не совсем вру, теперь у меня есть совершенно реальный шанс сдать ему конкурсные документы вовремя. – Что-то случилось?
– У меня для тебя две новости, – продолжает шеф и замолкает.
– Одна хорошая и одна плохая? – помогаю ему.
– Пожалуй, нет. Обе скверные. Первая – твой руководитель Зозуля Ольга Сергеевна умерла. Там что-то с легкими, осложнение после вируса. Как вернулась из Китая, так и не оправилась. На конкурсной комиссии еле высидела. Ее практически сразу в больницу отправили. Ну да ты и сам знаешь. Завтра придешь, надо будет связаться с родными и … Ну, в общем, выяснишь, чем помочь и все сам решишь.
За последние три дня я столько раз звонил этой старушенции, столько думал о ней и не всегда приятные вещи, что ее внезапная смерть камнем пикирует на мою совесть. Внутри поднимается чувство вины. Напоминаю себе, что мои мысли никак не влияли на ее жизнь и смерть. И нечего себя упрекать.
– А вторая? – не знаю, что в таких случаях надо говорить, а лицемерить, что страшная потеря, скорблю и прочее, не люблю. У всего на свете есть начало и конец. По-настоящему скорбеть о ней будут ее близкие люди, а я завтра узнаю, чем Компания может им помочь, и организую эту помощь, чтобы по возможности облегчить им боль.
– Вторая не такая грустная, но… – Генеральный мнется, и я чувствую, что он злится. – Ты же в курсе, что конкурс курируется Правительством Москвы? И победитель будет утверждаться там. Тебе Ольга Сергеевна что-нибудь говорила про победителя?
– Она просила сделать пустографку, чтобы потом в нее вписать нужную фамилию, – сразу понимаю, к чему он гнет, и вторая новость коробит меня гораздо больше первой.
– Так вот. Нам настойчиво порекомендовали сделать победителем конкурса Чернышова Павла. Знаешь такого?
Знаю ли я такого?! Еще несколько минут назад думалось, что знаю. Я-то радовался, что Павел не заводил разговор о конкурсе, понимая, что я должен быть в курсе работы Конкурсной комиссии. Вне всяких сомнений, для него не было секретом, что кто-то за него хлопотал. Зато я сейчас совершенно точно знаю, что в обсуждении комиссии проект Чернышова даже не рассматривался в качестве номинанта на победителя. Ни один из тринадцати членов не выдвинул его в качестве заслуживающего внимания. Основные дебаты развернулись по пяти проектам.
– Что молчишь?
– А что тут говорить? Вы же знаете, я соглашался быть секретарем, при условии, что конкурс будет реальным, а не показным, – срываюсь почти на крик, но беру себя в руки, увидев, как опять на меня начали оглядываться сидящие вокруг мирно жующие туристы. – А как же решение комиссии? Все же члены должны подписать протокол.
– Членов комиссии беру на себя. Сам понимаешь, на их решение всем плевать. Думаешь, мне самому это нравится? Кстати, мы тебя честно постарались вывести из игры. Если бы не внезапная болезнь Зозули…
Если как следует подумать, что ни делается, все к лучшему. Жизнь сама дает мне шанс вклиниться в ситуацию и попытаться ее как-то разрулить. Ольга Сергеевна, если у меня получится отплеваться от Чернышова и отдать приз реальному победителю, то можно считать, что Вы не зря ушли из жизни.
– Мы можем попробовать убедить нашего куратора? Должен же бы какой-то выход. Проект победил на законных основаниях с большим отрывом от остальных. И по стоимости, и по доступности материалов, и по красоте, и по новизне идеи, и по простоте исполнения… – интересно, если бы это был не Светкин проект, я стал бы его также горячо защищать? Черт! Похоже, опять ввязываюсь в очередную драку из-за Ивановой. Закончится ли это когда-нибудь? Или это мой рок? Ну отберут у нее первый приз. Ну и что? Она даже не узнает об этом.
– Слушай, не пытайся меня убедить. И без тебя лежу в нокауте…
– Евгений Александрович, давайте к комплектам на Иванову и на Чернышова я вдобавок сделаю обоснование, почему проект Ивановой лучше. Понимаете? Я сделаю очень убедительное обоснование.
Целую вечность Генеральный молчит, слышно только его тяжелое дыхание, словно он бежит стометровку.
– Доводы требуются железобетонные. Это должны быть очень весомые выгоды для города, – соглашается, наконец, он и отключается.
Конечно, я с самого начала знал, что с конкурсом не все чисто. Но одно дело «пустографный комплект», а другое, когда точно знаешь, у кого так запросто моими руками отбирают победу и кому ее отдают. Сижу, уставившись в одну точку. Какая, к черту, работа? И тем не менее сейчас единственно от меня зависит, смогу ли я убедить чиновника, радеющего за Чернышова, что это дело слишком зряшное, слишком рискованное для него самого. То есть помимо двух комплектов документов мне необходимо подготовить сравнительный анализ. Время! Где его взять? Одна надежда на самолет. Если сесть отдельно от Светки с Павлом, то что-то сделать вполне можно и в полете.
Самое трудное написать обоснование, тот самый сравнительный анализ. Ведь если преимущества Светкиного проекта мне более-менее известны из заседания комиссии, то чем плох проект Чернышова, я понятия не имею. Перед заседанием все члены комиссии присутствовали на защитах всех проектов, прочитали заключения профильных экспертов, которые отсматривали проекты вслепую, не зная авторов. На заседание комиссии ее члены пришли с именем выбранного ими номинанта. Итоговое обсуждение велось лишь по этим пяти проектам. И проекта Чернышова среди них не было.
Умиротворенные Светка с Павлом подходят ко мне словно поезд дальнего следования, ровно в пятнадцать ноль-ноль без опоздания. Я уже готов, и мы вместе идем к машине, брошенной ночью у отеля недалеко от Площади Каталонии. От их утренней перепалки не осталось и следа. Парочка мило беседует, чем ввергает меня в некоторое неприятное недоумение.
Иванова взахлеб рассказывает о прогулке по Барселоне. Нам с Чернышовым приходится держаться от нее на небольшом расстоянии, чтобы не попасть под работающие пропеллеры. Мне грустно, что не получилось посмотреть город, и остается только мечтать когда-нибудь сюда вернуться. «Желательно вместе с ней», – крутится у меня в голове, но гоню прочь крамольную мысль. Если вчера я думал, что у меня одна проблема – флешка, то теперь нарисовались еще. Одна из них Светка, с которой надо что-то решать, вторая – Павел, не известно каким Макаром пробившийся в победители.
В аэропорту Светка выхватывает у меня паспорт и бежит к регистрационной стойке. Я даже не успеваю вякнуть, что хотел бы сидеть отдельно. Разумеется, нам выдают три места рядом. И мне предстоит провести со своей проблемой целых четыре с половиной часа. Судя по виноватым взглядам, периодически бросаемым ею на меня, это будет непросто. Особенно учитывая, как меня раздражает их с Пашкой полный ажур.
– Я смотрю, вы помирились, – внутреннее бешенство прорывается, и я не в силах заткнуться.
– А… – начинает Светка, но взглянув на меня молящими глазами, замолкает.
– Ооооо… – насмешливо протягивает Павел и многозначительно подмигивает подруге.