Валентин Одоевский
По приколу
– Шикарная жизнь!
– Да! Иногда я ною, что что-то не так, а потом думаю, типа, come on! Потом листаю свой Instagram – Боже, у тебя ж всё хорошо! У тебя ж всё замечательно!
– Вы сказали, что любите и горы, и океан. У меня, почему-то, первая ассоциация со страной – это США. Не знаю почему.
– В США я никогда не была. Если брать Америку, как континент, то я была в Кубе и в Венесуэле.
– Ну, чё, недурно!
– Недурно. Венесуэла не понравилась. Куба понравилась.
– Правда ли, что в Кубе очень любят русских?
– Я не могу сказать, как сильно они там любят или не любят, я знаю, что мы путешествовали по Кубе, постоянно меняли локацию. Мы с подругой там арендовали машину, а до этого начитались форумов, типа, да у вас там машину разберут и вообще всех убьют. Нет, на Кубе спокойно и нет ненависти к русским. Да, хорошо, прекрасно относятся, замечательно! Там своеобразная жизнь и отдых. Когда ты заходишь в магазин, там нет ничего, кроме замороженной курицы и томатной пасты. Но Куба мне очень понравилась! Я хочу туда вернуться. В этом году как-то не получилось по датам, поэтому полетели в Венесуэлу. Венесуэла оказалась для меня менее интересной и более опасной страной. Но, хотя, это был хороший опыт. Я слетала, посмотрела, сделала свои выводы – прекрасно!
– О чём вы мечтаете?
– Я каждый раз мечтаю о разном. В данный момент (смеётся), я мечтаю закончить отделку своего дома. Если вы знаете, что такое строительство дома…
– Прекрасно знаю – это страшная вещь!
– Да, и когда ты всё это пытаешься доделать, а оно всё улучшается, но никак не заканчивается… Я не знаю, о чём я мечтаю. Конечно, у меня есть такая мечта – выстроить свой бизнес таким образом, чтоб от него был пассивный доход, то есть, перейти уже на уровень руководства, чем вот это вот моё активное участие. Мне нравится участвовать, но, всё-таки, когда бизнес полностью завязан на тебе, а ты на какое-то время выпадаешь – это крах. Поэтому, до моей мечты осталось совсем немного. Назовём это так, это может быть и не в юриспруденции, чтоб у меня был ещё один какой-то доход – пассивный, чтобы я за ним смотрела, но, чтоб его, скажем так, не нужно было каждый день «поливать». Чтоб, в случае, если в твоей сфере активности, какая-то пауза – ты не переживаешь. Мечтаю о большей стабильности, потому что в такой момент у нас открывается возможность больше путешествовать и кайфовать!
– Чуть раньше вы упомянули про то, что любите рисовать. В каком стиле вы рисуете?
– У меня нет стиля. Все надо мной смеются. Я умею рисовать, но, как в обычном понимании – я не умею рисовать. Я не училась. Ни где. Никогда. Я рисую по настроению. Например, у меня был период – я разрисовывала одежду акриловыми красками. Свою же и, вот, друзьям. Я просто видела картинку и переносила на одежду. Очень супер получалось! Не детские рисунки, а довольно классненькие. Это было, скажем так, копирование. Сейчас я рисую масляными красками, как рука пойдёт. То есть, что в этот момент я хочу. Стиля нет абсолютно никакого. Сейчас у меня задумка – должны прийти холсты – сделать такую интерьерную картину подруге в подарок, когда там будет сочетание гипса, ткани, возможно, масла и акварели. То есть, она будет, как структурная с красками. Там какого-то определённого силуэта не будет, я даже не знаю, что будет в итоге. Вот я сейчас сижу, с вами разговариваю – смотрю на свою картину, тут у меня птица. Крылья птицы. Мой тотем. Мне рассказали, что мой тотем – это птица. И я, как-то, села, за два часа нарисовала её маслом и сама офигела от того, что получилось. У меня нет стиля. Стиль этот называется – моя душа, моё вдохновение. Вот, захотелось – села – что-то творю. Не захотелось – не села – не творю.
– Я благодарю вас за столь увлекательную беседу! Я сейчас смотрю на время, которое мы с вами беседовали – это самое длинное интервью за мою, пока что, маленькую карьеру…
– Самое взрослое и самое длинное (смеётся)!
– Да, жалко, конечно, что не получится поставить пометку «18+», потому что ничего такого страшного тут не было, но у меня остаётся последний вопрос – он у меня традиционный, но в отношении вас он будет немного не обычно построен – что бы вы хотели пожелать нашим зрителям и слушателям, и что бы вы хотели пожелать отдельно юристам?
– Ой, зрителям и слушателям я, на самом деле, желаю найти свой дзен, когда ты кайфуешь от жизни. Понятно, что у нас лёгких периодов никогда не бывает, но классно, когда ты находишь для себя баланс. Если ты – трудоголик – ради бога – паши и упахивайся! Если тебе нравится кайфовать – сделай так, чтоб у тебя были и деньги, и свободное время! Когда ты находишь баланс, когда ты кайфуешь от жизни, когда ты просыпаешься каждое утро с улыбкой – у каждого эта точка своя. Вот это супер! Я хочу вот этого пожелать. Чтобы задуманное получалось с лёгкостью. Понятно, что трудности нас закаляют, и мы в них растём, но, как бы, ОК, но всё равно, тут должен быть баланс – и трудностей, и лёгкостей. Отдельно юристам – надо любить свою работу, находить в ней кайф, то есть, творческий подход. Юриспруденция, если мы говорим о судебной юриспруденции, да – это тяжёлый труд, но – это творчество. Если ты нашёл эту долю кайфа – это супер. Например, я, в своё время, как нашла долю кайфа? – я к каждому делу отношусь так, как будто я – Агата Кристи – пишу детектив, только что в моём детективе произошло убийство, и я не знаю, кто убийца, как будет дальше – я его расследую. Вот, примерно так. То есть, это какой-то увлекательный аттракцион – каждое моё дело. Ну, вот, юристам я, наверное, пожелаю вот этого и не забывать о том, что надо развиваться, свои знания как-то обновлять. Вот, например, у меня сейчас преподавание вам – это одна из сфер, где я развиваюсь, проговаривая вам, вроде бы, знакомые для меня вещи, я, всё равно, смотрю новое что-то, даже что-то новое для себя узнаю, а на некоторые ситуации, общаясь с вами, я смотрю по-другому, поэтому это очень классно – находить те сферы, где ты с кайфом будешь развиваться, узнавать что-то новое – это тоже супер!
– Я ещё раз благодарю вас за это интервью! Ну, собственно, на этом оно подошло к концу, спасибо вам большое!
– Спасибо! Успехов вам!
ВЕРОНИКА ЁЖИКОВА
Перу, морские свинки, гениальность, депрессия, Доминик Торетто и Петербург
24 июля 2023
– Вероника, я тебя приветствую! Большое тебе спасибо за то, что согласилась на это интервью! Мы к нему шли, если мне память не изменят, полгода, хотя, конечно, у меня бывали и большие сроки… Собственно, ты не дашь соврать, твоё имя – оно двойное – тебя зовут Диана-Вероника. Фамилия у тебя тоже двойная, но её мы говорить не будем – если захочешь, ты её сама скажешь… а пока спрошу – кто решил дать тебе двойное имя?
– Это было решение моего отца, потому что это, так сказать, традиция. В его семье и вообще культуре было принято называть двумя именами, поэтому у всех моих дядь, тёть, бабушек, дедушек со стороны отца – двойные имена.
– Вот так. Насколько я знаю у тебя, скажем так, разные корни в семье. Если не ошибаюсь, у тебя отец из Перу, а мама – русская. Соответственно, у меня только один вопрос по этому поводу – как так получилось?
– Ну, мой отец… у него были просто гигантские амбиции! И, так сказать, была мечта. Он сам из очень маленького городочка перуанского, и он очень хотел сделать себе, так сказать, экзоскелет на ноги, потому что он с детства болел полиомиелитом…
– Ужас!
– Да. Эта болезнь повредила его ноги. Из-за этого он очень плохо ходит, и он очень хотел это исправить. Он начал учиться. Поступил в университет в Москве – прошёл конкурс в Перу и, так сказать, выиграл поездку в СССР. А мама жила рядом с общежитием дружбы народов и вышло, что они пересеклись там.
– Ну а дальше как в кино – закрутилось, завертелось, да?
– Да.
– Я никогда этот вопрос не спрашивал, поэтому, если ты не хочешь отвечать на публику – не отвечай, но я, всё-таки, спрошу – как твоего отца зовут?
– Салмон-Исаак.
– Ничего себе! То есть, из-за такого необычного имени у тебя, вроде как, нет отчества, так?
– Отчества нет по той же причине, почему у меня двойное имя. У них не даются отчества, по причине того, что у них даются двойные фамилии. То есть, одна фамилия идёт от матери, а вторая – от отца. Дальше передаётся только отцовская фамилия.
– А есть ли у тебя перуанское гражданство?
– Нет. Но, поскольку, мой отец – перуанец, я спокойно могу пойти в перуанское посольство и оформить перуанское свидетельство о рождении и перуанский паспорт.
– В условиях современных событий – это, я бы сказал, выдающаяся возможность!
– Да, я рада, что у меня есть такая возможность. Мой брат, буквально на днях, так и сделал.
– Ну, что ж, его можно понять. Я, когда готовился к интервью, мне было очень интересно на каких языках разговаривают в Перу? По официальной информации, по крайней мере, то, что пишут в этих ваших «интернетах», там написано, что в Перу, в основном, разговаривают на испанском, но, плюс, присутствуют всякие индейские диалекты, я имею в виду, американских индейцев. Ты разговариваешь на испанском?
– С этим, на самом деле, очень интересная история, потому что с детства меня сразу же пытались научить двум языкам, то есть, испанскому и русскому. Соответственно, все мои диалоги в детстве были собраны из двух языков…
– Суржик.
– Было очень сложно меня понять. Но, в какой-то момент, мои родители поняли, что в детском саду нянечки меня просто не понимают, поэтому решили отказаться от этой идеи. После этого меня не учили испанскому, поэтому я не говорю на нём. Но, да, вообще, мой папа очень часто говорит на испанском. Он ругается на испанском (смеётся).
– Впрочем, я очень часто встречаю в Интернете истории про семейные пары, в которых оба человека владеют какими-то разными иностранными языками, и один язык они используют для изъяснения в любви, а другой – чтобы ругать друг друга.
– Мой папа использует испанский язык, чтобы ругать людей на дороге.
– Мне кажется, наверное, это выглядит очень эмоционально!
– Очень! Он сам человек очень эмоциональный, очень вспыльчивый.
– В таком случае, я не могу не спросить – вот, по русскому сегменту Интернета гуляет довольно распространённый мем, по крайней мере он попадается… довольно часто… он, конечно, больше про итальянцев, но его тоже относят к испанцам: вот этот знаменитый жест – сложенные три пальца, которые обозначают, что-то наподобие «bellissimo», и, типа, когда русский человек попадает в Италию, Испанию или вообще в испаноговорящую страну, то единственный способ общаться с местным населением – это вот эти три пальца и разного рода звуки, обозначающие какие-либо эмоции. Скажи, насколько это правда?
– (смеётся) Ни на сколько! Потому что у южных стран, в частности, у перуанцев очень эмоциональные диалоги и при разговоре у них часто используются просто жесты – они жестикулируют руками, как-то всё вот это вот. Они эмоционально, сами по себе, говорят, но вот эти вот три пальца… они никак не это… ой, звучит очень странно, на самом деле…
– (оба смеёмся) Давай не будем опошлять и без того опошленные моими стараниями вещи!
– Хорошо, хорошо (смеётся)!
– А доводилось ли тебе бывать в Перу?
– Нет. К сожалению, нет. Только звонки по Интернету.
– Ну, Интернет сейчас – это наше всё. Возвращаясь к вопросу языка, скажи, смогла ли бы ты, в случае необходимости, быстро выучить испанский?
– (смеётся) На самом деле, думаю, нет, потому что, несмотря на то, что я умею, на все мои таланты, моя способность к языкам равна… наверное, единичке из пятнадцати…
– Твои навыки в языке – фейсом об table, да?
– Да!
– Понимаю. Что ты можешь вспомнить из своего детства?
– Я помню из детства, что у меня дома всегда была куча животных…
– Да ты что? Какие, например?
– Кошки, собаки, черепахи, хомяки, крысы.
– Я, почему-то, ожидал, что ты сейчас скажешь про змей, про крокодилов… ты ж из Перу, всё-таки! Частично…
– (смеётся) А, кстати, интересный факт – в Перу едят морских свинок и разводят, как домашний скот.
– Охренеть… ну и как, вкусно?
– Ну… видимо, да… (смеётся)
– Чё-то я не хочу это проверять… если честно (оба смеёмся).
– В Перу у нас небольшое, так сказать, хозяйство было. Сейчас там всё немного переделали под гостиницу, потому что это более выгодно в сейчашних реалиях, но раньше там было небольшое хозяйство, и там у нас есть небольшое стадо морских свинок, которое мы разводим…
– И которое вы кушаете.
– И которое сдаётся на продажу. И его кушают. Я не кушала морских свинок. Папа лишь рассказывал.
– И за это тебе спасибо!
– (смеётся) Так же, кролики, и ещё есть обезьянка по имени Марти.
– Как это мило! Кстати, у тебя сейчас есть уникальный шанс подтвердить или разрушить миф, который до сих пор, я не знаю почему, гуляет по русскому сегменту Интернета – возможно ли научить обезьяну разговаривать?
– (смеётся) Моя бабушка настолько любила эту обезьянку, что она просто подходила к ней, начинала петь песенки, а обезьянка танцевала по всей клетке, поэтому я понятия не имею.
– Перейдём к более профессиональным вопросам – как ты пришла в искусство, и что для тебя твоё, скажем так, ремесло?
– Рисовала я, так сказать, всегда. Мне очень нравится рисовать. Рисование для меня, вообще, это способ отвлечения от внешних проблем, от каких-то, так сказать, раздражителей, от загонов, страхов… поэтому, рисовала я часто. В возрасте, где-то, семи-восьми лет встал вопрос куда меня вообще отдавать в качестве кружков? Меня спросили куда я хочу? Я сказала, что рисовать, ну или петь, куда-нибудь. Мы пошли с мамой в культурный центр, и ей очень понравился преподаватель по – внимание – танцам народов мира (смеётся).
– Неожиданно.
– Да. Не успела я как-то опомниться – меня отдали туда. Сказать то, что я не любила это дело – это ничего не сказать!
– Настолько всё было плохо?
– Я не очень люблю танцевать. Уж тем более такие танцы. Я помню, что, когда меня только отдали, я пыталась пойти на компромисс с родителями, сказать, типа, смотрите, если вы так хотите на танцы, то давайте уж лучше на какой-нибудь рок-н-ролл, вон, у нас в школе есть. Мне сказали, что это грязные танцы, и что я не буду танцевать это… Я тогда спросила про цирковую студию, куда ходила моя старшая сестра. Оказалось, что преподаватель в цирковой студии… немножечко умер…
– (оба смеёмся) С кем ни бывает?
– Да! Каждый день такое происходит! И мне пришлось смириться. Я около пяти-шести лет, с небольшим перерывчиком, ходила на танцы народов мира.
– Я боюсь представить, какие танцы вас там заставляли танцевать! Это, я не знаю, это что? Танцы древних народов России? Танцы древних народов Луны? Танцы солевых народов Петербурга? Древние шаманские танцы? Что?
– Там были танцы: полька всякая, тайские танцы, русские танцы… по сути, просто сборная солянка из народных танцев, ну, то есть, из разных стран. Самое чёткое, что я помню – это тайский танец и полька. Помню, что я очень часто там лажала, потому что, зачастую, если ты занимаешься тем, что тебе не нравится – ты это делаешь не очень хорошо. На самом деле, преподаватель у нас там был хороший. Валерий Семёнович, вроде, его звали. Не знаю, занимается ли он ещё преподаванием или нет, но у него была очень манерная речь – очень хорошо поставленная, то, что мне запомнилось. Это, наверное, логично для учителей, но у него были прям особенно хорошие манеры, так сказать. Вся вот эта речь… не то, что у меня сейчас (смеётся).
– А, всё-таки, как ты пришла в рисование? Ну, мы поняли, что рисовала ты с детства, а в итоге-то, тебя в «художку» отдали?
– В итоге, я сама пошла в «художку», после того, как бросила танцы. Мне было лет тринадцать, и я начала смотреть ближайшие «художки» по Интернету, и нашла, что… в минутах, так, тридцати от нашего дома есть очень хорошая «художка», в которой ещё и училась одна из знакомых моих родителей. Я попросила папу свозить меня туда, ну и он согласился. Приехали туда посреди учебного года…
– Гениально!
– Да! Мне сказали, типа, ну, показывайте свои работы. Я не очень, как бы, ожидала такого поворота событий, поэтому я просто достала свой скетчбук, который просто на постоянке был со мной, показала, они посмотрели эти работы и говорят: «Ну, её можно сразу же в четвёртый класс отправить». Я, конечно же, обрадовалась! Я перескочила пару классов…
– Можно сказать, что тебя признали гением.
– Не думаю. Там были ещё девочки – две или три, – которые тоже так перескочили. Конечно, я очень хорошо рисовала, но не думаю, что это как-то выделяло меня среди других людей. Смешно было то, что я отучилась оставшиеся полгода учебных до просмотров и каждый просмотр решалось, кто переходит на бюджет. Первый просмотр я, естественно, не прошла, потому что я только-только пришла и у меня было всего две-три работы. На второй просмотр у меня были очень хорошие работы, и я, по сути, была кандидатом на бюджет, так же, как и моя подружка – её зовут Катенька – прекрасная девочка, обожаю её, всё ещё с ней общаюсь. Так вот, у нас с ней были прекрасные работы, но, из-за того, что мы с ней любили поговорить, пошутить, пофилонить, то нам сказали: «Вот, вы много разговаривали, да? Шутки любите? Так вот, идите на экзамены, перед тем, как на бюджет перейти!». Но мы прошли экзамен!
– Какой облом для руководства!
– Да. То есть, мы могли просто без экзаменов пройти, но, из-за того, что мы такие вот бябушки (смеётся), нас отправили на экзамен.
– Ну, может это и к лучшему – лишняя работа.
– Ну, да. На самом деле, это был очень простой экзамен.
– Не сомневаюсь.
– Потом отучилась до конца – до седьмого класса. Мне предлагали остаться на восьмой, потому что в тот момент, когда я выпускалась, пришли поправки в программу обучения, и теперь в «художке» обучаются восемь классов. Ну я подумала, зачем это мне? И меня сразу отправили сдавать экзамены.
– Мощно.
– Да. Я сдала историю искусств на «пять» – у меня была тема модернизма. Сдала рисунок и живопись на «четыре», потому что у меня было не очень много работа, на самом деле, но, главное, что сдала. Композицию тоже на «четыре». И скульптуру на «пять». Мне сказали, что у меня «четвёрочка» только потому, что я часто отвлекаюсь. Ну уж извините, все мои одногруппники в «художке» были прекрасными людьми, с которыми так и хотелось поговорить, выйти покурить…
– Ты уже в те времена курила?
– Ну, да. Мне было уже тогда сколько? Лет шестнадцать-семнадцать…
– А, ну, в принципе, нормальный возраст.
– Ну, да! Это ж уже конечные классы в «художке», там мало кто не курил. Весь наш кабинет, в котором мы сидели был похож на кальянную, потому что все обменивались «одноразками», подами… такое ощущение было, что учителя знали, что мы курим, но специально не замечали.
– Потому что сами курили.
– Потому что сами курили, да. У нас был ещё очень хороший преподаватель на моих последних годах обучения, там, два-три года. Его звали Александр Иванович. Он был немножко пухленьким и ярко-ярко рыжим! У него были очень кудрявые волосы, они собирались в такую копну, похожую на шапочку, и были такие очень колоритные усы. Прям прекрасная внешность! Он постоянно угрожал, что съест нас. Так и не съел, как видите…
– А он очень хотел!
– Очень хотел нас съесть! Но всё хорошо. В итоге закончила. Последними словами, которыми меня провожали преподаватели были: «Ну, ты это… запирайся в комнате одна, когда делаешь работы…».
– И что в итоге, стала запираться?
– У меня дверей в комнату нет (смеётся). По крайней мере, там, где я сейчас. Я же живу отдельно сейчас – в «однушке» со своей подругой-одногруппницей. Поэтому, у меня просто нет там двери. Мы живём в одной большой комнате.
– Даже не знаю, это как-то… печально!..
– (смеётся) Не, всё хорошо. Меньше отвлекаюсь, чем, когда вокруг меня куча людей, и я с ними со всеми говорю.
– Прекрасно понимаю!
– Да. Главное мне YouTube не открывать или TickTock какой-нибудь, а то затянет и всё – и не выберусь.
– Ещё бы! Обычно, творческие люди, такие как ты, например, довольно плохо учатся в обычной школе. Ну, в принципе, я это по себе знаю, потому что у меня, и я это абсолютно не скрываю, по математике все школьные годы была «двойка». То, что мне поставили «тройку» в итоге – это подарок судьбы, я признаю. А как ты училась?
– (смеётся) Первое, что надо сказать – у моего папы очень высокие стандарты. Так как, он сам был отличником, краснодипломником – для него возраст четырнадцать-пятнадцать лет – это уже самостоятельный, взрослый человек, который должен учиться прям отлично, хорошо. Короче, ко мне и к моему старшему брату были очень большие запросы. Но, несмотря на это, в школе я училась на «три»-«четыре», наверное. У меня были очень хорошие оценки по математике, по рисованию. Мне очень нравилась биология. Я только проседала в английском, но с им у меня вышла не очень хорошая история – из-за того, что я пришла во второй класс уже не с нулевым уровнем английского, а что-то знала – меня немножко пристыдили за это, и я, можно сказать, забила болт на это всё, и до конца школы у меня уровень английского так и не вырос. Преподаватели тоже как-то на это забили, и я не знаю вообще каким боком я закончила английский. Экзамены я сдала на «четыре», «четыре», «четыре», «три». «Три» у меня было по русскому языку. Последние годы я училась на домашнем обучении.
– А почему так?
– У меня были небольшие проблемы с психикой и мне в какой-то момент стало очень тяжело быть со своими сверстниками в школе. Это очень длинная история. Мне было очень сложно быть в большом скоплении людей, поэтому комиссия ПНД и психоневрологической больницы, где я лежала, решила, что мне будет лучше учиться на дому, и ко мне приходили преподаватели. К сожалению, не все преподаватели решили, что ко мне обязательно приходить и могли появляться у меня… раз в год. Буквально. Из-за того, что какие-то преподаватели не хотели ко мне тупо приходить – по этим предметам у меня стояла «тройка». Это было очень обидно, потому что там могла быть какая-то технология! У меня была по физкультуре «тройка», потому что преподаватель по физкультуре пришёл ко мне всего два раза за два года – показал одно упражнение на спину и ушёл. Больше я его не видела (смеётся).
– Прекрасно!
– Да! Вообще, я хотела сдавать информатику, но мой классный руководитель и, по совместительству, учить информатики, решила, что это необязательный предмет для домашнего обучения и не приходила ко мне. Естественно, запретила мне сдавать его на экзамене. Я взяла из-за этого обществознание. Но всё хорошо! У меня был очень хороший куратор по экзаменам – мой преподаватель по русскому языку. Она пришла тогда на один год. Прекрасная женщина! Она рассказывала мне о том, как она путешествовала в разные города, в разные страны, показывала всегда какие-то удивительные вещи, принесла, однажды, мне краску для волос. На самом деле, это домашнее обучение мне очень помогло, потому что я лучше узнала преподавателей, так сказать, увидела их со стороны людей, потому что в школе они казались какими-то злыми болванками.
– Ну, многие люди кажутся злыми и противными, когда они на публике, а когда наедине – в принципе, душки.
– Ну, да. Вот, из-за таких вот моментов, когда из-за таких предметов, которые, в принципе, несложные, но из-за того, что преподаватели не хотели ко мне приходить – мне ставили «тройки» – у меня в табеле и в самом дипломе вышло «три и восемь». Мне было очень обидно, но, в принципе, не особо важно. В итоге, я решила поступать в колледж. Я отучилась девять классов. Мне очень хотелось поступить в какой-нибудь художественный, но, из-за того, что я боялась, что не сдам вступительные экзамены, я поступила туда, куда необязательно сдавать вступительные – КАИТ №20 – прекрасный колледж – на специальность графического дизайнера, не на бюджет. И, на удивление, я побольше насела на учёбу и поняла, что это не так уж и сложно. У меня хорошие оценки, и за всё то время, что я там учусь у меня не было ни одной «тройки»! Уже на протяжении, наверное, двух годов меня хотят на бюджет кинуть, но я отказываюсь, потому что на бюджете очень плохие люди – мне не хочется туда.
– Как же понимаю!
– Да, они там такие противные, что аж не хочется.
– Ты, вот, буквально, совсем недавно упомянула про домашнее обучение, сказав, что у тебя возникла какая-то проблема. Если ты не хочешь – ты, конечно, не говори, но я, всё-таки, спрошу – что случилось?
– У меня на фоне стресса и очень многих обстоятельств, связанных, в частности, с моими родителями и моим, тогда, окружением, выявились некоторые психологические проблемы. У меня была депрессия и шизоаффективное расстройство.
– Ничего себе!
– Да. В данном случае «шизо», означает, что есть какие-то галлюцинации. Но они появлялись во время сильной панической атаки. Во время этих панических атак у меня могли появиться потемнения в глазах, голоса, которые, как раз, говорили мои загоны и всё такое. Я из-за этого лечилась в двух больницах. Лежала три раза. Если что, разрушу миф – на самом деле, психоневрологические больницы – это не какое-то страшное место, особенно, если у вас не какие-то очень большие отклонения. То есть, там страшно только в очень серьёзных отделениях, там, где лежат неадекватные, с криками и это всё. Обычно, если у вас не опасное для себя и окружающих расстройство, или если не такое прям такое тяжкое заболевание, то вас кладут в более лёгкое отделение с людьми с депрессией, анорексией – ну, не опасные. К сожалению, когда я лежала, там не было такого разделения. Кстати, это была платная больница на Каширке. Удивительно, что за такие деньги там не было никакого разделения, даже, элементарно, на мужской, женский пол. Дети и подростки – все лежали в одном месте и это было страшно, на самом деле.
– Представляю.
– Самое страшное, что было – это дети. Маленькие дети, которые были совсем не адекватными. Там они бегали, били друг друга, орали – прям истошные вопли были. Помню, когда я уезжала на выходных к родителям – да, там, если у тебя не слишком серьёзное отклонение, то тебя на выходных могли отпустить к родителям, приехал какой-то мальчик, его положили в мою палату, потому что она была единственная свободная, и он разбил рукой стекло.
– Ужас!
– Да! Когда я приехала, меня перевели, естественно, в другую палату. Он постоянно, как-то, ко мне подходил, нависал надо мной. У него были очень странные предложения ко мне, типа, почему ты ходишь в такой широкой, свободной одежде – ты же девочка? Мог ко мне просто подойти, спросить, почему я залипаю в одну точку и стоять, смотреть на меня на протяжении долгого времени. Это было очень жутко!
– В принципе, стандартные вопросы среднестатистического пьяного бати…
– Да. Была ещё одна девочка, которая пришла на последних днях, что я там находилась. Она постоянно была в истерике. Потом ей помогла одна девочка, она заявила, что влюбилась в ней, но она [та, что ей помогла] ей отказала, от чего снова истерика. Я такая, тише-тише, успокойся, и она мне выдаёт: «Я люблю тебя! Давай встречаться!».
– О… Боже!..
– (смеётся) Это… просто… нет слов… а у меня тогда, как бы, был молодой человек. Я сказала, что нет, я, как бы, в отношениях. Она сказала, что, ничего, не стенка – подвинется (смеётся), на что я ответила – нет. Она опять начала плакать, истерить на протяжении нескольких дней. Я такая, ладно, подошла к ней и сказала, что я подумаю. Она сразу же успокоилась. Просто я не хотела, чтобы она плакала и орала. Может, это было не очень хорошо с моей стороны, но всё же. Поэтому она постоянно была рядом со мной. Как-то ко мне липла, подходила. В неё влюбился какой-то другой пацан – крупный, огромный просто! Буквально два на два. Он заикался. Он постоянно подходил к нам как-то исподтишка и говорил с придыханием: «Вы такие прекрасные! Я не могу сдержаться! Вы похожи на двух ангелов!». Это было… очень некомфортно…
– Прям не психушка, а какая-то «Санта-Барбара» …
– Да! Слава богу, я оттуда ушла. На самом деле, там были хорошие ребята. Там была девочка, которая болела стокгольмским синдромом из-за своего парня, и она там пролежала около семи месяцев.
– Ничего себе!
– Была ещё девочка с депрессией, на фоне которой она очень похудела и ей было тяжело даже двигаться. Кстати, я с ней сейчас учусь в одном колледже. В одной группе, в одном колледже.
– Ну, Земля, мало того, что круглая – ещё и тесная.
– Да. И ещё там была девочка – не помню её синдрома, её болезни, но она потом оказалась в параллельной группе с моим лучшим другом!
– Какое совпадение!
– Да, просто вау! В общем, я оттуда ушла. Потом я ещё два раза лежала, но уже в другой больнице – в детской городской. Там было лучше. По крайней мере, там было разделение на пол и на тяжесть болезни. Там ещё больше очень странных личностей было. Конечно, не прям в таких вот масштабах, но, всё же, были. Ну, слава богу, я сейчас здорова. У меня есть триггерные темы, на которые мне тяжело говорить, на которых я могу внезапно заплакать или слишком резко отреагировать. Всё ещё остаётся этот осадок. Но, на данный момент, я не нуждаюсь в медикаментозном лечении, и стоит вопрос о снятии меня с учёта диспансера.
– То есть, тебя до сих пор не сняли?
– Нет, потому что произошла очень смешная ситуация.
– Так…
– Из-за того, что я переехала, мне неудобно было ехать в диспансер, что на той улице, где я раньше жила. Я пришла в диспансер поближе к дому, в котором я сейчас живу и попросила перевести меня в этот диспансер. Они мне сказали, что я должна поехать в тот диспансер, запросить документы, сама перевезти их и так далее. Я им говорю, что я уже спрашивала у того диспансера, и там мне ответили, что документы перевезутся самостоятельно при оформлении заявки. Они, естественно, сказали, что ничего не могут сделать, чтобы я ехала и сама разбиралась. Ну, ладно. Я ушла. На протяжении нескольких месяцев никто обо мне не беспокоился, мне не звонили, не писали – ничего вообще. И вдруг, мне внезапно приходит звонок. Неизвестный номер. «Ало, здравствуйте, Вероника, это из ПНД номер какой-то там. Где вы? Почему вы к нам не приходите? Вы должны были появиться очень давно – почему вас доктор должен искать по району? Доктор искал вас, спрашивал у всех. Мы вам звонили, звонили, а вы не отвечали!». Я, такая, в смысле? «Вы что, хотите, чтоб за вами пришла полиция? Если вы не приедете к нам в ближайшую неделю, то к вам приедет участковый!». Я, такая, чего? Ладно, давайте приеду. Приезжаю. Оказывается, мои документы перевели. Я об это вообще ничего не знала. Просто перевели без моего ведома и ждали, пока я приду, хотя даже не дали никаких своих контактов, а телефон у них очень странно работает – вроде бы, только на стационарные, почему-то, звонит. Только ресепшен может звонить на мобильные.
