Валентин Одоевский
По приколу
ЕЛЕНА СОЛДАТОВА
СССР, карьера актрисы, тыжюрист17 и генеральские погоны из рук Путина
29 апреля 2023
- Елена Александровна, я вас приветствую и благодарю за то, что нашли время для этого интервью! Признаюсь, для меня это большая честь, потому что… ну, скажем так, вы, пока что, самый старший из всех моих гостей, с кем я работал за всю мою маленькую карьеру интервьюера. Собственно, это и будет моим первым вопросом, потому что, вы, пока что, единственная из моих гостей, кто успел хоть немного пожить в Советском Союзе. Скажите, что вы помните о том времени?
– Ну, я мало что помню о том времени. В Советском Союзе я успела пожить до… восьми лет… в девяносто первом он же?..
– В девяносто первом.
– В девяносто первом. Ну, значит, до девяти лет. Что я помню? Я ходила в школу. Училась. Занималась всякими… «развивашками». Родители меня водили на плаванье, потом я захотела заниматься фортепиано. На бальные танцы уже ходила…
– Вот так вот…
– Да. Соответственно, у меня было нормальное детство, когда мы на переменках… ну, это уже постарше, когда стали… бегали в магазин, покупали вкусный-вкусный чёрный хлеб – главное было – успеть съесть корочку – это было самое вкусное! Мякиш не так вкусно.
– Вы знаете, даже я это застал в своём времени, в своём детстве. Всё-таки это ещё немного оставалось, действительно.
– Да. Что у меня ещё из советского времени такое?.. Это вот эти… такие конусы с соком. Я очень любила томатный. Не знаю, застали вы или нет, когда приходишь в магазин, а там такие конусы с соком стоят: томатный и… мне кажется, всегда яблочный был…
– Сейчас такие, иногда, в армии подают.
– Не была в армии, слава богу! (смеётся).
– Про это мы с вами ещё успеем поговорить в рамках этого интервью. Ну, поскольку вы уже частично ответили на вопрос каким было ваше детство, я не могу не спросить – чем занимались ваши родители?
– До моих, где-то, тринадцати лет мама занималась нами… Нет, сначала она работала – не помню точно кем… ты, когда маленький, сильно этим вопросом не задаёшься. Потом мама занималась нами. Папа сказал, что ему важнее, чтобы дети развивались и были под присмотром, и он сам, совершенно спокойно, будет содержать семью. Я помню, на тот момент, в подъезде были разговоры, что мы – буржуи, что, вот, у Солдатова жена не работает. Это было как-то не очень принято. А папа у меня был ведущий инженер. Он обслуживал объекты: школы, магазины… всё это по холодильным установкам. Иногда даже я с ним на работу ездила. Особенно я любила с ним в школу ездить, там меня всегда булочками вкусными угощали, ещё чем-то… Такие обычные люди у меня родители.
– Вы знаете, вы сейчас заговорили про своих родителей, и я вспомнил – я недавно смотрел интервью с Светланой Лободой – певицей – и она говорила, я хотел бы её сейчас процитировать: «Я в своём советском детстве особо любви не знала. Родители умели испытывать любовь, но они не умели её выражать…». Для наших зрителей и слушателей, я напомню, что вы и Светлана Лобода одного года рождения – у вас разница в возрасте чуть-больше месяца. И вот, скажите, как её одногодка, права Светлана Лобода в своём суждении или нет?
– Я не могу сказать права Светлана Лобода или нет, потому что родители родителям рознь. Я не знаю, как с ней общались родители. Что она имеет в виду под словом «любовь»? Может, чтобы каждый день тискать и таскать на руках – такого не было. Нет, ну, когда я была маленькой – меня и на руках таскали, и в отпуск нас каждое лето на три месяца возили. Нет, я не могу с ней согласиться, то есть, я не могу сказать, что я не испытывала родительской любви. Да, была и строгость, и любовь, и воспитание. Всё было – и забота, и наказания – не такие прям, чтоб бить и в угол ставить – скорее просто поругаться. Не знаю, согласиться с ней или нет? Может, у неё были такие родители, которые вообще… не умели выражать любовь. Конечно, наверное, в советское время наши родители меньше выражали любовь – почему – потому что они в свои… во сколько меня мама родила?.. в двадцать четыре… в свои двадцать четыре она была намного мудрее и зрелее, чем я в свои двадцать четыре. Ну, там жизнь чуть-чуть другая была…
– А кем вы хотели стать в детстве?
– Кассиром.
– Да ладно?
– Это очень забавная история (смеётся)! Я любила ходить с мамой, и меня никогда нельзя было потерять – всегда знали, где я. Ну, это в продуктовом, если. Если не продуктовый – я всегда была в ювелирке. Комиссионные, тогда ещё, магазины были. Я мерила все самые дорогие кольца, что самое интересное, мне всегда давали их мерить. А в продуктовом я всегда стояла возле кассы – и меня всегда завораживал этот кассовый аппарат, как на кнопочку нажимаешь, и со звуком «дзынь» открывается касса, она достаёт деньги, считает их, обратно складывает – меня завораживал процесс, именно нажимания на кнопочку и пересчёта денег – больше всего мне нравились бумажные деньги.
– Вам уже тогда нравились деньги и этот приятный звук?
– Да! Это был приятный звук (смеётся)! Я с детства любила деньги, я любила, когда мне на день рождения дарили деньги, и я могла сама пойти, себе что-то купить. Пусть даже по меркам взрослых это была какая-то ерунда, но я же это хотела, я это купила! Я очень это любила, конечно!
– Это напоминает довольно популярный современный анекдот: что может быть приятнее, чем слышать: «Я тебя люблю!»? Звук «тр-р-р-р», когда банкомат считывает твои деньги!
– Главное, чтоб, когда он их выдаёт, а не забирает (смеётся)!
– Да – это очень важно! Вы сказали, что вы – не единственный ребёнок в семье – у вас брат или сестра?
– Старшая сестра.
– Вот так вот. А как вас воспитывали с сестрой?
– А уточните, в смысле, одинаково ли нас любили или что?
– В целом, каким было советское воспитание?
– Я не знаю, каким в целом было советское воспитание. Нас воспитывали – давали образование, заботились… лично у нас с сестрой было так. А вот её одноклассники, потому что я больше общалась с одноклассниками сестры, их, вот, немножко по-другому воспитывали, они, вот… спились… А мы не спились (смеётся), потому что мы всегда были заняты. Мы вместе на бальные танцы ходили. Вместе прошли, ну это уже после того, как Советский Союз распался, в театральную студию. То есть, нас воспитывали, чтобы обеспечить нам образование, еду, отдых, развитие. При этом нас не перегружали тем, что… пытались сделать из нас гениев – такого не было. Ко мне прислушивались. Я была ленивый ребёнок, я говорила «я хочу вот это!». Ну, например, я захотела плавать, мама говорит «хорошо», и меня возили, мне тогда было шесть лет, в Лужники, в бассейн, в спортивную секцию. На меня, может, и какие-то надежды этот тренер ставил, потому что я, действительно, хорошо плавала. А потом мне надоело туда ездить. Я только, вот, булочки там любила… потом и это перестало меня подкупать, я говорю: «Мамочка, мне кажется, ты очень сильно устаёшь, когда везёшь меня из школы в Лужники, а потом сидишь там – меня ждёшь, может мы не будем больше туда ездить?», на что мама – это она мне потом рассказывала, мол, я поняла, что ты не хочешь, но так красиво это завернула, ну, что я тебя буду насиловать? – ну, и она спросила: «Чем теперь ты хочешь заниматься?», я говорю: «Наверное, музыкой!». И мы пошли заниматься музыкой. То есть, насиловать меня не стали. Не хочу – не хочу. Мама понимала, что у неё ребёнок одарённый… ну, она называет одарённым, потому что мне легко много чего даётся, но ленивый, и зачем меня заставлять, если я всё равно это не буду делать? Я из-под палки ничего не делала. Да меня и не заставляли.
– А, вот, во всех ваших детских занятиях вы достигли каких-нибудь высоких успехов? Ну, например, мы поняли, что в плаванье вы мастером спорта не стали, а в остальном чем вы занимались – достигли чего-нибудь?
– Я занималась бальными танцами. В одиннадцать лет ушла из них – там была такая… своеобразная ситуация, нам пришлось оттуда уйти. Не могу сказать, что я достигла супер-мега успехов. У меня там был партнёр, которого я не очень любила… Но я достигла успехов в театральном образовании. После бальных танцев, мы с сестрой пошли… сначала это был такой театральный кружок, потом выросло в театральную студию, а потом и вообще стало театральной гимназией. У меня диплом школьный – там оценки обычные и оценки театрального института. На уровне первого курса театрального института: и мастерство актёра, и всё остальное… Ну и я закончила эту гимназию. У меня отличные оценки. Единственное, что – я не пошла дальше поступать, но, когда я училась на юриста, я играла на сцене, и у меня была студия танцев – я преподавала танцы. То есть, как бы, достигла – не всё я бросаю.
– К профессии юриста мы ещё вернёмся, а пока спрошу про вашу театральную историю – какая была ваша любимая роль?
– Ой, моя любимая роль… тут… сложно сказать… Я помню, что, когда только начинали, мне всегда давали роль Снегурочки. Всегда! На каждом Новом годе я была Снегурочкой. А я хотела быть Бабой-Ягой! А Бабой-Ягой была моя сестра. Я ей так завидовала (смеётся)! Думаю, ну почему?! Потому что, Снегурочка – ты выходишь такая – вот, я – девочка, Снегурочка – такая, как мямля! А Баба-Яга – это ж такая характерная роль. Но потом мне, всё-таки, дали Бабу-Ягу – я её сыграла. Да я в принципе любила играть на сцене. Уже потом, в более взрослом возрасте, мы ещё играли… я не могу сказать, что у меня была какая-то супер-любимая роль в театре – мне просто нравится выступать на сцене! Ну, вот нравится! Нравится вести мероприятия. Я родилась, как сейчас говорят, с открытой горловой чакрой (смеётся). Я люблю внимание и сцену.
– Тогда возникает законный вопрос – почему вы с такими блестящими актёрскими данными – я называю вещи своими именами – решили поступать ан юридический факультет, а не в театральное училище?
– Ох, это долгая история! Постараюсь кратко рассказать. Я не решала поступать на юридический факультет. Я поступила туда случайно, потому что это был институт, куда мне не нужно было сдавать экзамены. После выпуска из школы… точнее в период учёбы в одиннадцатом классе я очень вымоталась и устала, потому что я параллельно сдавала в школе экзамены, а я шла на медаль, а это немножечко сложнее, чем, когда ты просто сдаёшь, чтобы получить диплом – здесь к тебе больше требований, и я прям сильно вымоталась морально, и меня мама попросила попробовать поступить не в театральный – сестра у меня тогда уже поступила в театральный – а на лингвистический, потому что тогда, сейчас-то всё уже запутано, у меня были блестящие лингвистические данные, и меня готовили поступать в лингвистический институт Мориса Тореза, что на Парке Культуры.
– Да, я понял о чём вы.
– Вот, меня готовили туда. Я ездила на Черкизовскую, я занималась с профессором – я провалила туда [в институт] все тесты, которые я знала, хотя я по английскому была отличницей, и мой учитель мне говорила, что, Лена, ты должна там учиться, ты свободно говоришь на английском! Сейчас не так уже свободно… Вот, я провалила все вступительные туда, потом я заодно с подругой, она мне говорит, мол, пошли, всё-таки, на юридический поступим, в еврейскую академию. Готовилась, готовилась – попала тоже в какой-то поток «двоечников». В общем, я очень сильно вымоталась. В конце концов, я пришла домой и сказала: «Знаете что, товарищи, я вообще никуда поступать не буду! Вообще! Я хочу отдохнуть! Вот тут мне сидят ваши экзамены! Я больше не могу! Я не понимаю, как так – если я умная, то я не могу никуда поступить?!». И, в тот момент, маме позвонили, рассказали про институт, в котором я, в дальнейшем, училась. Какой-то был свеженький институтик, небольшой, который организовал, в своё время, Лужков. Ну, нам говорят, мол, у нас туда поступила знакомая – пойдите, съездите. Я говорю маме: «Окей, если меня туда не принимают без экзаменов, потому что я не хочу сдавать уже никакие экзамены, – я пойду работать!». Я приехала, и такая говорю: «У меня медаль. Чё мне делать?». К ректору, причём, зашла, на понтах такая (смеётся).
– (смеюсь) Нормально так! С козырей зашли!
– Да! Ну, я уже была уставшая, мне было всё равно. Ректор мне говорит: «Ничего, вы приняты!», я говорю: «Серьёзно?», он такой: «Да, подавайте документы.». Ну и ОК. Я подала документы, уехала отдыхать и с сентября я уже там училась. Как-то так…
– Если б сейчас так можно было б поступать…
– Да! Но это был не совсем бюджет. Институт был платный. Но там была какая-то такая…
– Символическая.
– Да, символическая сумма. И вот, я там пять лет училась.
– Я вас процитирую. Вот, чуть раньше вы сказали, что были ленивой девочкой, и я вас процитирую: «Мне предлагали поступать в академию Федеральной службы безопасности и прочие вузы, связанные с правоохранительными органами, но мне не нравилось, что на построении уже надо было быть в восемь утра».
– Да.
– Настолько ленивый человек?
– Я не настолько ленивая. Там ситуация какая: я, когда в одиннадцатом классе училась, мы с подружкой ездили на подготовительные курсы. Ну, вот, делать мне было больше нечего, как ездить на подготовительные курсы – все ездили – я тоже хочу. Это та же [подруга], с которой мы в еврейскую академию поступали. Она говорит, мол, а давай в погранинститут ездить! Там недорогие, хорошие подготовительные курсы. А было это в Медведково, а я училась, между прочим, на Первомайской. Я всё время выбираю ездить в какую-то «Тмутаракань». Мы туда ездили, и я, правда, стала выяснять, можно ли поступить туда? И вот это вот, что на построении надо быть в восемь утра, и что если ты не приезжаешь, что тебя отчисляют – ну это слишком большая ответственность! Потом, когда я уже получила медаль, какие-то знакомые семьи говорили, вот, а давайте Ленку в академию ФСБ! Ну, это поближе – на Мичуринском. Говорят, мол, мы сделаем так, что её возьмут! А я спрашиваю такая: «Секунду! А во сколько там всё это начинается?». Мне говорят, что в восемь утра построение. Так ещё и сыграло роль, что после выпуска, ты сколько-то времени не выездной, а я, тогда уже, собиралась отдыхать, всё-таки. И, так как, я не собиралась как-то в будущем идти по какой-то военной стезе, я подумала, что зачем себя насиловать, если, как бы, это слишком крутые ограничения? И решила, что нет, – это не моё. Я не супер-мега ленивая, но, когда прям сильно в рамки загоняют, я не люблю.
– То есть, когда вас загоняют в рамки, то даже те золотые горы, которые предлагают правоохранительные органы, даже на то время, не могли вас заманить, да?
– А там не было золотых гор, чтоб они предлагали! Единственное, что предлагали – поступить и что это хорошее образование. Но я, на самом деле, не особо понимала хорошее-не хорошее образование. Я же понимала, что я дальше не хочу быть военным! Чисто ради романтики, что вот, как я красиво смотрюсь в этой форме? Ну, я и так могу её купить – походить (смеётся).
– Гениально!
– Да!
– Что было для вас самое лучшее в студенческой жизни?
– Самое лучшее в студенческой жизни? Ну, общение, одноклассники… у нас не было, ну, у меня лично, такой студенческой жизни тогда, как, например, у вас сейчас – вот этот большой институт, какие-то мероприятия… Чтоб вы понимали, мой институт занимал один этаж небольшого здания в промзоне. То есть внизу, там были какие-то цеха – непонятно, что они там делали. Вот у нас был один этаж. Потом, наверное, два… а может быть и не было… У нас было два потока: юристы и экономисты. Вот, везде по пять курсов. Поэтому, наверное, студенчество – это общение, потому что у нас были довольно дружные ребята, весело было прогуливать. Прогуливать я начала… с курса четвёртого, наверное… нет, с третьего.
– Неужели так поздно?
– Ну, первые два я прям училась – прям ездила. А потом вот это вот моя тема, что мне надоедало ездить из Солнцево на Первомайскую… а не, сначала на Алексеевскую, потом на Первомайскую, но там плюс-минус расстояния одинаковые. Это ж надо рано вставать! А как же там ещё погулять, потусоваться?
– Прекрасно понимаю!
– Плюс я, на то время, ещё и работала. Я вела театральную студию и даже преподавал фитнес! Ну и плюс некоторые предметы… я не понимала, зачем мне ехать полтора часа, когда мне читают… кодекс? Вот, просто читают кодекс! Трудовое право у меня такое было. Просто занудным голосом лектор читала кодекс. И зачем мне тратить время, если этот кодекс я потом прочитаю сама дома и сама его пойму?
– В принципе, большинство современных студентов руководствуются той же логикой и, как бы, трудно с ними не считаться…
– Моё мнение – я это говорила тогда и говорю сейчас – мой подход такой, что я – практик по складу ума. Я – не теоретик, не философ, чтобы что-то там изучать, чтобы потом на эту тему разглагольствовать. У нас было очень много истории, например. Я понимала, что мне эта специальность нравится, что, да, наверное, в будущем я пойду, попробую работать юристом, но зачем мне эта история? Вы мне объясните, где я её смогу применить? На что нам всем говорили, что это для развития, а я говорила, что, ну, не в таком количестве! Не шесть курсов истории за четыре года! История всего, чего только можно и чего только нельзя, с учётом того, что мы это в школе уже прошли! Поэтому, если я понимала, что лектор хорошо читает, это интересно, и я если я понимала, как это применяется – я ездила. Даже на бухучёт я ездила! У нас был бухучёт, лектор интересно рассказывала, там баланс мы считали – это было практическое, интересное занятие, в том числе и лекции! А когда просто… я не отрицаю, что это, может быть, кому-то полезно и нужно… но, как-то, для практиков всё интересно по-другому…
– Раз уж мы заговорили на тему теории и практики, особенно, в юриспруденции, то тут я бы хотел привести уже своё высказывание. Вы знаете, я с большим неуважением отношусь к большинству учёных в юриспруденции, и я это абсолютно не скрываю. Я не спорю, что есть среди них и высококвалифицированные специалисты, и настоящие светила, но на мой взгляд, и сейчас будет моя прямая цитата: учёный в юриспруденции – это всё равно, что учёный в балете – вроде есть, но ничем толковым не занимается. Как вы считаете?
– Наверное, я соглашусь, потому что юриспруденция – это живая наука. По мне, например, хороши те учёные, которые, что-то проанализировав, предлагают пути решения, предлагают что-то в законодательство. Например, законопроект изменить, потому что вот эта норма – она мёртвая или она настолько двояко написана, что она не даёт практического результата – она не применима. Вот, если учёный такой, что он теоретик-практик, что он сначала изучает, а потом говорит «товарищи, надо вот так», – то тут есть польза, а когда просто рассуждать… ну, наверное, должны быть и такие профессии… Теория, конечно, нужна для того, чтобы понять вообще всю эту систему, что из чего вытекает и как это взаимосвязано, да. Но, всё равно, это даже больше практика. Ну, не знаю, я такая – не люблю я теорию. Меня спрашивали потом, пойду ли я в аспирантуру? Я до сих пор рассуждаю над этим: что, опять учиться? Опять просто переписывать труды кого-то? Какой смысл?
– Я вас прекрасно понимаю! Полностью поддерживаю! В таком случае, последний вопрос, который касается вашей учёбы на юридическом факультете – тяжело ли это было? Тяжело ли было учиться?
– Нет, мне было не тяжело. Мне в принципе не тяжело учиться. Я ж говорю, я родилась с таким мозгом, и я благодарна за это… кому?.. Вселенной, наверное! Я запоминаю быстро. Причём, если мне это интересно, у меня это прям откладывается. Мне было не тяжело учиться. Единственное, что я думаю, что вам учиться намного легче, чем было нам. Почему? Больше ресурсов, проще в Интернете найти, почитать. На тот момент, чтобы найти какую-то юридическую практику – это нужно было ехать прям в библиотеку и там искать какую-либо информацию. Я помню, у нас был предмет – сделки с недвижимостью – и нам дали задание, как курсовую, оформить сделку. Сейчас я её на раз-два-три – сделаю за день эту сделку, залезу в Интернет, посмотрю какие-то документы, накачаю там… А тогда мы где-то нашли эти документы у родителей моей подруги-однокурсницы, мы сидели, что-то там зачёркивали, на сканере, который сканирует один лист в пятнадцать минут и то криво – сохраняли… В общем, всю ночь готовили. А мы ещё, конечно же, в последний момент всё это сели делать, перед экзаменом. Мы до шести утра всё это делали. В итоге мы опоздали (смеётся) на экзамен…
– Это так по-русски…
– (смеётся) Да! Он нас не принял, и мы пришли на пересдачу. Вот это было сложнее в этом плане, что, чтобы найти информацию и мнение кого-то ещё, кроме лекторов – надо прямо, вот, провести работу, потратить много времени. Сейчас, конечно, больше ресурсов. Ты сел, если ты не ленивый, нашёл в Интернете, почитал, сравнил и, как бы, всё. С другой стороны, вам, наверное, сложнее, потому что, если вы что-то списали, курсовую, например, то это всё быстрее проверяется даже через тот же Интернет. Тогда не было такого. Мне кажется, это было так: мы писали курсовую, красиво оформили – вот и умнички, вот и хорошо! Потому что, ну, я не знаю – читали они их дома или нет? Возможно, нет. Поэтому сказать, насколько тогда было сложнее или сейчас – не знаю, но мне было несложно. Мне было сложно ездить. Вот это было сложно, потому что я выбрала далеко институт, а так было несложно.
– Такие сложности возникают у многих студентов и по сей день, на самом деле. Итак, вот вы окончили юридический факультет. Кем вы стали?
– Я пошла работать в органы опеки.
– Вот так…
– И тут тоже, как бы, зачем я туда пошла? Случайно.
– Неужели?
– Неужели. Потому что, когда я закончила, вот, я диплом уже получила, на секунду, красный, за компанию с подругой. Она говорит, Лен, давай с тобой получим красный диплом! Я говорю, что у меня там, как бы, «четвёрок» больше. А она, мол, мы всё пересдадим! За компанию пересдала и получила красный диплом. Так вот. Ну, думаю, отучилась, надо куда-то применять. Знакомые предложили пойти в какую-то фирму. Это была… не помню уже, что за фирма, но в договорной отдел, и это опять было на другом конце Москвы. И, вроде, меня туда, как бы, по знакомству, я приезжаю, а мне там директор фирмы, она на меня, извините за прямую речь, как на гавно посмотрела: «И что вы тут?». Я говорю, вот, я институт закончила, хотела попробовать работать. И она начинает меня штудировать, мол, расскажите мне статью такую-то гражданского кодекса, а потом такую-то, такую-то… ну, короче, всё по договорам. А я растерялась! Я не думала, что мне устроят экзамен по гражданскому кодексу! Я тогда и сейчас не знаю наизусть гражданский кодекс, собственно говоря, в том числе и семейный.
– А мне кажется нет такого человека, который знал бы этот огромный гражданский кодекс наизусть.
– Я думаю есть, но, почему-то, все считают, что «тыжюрист», ты должен посреди ночи на зубок всё знать. Моё мнение – «тыжюрист» – ты должен уметь найти норму и применить. Вот, я растерялась. Я говорю, мол, ну, я наизусть не знаю. Мне отвечают: «Ну, понятно, мы вам перезвоним…». Я поняла, что она сделала чисто одолжение тому знакомому, чтобы меня послушать – я не нужны была там изначально. Ну, конечно, я подогорчилась, думаю, опять всё начинается сначала – выпускные и вступительные экзамены, опять мы приходим к тому, что, чтобы работать – нужна практика, а чтобы была практика – нужно работать. Из этого я вывела урок, что надо быть понаглее. И в тот момент снова кто-то из знакомых позвонил маме, говорит, слушай, у тебя ж Ленка юридический закончила – тут в муниципалитете в Солнцево есть вакансия свободная в органах опеки – это же, как бы, взаимосвязано. Ну и там зарплата нормальная, все эти ништячки из серии медицинская страховка, ну и недалеко. Я думаю, ладно – пойду. Вот. Пришла. Я до сих пор там с некоторыми коллегами общаюсь. Одна моя знакомая из отдела кадров до сих пор вспоминает: «Пришла такая с серьгами-кольцами в ушах, на каблуках, зонт-трость, зашла и говорит: «Я хочу у вас работать, чё мне делать?» (оба смеёмся)
– Лучший подход просто!
– Лучший! Она говорит: «А что вы закончили?». Я говорю, ну, вот этот институт с красным дипломом. Она говорит: «Подождите, я сейчас позову начальника отдела. Вы знаете, мы не всех берём, сюда сложно попасть.». Я говорю, мол, зовите. И приходит, как раз, моя начальница отдела – мы с ней тоже потом остались в хороших отношениях, – а про неё прям ходили слухи, что она – зверь, что от неё все вылетают, кто ей не нравится, она прям их выживает. Я думаю, ну ладно. И вот, она заходит и сразу у неё вопрос: «Так, закончила с красным дипломом?», я говорю: «Да», а сама думаю, что сейчас опять начнёт привязываться, все, почему-то, любят мочить отличников, типа, если ты отличник – докажи, что ты клёвый. Она спросила, проходили ли мы семейное право? Я говорю, ну, проходили. А что вы, спрашивает, скажете про опеку и попечительство? Я говорю, ничего я вам не скажу! Она, мол, почему? А потому что, говорю, мы это не проходили, вообще, от слова совсем! Не было у нас такого раздела в семейном праве. И чё мы, говорит, будем делать? Я говорю, ничего, я быстро учусь, я соображу – не переживайте, я найду, где это посмотреть и включусь в работу. Она, видимо, прифигела (смеётся). Она мне потом рассказывала, что прифигела от моей наглости, но подумала, что ладно. Она мне говорит, мол, ладно, посмотрим, что вы умеете – выходите на работу. Ну и вот. Я туда вышла на работу. И прижилась. Приработалась.
– В чём, на ваш взгляд, плюсы, а в чём минусы работы юристом, особенно, в государственных органах?
– В госорганах я работала не совсем же юристом, но могу сказать, что я всегда завидовала юристам в госорганах – юрконсультантам, потому что они сидят и просто тебя консультируют. Ты приходишь, а они тебе, ну, да, по закону это так, а может быть и вот так. То есть, как бы, дают оценку твоей работе. А вот просто работа в госорганах, в ней плюсы есть – стабильность, какие-то там пакеты соцгарантий, всё остальное, но огромный минус – очень часто ты вообще не понимаешь, чё от тебя хотят! Там – наверху – что-то решили – хрень какую-то придумали, тебе сюда спустили, а ты должен это выполнять, жутко не понимая, нахрена?! Вот, зачем?!
– Жиза!
– Особенно, когда в опеке я работала… а из госслужбы я только в опеке и работала, просто сначала я была специалистом, потом главным, потом ведущим, а потом стала начальником отдела. Когда я стала начальником отдела, я стала понаглее, и в департаменте говорили, что я самая наглая в нашем округе. Они говорят, мол, мы считаем, что вы должны сделать так-то. Я говорю, а я так не считаю! Я уже сделала так, как по закону! Они мне снова, а мы считаем… Я говорю, напишите мне где это в законе прописано? Я прям чётко это сделаю! Либо делайте это сами, тем более, что органы опеки – это вы, мне вы только делегировали полномочия. Пару раз они от меня так отставали, потому что они придумали что-то, особенно, когда в департамент приходит тот, кто не работал на «земле», и он не понимает структуры, как здесь всё происходит. «А мы считаем, что надо вот так!». Класс! И ты должен этому подчиняться! Ну, поэтому мне через десять лет это надоело, и я ушла. Ну, как ушла? Я дождалась сокращения, и думаю, ура-ура! Сократите меня, пожалуйста!
– А чем вы занимались в органах опеки? Что входило в ваши должностные обязанности?
– Всё. Обычная работа на «земле». Выявление неблагополучных семей. То есть, выявлением у нас больше занимается полиция и уже дальше работаешь с семьёй. Приходишь сначала – предупреждаешь. Сначала ты проверяешь, что там в семье происходит. Если там три алкаша, и обкаканный ребёнок ползает где-то в грязи, тогда, иногда, сразу изымали ребёнка из семьи. Сейчас система немножко по-другому. Сейчас нужно получить какие-то постановления. Тогда не надо было получать – прям, вот, руками берёшь, забираешь ребёнка из семьи и увозишь его, оформляешь документы. Либо, всё-таки, родители приходят в себя – там есть время, чтобы прийти в себя и наладить всё, либо выходишь дальше на решение родительских прав. То есть вот это вот такая самая грязная работа – работа на «земле» с неблагополучными семьями, когда ты там их выявляешь, ходишь, забираешь детей. Работа с подопечными, соответственно, когда я была специалистом и так далее – ходишь в семьи, смотришь всё ли там хорошо, что, впоследствии, я уже делегировала своим подчинённым. Усыновление. То есть, подготовка кандидатов в опекуны, попечители, в усыновители. Сделки с недвижимостью, где дети – собственники. Подготовка заключений в суды по всем спорам с детьми, где таковые заключения нужны. Это у нас определение места жительства, ограничение и лишение родительских прав, общение, права усыновления и так далее. Подготовка исков и инициирование процессов. Ограничения работы с недееспособными. Смена фамилии. Там работы очень много. Очень сильно много! И иногда люди думают, что это просто – сидишь такой, ничего не делаешь, и почему же я, вот, сейчас пришёл, а ты мне прям завтра это не делаешь?! А район от района очень сильно отличается. Например, я могу сказать, я работала в двух районах: Солнцево и Обручевский. В центре всегда поспокойнее. Вот такие районы спальные, как Солнцево, – тут очень много неблагополучных семей. Прям очень много. Тут работы с ними… дофига. Это очень сложно.
– Итак, вот вы ушли из органов опеки и в 2020 году, если я не ошибаюсь, открыли свою юридическую компанию – расскажите о ней.
– Ну, в частной практике я начала раньше. В 2014 году я ушла из органов опеки, думала, кем работать, чем заняться. У меня были разные направления, в том числе, агентство праздников открывала. Потом, всё-таки, решила остаться в юриспруденции. В 2020 году открыла свою компанию. Что такое моя юридическая компания? Это не то, что люди думают, что рядом суд, а там юристы, адвокаты – вы заходите, а там кто-то сидит, пишет что-то. Нет. Моя юридическая компания – это больше партнёрство, состоящее из меня и ещё нескольких умных, прекрасных специалистов. Точнее – специалисток. Просто у нас у всех немного разная направленность, то есть, если у меня больше семейное направление, наследство и так далее – у меня есть специалист-юрист, который по банкротству, специалист, который понимает, потому что она работала в рекламной агентстве, по договорам, потом есть специалист по защите интеллектуальных, авторских прав, есть ещё коллега, она – адвокат – у неё большой стаж работы, там арбитраж и всё остальное. Как мы работаем? Что-то мы делегируем друг-другу, какие-то процессы мы ведём совместно, потому что, когда, например, какой-то большой процесс экономический, то лучше его вести вдвоём, потому что всегда в дискуссии рождается какое-то третье мнение – я думаю по одному, моя коллега немножко по-другому, мы созваниваемся, дискутируем, пишем документы, в этом рождается что-то объёмное, что-то интересное. Вот такое у нас партнёрство. Сейчас нас четыре… а нет, пятый специалист у нас по сделкам с недвижимостью. Она не юрист, она именно сопровождение сделок с недвижимостью, потому что, как бы там ни было, ко мне очень часто обращаются, чтобы помочь ещё и в этом вопросе. То есть, я собрала рядом с собой таких специалистов. Какие-то процессы я веду самостоятельно, какие-то в паре с кем-то, какие-то вместе. Хотя, все вместе – нет, наверное – это, когда будет какой-то сильный экономический спор, тогда все вместе будем вести, а пока, обычно, вот, в паре с кем-то. Ну и с их стороны то же самое. Есть какие-то личные процессы, что-то они звонят и говорят, мол, Лен, это больше понимаешь ты, давай-ка вместе это делать. Окей. Договариваемся о том, кто, что делает и работаем.
