Уля Верховская
Три крайности
Шлюха в постели
«Я проститутка. Список оказываемых мною услуг выходит за рамки стандартных для этой профессии: я не только ублажаю в постели, но и занимаюсь домашним хозяйством, воспитываю детей, укрепляю социальный статус своего клиента и служу роскошным ему украшением. За это мой клиент, называемый мужем, платит мне, не скупясь. И хотя общество считает, что действую я полностью в рамках закона и морали, сути моей это не меняет: я шлюха…» – так думала Джозефина Манро, сидя, поджав колени к груди, в эркере своего богатого дома на Эмбер-стрит.
Женщине было двадцать восемь лет, и она мучительно переживала самый расцвет никому теперь не нужной красоты. Она имела всё: привлекательность, острый ум, выдержку и достоинство настоящей леди, богатого мужа, которого любила до безумия, тройку очаровательных детишек. Не обладала Джозефина лишь одним: сердцем своего благоверного.
Что же тут поделаешь, наградила жизнь беспутным супругом! Слухи о его похождениях долетали до миссис Манро ещё до вступления в брак, но тогда она подумала: ничего, перевоспитаю. О, эта милая женская наивность, внушающая юным леди фантазию, что козла можно перевоспитать в племенного жеребца! Многим дамам нравится тешить своё неуёмное тщеславие мыслью, будто их трудами неотёсанный булыжник, вошедший с ними в брак, превратится со временем в чудесный самородок, который не стыдно явить миру с пометкой «мистер мой супруг». Нет, мало какая леди способна вырастить поистине благородного мужа из своего. И в этом Джозефине пришлось убедиться на собственном горьком опыте.
Эдуард Манро блудил по-страшному. Сначала, правда, он пытался скрывать похождения от жены, но тонкий аромат женских духов, грязные сплетни, переданные сочувствующими подругами, кружевное бельё, найденное в его кармане, красноречиво повествовали молодой миссис о бездне порока, в которую стремительно проваливалась её вторая половинка. И ничего существенно не изменилось за десять лет их брака, исключая тот факт, что любимый перестал прятаться, почти в открытую рассказывая супруге о своих приключениях. Джозефина страдала. Она знала, что мужья частенько ходят налево, и, в общем-то, общество не находит такие интрижки чем-то особенно зазорным. Даже многие жёны смотрят сквозь пальцы на поведение благоверных, более занятые исполнением прочих своих обязанностей. Но от всех прочих жён миссис Манро отличало одно немаловажное обстоятельство: она-то своего супруга любила.
Она поняла бы, будь там серьёзное чувство к другой даме. Смирилась бы, проводи он время с достойными женщинами. Но ведь её мистер слыл завсегдатаем практически всех домов терпимости, какие только были в Лондоне, и якшался с этими грязными тварями! Нет, такого Джозефина простить не могла!
И чего он только ищет в объятиях таких женщин? Они ведь не любят его, как она, в чём же прелесть тогда этих связей? Что такого они делают в постели, чего она не может? Джозефине твёрдо вдолбили с младых ногтей: настоящая леди должна всячески избегать исполнения супружеского долга, а если уж случится такое, то во время близости ей надлежит молча лежать, не двигаясь, и считать цветочки в узоре расшитого балдахина брачной постели. Настоящий джентльмен твёрдо знал: связь с женой – исключительно ради наследников, а для удовольствия существуют бордели и их прелестные обитательницы. Но миссис Манро начала понимать, что с этой системой явно что-то было не так.
Наверное, мужа именно их постельная жизнь не устраивала, ведь во всём остальном Джозефина была идеальна. Что ж, довольно жалеть себя! Сегодня она решилась действовать. Если уж она не умеет ровным счётом ничего, кроме как молча лежать и считать секунды до завершения сего неприятного действия, то стоит поучиться чему-нибудь у профессионалок. Она знала, что её план кощунственен и аморален, но на что только не пойдёшь ради любви, верно?
Первым делом миссис Манро наведалась на Холивелл-стрит и тайком прикупила там несколько эротических романов и неприличных картинок, которые внимательно изучила, то краснея, то бледнея. Романы не принесли особенной пользы, лишь вызвали досаду на грубость слога, бедность лексикона и отсутствие стилистических украшений, что для неё, женщины изысканного литературного вкуса, было недопустимо. Такого мусора она ещё не читала и была бы рада, если бы не пришлось и впредь. Рисунки послужили лучше, но ненамного, дав лишь общее представление о разнообразии положений тел и выражений лиц, но инициатива, кажется, везде принадлежала мужчине, а как предложить мужу такое, Джозефина не знала. Тогда с тяжёлым вздохом она решила приступить к самой страшной части своего плана.
* * *
Бордель «Цветы неугасимой страсти» миссис Манро выбрала из-за поэтического названия, а также по причине стратегического расположения на противоположном конце города, так что риск встретить кого-то из знакомых по пути в это грязное место был минимален. Джозефина облачилась в чёрную накидку и спрятала лицо в складках капюшона, чтобы наверняка исключить возможность неприятного инцидента. Переведя дыхание (экипаж бросила на въезде в узкую улочку и остаток пути пробежала), трижды постучала в дверь.
– Да-да, – ответил мелодичный голос.
– Я хочу видеть хозяйку, – проговорила она, заикаясь.
– Мадам Афродиту? – уточнила девушка.
– Да, её, – чуть поколебавшись, ответила Джозефина.
Дверь открыла девушка в одном корсете, украшенном жёлтыми лентами, и нижней юбке. Она с интересом уставилась на посетительницу, но вопросов больше не задавала и провела гостью наверх. Миссис Манро с некоторым испугом рассматривала красные портьеры, бархатную мебель и зеркала в золочённой раме. Всё это было так безвкусно и так зачаровывающе! То и дело на их пути встречались полуголые девицы под руку с редкими в это время дня кавалерами. Женщина старательно отводила глаза от тел жриц любви.
Комната хозяйки не отличалась по обстановке от всех прочих помещений. Мадам Афродита приветствовала посетительницу дружелюбной улыбкой.
– Присаживайся, дорогая, – она приглашающим жестом махнула в сторону обитого красным бархатом пуфа. – Ты хочешь устроиться ко мне? Давно гуляешь? Дурных болезней нет? Впрочем, это наш доктор легко выяснит. В каком борделе работала раньше?
– Нет, нет, – торопливо замотала головой Джозефина. – Я здесь вовсе не для этого.
– А для чего же тогда? – изумилась хозяйка.
– Я… – она слегка замялась, – я хочу, чтобы вы меня научили ублажать мужа.
Тонкие брови мадам Афродиты взлетели вверх.
– Да, – сказала она после заминки, – нынче леди стали более прогрессивными, чем в мои времена.
– Так вы поможете? – с надеждой спросила миссис Манро. – Я заплачу.
– Ладно, – чуть поразмыслив, согласилась маман, – возьму, только деньги вперёд. Я проведу вас в комнату к Элоизе, посидите в шкафу и посмотрите, как она работает. Не надо смущаться, никто ничего не узнает. А вашему мужу очень уж с вами повезло, миссис. Надеюсь, он это понимает.
* * *
Вот так и началось обучение Джозефины премудрому искусству ублажения мужчин. Почти каждый день она облачалась в свой чёрный плащ и отправлялась в гости к мадам Афродите, не особенно заботясь, обратит ли внимание муж на её непривычное отсутствие. Обычно в эти часы мистер Манро пребывал в таких же заведениях, что и она, но с иными целями.
Она и сама не заметила, как эти занятия начали её по-настоящему увлекать. Постепенно стыдливый румянец перестал пятнать нежные щёчки. Теперь она подглядывала за работой жриц любви с интересом, с азартом, а выслушивая наставления хозяйки борделя, не стеснялась задавать вопросы и делать пометки в записной книжке. Через месяц она стала настоящей профессионалкой. В теории.
– Что ж, дитя моё, я рассказала тебе всё, что знала сама, – подытожила, наконец, мадам Афродита. – Иди же радовать своего супруга. И помни: в нашем деле главное – страсть и самоотдача.
И в эту ночь Джозефина впервые решилась применить свои навыки в деле.
* * *
– Где ты этого набралась, шлюха? – вскричал муж и наотмашь ударил её по лицу. – Где, я спрашиваю?
В глазах потемнело, а потом из груди вырвались рыдания обиды, боли и разочарования.
– Думаешь, я не знаю, что ты уходишь каждый вечер неизвестно куда? Думаешь, мне ничего не рассказали? Кто он, кто твой любовник, а? Назови мне имя этого мерзавца!
– Я… я не…
Но Эдуард ничего не желал слушать, ослеплённый собственной злобой.
На следующий день Джозефину вышвырнули из дома, как побитую собаку, и она поплелась прочь, не зная, что делать дальше и куда идти.
* * *
Мадам Афродита приняла её дружески.
– Ну что, деточка, понравилось твоему мужу?
Джозефина лишь молча замотала головой и разрыдалась.
– Он… он выгнал… Мне некуда, совершенно некуда… Я не знаю, что делать дальше…
– Ну, хорошая, – хозяйка участливо разместила ученицу среди своих пышных грудей, – оставайся пока у меня, а там посмотрим, может, всё ещё и образуется.
Так миссис Манро поселилась в борделе «Цветы неугасимой страсти», а поскольку ничего у неё не образовалось, взяв имя Рози, принялась трудиться в поте лица на благо общества. Работа шла споро и вскоре новоиспечённая блудница обрела большую популярность. Да такую, что смогла уйти из борделя и открыть… собственную практику. Рози называли «бархатной розой Лондона», а среди её клиентов были теперь лишь самые богатые и знатные джентльмены. Многие желали обеспечить ей покровительство, но она лишь смеялась в ответ на их притязания.
Однажды на пороге её роскошной квартиры в центре города появился Эдуард, пристыженный, с дорогим букетом алых роз, каких не дарил ей во годы брака.
– Джози, ну не глупи ты, возвращайся домой! – попросил он жалостливо. – Пусть всё будет, как раньше.
– Ну уж нет, – она лишь рассмеялась, – больше – никогда!
– Ну давай тогда хоть…
– И не надейся! – бывшая миссис Манро, швырнув букет ему в лицо, снова громогласно расхохоталась.
Пару недель спустя она забрала детей, пока мужа не была дома, собрала накопления и отправилась в Париж, город любви. Детей отдала в престижную школу, а сама активно принялась строить карьеру в полюбившейся сфере. И ей вполне это удалось. Говорят, к «Бархатной розе» частенько захаживал сам король, но это уже совершенно иная история…
Соперница
Элоиза М. была неоспоримо гениальна, чем знатно портила мне жизнь. Самая первая каракулька, которую она вывела нетвёрдой рукой годовалого ребёнка, и то сочетала в себе идеальное единство формы, содержания и глубокого смысла. Так и продолжалось на протяжении оставшихся двадцати пяти лет еë гениальной жизни.
Элоиза М. жила сто лет назад, но это не мешало моей ненависти. Нет, не так. Я еë обожала, а как можно было не обожать Элоизу вместе со всеми шедеврами? Я тоже рисовала и была, как говорили, не совсем уж бесталанна, но, конечно, до неё мне было далеко.
Как я завидовала! У неё имелось много недоброжелателей и тогда, и сейчас. Но тем не менее она была гением, это понимали все, кто хоть чуть-чуть разбирался в искусстве. Именно по этой причине я выбрала Элоизу на роль своего личного врага.
Вот мне пятнадцать, выиграла школьный конкурс рисунков. А Э. М. в этом возрасте уже выставляла свои работы в крупных галереях Европы.
В восемнадцать стала лучшей ученицей художественного колледжа. А Э. М. уже написала свой гениальный «Итальянский завтрак». Признанный шедевр.
Мне двадцать шесть. Я иллюстрирую книгу сказок. А Элоизу в этом возрасте уже пристрелил любовник. Она скончалась на пике славы и творческой карьеры. Большая потеря для искусства, хотя я не верю во все эти: «Она была такая молодая, столько бы ещë успела написать!» Нет, не успела бы. Если Вселенная прибрала еë именно тогда, значит, всë, что Вселенной было нужно, Э. М. уже создала. А я – пока ничего.
Я всем и каждому объясняла, почему же Элоиза – ужасная художница и вся еë гениальность преувеличена. Я так долго критиковала еë перед своими друзьями, что они наконец заинтересовались. Потом благодарили, мол, без меня никогда не узнали бы о еë потрясающих работах.
Потом я создала группу в «Фейсбуке», где выкладывала критические статьи на еë картины. Весьма конструктивная критика, если не считать, что вся насквозь лживая. Подписчиков у моего паблика прибавлялось, так как всем хотелось поспорить со мной в комментариях. Даже тем, кто в искусстве ровно ничего не понимал, а об Элоизе впервые услышал от меня же. Еë популярность в массах стремительно увеличивалась. Благодаря мне, надо полагать.
И тогда я решила нанести последний, самый сильный удар. Не зря же я, в конце концов, заканчивала художественный колледж! Я начала писать пародии на еë картины. Смешные такие, дурацкие пародии, но с огоньком.
Таким образом я прославила и себя, и Элоизу М.
Теперь у меня есть свои выставки пародий в крупнейших музеях Европы. Не в пятнадцать, конечно, но всë же.
Подсознательное-бессознательное
Осень, шурша, опадала под ноги. Воздух таил в себе запах любви и тлена. Я шла по сумрачной аллее, придерживая кружевное белое платье с длинным подолом, цепляющим на себя всю возможную грязь. С тоской подумала, как же трудно будет потом стирать это великолепие, тем более что о стиральных машинах здесь ещё явно даже и не фантазировали. Хотя о чём это я? Наверняка у меня есть целая орда верных и бесправных слуг, которые и примут на себя все связанные с платьем тревоги.
А пока я шла по аллее, освещённой полной луной (И откуда она только взялась? Ещё минуту назад было темно, как в пылесосе!), неся свой стройный стан над бренностью мира.
Внезапно передо мной нарисовалась прекрасная ротонда, под куполом которой стояла и задумчиво глядела в небо чья-то изящная фигура.
Он повернулся, и я вздрогнула, заметив, какие грустные и мечтательные у него глаза. Иронический изгиб губ, упрямый подбородок. «О, как ты красив, проклятый!» – было что-то такое у Анны Ахматовой. Шелковистая перчатка нежно взяла мою руку, и мягкие губы коснулись вечно холодных пальцев. Я, затаив дыхание, ждала, чем же закончится занимательная сцена, участницей которой я невольно стала.
Он внимательно посмотрел мне в глаза и таким тоном, будто это было самое важное на свете, глубокомысленно произнёс:
– Ищи зелёное на перекрёстке.
И всё исчезло.
* * *
Будильник в пятый раз проигрывал жизнерадостный мотивчик популярной песенки (обязательно нужно сменить, задолбала уже!). 7:10 – пора на учёбу. Холодный душ, чай со вкусом жасмина и плесени (фильтр сломался, а новый никак не поставят), дребезжащий и шатающийся во все стороны лифт – ничто не делало это утро добрым. Ах нет, было же что-то приятное, мелькнуло в подсознании и растаяло, оставив тёплый след в душе. Точно, мой сон. Красивый молодой человек, луна, загадочная фраза… «Ищи зелёное на перекрёстке» – хм, что бы это могло значить?
Входя в метро, бросила беглый взгляд на бездомного, спящего у самых дверей. Что-то в его лице показалось мне знакомым. Не останавливаясь, я начала перебирать разные варианты, вспоминая лица бывших одноклассников и друзей по двору. Мало ли? И тут меня осенило: парень из сна. Да ну, бред!
Проталкиваясь сквозь толпу, я шла по перрону навстречу подъезжающему пустому поезду. Лучше сесть в самый конец: так будет удобнее сходить, ближе к выходу. Вдруг прямо передо мной женщина, плавно, будто в нерешительности, качнувшись, боком упала на рельсы. Я вскрикнула и подбежала к краю платформы. Её широко распахнутые глаза сияли каким-то непонятным экстазом. Она посмотрела прямо на меня и отчётливо произнесла:
– Ищи зелёное на перекрёстке.
И тут её, как волной, накрыло поездом.
* * *
Я просыпаюсь в холодном поту, но не вскакиваю, крича, с постели, как любят делать герои тех самых низкобюджетных ужастиков, которые я смотрела подростком. Что это было: женщина, метро, бомж, зелёное на перекрёстке?
Ногой нахожу тапки и впотьмах пробираюсь на кухню. Нужно успокоиться. Часы на микроволновке показывают 3:28. Делаю себе большую кружку какао, сажусь на диван, поднимаю глаза на стену и замираю, так и не донеся напиток до рта. На грифельной доске над раковиной, где я обычно оставляю всякие заметки, вроде телефонных номеров и срочных дел, красуется надпись, сделанная явно моим почерком: «Ищи зелёное на перекрёстке».
* * *
Мы куда-то шли, то ли в лес, то ли в горы, не помню точно. Здесь были все, с кем я тусовалась в средней школе: Маришка, Стасик, Жора, Верка, Санёк. И ещё почему-то Плюм – фиолетовый в лимонную крапинку жираф, которого я придумала в детском саду и сделала своим лучшим воображаемым другом на долгие годы.
– Ну чо, как, музло врубаем? – спросил Стасян.
– Да иди ты со своим музлом, знаем, чо за говно ты слушаешь! – отозвался Жора. Меня они почему-то не замечали.
Вроде бы знакомая дорога извивалась под ногами и ускользала из памяти. Где мы? Откуда я знала это место? Вдруг прямо перед нами оказалось ущелье, не ущелье даже, а настоящая пропасть.
– Ну чо, прыгнем, что ли? – спросила Маришка и посмотрела прямо мне в глаза. – Или тебе слабо?
– Слабо, слабо! – заголосили все хором.
– Слабо! – подытожил Плюм, взял меня копытами за плечи и столкнул в пропасть, заметив на прощание: – Ищи зелёное на перекрёстке.
Я медленно падала в темноту, а они все стояли где-то там, наверху, и смеялись.
* * *
Проснувшись по будильнику, я первым делом хватаюсь за ноутбук. Нужно срочно выяснить, что всё это значит. Открываю поисковик и вбиваю в строку: «Перекрёсток. Значение сна». Пальцы подрагивают от нетерпения. Итак: «Нахождение на перекрёстке во сне предупреждает, что вам предстоит серьезный выбор жизненной дороги. Перекрёсток снится к временной остановке в делах».
Хм, это я и сама знаю, но яснее значение моих снов не становится. Что, Вселенная послала череду странных видений, только чтобы предупредить о временной остановке в делах? Ерунда, не верю!
Попробуем «Зелёный. Значение цвета». Снова получаю не слишком-то внятный результат: «В первую очередь цвет ассоциируется с растительностью, свежестью, развитием. От зеленых оттенков веет естественной жизненной энергией, молодостью. В то же время спокойные вариации зеленого способны вызывать умиротворение и успокоение».
Поиск по «Ищи зелёное на перекрёстке» тоже ни к чему не приводит. Разочарованная, я иду на кухню. К профессиональному толкователю снов обратиться, что ли? Или лучше сразу к психологу? Сознательное-подсознательно-бессознательное – это же всё по их части, верно?
Я размышляю об этом, попивая жасминово-плесневелый чай, когда взгляд падает на грифельную доску, где всё ещё красуется крупная надпись «Зел. Перекрёсток», которую я заметила ещё ночью. Так это что был не сон?
И тут я внезапно всё вспоминаю. Ну конечно! Загадочная фраза означает всего-навсего: «Купи в ”Перекрёстке” зелень». Она эту неделю по скидке, я перед сном просматривала каталог. И записала, чтобы не забыть пополнить запас. А мой мозг радостно обсасывал эту идею всю ночь, воплощая её в странные видения.
Вот вам и толкование снов, вот вам и бессознательное-подсознательное!
Вендетта
Месть сладка. Когда пришло время выбирать, я, не задумываясь, назвал число семь. Итак, у меня было ровно семь попыток.
Лаголосы не знали пощады и милосердия. Говорили, будто в подвале своего особняка их садистская семейка обустроила прекрасные пыточные комнаты. Эти люди не убивали, а уничтожали своих врагов.
Мне необходимо было соблюдать осторожность. Первого я убил просто: отравленным ножом вырезал букву «V» на его спине и бросил умирать. Второй утонул в собственном умывальнике. Третий был сожран крысами. Четвёртый сварился в кислоте. Пятый попал под лезвие циркулярной пилы. Шестого проткнуло железными штырями в шести местах. С седьмого заживо содрали кожу.
Что ж, семь членов их клана за семерых моих близких – всё честно!
* * *
Лаголосы мстят жестоко. Их фантазии изощрённее, а методы суровее, чем мои. Я знаю, они до меня доберутся, и это будет страшно.
Но я не достанусь им так просто, пусть не надеются!
Я слышу шаги за дверью, улыбаюсь и достаю револьвер. Приставляю к виску и спускаю курок. В голове раздаётся механический голос:
– Вы израсходовали свои семь убийств. Действие заблокировано.
Пробую ещё раз. Внутри нарастает паника.
– Вы израсходовали свои семь убийств. Действие заблокировано.
– Чтоб тебя…
Дверь с грохотом распахивается.
Мир-невидимка
То был невидимый кот с моноклем и газетой. Вы спросите, как же можно увидеть невидимого кота? Можно, если обладаешь должной толикой воображения. Итак, кот.
Он сидел в кресле у искусственного камина, лениво перелистывая страницы. Я не смогла вспомнить, откуда он здесь взялся.
– Бегемот? – поинтересовалась я, в своё время внимательно изучившая труд Михаила Афанасьевича.
– Не понял, – кот приподнял бровь и отложил газету в сторону. – Если вы хотели меня оскорбить, миледи, вам это не слишком-то удалось.
– Нет-нет, что вы, что вы! – замахала руками я. – Вы очень даже стройный кот, не подумайте! Просто напомнили тут кое-кого…
– Что ж, я не в обиде, можете звать меня, как заблагорассудится. Истинный джентльмен не обращает на такие мелочи внимания.
Мы помолчали.
– А откуда вы здесь взялись? – наконец, решилась задать я нетактичный вопрос.
– О, полагаю, вы меня попросту придумали. По крайней мере, других идей у меня не возникает, сколько не ломай бедный кошачий мозг!
– Очень жаль! Я была уверена, что вы настоящий, – скрыть разочарование в голосе не удалось.
– Тот факт, что я придуманный, не делает меня менее настоящим, – он не выглядел оскорблённым, просто объяснял несмышлёной девочке очевидное. – Обратное предположение лишило бы смысла всю мировую литературу!
– Это надо обдумать.
– Определённо, – кивнул он с довольным видом. – Конечно, вы можете также ухватиться за идею, что моё появление вызвано токсичностью краски, которой рабочие покрывают стены вашего особняка, моя леди.
– О нет-нет, это исключено! Отец установил отличную систему вентиляции: всей этой гадости сюда ни за что не попасть.
– Понимаю: ваш отец невероятно заботится о вашем здоровье.
– Лучше бы он поменьше заботился.
Я скрестила руки на груди и тоскливо оглядела белую мебель, плотные бумажные шторы, прикрывающие наглухо запертые окна – всё такое стерильное и гипоаллергенное.
– Нет, вполне умеренно! – возразил кот. – Ваша болезнь беспощадна.
– Я уже семь лет не выходила из этой комнаты! Трудно назвать это умеренной заботой.
– "Свобода – препятствие безопасности", – процитировал собеседник.
– Это его фраза, – буркнула я. – Почему это невидимый воображаемый кот вздумал со мной спорить? И вообще, мне семнадцать – не слишком ли я стара для воображаемых друзей?
– Почему же это я "невидимый"? – поднял он бровь. Как это вообще ему удаётся, коту-то? – Вы же меня видите, мадемуазель.
– А горничная не видела. И учительница по французскому не видела. Значит вы – невидимый!
– Ваша находчивость меня поражает, – он снова замолчал, мурлыкнул и потянулся, совсем по-кошачьи. – Знаете ли, никогда не поздно заводить воображаемых друзей. Некоторые даже живут с воображаемыми половинками и вполне успешно.
– Раз уж вы мой друг, то помогите выбраться на свободу!
– Не могу: это вас убьёт. Насколько я понимаю, такое поведение другу не подобает.
– Да плевать я хотела! Мне семнадцать, а я жизни-то реальной не видела!
– О, реальная жизнь – такая чушь, она вас не стоит! Поверьте уж мне, как старому другу. Вы будете разочарованы.
– Толку-то от тебя, – с досадой произнесла я.
– Если вы во что-то верите, оно становится реальным, – тихое мурлыканье подействовало успокаивающе. – У вас есть всё необходимое для создание собственного мира – чего же боле?
– Что, простите?
– Вы придумали целого настоящего выдуманного кота, да так, что сами в него поверили. Отчего бы вам не довести дело до конца и создать ему отдельную реальность?
– Хмм, – я задумалась. – Если я не могу выйти наружу, то могу впустить наружу сюда?
– Верно! Разум человеческий – великая сила. Хотя мне-то, коту, откуда знать? – вздохнул он.
– Пожалуй, я попробую. И с чего же мне начать?
– У вас под кроватью целый незаселённый мир. Почему бы ни с него?