Уильям Мейкпис Теккерей
Базар житейской суеты. Часть 3
Глава XLV
Тяжкія испытанія и скорби
Святки у нашихъ пріятелей на Аделаидиныхъ Виллахъ были далеко не такъ веселы, какъ имъ слѣдовало быть.
Мы уже имѣли случай намекнуть въ своемъ мѣстѣ, что у мистриссъ Осборнъ, послѣ смерти ея мужа, составился небольшой капиталецъ, съ котораго она получала сотню фунтовъ годоваго дохода. Двѣ трети этой суммы вдова Осборнъ отдавала своимъ родителямъ за содержаніе себя и малютки сына. Включивъ сюда еще стодвадцать фунтовъ, назначенныхъ другомъ нашимъ Джоемъ въ пожизненный пансіонъ старикамъ, семейство Седли, забывая бури и треволненія прошедшей жизни, могли еще, съ нѣкоторымъ удобствомъ, существовать отъ начала до конца года, тѣмъ болѣе, что вся ихъ прислуга состояла изъ одной ирландской служанки, которая въ то же время завѣдывала маленькимъ хозяйствомъ мистера Клеппа и его супруги. Не было даже никакихъ основательлыхъ препятствій пригласить къ себѣ иной разъ двухъ или трехъ пріятелей на чашку чаю. Старикъ Седли до-сихъ поръ удержалъ свое озадачивающее вліяніе надъ фамиліей Клеппа, своего прежняго конторщика. Мистеръ Клеппъ превосходно помнилъ тѣ блаженныя времена, когда, бывало, приглашали его на парадные обѣды въ домъ богатѣйшаго негоціанта на Россель-Скверѣ, гдѣ онъ, сидя на кончикѣ стула, имѣлъ счастіе пить шаміанское за здоровье мистриссъ Седли, миссъ Эмми и господина Джозефа Седли, чиновника ост-индской Компаніи. Время возвеличило блескъ этихъ воспоминашій въ душѣ честнаго клерка. Всякій разъ, какъ онъ выходилъ изъ-за кухонной перегородки въ гостиную, и выпивалъ у мистера Седли чашку чаю или стаканчикъ джина съ водою, изъ груди его вырывалась сентещія такого рода:
– Да, сэръ, это ужь не то, что, бывало, я видѣлъ у васъ въ старые годы!
И затѣмъ, раскланиваясь и расшаркиваясь, мистеръ Клеппъ пилъ за здоровье прекрасныхъ леди, точь въ точь какъ въ запрошлые дни ихъ процвѣтанія и славы. Ему казалось тогда, что миссъ Амелія первая пѣвица въ мірѣ, и не было въ европейскихъ столицахъ леди изящнѣе и почтеннѣе мистриссъ Седли. Даже теперь онъ не осмѣливался въ клубѣ сидѣть въ присутствіи мистера Седли и никому не позволялъ дѣлать дурные отзывы о характерѣ этого джентльмена.
– Полноте, господа, говорилъ онъ въ клубѣ джентльменамъ, пускавшимся въ разсужденія о старомъ банкротѣ, я видѣлъ собственными глазами, какъ, бывало, первые люди нашей столицы пожимаютъ руку господину Седли. Были времена, когда самъ Ротшильдъ заискивалъ его дружества на биржѣ. Я съ своей стороны всѣмъ одолженъ мистеру Седли.
Владѣя прекраснымъ почеркомъ, уживчивымъ характеромъ и хорошимъ аттестатомъ, мистеръ Клеппъ очень скоро, послѣ несчастія своего прежняго хозяина, отыскалъ для себя другое мѣсто.
– Такая маленькая рыбка, какъ я, всегда счастливо переплыветъ въ другой садокъ, замѣчалъ обыкновенно отставной конторщикъ.
И одинъ изъ членовъ той фирмы, къ которой нѣкогда принадлежалъ старикъ Седли, былъ очень радъ воспользоваться услугами мистера Клеппа, довольнаго весьма скромнымъ вознагражденіемъ за свои труды.
Конецъ концовъ, всѣ старые друзья и пріятели мистера Седли, люди предпріимчивые и богатые, оставили, одинъ за другимъ, разорившагося негоціанта, и одинъ только этотъ бѣднякъ остался неизмѣнно преданнымъ и вѣрнымъ своему прежнему хозяину.
Четвертую долю получаемыхъ процентовъ съ капитала Амелія оставляла собственно для себя, и вся эта сумма расходовалась исключительно на содержаніе малютки Джорджа, котораго, вопервыхъ, надлежало одѣвать такимъ-образомъ, чтобы онъ казался достойнымъ сыномъ капитана Осборна, а вовторыхъ, были у него теперь школьныя надобности, требовавшія немедленнаго удовлетворенія. Джорджинька, съ нѣкотораго времени, ходилъ въ училище, куда мать принуждена была посылать его послѣ сильной внутренней борьбы, выдержанной ея сердцемъ при мысли объ опасностяхъ, ожидающихъ ребенка за порогомъ родительскаго дома. Амелія просиживала цѣлыя ночи напролетъ, вытверживая заданные уроки, и разбирая въ ученическихъ тетрадкахъ грамматическіе и географическіе іероглифы, которыхъ смыслъ надлежало сдѣлать доступнымъ для малютки Джорджа. Она старалась даже выучить наизусть латинскія склоненія и спряженія, разсчитывая, что ей можно будетъ самой учить Джорджиньку латинскому языку. Разставаться съ нимъ на цѣлый день, оставляя его на произволъ школьной ферулы и грубаго обхожденія товарищей, значило для сантиментальной мистриссъ Эмми почти то же, что отнять во второй разъ своего сына отъ материнской груди. Джорджъ между-тѣмъ бѣгалъ въ школу съ веселымъ духомъ и спокойнымъ сердцемъ. Ему нравилась эта перемѣна въ образѣ его жизни и онъ былъ совершенно счастливъ. Эта дѣтская радость огорчала любящую мать, столько грустную и печальную при разлукѣ съ сыномъ. Неужели ему такъ легко разставаться со мною? думала мистриссъ Эмми, но тутъ же раскаявалась и жалѣла, что осмѣлилась предложить себѣ такой эгоистическій вопросъ. Пусть только онъ будетъ счастливъ: ея обязанность – быть готовой на всякія жертвы.
Содержателемъ школы, куда ходилъ Джорджъ, былъ другъ достопочтеннаго Бинни, постояннаго обожателя мистриссъ Эмми. Джорджинька дѣлалъ великолѣпные успѣхи. Каждую недѣлю онъ приносилъ матери безчисленныя свидѣтельства быстроты своихъ умственныхъ способностей. По вечерамъ онъ разсказывалъ ей многочисленныя исторіи о своихъ товарищахъ по школѣ, и Амелія знала, что это за чудесный мальчикъ былъ Ланонсъ, и какой забіяка былъ Спиффинъ, и какъ отецъ Стиля богатый купецъ, снабжалъ все заведеніе съѣстными припасами, и какъ мать Гольдинга пріѣзжала каждую субботу въ каретѣ за своимъ сыномъ, и какъ Нитъ носилъ штрипки – нельзя ли и ему пришить штрипки къ панталонамъ? – какъ Булль Меджоръ проглотилъ наизустъ всего Евтропія, такъ-что, по общему мнѣнію, онъ могъ за поясъ заткнуть самого учителя, мистера Варда. Такимъ-образомъ Амелія знала всю подноготную о каждомъ товарищѣ своего сына, По ночамъ она разбирала вмѣстѣ съ нимъ школьныя тетрадки, и выучивала наизусть всѣ уроки съ такою исправностію, какъ-будто ей самой слѣдовало поутру явиться на глаза строгихъ и взыскательныхъ учителей. Однажды, послѣ рукопашной битвы съ молодымъ Смитомъ, Джорджъ явился домой съ сизыми голубями подъ глазами, и возвѣстилъ своей матери и дѣдушкѣ, что онъ оказалъ въ этотъ день чудеса храбрости, ловкости и силы… что, замѣтимъ мимоходомъ, была чистѣйшая ложь, потому-что, на самомъ дѣлѣ, Джорджъ разбитъ былъ въ прахъ. Старикъ Седли пришелъ въ восторгъ отъ этихъ обнаруженій мнимаго геройства, но Амелія никогда не могла простить этого Смиту, даже до настоящаго времени, несмотря на то, что мистеръ Смитъ теперь – миролюбивый аптекарь на Лейчестерскомъ Скверѣ.
Такъ проходила жимъ чувствительной вдовы, посвятившей себя спокойнымъ трудамъ и безвреднымъ занятіямъ на пользу сына. Время осеребрило нѣсколько волосъ на ея головѣ, и провело двѣ, три морщинки на ея прекрасномъ челѣ. Но эти зловѣщіе признаки нисколько не тревожили мистриссъ Эмми.
– Кому какое дѣло до такой старухи? снрашивала вдова, когда указывали ей на пробивающуюся просѣдь.
Она была счастлива и довольна. Всѣ ея мечты ограничивались только желаніемъ дожить до той счастилвой поры, когда сынъ ея будетъ великимъ, знаменитымъ и славнымъ, чего конечно онъ вполнѣ заслуживаетъ по своимъ огромнымъ талантамъ. Она тщательно сберегала его прописи, рисунки, сочиненія на заданныя тэмы, и показывала ихъ въ своемъ маленькомъ кругу, какъ несомнѣнное доказательство чудесной геніальности сына. Нѣкоторыя изъ этихъ произведеній Амелія сообщила, по довѣренности, миссъ Доббинъ, съ тѣмъ, чтобы она показала ихъ миссъ Осборнъ, теткѣ Джорджа, которая, въ свою очередь, могла представить ихъ на разсмотрѣніе самого мистера Осборна. Разсчетъ здѣсь былъ тотъ, что старикъ, при взглядѣ на эти произведенія маленькаго генія, проститъ своего внука за проступки отца. Всѣ недостатки и слабости покойнаго мужа Амелія похоронила въ могилѣ вмѣстѣ съ его тѣломъ; она помнила только нѣжнаго любовника, пожертвовавшаго для нея всѣми родственными отношеніямй, благороднаго супруга, прекраснаго и храбраго, державшаго ее въ своихъ объятіяхъ въ то самое утро, когда выступалъ онъ на поле битвы, гдѣ умеръ славною смертію, сражаясь за свое отечество. Не было никакого сомнѣнія, что этотъ доблестный воинъ смотритъ съ высоты небесъ на геніальнаго мальчика, оставленного имъ на землѣ для утѣшенія вдовы.
Мы видѣли, какъ и вслѣдствіе чего, почтенный дѣдъ маленькаго Джорджа, мистеръ Осборнъ, становился съ каждымъ днемъ угрюмѣе, молчаливѣе и недоступнѣе для своей дочери, которая прозябала одиноко на Россель-Скверѣ, и включила себя въ разрядъ несчастныхъ старыхъ дѣвъ, уже неспособныхъ находить достаточнаго утѣшенія ни въ блестящихъ экипажахъ, ни въ покупкѣ разныхъ разностей въ модныхъ магазинахъ, ни даже въ благотворительности страждущему человѣчеству. Всегда грустная и пасмурная, миссъ Осборнъ чаще и чаще думала о прекрасномъ мальчикѣ, сынѣ своего брата, котораго она видѣла на дачѣ альдермена Доббина. Она сгарала нетерпѣливымъ желаніемъ получить когда-нибудь позволеніе поѣхать въ своей прекрасной коляскѣ въ то отдаленное захолустье, гдѣ жилъ малютка Джорджъ. Чаще и чаще выѣзжала она въ Паркъ, надѣясь еще разъ встрѣтиться съ нимъ на гуляньѣ, но не сбывалась эта надежда, и миссъ Осборнъ, перезрѣлая и несчастная дѣвица, прозябала одиноко, не находя никакой пщи для своего чувствительнаго сердца. Младшая сестра ея, банкирша, изрѣдка заѣзжала на Россель-Скверъ, дѣлая визитъ подругѣ своего дѣтства. Она привозила съ собою двухъ дѣтей болѣзненной комилекціи, и съ ними няньку въ щегольскомъ костюмѣ. Придавая своему произношенію джентльменскій оттѣнокъ высшаго тона, мистриссъ Буллокъ разсказывала сестрѣ о своихъ новыхъ связяхъ, о блистательныхъ знакомствахъ, о томъ, какъ маленькій Фредерикъ былъ какъ двѣ капли воды похожъ на лорда Клавдія Лоллипопа, и какъ малютка Мери удострилась обратить на себя лестное вниманіе баронессы, когда онѣ катались въ Регемптонѣ. Она упрашивала старшую сестру сдѣлать что-нибудь для ея ненаглядныхъ малютокъ. Фредерикъ долженъ поступить въ гвардію, это уже рѣшено, и если онъ сдѣлается владѣльцемъ майората, чего непремѣнно добивается мистеръ Буллокъ, готовый разориться въ-конецъ на покупку майората – то ужь Богу одному извѣстно, что выйдетъ изъ ихъ дочки.
– Признаюсь, моя милая, я разсчитываю здѣсь только на васъ, говорила мистриссъ Буллокъ, потому-что, безъ всякаго сомнѣнія, доля моя изъ имѣнія папеньки должна, какъ извѣстно, перейдти къ главѣ нашего дома. Милая наша Рода Макйулль скоро, вѣроятно, освободится отъ имѣнія Кассельтодди, потому-что мужъ ея, бѣдный лордъ Кассельтодди долженъ, на этихъ дняхъ, умереть отъ апоплексическаго удара, и послѣ его смерти малютка Макдуффъ Макмулль сдѣлается виконтомъ Кассельтодди. Оба Блюдъайэры уже перевели свое имѣніе на маленькаго сына Фанни Блюдъайэръ. Ненаглядный мой Фредерикъ непремѣнно будетъ старшимъ сыномъ, и…. и ужь пожалуйста, Дженни, упроси папеньку перевести опять свои счеты въ Ломбардскую улицу, потому-что, посуди сама, кчему пристало, если онъ, оставляя своихъ родственниковъ, будетъ имѣть дѣла съ чужимъ банкирскимъ домомъ? Стомпи и Роди, надѣюсь, ничѣмъ не лучше Буллока, Гуллока и Компаніи.
Сказавъ рѣчь въ этомъ тонѣ; прошпигованную фешонэбльными и финансовыми именами, и напечатлѣвъ на губахъ сестрицы поцалуй, весьма похожій на прикосновеніе устрицы, мистриссъ Буллокъ собирала своихъ накрахмаленныхъ малютокъ, и усаживалась съ нинъ въ свою джентльменскую коляску.
Но ничего не выигрывала этими визитами представительница моднаго тона въ купеческомъ быту. Отецъ ея съ усиленною дѣятельностію продолжалъ свои сношенія съ банкирскимъ домомъ Стомпи и Роди, гдѣ хранился также небольшой капиталецъ мистриссъ Эмми, неподозрѣвавшей всѣхъ этихъ интригъ на Россель– Скверѣ.
Въ тотъ вечеръ, когда Дженни Осборнъ сказала отцу, что она видѣла его внука, старикъ не отвѣчалъ ей ничего, но было ясно, что онъ не разсердился, потому-что, уходя въ комнату, ласково простился съ дочерью, и пожелалъ ей спокойной ночи. По всей вѣроятности онъ думалъ о ея словахъ, и разспрашивалъ о ея визитѣ въ домъ альдермена. Недѣли черезъ двѣ послѣ этого визита, мистеръ Осборнъ спросилъ дочь: куда дѣвались ея французскіе часики съ цѣпочкой, которые она обыкновенно носила на своей груди?
– Сэръ, эти часы были куплены на мои деньги, отвѣчала испуганная Дженни.
– Прошу васъ немедленно купить себѣ такіе же, или, еще лучше, если можете, отвѣчалъ старый джентльменъ. И затѣмъ онъ погрузился въ глубокую думу.
Въ послѣднее время дѣвицы Доббинъ довольно часто повторяли свою просьбу Амеліи, чтобы она позволяла Джорджу навѣщать ихъ.
– Миссъ Осборнъ очевидно полюбила вашего сына, говорили дѣвицы Доббинъ, – легко станется, что и мистеръ Осборнъ обнаружитъ миролюбивыя чувства, и тогда, согласитесь сами, Джорджинька легко упрочитъ свою каррьеру.
Амелія готова была согласиться на все, какъ-скоро дѣло шло о счастьи ея сына, но предложеніе сестеръ Доббина наполнило ея душу мрачными и тревожными предчувствіями. Какъ бы то ни было, Джорджъ ѣздилъ довольно часто въ домъ альдермена. Амелія безпокоилась какъ-нельзя больше въ продолженіе его отсутствія, и по возвращеніи встрѣчала его съ такимъ видомъ, какъ-будто онъ освободился отъ какой-нибудь опасности. Джорджинька обыкновенно приносилъ съ собой игрушки и деньги; встревоженная Амелія спрашивала всякой разъ, не видалъ ли онъ какого-нибудь стараго джентльмена. Джорджъ видѣлъ только старика сэра Вилльяма, который катался съ нимъ въ коляскѣ, и мистера Доббина, пріѣхавшаго домой передъ обѣдомъ на прекрасномъ гнѣдкѣ. Доббинъ былъ въ зеленомъ сюртукѣ и розовомъ галстухѣ, и въ рукахъ у него былъ маленькій бичъ въ золотой оправѣ. Онъ обѣщалъ показать ему Лондонскую Башню, и сводить его въ звѣринецъ. Наконецъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, Джорджинька, воротивягось домой, принесъ слѣдующее извѣстіе:
– Видѣлъ я, мамаша, стараго джентльмена съ густыми бровями и въ широкой шляпѣ. На груди у него висѣла длинная, предлинная цѣпочка, и на ней – множество печатей. Онъ пріѣхалъ въ ту пору, какъ я катался по лугу на маленькой лошадкѣ: кучеръ водилъ ее за узду. Старый джентльменъ долго смотрѣлъ на меня, и много качалъ головою. Я сказалъ послѣ обѣда, что зовутъ меня Нюрвалемъ. Тетушка расплакалась. Она всегда плачеть.
Амелія догадалась, что сынъ ея видѣлъ на этотъ разъ своего россель-скверскаго дѣда. Она затрепетала при мысли, что скоро сдѣлаютъ ей предложеніе съ этой стороны. Предчувствія ея оправдались. Переговоры съ Россель-Сквера послѣдовали черезъ нѣсколько дней. Мистеръ Осборнъ формально предложилъ взять къ себѣ въ домъ своего маленькаго внука, и сдѣлать его наслѣдникомъ имѣнія, которое нѣкогда назначено было капитану Осборну. Мистриссъ Джорджъ Осборнъ будетъ отъ него получать пожизненный пенсіонъ, который доставитъ ей независимое существованіе. Если мистриссъ Джорджъ Осборнъ намѣрена выйдти замужъ, какъ объ этомъ носится весьма правдоподобный слухъ, достигшій до ушей мистера Осборна, пенсіонъ, во всякомъ случаѣ, останется при ней; но ужь само-собою разумѣется, что сынъ ея окончательно водворится на Россель-Скверѣ, или, будетъ жить въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ, по выбору и назначенію своего дѣда. При всемъ томъ однакожь, ему позволено будетъ повременамъ видѣть мистриссъ Джорджъ Осборнъ въ ея собственномъ мѣстѣ жительства.
Бумага, содержавшая всѣ эти пункты, была принесена на Аделаидины Виллы, и прочитана Амеліи въ одинъ изъ тѣхъ дней, когда матери ея не было дома, и когда старикъ Седли отлучился, по своимъ дѣламъ, въ Сити.
Амелія сердилась всего только два или три раза въ жизни, и адвокатъ мистера Осборна имѣлъ счастіе видѣть ее именно въ ту пору, когда она пришла въ раздражительное состояніе духа. Посланіе было прочитано, и подано ей на благоусмотрѣніе. Мистриссъ Осборнъ затрепетала всѣми членами, раскраснѣлась какъ пятнадцатилѣтняя дѣвица и быстро поднявшись съ своего мѣста, разорвала бумагу на сотни. клочковъ, притоптала ихъ своими ногами, и голосомъ, дрожащимъ отъ волненія, произнесла:
– Мнѣ выйдти замужъ во второй разъ! Мнѣ взять деньги въ обмѣнъ за своего сына! Кто смѣетъ обижать меня этими чудовищными предложеніями? Скажите мистеру Осборну, что это злонамѣренное письмо, сэръ, да, злонамѣренное и унизительное. Я не стану отвѣчать на него. Желаю вамъ добраго утра, сэръ…
– И когда я выходилъ изъ комнаты, она поклонилась мнѣ какъ трагическая актрисса, сказалъ мистеръ Пой, адвокатъ, представившій донесеніе объ этой сценѣ на Россель-Скверъ.
Старики не замѣтили въ тотъ день волненія своей дочери, а она никогда не говорила имъ объ этомъ свиданіи. Были у нихъ свои собственныя дѣла, которыя въпослѣдствіи глубоко заинтересовали эту невинную леди. Мистеръ Седли дѣятельно продолжалъ углубляться въ свои спекуляціи и коммерческіе разсчеты. Мы уже видѣли, какъ неудачно торговалъ онъ виномъ и каменнымъ углемъ. На этотъ разъ онъ придумалъ какую-то особенно-хитрую затѣю, обѣщавшую чуть-ли не мильйоны барыша, если все покатится какъ по маслу. Напрасно Клеппъ увѣщевалъ его бросить дерзкое, опасное предпріятіе; мистеръ Седли, очертя голову, зашелъ уже такъ далеко, что даже не смѣлъ сообщить подробностей нелѣпой затѣи своему бывшему клерку. И какъ постояннымъ принципомъ стараго джентльмена было – имкогда не распространяться съ женщинами о финансовыхъ дѣлахъ, то онѣ узнали о постигшемъ ихъ несчастіи уже въ ту пору, какъ ничего нельзя было поправить; старикъ принужденъ былъ постепенно открыть передъ ними тайны своего сердца.
Недоимка сперва упала на счеты маленькаго хозяйства, выплачиваемые исправно въ концѣ каждой недѣли. Дивиденды еще не были присланы изъ Индіи, сказалъ встревоженный мистеръ Седли своей супругѣ. Старушка, до той поры, платила аккуратно за всѣ хозяйственные счеты, и поэтому, два или три лавочника были очень недовольны, когда бѣдная мистриссъ Седли просила ихъ повременить, – одолженіе, которое они охотно оказывали всѣмъ другимъ покупщикамъ, неназначавшимъ опредѣленнаго времени для расплаты. Контрибуція мистриссъ Эмми, выплачиваемая безпрекословно и съ веселымъ духомъ, поддерживала семейство на полураціонахъ, и первые пять или шесть мѣсяцевъ прошли довольно сносно. Старикъ Седли продолжалъ увѣрять, что акціи его скоро должны возвыситься до огромныхъ процентовъ, и тогда все пойдетъ превосходно.
Но прошло полгоода, и не послѣдовало никакихъ дивидендовъ. Надежда на шестьдесятъ фунтовъ, корые слѣдовала получить изъ Индіи, исчезала съ каждымъ днемъ. Хозяйство пришло въ крайнее разстройство. Мистриссъ Седли, старуха слабая и разстроенная, горевала молча, или плакала на кухнѣ въ обществѣ мистриссъ Клеппъ. Всего досаднѣе было то; что мясникъ огрызался почти всякій разъ, когда брали у него говидину, да и мелочной лавочникъ грубіянилъ ужасно. Маленькій Джорджъ, однажды или два раза, уже принимался ворчать за обѣдомъ, и это обстоятедьство чрезвычайно безпокоило мистриссъ Эмми, которая сама могла бы удовольствоваться какимъ-нибудь кусочкомъ хлѣба. Чтобъ ребенокъ не ворчалъ, она принуждена была покупать ему разныя лакомства на свой собственный счетъ.
Случилась наконецъ одна изъ тѣхъ непріятностей, какія весьма часто повторяются въ семействахъ, поставленныхъ въ затруднительное положеніе. Однажды, получивъ свои деньги, Амелія хотѣла, по обыкновенію, выдѣлить опредѣленную сумму своимъ родителямъ; но подводя къ окончательному итогу свои частные расходы, она увидѣла настоятельную необходиность передержать изъ этой доли нѣсколько шиллинговъ, такъ-какъ для маленькаго Джорджа было заказано новое платье.
– Съ чего это ты взяла, моя милая? сказала мистриссъ Седли угрюмо и сердито. Джой не прислалъ ни одного фунта, и мы доведены почти до нищенства. Развѣ ты не видишь этого? Тебѣ впрочемъ нѣтъ дѣла ни до матери, ни до отца. Былъ бы только твой Джорджъ одѣтъ и сытъ.
Испуганная Амелія подала матери, черезъ столъ, всѣ свои деньги, и не сказавъ ни слова, пошла поплакать наединѣ о своемъ горѣ. Весь этотъ день былъ для нея тяжелъ невыносимо. Она принуждена была выйдти со двора, и отказаться отъ дорогаго платьица, которое готовилось въ подарокъ Джорджу къ Рождеству. А фасонъ былъ чудо какъ хорошъ! Амелія, по поводу его, держала нѣсколько консультацій съ одной знакомой модисткой.
И въ довершеніе эффекта, Джорджинька поднялъ страшный крикъ, когда мать сообщила ему эту бѣдственную новость. Какъ это можно? У всѣхъ будетъ новое платье къ Рождеству. Товарищи станутъ смѣяться надъ нимъ. У него непремѣнно должны быть и новый сюртукъ, и новые панталоны, и жилетъ. Мама вѣдь обѣщала ему. Бѣдная вдова отговаривалась только поцалуями и слезами. Она заштопала какъ умѣла, старое платье, и перерыла всѣ ящики комода, чтобъ отыскать какую-нибудь вещицу, годпую для продажи. Взоръ ея остановился на индійской кашмировой шали, которую Доббинъ прислалъ ей въ подарокъ. Амелія вспомнила, какъ въ бывалые дни она ѣздила съ матерью въ богатый индійскій магазинъ на Людгетъ-Гиллѣ, гдѣ обыкновенно продавались и покупались сгатьи этого рода. Щеки ея запылали, и глаза заискрились живѣйшимъ удовольствісмъ, когда она представила возможность добыть этимъ срсдствомъ необходимую сумму. Поутру, когда Джорджинька уходилъ въ школу, Амелія поцаловала его съ особеннымъ восторгомъ, и улыбнулась весьма нѣжно. Мальчикъ понялъ, что ему готовится пріятный сюрпризъ.
Завернувъ шаль въ большой носовой платокъ, подаренный ей также индійскимъ майоромъ, Амелія скрыла сокровище подъ салопомъ, и пошла съ веселымъ духомъ на Людгетъ-Гилль, пробираясь вдоль стѣны парка, и перебѣгая съ перекрестка на перекрестокъ съ такою поспѣшностію, что многіе джентльмены пріостанавливались носмотрѣть, куда и зачѣмъ бѣжитъ эта розощекая леди. Мистриссъ Джорджъ Осборнъ производила умственныя вычисленія, сколько могутъ дать ей за индійскую шаль. На вырученныя деньги, кромѣ заказаннаго платья, она купитъ для Джорджиньки книгъ, заплатитъ содержателю пансіона за полгода, и закажетъ для своего отца новую бекешь вмѣсто этой шинелишки, которая ужь давно износилась. Всѣ эти разсчеты быстро созрѣвали въ головѣ мистриссъ Эмми, прежде чѣмъ она переступила за порогъ богатаго магамыа. Она нисколько не ошиблась въ цѣнности майорскаго подарка; это была тонкая, превосходнѣйшая ткань, и купецъ, заплативъ за нее Амеліи двадцать гиней, разсчитывалъ еще на значительный барышъ.
Изумленная и вполнѣ счастливая, Амелія побѣжала съ этимъ богатствомъ на Павловское подворье, въ кимжный магазинъ Дартопа, и купила «Помощника родителей» и удивительную исторію о «Сатфордѣ и Мертонѣ«, разсказанную дѣтямъ господиномъ Да (Day). Джорджинька ужь давно желалъ имѣть эту книжку, извѣстную нанзусть всякому благовоспитанному англійскому мальчику. Затѣмъ мистриссъ Эмми сѣла въ омнибусъ, и съ восторгомъ пріѣхала домой. Уединившись въ своей комнатѣ, она вывела превосходнымъ мелкимъ почеркомъ на заглавномъ листѣ: «Джорджу Осборну, святочный подарокъ отъ его нѣжной и любящей матери».
Книги, какъ и прекрасная надпись, хранятся въ цѣлости даже до сего дня.
Взявъ подъмышку этотъ подарокъ, Амелія вышла изъ своей комнаты, чтобъ положить книги на столъ, гдѣ Джорджинька долженъ былъ найдти ихъ по своемъ возвращеніи изъ школы. Въ сѣняхъ у лѣстницы встрѣтила ее мистриссъ Седли. Золотые переплеты семи крошечныхъ томиковъ бросились въ глаза старой леди.
– Это что такое? спросила мистриссъ Седли.
– Книжечки для Джорджа, отвѣчала Амелія. Я… я обѣщала ему купить ихъ къ Рождеству.
– Книжечки! вскричала съ негодованіемъ старая леди. Книги, въ эту пору, когда въ цѣломъ домѣ нѣтъ ни куска хлѣба! Книги, когда я изъ кожи вылѣзаю, чтобъ отца ея не посадили въ тюрьму! Она водитъ въ роскоши своего сына, между-тѣмъ какъ я продала всѣ свои драгоцѣнности, даже индійскую шаль съ своихъ плечь, даже чашки и ложки, чтобъ только эти торговцы не смѣли обижать насъ, и чтобъ мистеръ Клеппъ не выгналъ всѣхъ насъ изъ дому, на что, сказать правду, онх давно имѣетъ право, потому-что отецъ твой раззортлся въ конецъ, О, Амелія! ты раздираешь мое сердце! Кчему тебѣ губить своего сына, удерживая его при себѣ, тогда-какъ онъ ни въ чемъ ненуждался бы на Россель-Скверѣ? О, Амелія, да ниспошлётъ тебѣ Богъ болѣе послушное и благодарное дѣтище, чѣмъ мой несчастный сынъ за океаномъ! Джой совсѣмъ оставилъ отца на старости лѣтъ, а вотъ тутъ еще малютка Джорджъ, который ходитъ въ пансіонъ, какъ лордъ какой-нибудь, съ часамии цѣпочкой вокругъ шеи; тогда-какъ мой бѣдный… бѣдный старикъ… безъ крова…. безъ шил… шил… шиллинга!..
Истерическіе вздохи, и рыданія заглушили конецъ этой раздпрательной рѣчи, но смыслъ ея остался понятенъ для всѣхъ обитательницъ скромнаго домика: онѣ услышали и приложили къ своему сердцу каждое слово, вырвавшееся изъ растерзанной груди старушки Седли.
– О, маменька, маменька! кричала въ отвѣтъ бѣдняжка Эмми; – вы не говорили мнѣ ничего… я обѣщала ему эти книги… Я… я только-что продала свою шаль сегодня поутру. Вотъ вамъ всѣ мои деньги… вотъ вамъ.
И дрожащею рукой она вынула изъ ридикюля свои соверены и гинеи, драгоцѣнныя золотыя гинеи, и положила ихъ на ладонь своей матери, откуда онѣ попрыгали и покатились во всѣ углы и закоулки досчатаго корридора.
И затѣмъ, мистриссъ Эмми ушла въ свою комнату, бросилась на постель и заплакала навзрыдъ, терзаемая отчаянной тоскою. Все теперь прояснилось для нея. Дитя было принесено въ жертву ея эгоизму. Не будь на свѣтѣ этой эгоистической матери, Джорджинька былъ бы и богатъ, и славенъ, и получилъ бы онъ прекраснѣйшее воспитаніе, и завладѣлъ бы онъ имѣніемъ, которое она же, сантиментальная эгоистка, отняла у его отца. Стоило ей сказать одно только слово, и старикъ Седли выпутался бы изъ своихъ стѣснительныхъ обстоятельствъ, и малютка Джорджъ, довольный и обезпеченный во всемъ, былъ бы счастливъ. О, какъ страдало ея нѣжное и растерзанное сердце подъ вліяніемъ такихъ злосчастныхъ убѣжденій.
