bannerbannerbanner
Базар житейской суеты. Часть 3

Уильям Мейкпис Теккерей
Базар житейской суеты. Часть 3

Полная версия

Вечеромъ Джорджинька воротился въ одноколкѣ, въ которой привезъ его кучеръ старика Доббина. На шеѣ висѣла у него превосходная золотая цѣпочка и часы. Джорджинька сказалъ, что этотъ подарокъ сдѣлала ему старая леди, некрасивая собой. Она плакала, цаловала и обнимала его. Однакожь онъ не любилъ ея. Онъ очень любилъ виноградъ и персики. И онъ любилъ только свою мама. Амелія перепугалась; робкое ея сердце предчувствовало бѣду неминучую, когда она услыхала, что родственными покойнаго мужа увидѣли, наконецъ, малютку Джорджа.

Къ пяти часамъ миссъ Осборнъ воротилась домой устроивать обѣдъ для своего отца. Старикъ, обдѣлавшій какую-то спекуляцію въ Сити, былъ на этотъ разъ въ веселомъ расположеніи духа. Отъ вниманія его не ускользнуло волненіе дочери, и онъ удостоилъ ее вопросомъ:

– Что съ вами, миссъ Осборнъ? Что такое случилось?

Старая дѣвица залилась горькими слезами.

– О, сэръ! воскликнула миссъ Дженни. Я видѣла маленькаго Джорджа. Онъ прекрасенъ, какъ ангелъ, и… и удивительно похожъ на него!

Старикъ не проговорилъ въ отвѣтъ ни одного слова; но лицо его побагровѣло, и онъ задрожалъ – всѣми своими членами.

Глава XLII
Читатель обогнетъ мысъ Доброй Надежды

Покорнѣйше прошу васъ, милостивые государи и государыни, перенестись за десять тысячь миль отъ настоящей сцены, на военную станцію Бундельгонджъ, въ мадрасскую дивизію англійскихъ владѣній за океаномъ, гдѣ живутъ теперь на постоянныхъ квартирахъ любезные наши пріятели Трильйоннаго полка, подъ командой храбраго полковника, сэра Михаэля Одауда.

Время не обидѣло этого толстаго джентльмена, и поступило съ нимъ благосклонно, какъ впрочемъ обыкновенно поступаетъ оно со всѣми джентльменами, снабженными веселымъ нравомъ, превосходнымъ желудкомъ, и которые не слишкомъ изнуряютъ свою мыслительную силу. Михаэль Одаудъ отлично лавируетъ ножомъ и вилкой въ утренніе часы, впродолженіе завтрака или полдника, и съ большимъ успѣхомъ владѣетъ этими оружіями въ часы вечера за обѣдомъ или ужиномъ. И послѣ каждаго яства, онъ покуриваетъ свой гукахъ (индійскую трубочку, устроенную чрезвычайно хитрымъ образомъ) спокойно, чинно, и выслушиваетъ при этомъ бранчивые залпы своей супруги съ таки ъ же хладнокровіемъ, какое отличало его на поляхъ Ватерлоо. Возрастъ и палящій зной иидійскаго солнца не уменьшили ни дѣятельности, ни краснорѣчія прославленнаго потомка знаменитыхъ Мелони и Моллой-Гленмелони.

Супруга полковника, старая наша пріятельница, водворилась въ Мадрасѣ, какъ у себя дома. Уютная квартира въ брюссельской гостиницѣ, или кочевье подъ развѣсистой палаткой – для нея все равно. Впродолженіе похода, леди Одаудъ шествовала впереди Трильйоннаго полка, возсѣдая на хребтѣ слона. Этотъ же хребетъ служилъ для нея сѣдалищемъ. когда она отправилась съ своими неустрашимыми соотечественниками на тигровую охоту. Туземные князьки принимали ее и Глорвину, съ удивительною благосклонностію, въ своихъ зенанахъ, и предлагали, къ ея услугамъ, шали и брильянты, отъ которыхъ однакожь леди Одаудъ, скрѣпя сердце, принуждена была отказываться. Часовые отдаютъ ей честь всюду, гдѣ только она показывается, и умилительно видѣть, какъ храбрая дама притрогивается къ своей шляпѣ, отвѣчая на ихъ салютъ. Леди Одаудъ дѣйствительне считается самою воинственною дамою во всемъ Мадрасѣ. Ссора ея съ леди Смитъ, женою сэра Миноса Смита, мадрасскаго судьи, памятна еще до сихъ поръ нѣкоторымъ изъ жителей этой области. Леди Одаудъ отзвонила свою соперницу въ полномъ собраніи, и даже задѣла ея амбицію, объявивъ на отрѣзъ, что она презираетъ всѣхъ этихъ гражданокъ. Даже теперь, спустя слишкомъ двадцать пять лѣтъ, помнятъ весьма многіе, какъ леди Одаудъ, на балу у губернатора, отплясывала джигъ, и какъ она совсѣмъ затанцовала двухъ адъютантовъ, одного майора и двухъ статскихъ джентльменовъ. Майоръ Доббинъ уговорилъ ее наконецъ удалиться въ столовую, гдѣ накрывали ужинъ, и она отступила, такъ, что называется, lassata nondum satiata recessit.

Итакъ, Пегги Одаудъ все та же, какою мы знали ее за нѣсколько лѣтъ. Добрая и великодушная въ мысляхъ и поступкахъ, нетерпѣливая и бурная въ движеніяхъ, она командуетъ безконтрольно надъ своимъ Михаэлемъ, и справедливо считается дракономъ между всѣми дамами Трильйоннаго полка. Материнское ея покровительство, теперь какъ и прежде, распространяется на всѣхъ молодыхъ людей: она ухаживметъ за ними въ болѣзни, утѣшаетъ ихъ въ скорби, защищаетъ въ напастяхъ, и слыветъ истинною матерью между всѣми прапорщиками и подпоручиками своего полка. Но всѣ обер-офицерскія жены интригуютъ страшнѣйшимъ образомъ противъ леди Одаудъ. Онѣ говорятъ, что Глорвина ужь слишкомъ задираетъ носъ, и будто сама Пегги невыносимо властолюбива. Тутъ есть частичка и правды. Однажды неустрашимая супруга Михаила Одауда разогнала и разсѣяла, съ большимъ скандаломъ, шайку Кувыркателей, которую вздумала было основать въ Мадрасѣ мистриссъ Киркъ, уже начавшая, среди своихъ слушателей и слушательницъ, произносить эстетически-умозрительныя рацѣи собственнаго сочиненія. Леди Одаудъ весьма основательно замѣтила, что если Трильйонный полкъ почувствуетъ нужду въ такихъ рацѣяхъ, такъ она съ удовольствіемъ предложитъ ему сочиненія собственнаго своего дядюшки, достопочтеннаго декана, а мистриссъ Киркъ всего лучше сдѣлаетъ, если бросивъ эти кувыркательскія засѣданія, будетъ сидѣть дома и починивать бѣлье своего мужа. Въ другой разъ, она положила предѣлъ волокитству поручика Стоббля, который вздумалъ-было ухаживать за лекарской женой. Пегги Одаудъ, въ полномъ собраніи, потребовала съ него деньги, которыя онъ былъ ей долженъ, и легкомысленный молодой человѣкъ, не думая больше о своей интригѣ, взялъ отпускъ за болѣзнью, и уѣхалъ въ Капъ. Съ другой стороны, она пріютила у себя и защитила бѣдную мистриссъ Поски, убѣжавшую однажды ночью отъ преслѣдованій своего взбѣшеннаго мужа, который принялся буянить немилосердо послѣ выпитыхъ имъ двухъ бутылокъ водки. Пегги спасла несчастнаго отъ пагубныхъ послѣдствій delirii trementis, и вынудила его дать торжественную клятву, что онъ не будетъ больше пьянствовать во всю свою жизнь. Словомъ сказать, при несчастныхъ обстоятельствахъ, Пегги Одаудъ была самою лучшею утѣшительницею въ мірѣ, но не было друга сварливѣе и безпокойнѣе ея при обстоятельствахъ счастливыхъ. Всюду и всегда она проникнута была глубокимъ сознаніемъ собственныхъ достоянствъ, и мужественно побѣждала всякія препятствія на пути къ предположенной цѣли.

Между-прочимъ она забрала себѣ въ голову, что старинный нашъ пріятель, майоръ Доббинъ, непремѣнно долженъ жениться на сестрѣ ея, Глорвинѣ. Мистриссъ Одаудъ знала ожиданія майора, высоко цѣнила добрыя его свойства и хорошую репутацію, какою онъ пользовался въ полку. Тутъ нечего было и сомнѣваться, что сама судьба предназначила Глорвинѣ составить счастье такого человѣка. Это была молодая, голубоокая красавица съ чорными какъ смоль волосами и цвѣтущими розами на щекахъ. Она ѣздила на конѣ какъ гусаръ, танцовала какъ сильфида, пѣла какъ жаворонокъ: какой еще невѣсты нужно было для майора? Это ужь само собою разумѣется, что плаксивая Амелія ни въ какомъ отношеніи не могла сравниться съ миссъ Глорвиной.

– И посмотрите, какъ Глорвина входитъ въ комнату: плыветъ вѣдь точно пава, говорила мистриссъ Одаудъ, я очень люблю бѣдняжку Эмми, но вы сами знаете, какъ она плаксива и робка: курица заклюетъ ее у насъ въ полку. Глорвина достойна васъ, майоръ, и вы достойны Глорвины. Вы созданы другъ для друга. Вы человѣкъ спокойный, тихій, и жена съ веселымъ нравомъ будетъ для васъ истиннымъ сокравищемъ. То правда, что порода ея не такъ знаменита, какъ Мелони, или, Моллой-Гленмелони, но все же позвольте вамъ замѣтить, что древность ея фамиліи можетъ служить предметомъ гордости для всякаго нобльмена.

Но прежде чѣмъ великодушная Пегги принялась расточать эти ласки майору Доббину, склоняя его на сторону Глорвины, мы обязаны признаться, что сама Глорвина расточала любезности всякаго рода на многихъ, европейскихь и азіатскихъ пунктахъ. Одинъ сезонъ прожила она въ Дублинѣ, и мы не умѣемъ пересчитать, сколько сезоновъ она провела въ Коркѣ. Киллерни и Малло. Она безъ разбора волочилась за всѣми военными, пригодными для женитьбы, и всѣ помѣщики-холостяки служили безразлично мишенью для ея сердечныхъ цѣлей. Шесть или семь джентльменовъ въ рландіи были съ ней очень любезны; но всѣ они, неизвѣстно вслѣдствіе какихъ причинъ, оставили ее одинъ за другимъ. Въ Мадрасѣ и на военной станціи переволочилась она чуть-ли не за всѣми офицерами поодиначкѣ, и повидимому не безъ успѣха. Всѣ удивлялись миссъ Глорвинѣ, всѣ танцовали и любезничали съ ней, но ни одинъ джентльменъ, удобный для женитьбы, не сдѣлалъ предложенія голубоокой красавицѣ съ черными волосами. То правда, безъусый прапорщикъ вздыхалъ по ней очень долго, и двое безбородыхъ джентльменовъ по статской части формально объяснились ей въ любви, но всѣмъ имъ отказала миссъ Глорвина, отказала на отрѣзъ. А между-тѣмъ, даже младшія ея подруги безпрестанно выходили замужъ, одна за другой! Такова судьба. Есть женщины, умныя и прекрасныя, которыя однакожь никакъ не могутъ попасть въ милость къ Гименею. Онѣ влюбляются съ рѣдкимъ великодушіемъ во всякаго молодаго человѣка, танцуютъ напролетъ чуть-ли не всѣ зимнія ночи, гуляютъ и катаются верхомъ чуть-ли не каждый поэтическій вечеръ, и что же? Проходитъ десять, двадцать лѣтъ, а какая-нибудь миссъ Огреди – все та же, вѣчно юная, вѣчно цвѣтущая миссъ Огреди, жаждущая обручиться съ идеальнымъ другомъ сердца. Глорвина была однакожь убѣждена, что не поссорься Пегги съ этой женой мадрасскаго судьи, счастье ея за океаномъ утвердилось бы на прочномъ основаніи. Нѣкто мистеръ Чотни, человѣкъ пожилой, лѣтъ этакъ шестидссяти, уже совсѣмъ хотѣлъ-было сдѣлать предложеніе миссъ Глорвинѣ, да только Пегги Одаудъ, своимъ взбалмошнымъ характеромъ, испортила все дѣло, и мистеръ Чотни, вѣроятно съ горя, предложилъ свою руку молоденькой тринадцатилѣтней дѣвчонкѣ, только-что привезенной изъ одного европейскаго пансіона.

Очень хорошо. Хотя Пегги Одаудъ и миссъ Глорвина жили между собою, съ позволенія сказать, какъ кошка съ собакой и бранились по тысячѣ разъ каждый Божій день (я право не понимаю, какъ это Михаэль Одаудъ, въ обществѣ такихъ женщинъ не сошелъ съ ума; это обстоятельство доказываетъ неопровержимымъ образомъ, что былъ онъ кротокъ духомъ, и смиренъ сердцемъ, какъ ягненокъ), однакожь обѣ онѣ, съ удивительнымъ единодушіемъ, стояли на томъ пунктѣ, что Глорвина, во что бы ни стало, должна выйдти за майора и на общемъ совѣтѣ было рѣшено, не давать Доббину покоя, пока онъ не запутается въ супружескихъ сѣтяхъ. Дѣйствуя сообразно такому предначертанію, миссъ Глорвина, несмотря на предшествующія сорокъ или пятьдесятъ пораженій, повела аттаку рѣшительно и смѣло. Она пѣла Доббину ирландскія мелодіи, и весьма часто обращалась къ нему съ патетическими вопросами въ родѣ слѣдующаго: «Не хотите ли вы пойдти со мной въ бесѣдку?» нужно было имѣть гранитное сердце, чтобъ отказаться отъ такого приглашенія. Но это еще ничего. Главная опасность предстояла не въ бесѣдкѣ. Миссъ Глорвина неутомимо разспрашивала своего друга, какая грусть или тоска-злодѣйка омрачили его юные дни, и затѣмъ, выслушивая повѣсть о его военныхъ похожденіяхъ, заливалась горючими слезами, какъ Десдемона. Было уже сказано, что старинный и честный другъ нашъ любилъ упражняться на флейтѣ въ свои досужіе часы: Глорвина пѣла съ нимъ дуэты, и леди Одаудъ великодушно оставляла комнату всякой разъ, когда молодые люди предавались этому музыкальному занятію. Глорвина принуждала майора ѣздить съ ней верхомъ каждое утро, и всѣ видѣли, какъ они рисовались на прекрасныхъ коняхъ. Глорвина безпрестанно посылала къ нему записочки, выпрашивала у него книги, отмѣчая въ нихъ карандашомъ юмористическія или патетическія мѣста, пробудившія ея симпатію. Лошадьми майора, его слугами, ложками, чашками, паланкиномъ: всѣмъ этимъ поперемѣнно заимствовалась миссъ Глорвина. Что-жъ удивительнаго, если индійская публика назначила ихъ другъ для друга, и если слухъ объ этомъ дошелъ въ свое время до лондонскихъ сестрицъ майора, готовыхъ всей душой полюбить прекрасную невѣстку?

 

Доббинъ между-тѣмъ, осаждаемый съ такимъ постоянствомъ и настойчивостью, продолжалъ хранить самое ненавистное спокойствіе духа и сердца. Онъ отдѣлывался обыкновенно добродушнымъ смѣхомъ, когда молодые товарищи Трильйоннаго Полка подшучивали надъ лестнымъ къ нему вниманіемъ миссъ Глорвины.

– Что вы тутъ толкуете, господа! говорилъ майоръ Доббинъ, она лишь только набиваетъ руку, практикуется надо мной, какъ на фертепьяно мистрисъ Тозеръ, потому-что на всей нашей станціи нѣтъ болѣе удобнаго инструмента. Я слишкомъ старъ для такой прекрасной леди, какъ миссъ Глорвина.

И продолжая попрежнему разъѣзжать съ Глорвиной на утреннія и вечернія прогудки, онъ въ тоже время писалъ для нея ноты, переписывалъ стихи для ея альбома, и неутомимо игралъ съ нею въ шахматы. Все это, какъ извѣстно, составляетъ простѣйшій и самый обыкновенный родъ занятій для британскихъ джентльменовъ, отправляемыхъ за океанъ. Другіе, напротивъ, не обнаруживая особенной склонности къ миролюбивому препровожденно времени у домашняго очага, отправляются на охоту бить кабановъ, куропатокъ и бекасовъ, или оставаясь на чьей-нибудь квартирѣ, поигрываютъ въ карты и потягиваютъ водку.

Сэръ Михаэль Одаудъ, съ своей стороны, отказался наотрѣзъ принимать какое бы то ни было участіе въ замыслахъ своей супруги и сестры, хотя обѣ леди неоднократно упрашивали его принудить ненавистнаго майора къ интересному объясненію, и вдолбить въ дубинную его голову, что честный джентльменъ не долженъ такимъ постыднымъ способомъ мучить и томить невинную дѣвушку, привязавшуюся къ нему всей душой.

– А мнѣ-то какая нужда? говорилъ старый воинъ, покуривая свой гукахъ, – майоръ не ребенокъ, и я ему не дядька. Самъ можеть обратиться къ вамъ, если Глорвина нужна для него.

Но всего чаще онъ пробовалъ извернуться разными шуточками, объявляя, напримѣръ, что «майоръ Доббинъ еще слишкомъ молодъ для поддержанія хозяйства, и поэтому написалъ онъ недавно письмо къ своей мама, требуя отъ нея приличныхъ наставленій и совѣтовъ; соотвѣтствующихъ такому торжественному случаю въ его жизни».

Этого мало. Безсовѣстный Одаудъ, въ частныхъ сношеніяхъ съ майоромъ, считалъ даже своей обязанностью предостеречь его противъ козней своей жены и сестры.

– Смотри, братъ Добъ, говоридъ оии держи ухо востро. У меня тамъ собираются навести на тебя такую баттарею… понимаешь? Жена выписала недавно изъ Европы огромный ящикъ разнаго хлама, и между прочимъ кусокъ розоваго атласа для Глорвины. Это не поведетъ къ добру, если ты разинешь ротъ, пріятель, атласъ сдѣлаетъ свое дѣло, и ты какъ-разъ попадешь въ силки.

Дѣло въ томъ однакожь, что ни красота, ни хитрыя изобрѣтенія моды, не оказывали побѣдительнаго вліянія на сердце майора. Почтенный другъ нашъ создалъ въ своемъ мозгу особый женскій идеалъ, нисколько не похожій на миссъ Глорвину въ ея розовомъ атласѣ. Кроткая, слабая и нѣжная женщина въ черномъ платьѣ, съ большими глазами и каштановыми волосами; говоритъ она очень рѣдко, и мелодическій голосокъ ея не имѣетъ ни малѣйшаго сходства съ голосомъ Глорвины; нѣжная молодая мать съ ребенкомъ на рукахъ, съ улыбкой приглашающая майора взглянуть на этого младенца, розощекая дѣвочка, которая когда-то порхала и пѣла какъ беззаботная птичка на Россель-Скверѣ, и потомъ, любящая и счастилвая, облокачивалась на плечо вѣтреннаго Джорджа Осборна – таковъ былъ этотъ образъ, наполнявшій, денно и нощно, всю душу честнаго майора. Очень можетъ быть, что Амелія не совсѣмъ была похожа на портретъ, созданный воображеніемъ майора, хранилась у него въ одномъ изъ ящиковъ конторки модная картинка, которую Вилльямъ еше въ Лепдонѣ, укралъ дома у своихъ сестеръ и привезъ въ Индію на свою мадрасскую квартиру, это, по его словамъ, совершеннѣйшая копія мистриссъ Эмми. Я видѣлъ картинку и могу увѣрить, что на ней было намалевано лицо какой-то бездушной куклы въ модномъ платьѣ. Почему знать? Легко статься, что сантиментальная Амелія мистера Доббина была столько же непохожа на дѣйствительную мистриссъ Эмми, какъ и эта нелѣпая картинка, на которую онъ любовался въ сердечной простотѣ? Но развѣ не всѣ влюбленные настроены на одинъ и тотъ же ладъ? И кто знаетъ, лучше ли имъ будетъ, если холодный разсудокъ разоблачитъ передъ ними обожаемый предметъ во всей наготѣ, и они должны будутъ признаться, что ошибались? Мистеръ Доббинъ именно находился подъ вліяніемъ этой чарующей силы, которая страннымъ образомъ извращаетъ обыкновенныя идеи к понятія здороваго человѣка. Онъ не любилъ ни съ кѣмъ разговаривать о своихъ чувствахъ, спалъ себѣ спокойно, и кушалъ съ удовлетворительнымъ аппетитомъ, несмотря на пассію своего сердца. Голова его немного посѣдѣла съ той поры, какъ мы видѣли его въ послѣдній разъ, но чувства его ннсколько не измѣнились: не охладѣли, не огрубѣли и не постарѣли. Любовь его была столько же свѣжа, какъ воспоминанія пожилаго человѣка о впечатлѣніяхъ дѣтскихъ лѣтъ.

Мы уже сказали, какимъ-образомъ двѣ миссъ Доббинъ и мистриссъ Эмми писали изъ Европы письма въ Индію, къ майору Доббину. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, Амелія, чистосердечно и простодушно, поздравляла своего друга съ приближающимся днемъ бракосочетанія его съ миссъ Одаудъ.

«Сестрицы вашиг только-что сейчасъ бывшія у меня, на Аделаидиныхъ Виллахъ, извѣстили меня объ истгтномъ событіи, по поводу котораго я считаю своимъ долгомъ принести вамъ свое искреннее поздравленіе. Надѣюсь, что молодая леди, съ которой, какъ я слышала, вы готовитесь соединитть свою судьбу, окажется, во всѣхъ отношеніяхъ достойною человѣка, представляющаго собою олицетворенную доброту, прямодушіе и честность. Бѣдной вдовѣ теперь остается только молиться за васъ обоихъ, и желать вамъ всякаго благополучія. Джорджинька съ любовію посылаетъ поклонъ своему милому крестному папашѣ, и надѣется, что, во всякомъ случаѣ, вы не забудете его. Я сказала ему, что скоро другія, тѣснѣйшія узы соединятъ васъ навсегда съ такою особою, которая, по всей вѣроятности, заслуживаетъ всей вашей любви. Эти узы будутъ конечно сильнѣе всякихъ друіихъ, однакожь, тѣмъ не менѣе, я увѣрена, что бѣдная вдова и сынъ ея, котораго всегда вы покровительствовали и любили, займутъ и теперь уголокъ въ вашемъ сердцѣ.»

Мысли этого рода были еще сильнѣе развиты въ другомъ посланіи, на которое мы намекнули.

Одинъ и тотъ же корабль привезъ изъ Европы и ящикъ съ модными товарами для леди Одаудъ, и это знаменитое письмо, которое Вилльямъ Доббинъ поспѣшилъ вскрыть прежде всѣхъ другихъ пакетовъ, адресованныхъ на его имя. Впечатлѣеіе, произведенное чтеніемъ интереснаго докумеита было очень сильно, и даже сопровождалось нервическимъ раздраженіемъ въ майорѣ, который съ этой минуты возненавидѣлъ отъ всего сердца, и миссъ Глорвину, и розовый атласъ, и все, что могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ розовому атласу. Вилльямъ Доббинъ рѣшительно проклялъ бабьи сплетни и весь женскій полъ. Все въ этотъ день безпокоило его и раздражало. Жаръ былъ несносный, парадъ тянулся очень долго, молодые люди за общимъ столомъ болтали ужасную чепуху. Э, Боже мой! И кому нужно знать, что поручикъ Смитъ настрѣлялъ столько-то бекасовъ, а прапорщикъ Браунъ выдѣлывалъ такіе-то курбеты на своемъ новокупленномъ конѣ? Ему ли степенному мужу сорока почти лѣтъ, слушать такой вздоръ? Всѣ эти шуточки наполняли даже стыдомъ майорское сердце, между-тѣмъ, какъ старикъ Одаудъ, несмотря на огромную лысину на своей головѣ, хохоталъ до упаду, и слушалъ, съ неимовѣрнымъ наслажденіемъ, какъ остритъ лекарскій помощникъ, и какъ потѣшается вся эта молодежь. Что за странный человѣкъ, этотъ старикъ Одаудъ! Тридцать лѣтъ слушаетъ онъ одно и то же, и никогда не надоѣдаетъ ему эта болтовня! Да ужь, если сказать правду, самъ Доббинъ чуть-ли не пятнадцать лѣтъ сряду былъ постояннымъ и весьма благосклоннымъ слушателемъ всего этого вздора. А теперь?.. Но вотъ кончился скучный обѣдъ, и полковыя дамы принялись за свои безконечныя сплетни и пересуды. Нѣтъ, это ужь изъ рукъ вонъ! Нестерпимо! невыносимо!

– О, Амелія, Амелія! восклицалъ майоръ Доббинъ въ глубинѣ своей души, одной тебѣ только былъ я безгранично вѣренъ, и ты же вздумала упрекать меня! Тебѣ ли оставить понятіе этой, невыразимо-скучной жизни, которую веду я здѣсь вдали отъ тебя, за океаномъ? Ничего нѣтъ мудренаго, если мой чувства остаются для тебя загадкой, но за что же ты осуждаешь меня на бракъ съ этой легкомысленной и вѣтренной ирландкой? Это ли достойная награда за мою неизмѣнную преданность къ тебѣ впродолженіе столькихъ лѣтъ?

Грустно и тошно сдѣлалось бѣдному Вилльяму, горемычному и одинокому больше, чѣмъ когда-либо. Жизнь съ ея тщеславіемъ и суетою потеряла для него все свое значеніе, и онъ готовъ былъ разомъ покончить эту безвыходную борьбу съ обманутыми надеждами, несбывшимися мечтами. Всю эту ночь провелъ онъ безъ сна, и томился желаніемъ возвращенія на родину. Амеліино письмо разразилось надъ нимъ, какъ бомба; что это была за женщина въ самомъ дѣлѣ? Никакая вѣрность и никакое постоянство не разогрѣвали ея сердца. Она, повидимому, вовсе не хотѣла видѣть, что онъ любитъ ее. Бросившись въ постель, майоръ Доббинъ продолжалъ къ ней обращаясь съ своей жалобною рѣчью;

– Великій Боже! Камень-ли ты, Амелія, если не видишь и не чувствуешь, что я одну только тебя люблю въ цѣломъ мірѣ! Ухаживалъ я за тобой цѣлые мѣсяцы, тяжелые, безконечные мѣсяцы, и что же? ты сказала мнѣ съ улыбкой послѣднее прости, и совсѣмъ забыла меня, лишь только переступилъ я черезъ твой порогъ!

Туземные слуги съ удивленіемъ смотрѣли на майора, встревоженнаго и убитаго горемъ, между-тѣмъ, какъ прежде онъ всегда былъ такъ холоденъ, спокоенъ и равнодушенъ ко всему. Что, если бы Амелія увидѣла его въ этомъ положеніи? Пожалѣла ли бы она своего преданнаго друга?

Майоръ Доббинъ собралъ и перечиталъ всѣ письма, какія когда-либо писала къ нему мистриссъ Эмми. То были, по большей части, дѣловыя письма относительно небольшаго имущества малютки Джорджа, оставленнаго ему покойнымъ отцомъ, какъ простодушно воображала бѣдная вдова, или, пригласительныя записочки по поводу разныхъ случаевъ и обстоятельствъ. Все собралъ майоръ и перечиталъ по нѣскольку разъ каждый клочокъ бумажки, полученной когда-либо отъ мистриссъ Эмми; увы! какъ все это холодно, безнадежно, и какимъ отчаяннымъ эгоизмомъ пропитана была каждая строчка этихъ печальныхъ документовъ!

И если бы въ эти минуты подвернулась какая-нибудь нѣжная и сострадательная особа, способная вполнѣ оцѣнить великодушное сердце мученика безнадежной страсти, кто знаетъ? владычество Амеліи быть-можетъ окончилось бы однажды навсегда, и любовь Вилльяма обратилась бы на другой, достойнѣйшій предметъ, но майоръ коротко знакомъ былъ только съ одной Глорвиной Одаудъ, и хотя были у этой дѣвицы прекрасные гагатовые локоны; но всѣ ея движенія разсчитаны были очень дурно. Глорвина, казалось, хотѣла только удивить и озадачить Вилльяма, и выбрала для этого самыя неудачныя и безналежныя средства. Она завивала свои волосы на разныя, болѣе или менѣе, хитрыя манеры, и обнажала свои плеча съ удивительнымъ искусствомъ, какъ-будто желая сказать своему пріятелю майору: «видѣлъ ли ты, любезный, у кого-нибудь такія чудныя кудри и такой, истинно-чудесный цвѣтъ кожи и лица?» Она улыбалась всегда такимъ-образомъ, что любознательный собесѣдникъ могъ пересчитать всѣ ея зубы. И что же? майоръ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на всѣ эти прелести и чары, способныя, повидимому, сгубить на повалъ всякаго чувствительнаго джентльмена.

 

Вскорѣ по прибытіи, и чуть-ли не вслѣдствіе прибытія, моднаго ящика изъ лондонскихъ магазиновъ, леди Одаудъ и другія полковыя дамы устроили великолѣпный балъ, куда получили приглашеніе всѣ военные и статскіе кавалеры, способные цѣнить прелести женскаго пола. Глорвина съ гагатовыми локонами облеклась въ убійственный атласъ, разсчитывая сразить майора рѣшительнымъ ударомъ, что, повидимому, было очень легко, такъ-какъ Вилльямъ присутствовалъ на балѣ съ самаго его начала, и бѣгалъ какъ угорѣлый изъ одной комнаты въ другую. Глорвина перетанцовала со всѣми молодыми офицерами и отчаянно старалась бросить пыль въ глаза мистеру Доббину, который однакожь ничего не замѣчалъ и, что всего убійственнѣе, даже не сердился, когда кептенъ Бенгльсъ повелъ къ ужину миссъ Глорвшу. Не ревность, не гагатовые локоны и не алебастровыя плечи были на умѣ у честнаго Вилльяма.

Такая страшная неудача на базарѣ житейской суеты переполнила неизреченною яростью сердце и душу миссъ Глорвины Одаудъ. На майора, по ея собственному, плачевному созванію, разсчитывала она гораздо больше, чѣмъ на кого-нибудь изъ этихъ безчисленныхъ вертопраховъ. И маіорь ускользаетъ изъ ея рукъ, – ускользаетъ съ непостижимой безсовѣстностію и упрямствомъ!

– Онъ разобьетъ, раздавитъ мое сердце, Пегги, говорила миссъ Глорвина своей сестрѣ, когда не прерывалась между ними дружеская связь. Посмотри: я ужь и то изсыхаю, съ позволенія сказать, какъ спичка. Прійдется перешить всѣ платья, потому-что въ нихъ я имѣю видъ настощаго скелета.

Но, жирѣла миссъ Глорвина или худѣла, смѣялась или плакала, ѣздила верхомъ или сидѣла за фортепьяно: для безчувственнаго майора это было рѣшительно все-равно. Прислушиваясь къ этимъ горькимъ жалобамъ, полковникъ Одаудъ узналъ между-прочимъ, что слѣдующая почта изъ Европы привезетъ для сестры черныя матеріи на платья, и по этому поводу онъ разсказалъ весьма интересный анекдотъ, какъ одна леди изъ Ирландіи умерла съ тоски послѣ потери супруга, котораго, однакожь, вторично, не удалось ей пріобрѣсть во всю жизнь.

Пока, между-тѣмъ, майоръ отбивался отъ рукъ, уклоняясь отъ любовныхъ объясненій, изъ Европы пришелъ другой корабль со многими пачками, между которыми оказалось довольно. писемъ и на имя этого безчувственнаго джентльмена. То были по большей части домашнія посланія, отправленныя нѣсколькиии днями раньше той почты, которая привезла амеліино письмо. Между ними узналъ майоръ и почеркъ своей сестрицы, Анни Доббинъ, сочинительницы умной, и большой охотнницы писать въ поучительномъ тонѣ. По обыкновенію, миссъ Доббинъ собирала всѣ возможныя новости огорчительнаго свойства, шпиговала ими свою эпистолу и въ текстѣ, и подъ рубрикой, и на поляхъ, бранила «милаго братца» на чемъ свѣтъ стоитъ, и въ заключеиіе, какъ любящая сестра, предлагала ему разпообразныя наставленія, какъ онъ долженъ вести себя за океаномъ. Эпистолы этого рода отравляли спокойствіе Вилльяма по крайней мѣрѣ на цѣлыя сутки. Поэтому ничего нѣтъ удивительнаго, если, въ настоящемъ случаѣ, «милый братецъ» не слишкомъ торопился вскрыть письмо дражайшей сестрицы, и бросилъ его въ конторку, отлагая чтеніе до болѣе благопріятнаго случая, когда онъ будетъ чувствовать себя въ хорошемъ расположеніи духа. Недѣли за двѣ передъ этимъ, онъ уже писалъ къ сестрѣ, и «распекъ» ее, какъ слѣдуетъ, за распространеніе о немъ нелѣпыхъ слуховъ на Аделаидиныхъ Виллахъ. Въ то же время онъ отправилъ письмецо и къ мистрисъ Осборнъ, гдѣ, выводя ее изъ заблужденія, сказалъ между-прочимъ, что ему «и во снѣ не грезилось перемѣнять свое настоящее положеніе холостяка».

Спустя двѣ или три ночи послѣ прибытія изъ Лондона послѣдней почты, майоръ весело проводилъ вечерѣ въ домѣ леди Одаудъ, гдѣ Глорвина съ особеннымъ одушевленіемъ пѣла для него «Встрѣчу на водахъ». «Мальчика-поэта», и многія другія сонаты и аріи поэтическаго свойства. Ей казалось, что Вилльямъ на этотъ разъ слушалъ ее съ большимъ удовольствіемъ. Онъ точно слушалъ, но не миссъ Глорвину, а вой шакаловъ, подбѣгавшихъ почти къ самому дому. Впродолженіе этихъ музыкальныхъ занятій, полковница Одаудъ играла въ криббиджъ съ лекаремъ Трильйоннаго полка. Когда истощились аріи миссъ Глорвины, майоръ Доббинъ сыгралъ съ нею партію въ шахматы, и затѣмъ, учтиво раскланявшись съ обѣими леди, пошелъ къ себѣ домой.

Здѣсь вниманіе его остановилось прежде всего на сестриномъ письмѣ. Онъ взялъ его, сломалъ печать и усѣлся на диванъ, приготовившись такимъ-образомъ къ непріятной бесѣдѣ съ отсутствующей родственницей…

Прошло около часа послѣ того, какъ майоръ Доббинъ оставилъ домъ Пегги Одаудъ. Сэръ Михаэль ужь покоился сладкимъ сномъ, Глорвина украшала свои гагатовые локоны безчисленными лоскутками газетной бумаги, Пегги Одаудъ надѣла ситцевый капотъ и удалилась въ нижній этажъ, гдѣ была ея супружеская опочивальня. Все было тихо и спокойно, но вдругъ часовой у воротъ полковника увидѣлъ, при свѣтѣ луны, блѣдную, встревоженную, испуганную фигуру майора Доббина, который скорыми шагами пробирался къ дому. Не отвѣчая на окликъ часоваго, майоръ подошелъ къ окнамъ спалній сэра Михаэля.

– Одаудъ! Полковникъ! закричалъ изо всей силы Вилльямъ Доббинъ.

– Боже мой! Что съ вами, майоръ? откликнулась Глорвина, выставляя изъ окна свою газетную головку.

– Что съ тобой, дружище? проговоридъ полковникъ, думая, что гдѣ-нибудь пожаръ на станціи, или ожидая услышать экстренное извѣстіе изъ главной квартиры.

– Мнѣ… мнѣ нуженъ отпускъ… сейчасъ… сію минуту. Я долженъ ѣхать въ Англію по своимъ частнымъ дѣламъ, которыя не терпятъ никакой отсрочки, сказалъ Доббинъ.

– Боже великій! Что это случилось! подумала Глорвина, затрепетавъ всѣми своими папильйотками.

– Я долженъ отправиться эту же ночь, продолжалъ майоръ Доббинъ.

Полковникъ всталъ и вышелъ объясниться съ майоромъ.

Въ постскриптѣ сестрицы Доббина стоялъ особый параграфъ слѣдующаго содержанія:

«Вчера я сдѣлала визитъ старой твоей пріятельницѣ мистриссъ Осборнъ. Родители ея, послѣ своего банкротства, живутъ, какъ ты знаешь, въ отдаленномъ и скаредномъ захолустьи. Мистеръ Седли, въ настоящее время, торгуетъ, кажется, углями, если судить по мѣдной дощечкѣ, пржбитой къ дверямъ ихъ избы (иначе, кажется, нельзя назвать ихъ дачи). Малютка-Джорджъ, твой крестникъ, прекрасный мальчикъ, только ужь слишкомъ избалованный и, кажется, склонный къ самовольству. Мы, однакожь, ласкаемъ его, и недавно, по твоему желанію, представили его миссъ Дженни Осборнъ, которая, кажется, очень полюбила своего хорошенькаго племянника. Можно надѣяться, что современемъ и дѣдушка Джорджа – не банкротъ, оглупѣлый, и ужь чуть-ли не помѣшанный, а – россель-скверскій дѣдушка, мистеръ Осборнъ, благодаря нашей заботливости, обратитъ благосклонное вниманіе на сына твоего друга, столько провинившагося передъ своимъ отцомъ этой злополучной женитьбой. Легко станется, что онъ возьметъ внука къ себѣ, и Амелія едва ли будетъ сопротивляться такому желанію богатаго дѣда. Вдова теперь нашла, кажется, достойное утѣшеніе для своего осиротѣлаго сердца: ей недавно предложилъ руку достопочтенный мистеръ Бинни, одинъ изъ бромптонскихъ викаріевъ и; если не ошибаюсъ, скоро будетъ свадьба на Аделаидиныхъ виллахъ. Партія не совсѣмъ выгодная; но чего больше желать бѣдной пожилой вдовѣ, у которой я уже замѣтила значительное количество сѣдыхъ волосъ на головѣ?.. Амелія очень весела. Веселъ и твой крестникъ, который частенько объѣдается персиками и абрикосами въ нашихъ оранжереяхъ. Мама посылаеть тебѣ свой покловъ, и мы всѣ цалуемъ тебя отъ чистаго сердца.

«Совершенно тебѣ преданная,

«Анна Доббинъ.»

Рейтинг@Mail.ru