Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. Сторрам
– А это ты откуда знаешь?
– Отвечу, но сначала ты, именно ты, сам про дегфед всем скажи, – потребовал Ворон. – Ну, что это такое?
– Казнь каждого десятого по жребию, – глухо ответил Гаор. – Применялась при отступлении части без приказа или… – он остановился, задохнувшись от пришедшего понимания.
– Или, – беспощадно потребовал Ворон, – договаривай.
– При неповиновении, – упавшим голосом закончил Гаор.
– В армии дегфед, а рабам могут и каждого восьмого, и пятого, или вообще каждого, понял, наконец?!
– Подожди, Ворон, – сказала Мать, – это выходит… – она запнулась, не в силах договорить до конца.
– Да, – устало кивнул Ворон, – по правилам прямо там же должны были застрелить Рыжего, а нас всех выстроить, вывести каждого десятого и расстрелять. И если будем языками трепать и орать так, что в верхней надзирательской слышно, так и сделают.
– Ни хрена себе, – потрясённо выдохнул Старший.
– А чего ж Гархем…? – Асил не договорил, но его поняли.
Ворон пожал плечами.
– Не знаю, скорее всего, потерять столько рабов сразу им невыгодно. Но с охраной очень хорошо поговорили и приказали держаться этой версии. У сволочи был припадок, а Рыжий вошёл в запретную зону.
– Понятно, – кивнул Асил, – ну, ладноть…
– И ещё, – Ворон перевёл дыхание, – если вдруг начнут спрашивать, то всем надо держаться одного. Как Кису убивали, мы видеть могли. Как Рыжий к ней побежал, тоже. Тут можно правду говорить, а дальше, чтоб не запутаться. Крики слышали, но ничего не видели. Далеко это было. Только и видели, как Рыжего мимо нас в «ящик» проволокли. И всё. И на этом стоять вмёртвую.
– Сделаем, – кивнула Мать. – Мужики, всё поняли?
Старший, Юрила, Асил и Мастак кивнули, а Гаор мотнул головой.
– А у меня ещё вопросы есть. Ну, со мной, ладно, понял. Кису убили, не в себе стал, куда-то бежал, чего-то кричал, очнулся в «ящике», ладно. Ещё три вопроса, Ворон. Ответишь?
– Спрашивай, – усмехнулся Ворон.
– Чего тогда эту сволочь весь день потом ловили и припирали? Раз.
– Дурак, – улыбнулся Ворон, – этого не было. Обычная неразбериха и плохая работа. За это все и получили. Так, Старший?
– Так, – кивнул Старший, – я понял, по-другому и не говорим.
– Ну, – Ворон насмешливо смотрел на Гаора, – ещё вопросы.
– Откуда ты знаешь про дегфед? Ты ж не военный. Или историком был? – позволил и Гаор себе насмешку.
– Нет, – серьёзно ответил Ворон, – я всегда был бухгалтером, интересовался историей, читал кое-что, но так… для себя. А дегфед… я дважды через него прошёл. Ещё до… ошейника. Выстроили всех… живых мужчин и мальчиков, от пяти лет и до конца. И я оказался третьим, а отбирали пятых. А другой раз уже рабом. Там был девятым из десяти. Ну, ещё вопрос.
Остальные смотрели на Ворона с плохо скрытым ужасом. Но Гаор упрямо, отбросив всё ненужное сейчас, продолжал своё.
– Кто и зачем нас будет спрашивать? И откуда ты всё про меня и это дело знаешь?
– С арифметикой у тебя напряг, – сожалеюще оглядел его Ворон. – Обещал три вопроса, а задаёшь… Ладно. Я бухгалтер, сижу на документах, и могу оказывать кое-какие услуги, не входящие в мои обязанности. Например, так составить налоговую декларацию, чтобы любимое государство получило со своего свободного гражданина как можно меньше. А в обмен на услугу, я могу кое-что иметь.
– Например? – жёстко спросил Гаор.
– Не то, что ты думаешь, информацию. Мне, пока я пишу и считаю, рассказывают. И сначала все охранники, а им как раз сейчас надо сдавать декларации, говорили, как пехтуру опасно доводить до крайности, и что жидка спецура против пехтуры. Понимаешь, о чём речь? А потом замолчали, будто им выключатель повернули. И мне стало не по-хорошему интересно. И я попросил об ответных услугах. Кто и за сколько это сделал, ни тебе, ни ещё кому знать незачем, но я посмотрел регистрационный журнал и твою карту. А кое-что я и раньше знал.
Он говорил, обращаясь только к Гаору, будто никого больше рядом не было, и остальные слушали их разговор, не вмешиваясь, и, кажется, даже дышать перестали.
– Рабское ведомство проверяет содержание и использование рабов. Обычно раз в год. У каждого владельца живого имущества, то есть рабов, есть карты на всех рабов. Обычно, это выписка из основной регистрационной карты, вручается при покупке и является документом на право владения. И есть регистрационный журнал, куда записываются самые крупные и опасные проступки раба и соответственно наказания. Понял?
– Содержание и использование на усмотрение владельца, – возразил Гаор.
– Верно, – усмехнулся Ворон, – но есть общие правила. Запрет на бритьё и обязательно открытая шея, чтобы был виден ошейник, например. Хозяин может одевать тебя в шёлк и бархат, но твой ошейник при этом должен быть виден, морда небрита, а волосы не закрывают глаза и шею. И должны быть свои, уже придуманные самим хозяином правила и запреты, и за их нарушения тебя должны наказывать. Должны, понимаешь? Но без членовредительства. Потому что умышленно необоснованная порча раба слишком рано приводит к его утилизации, а ведомству это невыгодно, оно имеет свой процент с каждой продажи. Ему невыгодно, чтобы мы дешевели. Как попустительство, так и необоснованная порча штрафуются, вплоть до конфискации нерационально используемого имущества. А использование записывается в карту. Здесь, да, простора больше, я бухгалтер, а был и грузчиком, и… много чего было, но посадить тебя за руль, если в твоей карте не отмечено, что тебя можно так использовать, нельзя. Ты обучишь Махотку, и в его карте сделают соответствующую запись, цена Махотки поднимется, поэтому практическим знаниям учить можно. Но по хозяйскому приказу. Махотку дали тебе в подручные, значит, разрешили учить. Салагу учат на кладовщика. Ещё или понял? А за тобой особый присмотр. Потому что ты на выплате. И хозяин, если тебя убьют или покалечат по его недосмотру, отвечает. Поэтому ты и получил «ящик» вместо пули. И в журнале это так отмечено: «за выход в запретную зону».
– И что? – спросил Юрила, – каждая порка так отмечается?
– Не каждая, – пожал плечами Ворон, – но что-то наверняка. Если никого ни за что не наказывают, значит, хозяин не следит за рабами и попустительствует им. Теперь вот ещё. В этом году проверки ещё не было. Когда она будет, будут нас о чём спрашивать или просто просмотрят документы и пройдутся по спальням, я не знаю и узнать не могу. Это надо напрямую даже не с Гархемом, а со Сторрамом говорить. А я почему-то ещё хочу жить. Но ждать можно и нужно всего. – Ворон оглядел всех чёрными блестящими сейчас как зеркало на административном корпусе глазами, – они могут всё. Я такое видел и знаю, что все бомбёжки и танки, и что ты ещё там орал, это так… детские игры на лужайке. А смерть будет не наказанием, а благом, спасением от мук, – и снова в упор на Гаора. – Ты, фронтовик, шибко храбрый и хочешь геройствовать, хрен с тобой, аггелы в подмогу, валяй, но один, понял? Не тяни за собой остальных. Я, что знал, сказал, а дальше сами решайте.
Ворон резко повернулся, дёрнул засов и вышел из кладовки, оставив их одних. Наступило долгое молчание. Они стояли, избегая смотреть друг на друга. Первым не выдержал Старший.
– Что будем делать, Мать?
– А ты не знаешь? – ответила вопросом Мать. – Что говорить надоть, нам сказали.
– Это-то понятно, – прогудел Асил, – это мы сделаем.
– Приструню девок, – кивнула Мамушка.
– А ты, Рыжий, – Мать строго посмотрела на Гаора, – тоже язык придержи.
– Понял уже, – хмуро сказал Гаор.
– И кончай Махотку бою учить. Парень глупóй ещё, сорвётся по пустяку, а не дай Судьба, протреплется кто…
– Тогда точно, этот, – кивнул Юрила, – дегфед.
– Если не каждого, – кивнул Мастак.
– Коли все всё поняли, тады пошли, – решила Мать, – отбой скоро.
– А чо непонятно, потом у Ворона расспросим, – сказал Мастак, – что это за хренотень такая, налоги. Рыжий, ты знашь?
Гаор только молча кивнул в ответ.
Ему никто ничего не сказал, но он сам чувствовал себя сейчас виноватым, хотя… всё равно, нет, не мог он устоять, когда Кису убивали, его сестрёнку, первого его родного человека, да, голову он потерял, да, нельзя жить без оглядки, но… но он ещё встретит эту гадину и придавит её, и его уже оттащить не успеют.
Кто что кому сказал, прошло как-то мимо него. Но о том случае теперь молчали. Было, прошло, и поминать незачем. Жить надо, а не поминать, да помнить. Гаор принял эти правила, как принимал остальные.
Лето
День за днём, от вечера до вечера, от выдачи до выдачи.
Забот да хлопот и так хватает. Гаор работал в гараже, бегал по всяким поручениям: шило в заднице у Гархема явно никуда не делось – учил Махотку, делал разминку, а в выходные крутился на турнике. А в голове крутилась дурацкая, слышанная давным-давно в училищном детстве песенка, вернее одна строчка из неё: «…Ты к сердцу только никого не допускай…» И Старший ему объяснял, и, оказывается, ещё, аггелы знают, когда ему даже спели, а он… допустил. Кису, смешную зеленоглазую девчонку, что дразнила его теперь понятной дразнилкой про рыжего-конопатого, дважды подвернулась под руку, когда его как сила какая-то швыряла на всякие сумасбродства, и стала его сестрёнкой. Да, он всякое видел, терял и приятелей, и друзей, и, случалось, терял по-страшному, так, что Кисиной смерти они, пожалуй, и позавидовать могли, и потерял Седого, именно так, как говорил Старший – на торгах, но… но вот эта смерть как-то слишком ударила его. Может, и потому, что одно дело мужчина на войне, даже пацан-новобранец в своем первом бою, и совсем другое дело – женщина, девчонка. С женщинами у него вообще как-то странно складывалось всегда, хотя внешне всё было как у всех, как положено. И папку он свою забросил, вечером теперь ложился и сразу засыпал. А всё остальное… как у всех, как положено…
Гаор сидел на койке Ворона и играл с ним в шахматы. Доска та же, а фигуры он вырезал из пайковой пачки от сигарет. В шашки теперь играли многие, но шахматы показались слишком сложными, и потому болельщиков было немного. Ворон оказался неожиданно сильным игроком. И сейчас он не только играл, но и, пока Гаор обдумывал свой ход, рассказывал Юриле, которого это почему-то очень интересовало, о налоговой системе. Что это такое, какие налоги бывают, и как от них уходить, чтобы не вышло нарушения законов.
– Если ты такой умный, – не выдержал Гаор, – то почему… – и запнулся, увидев вдруг интересную комбинацию.
– Такой бедный? – усмехнулся Ворон. – Если ты думаешь атаковать левого ферзя, то получишь мат через три хода.
– Почему?
– Потому что этот вариант известен уже лет сто пятьдесят, а ты играешь только головой, а не знаниями.
– Умыли тебя, Рыжий, – хохотнул Мастак, так же интересовавшийся шахматами.
– Умыли, – согласился с очевидным Гаор. – Но я о другом. Если ты такой умный и так всё знаешь, то, как здесь оказался?
– Перекупили, – спокойно ответил Ворон, – мой прежний хозяин задолжал Сторраму и расплатился мной, хотя очень жалел об этом.
– А ты жалеешь?
– Что попал сюда? Нет, – Ворон усмехнулся. – У меня на родине говорят, что, когда ни помирать, всё равно день терять. Ходи давай, а то до отбоя не успеем.
– Там тебе было лучше?
– На пятом хозяине поймёшь, что разница непринципиальна.
Гаор сделал ход. Ворон удовлетворённо кивнул, переставил свою пешку и улыбнулся.
– Считай, мат тебе в четыре хода. Что у тебя оригинально, то неправильно, а что правильно, то неоригинально.
– Как-как? – переспросил Мастак, – Это ты чего загнул?
Гаор огорчённо кивнул и смешал фигуры. Выиграть у Ворона удавалось нечасто, вернее совсем не удавалось, а в училище он ведь считался сильным игроком. Наверное, просто за пять лет фронта и два года дембеля разучился, перезабыл многое. Он как-то так и сказал Ворону после очередного проигрыша. Тот пожал плечами.
– Если тебе так приятнее, считай, что дело в этом, а по правде…
– Ну?
– Скорее всего, там был просто общий низкий уровень, вот ты и выделялся. Остальные знали теорию ещё хуже тебя.
– Ты был сильным шахматистом?
– Да, – просто ответил Ворон и улыбнулся своей обычной, насмехающейся над самим собой улыбкой, – это меня и погубило. Я решил, что жизнь – это шахматы.
– А что она? – заинтересовался как всегда наблюдавший за их игрой Мастак.
– «Две дюжины без трёх» с тюремным шулером, – ответил Ворон и насмешливо посмотрел на Гаора. – Ты никогда не играл «на так» или «на интерес»?
– Нет, – ответно усмехнулся Гаор, – но, что на кону в такой игре, знаю.
– И как в ней соблюдают правила, тоже знаешь? – Ворон переставил ферзя и встал. – Мне мат в три хода. Молодец.
Странно, но, забросив папку, Гаор зачем-то, сам не понимая зачем, продолжал выспрашивать, наводить на интересовавшие его раньше темы. Будто и впрямь чьё-то задание выполнял.
Лето, 3-4 декады
А время шло, незаметно, от вечера до вечера, от выдачи до выдачи. Дни всё длиннее, близился летний солнцеворот. И опять пошли разговоры о близком празднике. И ему объясняли, что опять: работáем полдня, потом выдача с дополнительной пачкой сигарет, а дальше, дальше не только целый день свободный, но и ночь.
– Это как? – не понял Гаор.
– На ночь не запирают.
– Камеры? Как на Новый год?
– Не, паря, наружные. На всю ночь выход свободный. Понимашь?
– И светло совсем, фонари не включают, только по ограде, если тучи будут.
– Так что по всему двору гуляем.
– Только к ограде нельзя.
– А нам туды и не надоть! – хохотнул Тарпан.
Но его не поддержали.
– А ну заткнись!
– Не звони раньше времени.
– Ещё накличешь.
И помимо воли, помимо желания жить просто, ни о чём не думая и ни во что не вмешиваясь, как живёт Ворон – а всё-таки за что он угодил в рабство? – Гаор насторожился и повёл расспросы осторожно, боясь спугнуть собеседника и успокаивая себя тем, что праздновать-то он будет вместе со всеми. Надо же знать, чтобы не вляпаться.
Лето, 3 декада, 10 день
На предпраздничной декаде Гаор почти не вылезал из-за руля. Ездил то с Гархемом, то с начальником какого-то из отделов, то с самим Сторрамом, то на трейлере, то на легковушке, то на «коробочке», а каждую машину после поездки надо помыть, подрегулировать, заправить, чтобы была в любой момент готова к выезду, и сдать механику. Ну, в гараже ему помогал и вполне толково Махотка. Гаор уже даже перед выездом оставлял ему задание по гаражу, и Махотка справлялся. Что ж, пусть у Махотки стоит в карте автомеханик-самоучка или как там ему напишут, пусть парню повезёт. Все ведь говорят, что чем дороже тебя купили, тем дольше проживёшь, как ему тогда Бурнаш сказал? «Хозяин тебя поберегёт».
– Рыжий.
– Да, господин управляющий.
Гаор подбежал к Гархему и встал перед ним в уставной стойке. Сейчас ему дадут по физиономии, а потом задание. Хрясь! Есть, теперь надо слушать.
– Переоденься в выездной комбинезон, на Центральном складе в пятом корпусе получи по накладной груз и привезёшь сюда. Держи.
И впервые в жизни Гаор получил белую, перечёркнутую диагональным красным крестом карточку раба на выездной работе. Потом она станет ему привычной, более привычной, чем карточка удостоверения личности, с которой ходил на дембеле. А сейчас… Конечно, он растерялся, но, зная, как легко схлопотать от Гархема за промедление, побежал в гараж, рассудив, что, как и шофёрская куртка, в которой он возил господ на легковушке и «коробочке», выездной комбинезон должен быть там же. И угадал. У входа в гараж надзиратель швырнул ему ярко-оранжевый свёрток. Он поймал его на лету.
– Махотка, трейлер готовь, выезжаю.
Хорошо, когда есть помощник. Пока Махотка прогревал мотор, Гаор сбросил рабочий комбинезон, и прямо поверх трусов натянул выданный. Такой же ярко-оранжевый, только на спине, груди и правом рукаве эмблемы Сторрама.
– Без меня «коробочку» отмой, легковушку не трогай, если затребуют, прогреешь к выходу и всё.
– Ага. С кем едешь-то?
– Один!
Он потрепал Махотку по лохматой голове и одним броском оказался в кабине трейлера.
Неужели он сейчас выедет один за ворота и поедет, как хочет, сам все решая…
У выезда его остановили, поставили для обыска «руки на капот», обыскали, вручили маршрутный лист и… и выпустили!
Полдороги до Центральных складов он пролетел на автомате, наслаждаясь и ездой, и тем, что один. Пришёл в себя, когда его тормознул стационарный патруль. Вон из кабины, руки на капот, обыск, карточка, маршрутный лист и пинок прикладом пониже спины.
– Вали, волосатик.
Всё, понял, уяснил и очухался. Вся твоя свобода где? Вот именно, в поротой твоей заднице. И отклонение от маршрута или опоздание может обернуться… ладно, не будем о плохом, оно и так есть, как любил говорить тот сержант, он сам был отделённым, а сержант принял их поредевший взвод после смерти подорвавшегося на мине лейтенанта. Сержант оказался нормальным мужиком, тоже после общевойскового, только десятью годами раньше, к нашивкам и наградам относился философски, жилы не рвал и их впустую не гонял. Жаль, недолго они были вместе, попали под сильный обстрел, после которого он оказался в госпитале, и больше ни о ком из их взвода не слышал. Так что… так что вон уже и склады. Пятый корпус он знает, ездил туда и с Гархемом, и со Сторрамом.
О его приезде, видимо, были предупреждены. Охранник у въезда обыскал его, проверил карточку, маршрутный лист и накладную и впустил без лишних слов и вопросов, а внутренний надзиратель даже хмыкнул.
– Опять ты, рыжая морда, ну-ну.
Складских рабов ему звать не стали, видно, хотели посмотреть, как он будет тыркаться, но порядок индексов он хорошо помнил, где стоят тележки – тоже. Сам взял, нашёл, погрузил, отвёз к местному кладовщику – свободный, но обошлось без оплеух, хотя он видел, что тот вроде Гархема, любитель смазать рабу походя, но, видно, бить чужого раба не рискнул, – подписал у него накладную, загрузил в трейлер, отвёз тележку на место, броском за руль и на выезд.
Снова обыск, проверка карточки, маршрутного и накладной, и снова дорога, летящие по сторонам назад дома, деревья, прохожие, да по хрену они ему все! Машина отрегулирована, выверена, подогнана под него, мотор ровно поёт, асфальт и бетон ложатся под колёса, руль и рычаги послушны, и можешь лететь над землей, что в высоком трейлере получается гораздо лучше, чем в низкой легковушке.
Впереди показалась серая коробка стационарного патруля. Гаор предусмотрительно сбросил скорость и плавно остановился рядом с повелительно махнувшим ему патрульным. Опять обыск, проверка карточки и маршрутного листа. Но не бьют. Оно и понятно, раба бьёт только его хозяин или «свой» надзиратель, он тоже, будучи взводным, чужих новобранцев не муштровал, своих хватало.
– Всё, вали отсюда!
«Век бы вас не видеть», – мысленно ответил Гаор, забираясь в кабину. Дорожные патрули никто и нигде не любит, но все им подчиняются, поскольку все знают, что у них есть право открывать огонь на поражение при подозрении в неповиновении. Ни хрена себе, аггелы копчёные, какие стихи получились?!
Доехал он до обидного быстро. Но точно уложившись в отведённое ему Гархемом время. Надо же, эта сволочуга даже поправку на обыски и патрули ввела. А он-то дурак, поглядев на маршрутный лист, размечтался, что время дадено с запасом.
Обыск на въезде, сдача маршрутного листа, теперь к складам. Ага, вон и Тарпан как раз.
– Эй, на первый принимай.
Помочь перегрузить и бегом вместе с Тарпаном к Мастаку.
– Принимай по накладной.
Складской надзиратель помахивает дубинкой и смотрит, как Мастак принимает у него груз, проставляя крестики. И Гархем как из-под земли.
Забрал накладную и по морде не смазал, значит, нового задания не будет? Гархем прочитал накладную, задумчиво посмотрел вслед исчезающим в глубинах склада коробкам и… Хрясь! Что ещё?
– Комбинезон оставь вместе с курткой.
– Да, господин управляющий.
Шевелением пальца его отпустили, и Гаор кинулся к машине.
В гараже Махотка вдумчиво и старательно мыл «коробочку». На первый взгляд работы там было до обеда, а, может, и до ужина. Но, увидев Гаора, парень расплылся в радостной улыбке, и пока Гаор ставил трейлер, вылезал из выездного комбинезона, убирал его на крючок рядом с шоферской курткой и натягивал рабочий комбез, Махотка закончил «коробочку» и был готов для новой работы. Умение Махотки растянуть любую работу на любое время Гаора удивляло и даже восхищало. Сам он так не умел.
– Давай, Махотка, сейчас мы его сделаем.
– Ага. Как съездил?
Гаор невольно улыбнулся.
– Хорошо. Тормознули два раза, но это патрули, они всех тормозят.
– Вмазали?
– Обошлось.
– Ну и хорошо. Масло менять?
– Нет, ещё не надо. Легковушку забрали?
– Да, хозяин уехал. И вон… крокодила поставили.
Гаор посмотрел в указанном направлении. Длинный приземистый лимузин изысканно чёрного с металлическим блеском цвета и серебряным радиатором и впрямь чем-то походил на крокодила.
– Понятно. Кто его крокодилом назвал?
– А главный механик. Рыжий, а почему? Ты врал, помнишь, что крокодил – это зверь такой.
– Похож и бензина много жрёт. Неэкономная машина, для выпендрёжа.
Махотка понимающе кивнул.
К обеду они сделали трейлер. Гаор забросил инструменты в шкаф, и с первым звуком сигнала они выскочили из гаража и побежали на построение.
– Рыжий, крокодила будем делать? – спросил на бегу Махотка.
– Скажут, сделаем, – ответил Гаор.
Построение, рапорт, обыск – опять шевельнулась мысль: чего же боятся, что так обыскивают? – и вниз, к обеду.
Как всегда, суп, каша, кисель и хлеба вволю. Однообразие меню никогда не смущало Гаора, а в училище ему часто даже казалось, что все блюда вообще на один вкус. Главное – чтобы сытно было, чтоб никто у тебя не таскал и не отбирал еду, а вкусы разбирать… Сегодня в супе кроме овощей плавали и кусочки мяса, а каша была овсяная. Но и любой другой вариант он бы смолотил с не меньшим аппетитом. Как и остальные.
– Ребя, а завтрева-то…
– Ты сначала доживи.
– А чо?
– А то! Загад не бывает богат.
Гаор уже почти всё понимал, а зачастую и не обращал внимания, на каком языке с ним говорят. Пожалуй, да, только Ворон говорил на чистом языке, не вмешивая нашенских слов. Не знает или не хочет? Ну, его дело. Ведь, по сути, неплохой мужик, а причуды у каждого свои. Ворон же его не подкалывает из-за разминок и турника. Ну, так и ты будь человеком, не лезь в чужую душу, когда тебя не приглашают. Но неистребимое любопытство, желание узнать и понять упрямо толкало его к Ворону, и уже не столько даже узнать прошлое Ворона, как… нет, это тоже в прошлом, но за что Ворон дважды угодил под дегфед, о чём сам обмолвился, что видел и знает такое, по сравнению с чем фронт – детские игры на лужайке. Гаор вполне искренне, не рисуясь, считал, что ничего страшнее фронта быть не может, пока сортировка и торги, особенно сортировка, немного поколебали эту уверенность. Что же видел Ворон?
После обеда Гаору и впрямь велели заняться «крокодилом». Машина новенькая, по выражению Плешака «девка нетронутая», и его задача – подготовить её к работе. Убранство салона подсказало ему, что машина не для мужчины, скорее всего, это чей-то подарок какой-то шлюхе к празднику, и когда в гараж вдруг зашёл Сторрам и, осматривая машины, оказался рядом с лимузином, Гаор решил рискнуть. Он вынырнул из-под машины, вытянулся в уставную стойку и изобразил такую готовность выслушать приказание, что Сторрам сам ему сказал:
– Ну? В чём дело?
– Под какую руку управление делать, хозяин?
Сторрам оглядел его, застывшего рядом в похожей стойке Махотку, усмехнулся и приказал:
– Делай под женскую руку. Понял?
– Да, хозяин, – радостно гаркнул Гаор.
Хотя радоваться было особо нечему. Ему гораздо легче сделать под свою руку, под женскую – это лишняя работа. Но он угадал, сумел просчитать и не схлопотал за дерзость: начальству вопросов не задают, а ждут приказов – вбивали в них в училище. А с хозяином, понятно, ещё жёстче. Но обошлось.
– К ужину закончить.
– Да, хозяин, – снова гаркнул Гаор.
– Да, хозяин, – эхом повторил за ним Махотка.
Сторрам отошёл, и они взялись за работу.
– Рисковый ты, – шепнул ему Махотка, подавая затребованный ключ.
– Зато переделывать не придётся, – так же шёпотом ответил Гаор.
Махотка понимающе кивнул. В сам-деле, сделали бы не то, так и работа лишняя, и «горячих» бы запросто огребли. Рыжий – молодец всё-таки, сам рискнёт, а тех, кто с ним, прикроет. Замечали уже: где он старшим, так всё на себя берет, николи не подставит, и без дела не махается, а что сам Махотка от него вчера по затылку огрёб, так сам виноват, не то принёс.
К ужину они управились, но сдавать машину пришлось самому Сторраму. Тот сел за руль, послушал мотор, попробовал машину на ходу и в управлении. Мастерство, с которым Сторрам развернул «крокодила» в тесном пространстве гаража – все машины уже вернулись и стояли на местах – Гаору понравилось, но морду он, разумеется, держал каменную, изображая готовность принять любой исход. «Это командование на смотре психует, а солдату всё по хрену!» – тоже ещё училищная мудрость.
Сторрам вышел из машины и кивком подозвал его. Гаор подбежал уставной рысцой. Сзади тенью держался Махотка.
– Завтра общая уборка.
– Да, хозяин, – выдохнул Гаор.
Сторрам сел в «крокодила» и уехал, а они услышали трель звонка на ужин.
Ну, свезло, так свезло! Общая уборка – это мыть и убирать весь гараж, но это и то, что никуда его из гаража не дёрнут против хозяйского слова, а значит, когда шоферня уберётся, и останется один дежурный механик, и если будет тот, что со шрамом на щеке, то Махотку можно будет, улучив момент, посадить за руль и дать ему попробовать. Вставая в строй, Гаор посмотрел на Махотку и понял, что тот думает о том же. И потому после ужина он особо тщательно гонял Махотку по устройству автомобиля и порядку действий за рулём. Махотка так старался, что Ворон сжалился и отменил урок математики.
– Иди уж, а то сдохнешь.
– Не звони, а то сглазишь, – крикнул Гаор вслед убегающему в коридор Махотке.
Ворон негромко и коротко рассмеялся.
– Хочешь завтра за руль посадить?
– Если… – подмигнул ему Гаор, – если то, другое, третье, если всё удачно будет.
Его почему-то стала снова поднимать и захлёстывать та волна отчаянного веселья, которая и заставила его на Новый год кататься на перилах, а на весеннее равноденствие лезть на верхотуру, откуда навернуться насмерть было ещё проще. Правда, Кисы нет… и воспоминание о ярко-зелёных глазах и тихом, уже не обжигающем щёку шёпоте: «Рыженький, я боюсь», – сразу погасили всю радость.
Гаор встал и пошёл заниматься своим хозяйством. Проверять и зашивать швы на комбезе и рубашке, постирать на завтра трусы и майку – они сохнут быстро, а армейское он теперь не носит: жарко, и портянки Матуня ему дала полотняные, летние, их тоже простирать надо.
Его уже не спрашивали, почему он бабам ничего не даёт, а сам всё делает. Все помнили, как следила за его одеждой Киса, а теперь… понятно, что тоскует парень, а каждый по-своему тоску избывает. Сунулась было к нему по праву подруиньки Кисы Дубравка, так он её даже не шуганул, а посмотрел, ну, как на пустое место, и дальше пошёл. А Дубравку потом Мамушка пробрала, что кто ж так к мужику лезет, когда у того душа ещё болит.
– Вот отойдёт он, тогда и лезь.
– Так оно когда будет?! А ну, как продадут меня, али его, так я и не попробую с ним! – возмутилась Дубравка.
И тут же получила по затылку.
– А то тебе парней не хватат! Ишь разлакомилась! Мужик ей нужóн!
Словом, огребла Дубравка и от Мамушки, и от Матери, и от остальных женщин. Они Рыжего не трогают, не беспокоят – душа-то она долго болит, а тут малолетка так, понимашь, и норовит не в свой черёд пролезть!
К радостному удивлению Гаора, всё получилось у него как задумывалось. Шофёров не было вообще. Вернее, они из коротких рейсов приезжали, ставили свои машины и уходили. Свободные механики явно наскоро проверили, подготовили машины к выезду и умотались. И они вдвоём с Махоткой спокойно, без помех всё отмыли, вымыли пол, разобрали и протёрли стеллажи, даже дверцы у шофёрских шкафчиков, и дежурил тот самый механик, со шрамом. Он ни разу не попытался как-то подколоть Гаора, никогда не мешал Махотке бегать по гаражу в поисках нужного – Махотка каждое такое поручение использовал, чтоб заодно и у других кой-чего подсмотреть, а однажды, когда Гаор был в рейсе, позвал Махотку и заставил себе помогать, ругался, правда, но без рук. Выслушав тогда Махотку, Гаор кивнул, что, дескать, обошлось и ладно.
И сегодня обойдя вымытый гараж, дежурный механик уселся на стул в своём углу и углубился в газету с кроссвордом. Зная уже, что когда тот с кроссвордом, то ничего вокруг не замечает, Гаор подмигнул Махотке и указал на трейлер. Красный от предвкушаемого счастья, Махотка занял место за рулём. Гаор сел рядом.
– Пошёл.
– Ага, – выдохнул Махотка, включая мотор.
Шёпотом проговаривая заученные с голоса действия, Махотка прогрел мотор и стронул машину с места. Ворота были раскрыты настежь, и Гаор тихо, но жёстко скомандовал.
– Вперёд.
Механик на секунду поднял голову, проводив рассеянным взглядом выезжавшую в ворота машину, и снова углубился в кроссворд.
Как и рассчитывал Гаор, гаражный двор был пуст. У складского корпуса суета и беготня с тележками и контейнерами, а здесь тихо. И Махотка, судорожно сжимая руль сразу вспотевшими руками, смог выполнить все указания Гаора. Если внешняя охрана и наблюдала за гаражным двором, то никак это не проявила.
Увидев, что суета и беготня у складов стихают, Гаор распорядился.
– В гараж.
– Ага, – ответил Махотка шёпотом: от напряжения и переживаний у него сел голос.
Въехал Махотка вполне прилично, ни за что не задев. Высадив его, Гаор сам сел за руль и развернул трейлер на нужное место. Крутиться на гаражном пятачке Махотке ещё рано: заденет соседние – обоим задницы до костей вспорют. Быстренько привели трейлер в порядок, будто ничего и не было, и с первыми звуками сигнала рванули к выходу.
– Рыжий!
Окрик механика застал их уже в дверях. Гаор сразу застыл на месте, выпихивая Махотку наружу. Звали-то его, пусть пацан улепётывает. Но Махотка вывернулся и встал за ним. Механик сам подошёл к ним, оглядел и покачал головой.
– Дурак ты, Рыжий.
Гаор счёл нужным промолчать, но ни согласия, ни тем более возражений от него и не требовалось.
– Выучишь ты дикаря этого, так его ж и оставят, а тебя продадут на хрен. – Механик усмехнулся, разглядывая застывших перед ним рабов, и повторил: – Дурак ты, забыл, что ли? Не делай добра, не получишь зла.
Вот аггел, сигнал заливается, там построение, а этому дураку философствовать приспичило. Никогда раньше он и не заговаривал с ними, а сегодня надо же…
– Ладно, валите, волосатики.
– Да, господин механик, – гаркнул Гаор, срываясь с места как по тревоге.
На построение они успели в последнее мгновение. Обычно, пока они бежали на построение и даже в строю, Махотка быстро выспрашивал у Гаора об услышанном в гараже, но сегодня парень молчал вмёртвую. Правда, Гаор не обратил на это внимания.
