Татьяна Филатова
Живи
Меня не любили. Меня уничтожали. И я наконец-то решила положить этому конец.
Мне позвонил завуч из школы, где учились мои дети, и предложила одно место для дочери в зимнем лагере: список уже был укомплектован, и дети организованно отвезены, но одного мальчика вернули обратно по состоянию здоровья. Условие было одно: за один день я собираю необходимые документы и отвожу дочь сама на территорию лагеря. Я поняла, что это был мой шанс: с одним ребенком уйти от человека, которого я боюсь больше всего в своей жизни, проще, чем с двумя.
Я отвезла дочь в лагерь и стала строить план. Квартира была приобретена до брака, юридически муж не имел к ней никакого отношения. Сын тогда ходил во второй класс. Пока муж был на работе, а сын в школе, я перевезла часть необходимых вещей в квартиру своего дедушки, забрала сына из школы и отвезла его туда же. Мужу я написала сообщение, где сказала, что не вернусь в квартиру, пока он не съедет с нее окончательно. Как и прежде, его гнев менялся на милость через день: то он признавался в любви, то угрожал расправой, если вдруг выяснится, что у меня кто-то есть. До сих пор не могу понять: неужели человек после всей той боли, какую причинил мне своими поступками, думает, что все те его действия не являются истинной и единственной причиной нашего развода? Забегу наперед, сказав, что после развода он несколько раз говорил детям о том, что их мама «загуляла» от него, обзывал детям меня шлюхой и проституткой (это они сами мне и рассказали). Смешно сказать, но я, наверное, была одной из самых верных жен мира сего по одной простой причине: я не приемлю измену в браке. У меня существуют свои моральные и этические принципы. У каждого свое мнение и отношение к этому, и я не хочу никого осуждать, но для меня брак (даже такой бракованный, какой был у нас) – это святость. И моя совесть осталась чистой.
Какое-то время он прожил один дома. Я торопила его, так как на этот раз мои намерения были серьезными. Я наконец-то осознала, что мне нет жизни рядом с этим человеком. Я не смогу развиваться, я не смогу радоваться жизни, я привыкла жить в страхе, я привыкла подстраиваться под его настроение, привыкла быть «гибкой», каждый раз пытаясь сгладить его раздражение. Я наконец осознала, что рядом с ним мне никогда не стать счастливой. А когда спустя два года я уже была без волос на голове и по всему телу, я поняла, что рядом с ним я бы не смогла справиться со своей болезнью: своей «поддержкой» он бы меня просто добил.
Мы с сыном прожили у дедушки около недели. Одним вечером муж пришел ко мне на работу, отдал ключи, не переступая порог, и ушел. Помню, как потом сидела в машине, ждала, чтобы она прогрелась, закрыв изнутри центральный замок: я боялась, что он подойдет откуда-то из темноты.
Мы вернулись с сыном. Было приятно снова оказаться дома, вместе с моими любимыми котиками. Но тут мне позвонил муж. Было уже темно, он шел с работы пешком. Всю дорогу он рассказывал мне, как сильно он нас любит, как хочет вернуть… Он решил в сотый раз проиграть старый, хорошо заученный сценарий. Я эту историю слышала уже десятки раз! Меня уже не проведешь! Но я не отключалась. И тут в трубке я услышала знакомый звук домофона: он вошел в наш подъезд. Я слышала, как он поднимается на пятый этаж. «Я стою под дверью на коленях», – сказал он. От страха у меня задрожало все тело. Сын тоже испугался. Помню, как просила его уйти. Он продолжал настаивать на своем: вполне спокойно и полюбовно. Но, когда спустя минуту он понял, что дверь я открывать не собираюсь, его голос изменился. Это был голос монстра. Сын слышал его и через мой телефон, и за нашей входной дверью. Он начал бить кулаками в дверь. То, что он не сможет ее выбить, я знала – дверь была очень крепкой. Он угрожал мне, обещал убить. Затем сказал, что сейчас сожжет мою машину. Я в страхе выбежала на балкон, под которым стояла машина. Нет, он не поджог ее. Затем он принялся снова запугивать меня тем, что покончит жизнь самоубийством: посыпалась куча смс с прощаниями. Были фразы типа этой: «Я всю жизнь жил по твоей указке, дай мне хоть раз принять собственное последнее решение…» Это мы тоже много раз проходили. Как я потом узнала со слов его матери, он правда что-то выпил, из-за чего потом очень долго и крепко спал. Я мысленно добавила это к списку его угроз, которые слушала все четырнадцать лет: спрыгнуть с крыши, вскрыть вены, сброситься в шахту и т.п.
После возвращения из лагеря дочку ожидала неожиданность: папа больше с нами не живет. Мой маленький котенок подвергалась травмированию от своего отца всю свою жизнь до того момента, но сейчас она грустила из-за того, что его нет рядом. Я прекрасно ее понимаю: если я, взрослый человек, не имеющий с ним кровного родства, так долго не могла исцелиться от той зависимости, как же тяжело ребенку лишиться отца, пусть его поступки и доставляли ей боль. Двадцать первый год стал очень сложным и переломным во многом для моей дочери. Многие травмы нанесла ей я сама, ошибочно думаю, что помогаю ей. Я не буду писать об этом, потому что это уже ее история, и я не имею права говорить о ней. Но я делаю и продолжу делать все, чтобы в будущем моя девочка смогла стать счастливым человеком.
Муж уволился с работы и собрался ехать в Москву. Последний раз мы встречались с ним накануне восьмого марта: он попрощался с детьми и со мной, пообещал нам, что сделает все, чтобы заслужить нашу любовь и вернуть семью. Он обещал купить для нас квартиру в Москве, зная, что я мечтаю об этом. (На самом же деле не прошло и месяца, как у него начались новые отношения с его нынешней женой, а именно – второго апреля. Ровно за день до моего дня рождения. Видно, что-то пошло не по плану).
Когда он уехал, я почувствовала свободу. Мне не верилось. Это напоминало историю со зверем, которого долго держали в клетке, а потом открыли ее, и животное не решается сразу выйти за ее пределы: делает медленные, неуверенные шаги, озираясь по сторонам и думая, а не накажут ли его за то, что он покидает свое место заточения.
Я подала на развод. Развели нас с третьего раза по причине неявки ответчика: бывший муж находился в Москве и, разумеется, ни разу не явился на заседание суда.
Лето того года выдалось очень контрастным: было как много замечательных моментов, так и немало ужасных. Одно событие породило раскол между мной и дочерью, который я все еще пытаюсь удалить. Я верю, что однажды все наладится, но работы предстоит еще много. Пока я есть у моих детей, я не опущу рук и приложу все усилия, чтобы они вошли во взрослую жизнь со здоровой психикой и проработанными травмами. (К сожалению, мои родственники не согласны с моими методами, пытаются изолировать детей, в частности – дочь, от моих действий, отрицая пользу от сотрудничества с детскими психологами, настраивая подростковое и без того ломаное сознание против мамы, но я не сдамся).
Я не искала новых отношений. Но я знала, что теперь меня не привлекают такие мужчины, каким был мой муж. Я смогла перенастроить свое либидо, я стала любить себя, я обрела спокойствие внутри. Всего, чего мне хотелось – это покоя и вокруг меня. И я видела человека, в котором был этот покой. Это был тот самый человек, к которому ревновал мой муж, обсуждая мой «стишок». Тогда это было глупо и беспочвенно с его стороны. Но потом я решила попробовать (спасибо мужу за идею).
Многие отнеслись к моему выбору несерьезно, осуждающе и с насмешкой. Но моя голова на месте, просто я стала смелее и перестала бояться. Я поняла, что нужно жить сегодняшним днем. И если твои действия противоречат общественному мнению, но не противоречат твоим желаниям, то – почему бы и нет? Я здраво оцениваю ситуацию, не строю иллюзий, но буду счастлива в этих отношениях столько, сколько нам позволят время и Бог. (Знаю, что многие скептически относятся к религии, но не я, особенно после всего того, что я прошла – прошла и осталась жива. И каждый из нас имеет право на свое мнение в этом вопросе).
Сейчас я замужем, и я счастлива в браке. В неравном и нестандартном браке. Мой нынешний муж намного младше меня, но это не остановило нас. Во многом ответственность лежала на мне, ведь я старше и опытнее в построении отношений (хотя опыт очень сомнительный). Но я рискнула и ни разу не пожалела.
Он был моим учеником, нас разделяла немалая цифра. Такие отношения принимает не каждое общество, особенно в маленьких провинциальных городах. Как поется в песне:
«Их город был мал,
Они слышали, как
На другой стороне
Мешают ложечкой чай».
Вступая в такие отношения (разумеется, бывший муж к тому времени уже жил в Москве), я понимала, что очень рисковала: получи я отказ, я, как минимум, опозорюсь. Но я решилась.
Мы столкнулись, что ожидаемо, с непониманием. Но, что странно: его семья приняла эту новость намного более лояльно, чем моя. Я была уверена, что его родные будут против: молодой парень со взрослой женщиной-разведенкой, у которой к тому же еще и прицеп в виде двух детей. Но они поддержали его, возможно, думая, что мы поиграем в любовь и разбежимся. Мои же родственники относились к нам с какой-то насмешкой. Негатив с их стороны присутствует и сейчас. Я отшучивалась, называя себя Аллой Борисовной. Мы прятались от людей. Мы скрывали это на работе, где он учился у меня, как быть тренером, иногда подменяя меня.
Моя дочь, травмированная неправильной любовью своего отца, получила новую травму – МОЛОДОЙ человек мамы. Я знала, что не должна жертвовать своим счастьем из-за ее ревности, что я имею право на свою личную жизнь, имею право на то, чтобы быть счастливой, но наши отношения для нее стали ударом. Были моменты, когда она проявляла лояльность, но этот вопрос для нас еще не закрыт и не доработан. Сын же напротив: тянется к молодому отчиму, и тот факт, что отчим именно Молодой, наоборот сгладил все границы и препятствия в их общении. Еще на начальном этапе знакомства, сын сказал фразу: «Он лучше папы». Я никогда не говорила подобного, не настраивала своих детей против отца, они видели и знают все сами. Когда мы развелись, дочери было двенадцать с половиной лет, а сыну – почти девять. Они все помнят. Возможно, мою дочку как раз и задевает тот факт, что «Он лучше папы», ведь папа для нее – это априори любовь, но любовь болезненная… И ее детское либидо заточено под жестоких агрессоров. Я не запрещаю детям общаться с родным папой. И они общаются. Это их отец. Я не буду говорить за детей: повторюсь, это их личные истории, и я не имею права их раскрывать.
Но я почувствовала себя счастливой. Мы прекрасно понимаем, что наши отношения могут не продлиться вечность, и мы уж точно не умрем от старости в один день. Но наш бонус – это спорт: благодаря тренировкам и здоровому образу жизни я выгляжу моложе, а он же наоборот – старше. И мы решили жить, пока живем. Решили наслаждаться тем временем, какое у нас есть. А проблемы решать по мере их поступления.
Глава 8
Москва
Моя мама не единожды писала заявление в отдел по защите детей, где она сообщала, что детей «систематически избивают». Она добивалась лишения меня родительских прав. Меня вызывали на комиссию, общались со мной, понимая, что я являюсь нормальной матерью, которую не за что лишать прав. Мама говорила нашим общим знакомым примерно следующее: «Пусть их заберут в детдом. Насовсем не заберут, а она (я) пусть понервничает».
Я знала о психологических проблемах своих детей, которые у них появились из-за нанесенных им мной и бывшим мужем травм. Я знала, что в то время на территории ДНР вряд ли нашлись бы специалисты, способные им помочь. Я решила со временем переехать в Москву, где у меня появился бы шанс для реализации своего внутреннего потенциала (творческого и спортивного), а также наконец-то появится возможность излечить травмы детей, чтобы во взрослой жизни они были счастливыми людьми и не повторяли ошибок, которые совершили их родители.
Моя мама любила меня позорить. Когда мне было лет четырнадцать, она собрала мое грязное нижнее белье, чтобы отнести его в больницу и показать моей подруге, работающей там медсестрой. Таким образом она хотела меня пристыдить и вынудить чаще стирать свои вещи (стиральной машины у нас тогда не было). Когда мне уже было 30+ лет, она приходила ко мне на работу, чтобы что-то высказать, выяснить отношения, напомнить мне, что я дура (всегда), плохая мать и еще много кто. Разумеется, иногда были и хорошие периоды, но они длились недолго. Любое событие могло стать катализатором к маминой вспышке. Особый пунктик в ее арсенале придирок ко мне – это здоровье мое или детей: болею я – я виновата (что-то было неправильным в моем образе жизни), болеют мои дети – я виновата (плохо одеваю, не тем кормлю и пр.), болеет она – ну что ж, у нее слабое здоровье, плохой иммунитет и вообще: «Ну что ты сравниваешь!»
Однажды она буквально украла мою дочь: та была в пятом классе, пришла к бабушке после уроков, где решила пожаловаться на маму. В итоге моя мать не отдала мне ребенка, когда я приехала за ней. Она, прикрыв ее собой, кричала на меня всякие гадости и выгоняла меня. Дочь стояла за ее спиной, улыбаясь. Не впервые мои родные торжествуют, пытаясь лишить меня самого великого дара для женщины – материнства. Такое чувство, что мои мама и бабушка (о бабушке позже) не наигрались в дочки-матери, не реализовались, как мамы, и постоянно хотят отобрать у меня дочь, настраивая ее против меня и унижая меня при ней. Так и хочется сказать: заведи себе собачку! (Замечу, что на сына они так не покушались – с мальчиком, видимо, играть в дочки-матери сложнее). Тогда моя дочка ходила целую неделю в школу от бабушки в ее вещах, имея всего один комплект учебных принадлежностей: за тот день, с которого она стала жить у бабушки. Я сотрудничала со школой, и не без помощи моего одноклассника, который работал в полиции, я смогла забрать дочку из школы. Как вор. Собственную дочь…
Моя мама полностью претендовала на мою жизнь. Личных границ не было. Она приходила ко мне домой, проверяла, что у меня в холодильнике, чем я кормлю детей. Проверяла, в каких вещах они ходят. Я прекратила это. Когда же она стала понимать, что контроль надо мною утрачен навсегда, она полностью принялась за моих детей. Чуть позже дочка «добровольно» помогала бабушке на ее огороде, хотя желания этого делать у нее не было никакого. Матери не удалось заставить меня: она часто мне говорила о том, что «сил качать жопу и таскать тяжести в спортзале у меня хватает, а помочь матери – нет». Я ей отвечала так: «Я распределяю свои силы и свое время на то, что для меня необходимо и важно: работа (она же спорт), семья, другие мои дела и обязанности. Если бы я хотела, я бы внесла в этот список огород. Но я не хочу, соответственно сил и времени на это не выделяю. И ты не берись, если не хватает на это сил». Но моя мама стала манипулировать внучкой. Она говорила, что та обязана помогать бабушке, и моя дочка из-за навязанного чувства долга таскала на огороде баклажки с водой. Ей было стыдно за то, что она не хочет помогать бабушке. Тогда же бабушка сказала ей, что она обязательно должна родить в двадцать лет. Кому моя дочь это должна – я так и не поняла.
Мне это все порядком надоело. Выйдя из страшной и затяжной зависимости в отношениях с бывшим мужем, мне хотелось свободы. Мне хотелось самой стоять у руля своей жизни. Но я не могла полностью расправить крылья, потому что моя мама пыталась всячески этого не допустить. Я могла бы пережить то, что она задевала меня, но она хотела плотно взяться за контроль над моими детьми. В конкуренцию с ней вступила моя бабушка (мама мамы, да, это у них семейное), которая живет в Москве. Тогда она так просто говорила о моей дочери, как будто это какая-то книжка, которую можно взять почитать: «Отдай мне ее в Москву».
Я стала плохой для всех. Я стала не такой, потому что мыслила иначе, потому что читала психологов и хотела внести коррективы в наши семейные устои и привычки. Я стала неудобной. До сих пор мои родственники обвиняют меня в том, что я неправильно веду себя с детьми. Особенно их раздражает тот факт, что я постоянно обращаюсь за помощью к детским психологам и стараюсь действовать по их предписаниям (напомню, сама я не психолог). Мои родные считают, что это только вредит детям (ведь если признать, что от работы с психологом есть толк и при этом поддержать меня в этом направлении, то придется признать мою правоту, а это уже идет вразрез с их целью – контроль над нами).
Но вернусь к осени 2021 года. Дочь пошла в седьмой класс, сын – в третий. Моя подруга раньше говорила мне, что я уже выросла из нашего городка. Той осенью я вспоминала ее слова, когда решалась на переезд в Москву. Переехав, я хотела добиться нескольких целей, две из которых: это продвижение на творческом поприще и разрешение психологических проблем детей. Наконец-то я лишилась якоря в лице бывшего мужа, ведь при семейной жизни его все устраивало, и он и слышать не хотел о переезде. Сперва я нацелилась на лето 2022 года, но очень быстро мои планы переехали на зимние каникулы детей 2021/22. Однако уже в октябре 2021 года, когда детей отправили на дистанционное обучение, я поняла, что нет никакого смысла затягивать реализацию задуманного.
Я старалась ограничивать общение детей с моей мамой, потому что уже тогда моя дочь испытывала смешанные чувства после общения с бабушкой: вроде бы это – близкий человек, но почему-то рядом с ним ты постоянно чувствуешь себя какой-то не такой, да к тому же еще и во всем виноватой. Мама написала мне смс, передаю его текст дословно: «Сука конченая. Умру, к гробу не подходи, службы похоронят».
Тогда я поняла для себя окончательно, и мне ни коем образом не стыдно за мой выбор: я навсегда разрываю всякие отношения с мамой, потому что от общения с этим человеком, хотя он и является мне самым близким и родным, мне очень и очень плохо.
Я решила, что уезжаю семнадцатого октября. На работе своим клиенткам я сказала, что еду в Москву с детьми на время дистанционки. Шефство над ними я передала своему на то время молодому человеку, ныне – мужу. Дату моего отъезда знал очень узкий круг лиц: мой дедушка по маме, моя бабушка по папе и несколько близких подруг (по совместительству моих клиенток). Детям я озвучила свои планы, но не озвучила дату, чтобы об этом не прознала моя мама. Я боялась, что она сделает все, лишь бы мы не уехали. Дома мы договорились, что сперва я поеду с детьми одна, хотя бы по той простой причине, что все вместе мы не поместимся в одной машине: мы забирали с собой много личных вещей, к тому же у меня жило три моих любимых котика: Няша, Серый и Мася. Я не могла их оставить, хотя многие предлагали мне так сделать – это было бы предательством. Было решено, что мой молодой человек будет жить какое-то время в моей квартире с котами, пока я не приеду, чтобы забрать его и котов, а также распродать весь имеющийся в моем спортзале инвентарь.
За неделю до запланированного отъезда я позвонила отцу. К тому времени мы с ним несколько раз пытались наладить отношения, но безуспешно: он постоянно куда-то пропадал с моих радаров. Однако мне нужна была помощь. Я озвучила свою просьбу: приютить дней на пять детей и разрешить поставить у него во дворе машину, так как он живет в частном секторе в городе Подольске (полчаса езды от Москвы). Я сказала ему, что сама у них не задержусь, ведь планирую за эти пять дней найти съемную квартиру и работу. Отец ответил мне, что подумает. Он перезвонил вечером. Перезвонил, чтобы сказать, что отказывает мне. Он пытался что-то объяснить, говоря мне о том, что это не только его дом, и принимать подобные решения один он не может. Для меня это были лишь слова. Он опять со мной поступил так же, как и раньше.
Помню, как ревела в тот вечер, сидя в ванной. Помню, как мне было больно и обидно. Возможно, он не был уверен в моей решительности, и боялся, что вместо пяти дней, мы застрянем у них на год. Но даже если так. Людей с Донбасса на протяжении с 2014 года принимали люди из различных уголков России, причем часто на безвозмездной основе. А здесь: родная дочь и пока что единственные внуки. Сложно передать словами всю ту боль, которая сжимала меня в тот день. Да и много раз после того. Помню, что тогда я написала статус на своей странице ВК: «Всегда и во всем рассчитывай только на себя».
Мои голубые мечты об относительно легком переезде рухнули. Но отступать я не собиралась. Мы стали изучать объявления о сдаче квартиры. Я рассматривала только юг Москвы по двум причинам: во-первых я боялась ехать через всю Москву к ее северу или другим сторонам (признаюсь, преодолеть 1300 километров преимущественно трассы М4 мне не было так страшно, как впервые покорить МКАД), а во-вторых: я все равно подсознательно хотела жить ближе к отцу (так и вышло – ехать от нас до его дома на машине – не больше пятнадцати минут).
Подходящая квартира нашлась. Было непросто доказать арендодателям, что мы – адекватные и платежеспособные жильцы, когда мы находились на таком расстоянии от них. Но я старалась. Мы условились, что хозяин квартиры встретит меня с детьми по назначенному адресу 18 октября в 18.00.
Было страшно.
Я написала письмо матери и оставила его у деда. Помню, что закончила его словами: «Я тебя люблю» – те слова, которые я ни разу от нее не слышала, а если и слышала, то это было в детском возрасте, и я уже не помню этого. Я люблю ее и сейчас, но я принимаю тот факт, что она – ну вот такая! И другой она не станет.
Утром 17 октября, загрузив полную машину, всплакнув, обняв своего молодого человека, с грустью и тоской посмотрев на свою квартиру, я села за руль и поехала…
За спиной о моем отъезде говорили разное, кто-то даже через время спрашивал меня лично. Кто-то говорил, что я уехала к отцу, кто-то – что к бабушке, а особые фантазеры даже разносили слух, что я уехала к бывшему мужу. Ох уж этот маленький город! Но все это было лишь сплетнями. Я же ехала совсем одна с детьми – в неизвестность.
Ночь мы провели в отеле где-то под Воронежем, а 18 октября приехали на назначенное место как раз к 18.00. Хозяин квартиры опоздал, чем немало меня напугал: было холодно, голодно и очень устало. Но мы дождались его, и наконец-то смогли отдохнуть.
Так начиналась новая жизнь в Москве: как и у многих, она была полна надежд, которые рушились, как карточный домик.
Новый 2022 год мы встречали уже в полном, обновленном составе. Я знала, что будет сложно, но не волновалась, ведь моя профессия – фитнес тренер – была востребованной. Я без труда нашла работу в одном из фитнес клубов, и постепенно перестраивалась на работу тренера в Москве.
В феврале того года я разорвала отношения еще и со своей бабушкой. Мне очень горько из-за этого, но было не легче, когда она кричала на меня при моих детях, которые еще при жизни с отцом уяснили: мама – не авторитет, на нее можно кричать, ее можно даже бить. Бабушка прогоняла меня от моих же детей, крича: «Уйди, без тебя разберемся». Я уже знала, что такое личные границы, и отчаянно отстаивала их, за что сталкивалась с криками и претензиями: «Ну я же для вас стараюсь!». Я очень люблю свою бабулю, я благодарна ей за все, что она сделала для меня, но я увезла детей от их прошлого окружения именно для того, чтобы окружить их новым мировоззрением, помочь им увидеть иной жизненный уклад, где их маму любят и ценят, где их мама – Человек, на которого не кричат, с которым считаются и которого уважают. Где они научатся выстраивать свои границы и уважать чужие, где нет места агрессии и крикам.
Не вышло.
Однако я не теряла веры. Я знала, что у меня все получится, нужно только время. Я верила, что смогу помочь своим детям, а также смогу добиться новых высот в творчестве и в спорте.
Да, нужно всего-то – время. Я всегда говорила, что время для меня – это самая ценная валюта. Я не знала, что по меркам этой валюты, я была практически банкротом. Я не знала, что у меня рак.
