Таня Лаева
Т9
Глава 23. Чемодан
Настя.
Позади скрипит железная ржавая дверь, и я делаю еще один шаг к полету с девятого этажа.
– Не. Подходите. Ко. Мне.
Мужчины замирают и одновременно поднимают руки, будто я угрожаю их жизни, а не своей.
– Не дури, Насть, слезай оттуда! – Вечный делает совершенно неуместный сейчас шаг, и я прыгаю.
Они оба вскрикивают, а я ведь всего-навсего подпрыгнула на одном месте.
Ссыкунишки!
Алешка молчит и с ужасом наблюдает за каждым моим движением, Серега седеет на глазах, а меня пошатывает на легком ветру.
– Уходите оба! – приказываю двум оцепеневшим статуям, – Или отскребать будете меня от тех оранжевых жигулей!
Показываю пальцем на машину под окном, а они стоят как вкопанные, даже не дышат. Я стараюсь не смотреть на Быкова, больше всего на свете боюсь передумать. Его телячий взгляд медленно меня убивает, пытается убедить остановиться, вернуться, и я выкрикиваю именно ему.
– ВОН!!!
Я все решила. Другого выхода у меня нет.
Сижу, болтаю ножками, читаю про себя эту мантру, а внизу собираются пожарные, скорая и полиция. Мне вообще не интересно, что там происходит, я слежу лишь за одним человеком, который сидит на поребрике в солнечных очках, и я никак не могу понять, куда он смотрит. Я больше не вижу его карих глаз, и он такой крохотный с моей высоты.
Без него мои крылья сломаны, и если я сейчас сорвусь, то уже не выживу…
Чувствую, как теряю сознание, как земля уходит из-под ног.
– НАСТЯ!
Раздается снизу, и я успеваю схватиться за край парапета. Быков уже на ногах, готовый ловить меня, а я даже отсюда слышу, как сильно бьется его сердце.
Он снова и снова спасает меня. Но рано или поздно мы не успеем друг к другу.
В толпу скопившихся зевак ворвался наглухо тонированный гелик. Калашников вылетел из авто еще на ходу и помчался в открытый подъезд отговаривать меня от прыжка. Но все это я видела вскользь, ибо просто не могла оторвать глаз от теленка за непроницаемым черным стеклом.
Моих ребер коснулись ледяные ладони, и человек, которому я написала смс: «Забери меня с крыши девятиэтажки», рванул меня за подмышки к себе.
Мой серенький и невзрачный, совершенно обыкновенный Стас. Ты-таки дождался меня.
Он обнял мое лицо и настойчиво поцеловал в разбитые губы. Я знала, что Леша смотрит, поэтому отдалась поцелую прямо у него на глазах, ставя точку в наших недо-отношениях.
– Стас… я… – стыдливо прячусь от него.
Он такой аккуратный, вышколенный, идеально подстриженный, приятно пахнущий. Черный бадлон в сочетании с серым пальто и синими джинсами добавляет его образу простой бережности… нет, не ко всему, к чему он прикасается… бережности ко мне. Он всегда выражает свои эмоции ровно так, как это нужно прямо сейчас.
– Ничего не говори, я все улажу, – обнимает меня и провожает в нужном направлении.
Амбалы Калашникова разгоняли любопытных ротозеев в пижамах и с домашними животными.
– Ментов и скорую оставьте, – скомандовал авторитет, когда мы спустились.
В такие мгновения мне всегда было безумно страшно, потому что Стас буквально увеличивался в размерах, его голос становился похожим на острое смертоносное лезвие, а его ярость не имела границ. И вовремя не среагировавшие на предупреждение люди еще не раз пожалеют о том, что они не покинули этот порочный круг.
Дурацкие очки. Так хочу посмотреть на него в последний раз.
Калаш открывает багажник, и сам, своими собственными руками вышвыривает оттуда Андреева, по пути надевая что-то блестящее.
– Что за хуйня?!!! – Вечный распушивается, тут же получает по роже кастетом и падает на колени.
Слышу характерный хруст, и белоснежная рубашка окрашивается темно-бордовым компотом.
– ТЫ ЗАГЛЯДЫВАЛ НА ЗАДНЕЕ СИДЕНИЕ СВОЕГО МЕРИНА?! ИЛИ ПОСЛЕДНИЕ МОЗГИ ПРОБУХАЛ? – Стас орет и подводит за шкирку Мишаню со скованными за спиной руками, опускает его на колени перед другом.
Амбалы стоят. Они знают своего босса ровно так же, как и я. Мы втроем переглянулись и затаили дыхание. Оставшиеся полторы калеки местных начали пятиться заторможенными крабами, убирая клешни с телефонами и удаляя видеозаписи с них, стирая из их и из своей памяти все то, что произошло до и после.
– Смотри, мы выловили твою шестерку в аэропорту с чемоданом денег. СМОТРИ НА НЕГО! – рявкнул так, что я подпрыгнула уже на земле, – А теперь на Настю посмотри, сука!
Вечный поднимается и по пути разглядывает четыре ровных еще кровоточащих полосы на щеке и мои сломанные ногти; свежие глубокие укусы на голых мужских руках и мою порванную губу.
Стас протягивает руку и щелкает пальцами. Через тридцать секунд он стреляет Мише между ног и наводит оружие на Сережу, выстреливая без пули.
– Оформляйте, – указание службам, и Калашников ведет меня к автомобилю, бросая Серому напоследок, – В следующий раз будет между глаз. С женой своей разбирайся сам. Вот ЭТО, указывает на меня, – ЕЕ рук дело!
Он пинает кейс и бабки разлетаются, пачкаясь в красный. Я усмехаюсь и следую туда, где мне самое место. Мое запястье перехватывает бесстрашный бычок, и я вижу, как блестят его влажные щеки.
– Куда ты?
На парня направляются два дула, но Стас дает команду их убрать.
– Поговори с ним, – тихонечко советует мой покровитель, а на заднем плане верещит и плачет Андреев с простреленным членом, пока его грузят в карету скорой помощи.
Кортеж с мигалками отъезжает. Я вырываю руку и испытываю невыносимую физическую и душевную боль, ибо Алешенька снимает очки, а за ними я вижу красные белки и непроглядную черную ночь.
– Это ТЫ во всем виноват! – вдох… выдох, – ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – выкрикиваю в сердцах и убиваю нас окончательно.
За Быковым стоит и скалится невероятно удовлетворенный Вечный с расквашенным носом. Он громко злорадно хохочет, прыгает в машину и со свистом взлетает в неизвестном направлении.
Больше я его не увижу.
Лешины руки опустились вдоль тела, очки упали на залитый кровью асфальт. В его груди, как и в моей образовалась огромная черная дыра, поглощающая тот воздух, что скопился во время нашей беспечной и скоротечной влюбленности.
Вдох… выдох…
– Не делай этого, Настя, – говорит он мне вслед и уже не видит, как я плачу.
Зато видит Стас, который закрывает меня своим телом и снова становится маленьким и обыкновенным.
– Все будет хорошо… все будет хорошо…
Я кладу ладони на его колени, а на ладони кладу свою голову на бочок.
– Я опять потеряла твою зажигалку, – шмыгаю носом, пока Стас гладит меня по волосам.
– Сегодня же у тебя будет точная копия… поспи, пожалуйста.
Мы тихо трогаемся, и под негромкий разговор ребят я проваливаюсь во тьму.
Глава 24. Новая жизнь
В больнице переполох, Веру Павловну с трудом сдерживают двое широкоплечих коренастых секьюрити одинаковых с лица. И все это потому, что некий Станислав Калашников идет по палате реанимации мимо людей на грани жизни и смерти. Он замедляется у кровати Маргариты Лебедевой, которая лениво поворачивает к нему слегка спавшее от отеков лицо.
– Слушай сюда внимательно, жертва аборта, – опасный мужчина в деловом костюме говорит тихо, но угрожающе, – Я скажу только один раз.
– Ты ваще кто такой? – вещает оставшимися зубами пациентка, от которой за долгое, очень долгое время не пахнет перегаром и немытым гниющим заживо телом.
Посетитель, недолго думая, прихватывает горло женщины, призывая быть внимательной. А когда человек трезвый, он все-таки побаивается смерти.
– Хлебало завали, хронь! Твоя дочь спасла тебя от неминуемой кончины в своем собственном ссанье. Хочешь, скажу зачем? Хочешь?
Рита еле-еле моргнула, ибо ее глазные яблоки были на грани разрыва.
– Думаешь, чтобы в глаза тебе посмотреть после всего того, что ты натворила своими корявыми руками с черными ногтями?
Она помотала головой. Стас продолжил, с трудом сдерживая невольно сжимающиеся тиски на хрустящих хрящах.
– Она тебе второй шанс дала, тварь. И заплатила за это слишком дорогую цену. Ты понимаешь?
Утвердительный кивок.
– Ни хера ты не понимаешь.
Пальцы Калаша сомкнулись на челюсти, пропуская струйку кислорода к синеющей женщине.
– Я вызываю вертолет, и тебя перевозят в лучшую клинику. Там отмывают все твое дерьмо, вшивают тебе торпеду. Ты проходишь курсы реабилитации для конченных представителей твоего ублюдского подвида, и ТЫ становишься той матерью, которой ты, мразота, никогда не была, и которую заслуживает Настя! Если ты, конечно, одупляешь, о ком идет речь.
С каждым новым произнесенным словом Маргарита зачем-то кивала, а может за нее это делал Стас.
– Остаток своей никчемной жизни ты проведешь, как человек, – авторитет разжал хватку и указал пальцем ей между глаз, – Но, если ты, шкура, нарушишь свое слово, ты умрешь такой смертью, что даже на том свете будешь причислена к великомученикам, и все будут знать тебя и кланяться твоей фотографии на доске почета за пытки, что вынесет твое хлипкое тельце. Ад, в который ты попадешь несмотря ни на что, даже если встанешь на путь истинный, покажется тебе облегчением и курортом. И даже там я найду тебя. Понятно?
– Да, – робко просипела никчемная мать, которой предстоял долгий и кропотливый процесс по воскрешению.
– Что ж, Маргарита, – преобразился Калашников, превращаясь в истинного джентльмена, – Я знал, что мы найдем общий язык. Очень рад знакомству. Ваша дочь удивительная и прекрасная девушка, и она не должна знать об этом разговоре.
Уже в дверях он вежливо бросил.
– Выздоравливайте и берегите себя.
*****************************
Настя.
Я проснулась у Тоши дома. Я никогда не видела его таким убитым. Чувство вины уничтожало его, грызло его кости и мягкие ткани изнутри словно гангрена.
– Мне так жаль, гуська…
Во всяком случае, мне показалось так поначалу… Антон обрабатывал мою нижнюю губу, а из него лился бесконтрольный словесной понос о том, какая Домнин скотина, как он щемит свою женушку и шантажирует ее детьми.
Ох, мальчик мой, вилочку бы тебе дать, а то с ушей уже валится.
Что-то говорить или комментировать было бесполезно, поэтому я просто выслушала своего ослепшего несчастного брата, которому было до пизды до всего, кроме Нинки.
– Я в мастерскую.
Я уехала от него в тот же день. Сменила телефон. Выставила квартиру на продажу. Закрыла офис и уволила Ярика с нехилым выходным пособием.
Не хватало, чтобы еще и у него были проблемы из-за меня, или он сдал мое новое местоположение и контакты. Мне нужно залечь на дно.
В своей уютной коморке, в которой пахло металлической стружкой и бесконечным вдохновением, я поселилась на две недели пока не закончила тот самый изумительный шедевр, на который меня сподвигли никогда ранее не испытываемые чувства.
На нашла свое исцеление в творчестве. Стас привозил мне еду, зализывал мои раны, привозил докторов и один раз даже психолога, просто сидел и часами смотрел за моей работой, иногда засыпая на спинке стула на сложенных на ней руках.
– Как ты назовешь коллекцию в этот раз? – он смотрел на тончайшее плетение на искусственном пальце, похожее на кольчугу, украшенное крохотными изумрудами и бриллиантовой крошкой.
– Т9.
– Какое странное название, – мужчина раскрыл объятия на промятом диване, где мы ютились и болтали всю ночь на пролет.
– Ты очень хороший, – говорю невпопад, когда падаю в самые крепкие на свете руки.
– Звучит, как угроза, – Стас смеется и стискивает меня, глубоко вдыхая запах моих запачканных волос.
– Мне нужно лишь время… пожалуйста.
– Я слишком долго ждал, чтобы сейчас все испортить, родная.
Я подняла наверняка чумазое лицо навстречу зеленым добрым глазам и получила поцелуй в шмыгающий нос.
– Простыла?
– Нет, нос заложен, но я чувствую все посторонние запахи, и они меня раздражают… спать хочу невыносимо… давай сегодня к тебе поедем?
Калашников выпрямился и неоднозначно заглянул мне прямо в душу, а я тут же ощутила легкую тошноту и головокружение.
– Настюш, по ходу ты с сегодняшнего дня навсегда ко мне переезжаешь.
*****************************
Алешка.
Две недели прошли словно в тумане. Я не жил, просто существовал. Не было ни одного дня, чтобы я не думал о ней. Не было ни одной ночи, чтобы я уснул не от изнеможения. И каждый час я подскакивал и искал ее в своей постели, тщетно хватая лишь воздух.
На работе я ни с кем не общался, даже не здоровался, держался особняком. Трубку от матери не брал. Я не помню, ел ли я, пил ли я. Я превратился в бездушного робота или куклу, у которого включили автопилот.
Нервы, паршивая еда из столовки сделали свое дело, и меня снова скрутило, как никогда прежде. Сода не помогла, а только усугубила ситуацию. Желудок словно вспарывали изнутри снова и снова и проливали на его рваные стенки серную кислоту.
Как же хочется пить… как же холодно…
Я был на грани потери сознания или приступа. Я не знаю. Рвота боролась с выворачиванием наизнанку моих кишков. Меня заколотило и бросило в пот, согнуло в три погибели.
Где мой телефон… ЧЕРТ!
Комната плывет, и я почти ползу к выходу из квартиры за помощью. Дотягиваюсь до внутреннего замка и открываю его.
– Леший, ты чего?
Открываю глаза, а надо мной брат с ошалелыми глазами, он поворачивает меня на бок и меня рвет и колбасит.
– Леха! Лех!
*****************************
У меня нашли язву желудка, и, как я понял, Рома, можно сказать, спас мне жизнь. Он пришел, чтобы поделиться со мной подозрениями о Нинкиной измене с вполне конкретным человеком. Но рассказал он мне об этом по пути в больницу. Я загибался на заднем сидении, а Домнин жаловался на жизнь.
Как сказала бы одна моя знакомая, кого ебет чужое горе…
К счастью, я попал в Верину смену. По блату оказавшись в одиночной палате, правда снова на больничной койке, я, кажется, начал догадываться о мотивах Насти.
– Ничего-ничего… подлатаем тебя и будешь, как новенький, – хлопотала с капельницей моя любимая медсестра.
– Мне никто не звонил?
– Звонил друг твой и какая-то девушка, крайне обеспокоенная твоим состоянием. А голос-то какой приятный… – мечтательно произнесла женщина в косынке.
Сердце забилось, как сумасшедшее, и я едва не подлетел к потолку.
– Она приходила сегодня, может быть, даже еще и не ушла. Вот только вот спрашивала. А я ж не знала, что ты так быстро очнешься, – тараторила Вера Пална, – Хочешь позову, если она здесь?
– Конечно! Пожалуйста!
Когда по трубочке побежали маленькие капельки, которые медсестры ласково называли паровозиками, она наконец-то ушла, а я не знал то ли мне сесть, то ли мне лечь на бок. С иглой в руке вариантов поз для встречи было маловато.
Дверь тихонько скрипнула, и я услышал крохотные шаркающие шажки.
Это не она… какой же я дурак. Ну где она, и где приятный голос? Видимо, там же где и обеспокоенность обо мне…
В палату вошла Анька, точнее сначала вошел контейнер с голубцами, а потом она.
– Как ты, Леша? – спросила едва ли не плачущая блондинка, а я откинулся на подушки, не проявляя никакого интереса ни ней, ни к блюду за стеклянными стенками.
И, кажется, она поняла это и перешла сразу к делу.
– Леш, ты мне очень нравишься. Я знаю, что ты ждал другую, но, поверь, я тоже смогу сделать тебя счастливым.
Ее слова не отзывались во мне, не находили ни единого отклика.
– Мне не нужна таблетка, Аня. Уходи.
И только в тот момент я пожалел, что дал ей надежду, когда позвал ее с собой на тот прием.
– Леш, у меня есть шанс? Я буду кем угодно для тебя.
Эхом мои же слова отозвались где-то между лопаток.
Ведь я говорил тоже самое Насте.
Я посмотрел на хрупкую скромную девушку. Такую симпатичную и кроткую.
Просто она тебе очень подходит, друг. Но… но… но…
– Прости, Аня, но я не готов, и никогда не буду.
Девушка понимающе кивнула и завернула голубцы обратно в пакет.
– Только можно я попрошу тебя об одной вещи.
– Разумеется, – ее покорность сменилась холодностью, ну а мне было наплевать.
– Привези мне заявление на увольнение.
Глава 25. Последний штрих
Алешка.
Каждый раз под закрытыми веками я вижу ее чистые, как лед, глубокие, как океан, голубые глаза.
Моя вечная боль… моя больная любовь… моя любимая вечность…
Четыре месяца прошло с момента нашей последней встречи. Я искал ее каждый день, но Настя подчистила все свои хвосты и очень надежно спрятала себя от меня и свои чувства от себя. Единственное, что мне удалось выведать через Нинку, что она переехала в Москву, даже не простившись с братом.
Рома, конечно же, быстро прикрыл лавочку для безработной жены, чьи родители сейчас переживают не лучшее время в своем бизнесе. После того случая мы сблизились с братом, и я, наконец, принял предложение отчима войти в круг и стать частью семейной династии. Гена любил громкие слова и помпезные названия, в этом был весь он, хотя великих дел он не совершал.
Хватило меня ненадолго, потому что я привык работать руками больше, чем головой.
Тем более, политика… ну, это, как бы, совсем не мое.
Я устроился в порт докером.
Помните песенку: «Мы пришли сегодня в порт, мы стоим разинув рот?» Так вот, широко в общем-то не разинешь, так как наглотаешься угля, серы и прочих парящих в воздухе вредных веществ. Зато красиво… дорого… богато! Щедро платят, вкусно кормят, болоньезе в меню нет.
График был сутки через сутки из-за тотальной нехватки людей, но именно это помогало мне забить все свое время и не думать ни о чем, кроме как о сне.
Чтобы не сойти с ума от одиночества, я приезжал на семейные ужины в доме Ромы и Нины, куда периодически наяривал Антон и орал под окнами, пока на него не спускали заведенных специально для него собак. Рому такая забава даже прикалывала, и он получал команду, что едет мясо на растерзание, еще на подъезде.
И одним холодным осенним вечером я встретил его по пути домой и преградил ему – дорогу.
– Тебе не надоело опиздюливаться?
– А тебе?
Мы обменялись любезностями и сели на бордюр.
– Где она? Не знаешь?
– Нет. Уехала и даже не звонит.
Я прекрасно понимал его состояние, но самому было настолько паршиво, что словами не передать.
Как правило, в САМЫЕ тяжелые моменты в нашей жизни мы остаемся одни.
– Ладно, удачи тебе, – я пожал руку несчастному влюбленному, поежился и поплелся в сторону дома, надев капюшон, сунув руки в карманы кожанки на толстенный балахон.
Мой черный Патриот соседствовал с таким же Гелендвагеном, фары которого зажглись, стоило мне завернуть во двор и немного приблизиться. Я узнал его сразу же. А когда задняя дверь распахнулась и пригласила меня войти, я точно убедился, что эти гости ко мне. Я запрыгнул, вообще не колеблясь, в надежде узнать хоть что-то о Настеньке.
На заднем сидении меня ждал не тот, кого я бы хотел увидеть больше всего на свете… но я был готов отдать ему все, что у меня есть, даже органы, без которых я смог бы существовать, лишь бы еще хоть раз увидеть Настю.
Владелец авто затянул в себя пол сигареты и выдохнул вместе с дымом.
– Есть разговор.
**********************
Настя.
Прием по случаю выхода новой коллекции мы организовали на Вознесенском проспекте в лучшем банкетном зале Санкт-Петербурга, в отличие от «Невской царицы», которую мы презентовали в королевском дворце.
Вечеринку оформили в стиле девяностых и нулевых, в том числе фуршетные столы. Нет, маргарина Рама и сосисок в банке не было, но хиты новогоднего меню: сельдь под шубой в виде канапе, оливье в виде шариков, и даже блинчики с красной икрой, мы поставили на главном столе.
Накануне Нового года мы все же отказались от елки, ибо помещение с огромным диско-шаром посередине и так выглядело нереально нарядно.
Форма одежды, кстати, также подразумевала наличие акцента на том времени, и я ожидала, что никто не придет на такой сейшн и, тем более, так не оденется.
Мода циклична, конечно, но не настолько…
Я ждала достаточно узкий круг людей, настоящих фанатов моей «Лебеди» и ценителей моего неформатного почерка.
Прогнав всех из помещения, я готовилась к выходу в своей гримерке на втором этаже, ужасно нервничая и мысленно завершая карьеру, подготавливаясь к провалу века. Я взглянула в зеркало в последний раз.
Мое выпускное платье…
Не точная его копия, а именно оно. У меня на подкорке было выжжено огненным клеймом бережное отношение к любой мелочи, не говоря уже о платье.
Иметь всегда запас продуктов и жить впрок… этому нас научило непростое пережитое время, в котором уцелели не все.
Я вздохнула.
Последний штрих.
Я надела мое самое первое кольцо из латуни. Единственное, что не удалось повторить в моем образе на выпускном, так это туфли, ибо я в свое время сносила их до дыр, а каблук стерла под наклоном в сорок пять градусов из-за своих корявых ступней.
Ну, извините. Не у всех была ортопедическая обувь, или хотя бы обувь по размеру.
Пора.
Приглушенный свет. В зале столько людей, что мое сердце вскарабкалось к горлу и оборвалось вниз.
Даже в метро в восемь утра столько нет.
Пологая лестница, расширяющаяся к низу, ведет в ресторан с прежде светлыми стенами, которые сейчас выкрашены в ядовито розовые и фиолетовые цвета с глянцевыми мультяшными постерами звезд той эпохи. По всему залу с потолка свисают шторки из открыток и скрепок, которые зонируют стеклянные кубы с украшениями. Цвет неоновой подцветки постоянно переливается и драгоценности выглядят таинственно и невероятно роскошно.
Большинство людей скопилось у самого внушительного экспоната. Сапфировый комплект: «вязанный» широкий чокер, тяжеловесные серьги и кольцо в половину фаланги толщиной. Огромные камни, казалось, вот-вот взорвут драгоценный металл и вылетят из стекла. Вся коллекция бросалась из крайности в крайность, от тончайших «кольчуг» до настоящих гигантов, которых только могло освоить на сегодня ювелирное производство.
Мой флагман, мой кропотливый шедевр, стоял у стены из разноцветных аудио кассет. Салатовый, кислотно-желтый, ярко-синий. Все это буйство красок идеально сочеталось с гостями совершенно разных мастей, но которые выглядели одинаково. Я шла под песню одноименной с коллекцией группы и просто обалдевала от девочек в зеленых лосинах, олимпийках и с высокими конскими хвостами на бок с резинкой-радугой.
Продолжаю спускаться, пробегаюсь глазами по гостям, нахожу Антона, который держит руку на мамином плече. Она все еще в кресле. Реабилитация проходит очень тяжело, но уже сейчас, единственная не в тренде вечеринки, она выглядит безупречно, в платье цвета старой розы и с легкими локонами, ниспадающими на красивое пожилое лицо.
Вижу Стаса, который машет мне около бара, и я улыбаюсь ему, и жду, когда же он подойдет. Спускаюсь и, наконец, перевожу взгляд на самую нижнюю ступеньку. Мои ноги парализует, и я больше не могу нормально дышать. Хватаюсь за перила и прислонясь к ним, чтобы не упасть.
У подножия стоит Леша в голубых широких джинсах, белом джемпере и красной рэперской кепке козырьком назад. Он протягивает мне руку, я делаю шаг к нему навстречу. Еще один.
Вдох…
Я касаюсь влажной ладони.
Выдох…
Леша опускается на колено и целует мой едва округлившийся живот. На заднем плане песня начинается заново и становится громче. Я закрываю глаза и не замечаю, как Леша увлекает меня в танец.
Во тьме я слышу, как кончики пальцев ложатся на черно-белые клавиши, и мне кажется, что я парю над землей.
– Я весь твой, – шепчет Леша в мой висок, а я обтираюсь ласковой кошечкой о его губы и колючую щеку.
Он такой худой…
Я обнимаю его осунувшиеся плечи, и слезы подкатывают к глазам. И я так боюсь их открыть… боюсь, что он испарится, что это просто сон.
Кошмар, который меня преследовал все это время.
Все исчезает, становится таким неважным. Я делаю вдох, когда на мое голое плечо падает теплая капля. Из-под моих ресниц пошел дождь, и Леша прижал меня крепче.
Я понимаю, что не могу выдохнуть, что пропадаю в его нежных руках, в которых так легко и спокойно. Я даже не знаю, в какой момент начинаю его целовать, ощущая соленый привкус на влажных губах.
– Я люблю тебя, – вырывается вдруг, и мой партнер осыпает поцелуями мое заплаканное лицо.
Мечтаю, чтобы эта песня никогда не заканчивалась, не хочу больше скрывать или сдерживать всю силу чувств, что переполняет мое такое маленькое сердце. Оно не выдерживает силу сжатия, что скоро просто его уничтожит.
– Я тебя никому не отдам… а если ты снова куда-то исчезнешь, я просто с ума сойду, Насть. Пойдем со мной, умоляю. Я намертво скован, я не могу без тебя, и ты… ты ведь без меня тоже не можешь, – он падает на колени передо мной, раскрывает свои прекрасные крылья и кричит, – НАСТЯ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Мы смотрим друг на друга. В этом мгновении не существует никого и ничего, даже времени… и в настоящее нас возвращают аплодисменты. Бурными овациями и бесконечными вспышками камер наш перформанс встречали мои гости, от которых я сбежала, держа за руку своего теленка.
Выход нам преградил Стас.
– Я тебя всегда буду ждать, – он целует мою ладонь и пожимает руку Леше, который тянет меня за собой.
– Пойдем. У меня для тебя кое-что есть.
Смотрю вслед удаляющемуся мужчине и иду за другим.
Бычок вывел меня в фойе, и консьерж достал небольшую совершенно обыкновенную картонную коробку.
– Что это?
Молчит и хитро улыбается. Открываю.
– ЛЕ-ША! Ты обалдел?
В коробке посылка из прошлого, набор ребенка нулевых: тамагочи, виспа, юпи, вагн вилс, шипучки, ловики, турбо. Я хлопала в ладоши и прыгала на месте, как маленькая девочка, а Алексей все пристальнее смотрел на меня.
– Что ты так смотришь, Быков?
– Ты реально ничего не замечаешь или прикидываешься?
Я снова смотрю на содержимое, шуршу фантиками, роюсь рукой, и под множеством маленьких пакетиков и упаковочек я нащупываю бархатную коробочку.
– Ты выйдешь за меня, моя царица?
